Дзэн и современные боевые искусства

Главной темой нашей книги, как мы неоднократно отмечали, является вопрос о взаимоотношении дзэн и искусства фехтования, о том, как в сознании воина соединялись эти два начала. В эпоху Токугава фехтование в значительной степени утратило свою практическую применимость и превратилось в один из видов боевых искусств. Исключение, быть может, составляет лишь то искусство меча, которое проповедовал Тэссю. Во время второй мировой войны меч и фехтование уступили место орудиям, винтовкам и самолетам летчиков-камикадзэ. Мечи (причем, весьма невысокого качества) носили только офицеры. Меч являлся символом авторитета и власти, но использовать его можно было разве что в последней атаке «бандзай».

Кроме того, во время второй мировой войны дзэн уже не был важнейшей составной частью духовного облика воина. Ведь японский «воин» двадцатого столетия был либо призывником, либо профессиональным солдатом армии или флота, воспитанным в духе преданности императору и нации. Да и современное оружие и характер ведения боя вовсе не нуждались в том, что дзэн давал воину средневековья — способности инстинктивно, за доли секунды реагировать на меняющиеся условия поединка. Впрочем, с определенной долей уверенности можно говорить о том, что дзэн «ушел» на подсознательный уровень и стал, по выражению сэра Чарльза Элиота, с которым согласился и Судзуки, «самой сутью японской души».

Справедливо данное суждение или нет, но оно не указывает на то, о чем мы говорили выше — о взаимосвязи и даже схожести дзэн-буддизма с духом боевых искусств, особенно тех, что имеют азиатское происхождение. Это можно назвать «скрытым дзэн». Ведь и в даосизме существовала своя философия «внутреннего центра» мудрости, которая нашла свое функциональное воплощение в динамике боевых искусств. Поэтому можно утверждать, что дух дзэн (если иметь в виду дзэн в самом широком смысле, как развитие и усиление экзистенциально-внутреннего, глубинного похода к жизни) имплицитно присутствует во всех боевых искусствах. Похоже, что с этим согласны и многие современные приверженцы боевых искусств, которые признают наличие подлинно дзэнского духа в своем искусстве, хотя формально они и не занимаются какой бы то ни было собственно дзэнской практикой, такой, как, например, медитация.

Однако на современной сцене присутствуют некоторые боевые искусства явно «дзэнской» ориентации. Вкратце мы расскажем о трех из них: стрельба из лука, Сёриндзи Кэмпо и Симгумдо.

Стрельба из лука была одним из важнейших военных искусств в период I^OC^ISOO годов, хотя в последние пятьдесят лет данного периода ее отчасти вытеснило огнестрельное оружие. С установлением же режима То-кугава стрельба из лука, как и прочие военные искусства, превратилась просто в искусство.. Но она всегда оставалась близкой к дзэн, по крайней мере, в Японии. В некоторых школах стрельбы из лука дзэнская медитация и поныне является одной из важнейших составляющих обучения, другие же считают, что медитация «вплетена» в само искусство стрельбы.

Так, Херригел в своей небольшой книге «Дзэн в искусстве стрельбы из лука», впервые опубликованной в 1953 году, рассказывает о том, как он в течение шести лет постигал это искусство, и описывает процесс обучения как в полном смысле слова дзэнский по своему характеру. Тем не менее, он ни разу не упоминает о медитации и о том, чтобы учитель говорил о ней как о неотъемлемой части обучения. По-видимому, он подразумевает, что дзэн невыразимо присутствовал и на тренировках, и в замечаниях учителя.

Стрельба из лука считается, по крайней мере в Японии, боевым искусством, но ее вряд ли можно назвать спортом. Не устраивают ни состязаний, ни турниров по стрельбе. Как пишет Пол Кромптон:

«Успех в кюдо ("Путь лука") заключается не в умении поразить мишень. Успех, если это вообще правильная постановка вопроса, выражается в обретении желаемого духовного состояния в тот момент, когда человек отпускает тетиву. Это состояние, в котором человеком не овладевает желание победить. Сознание его должно быть лишено каких бы то ни было намерений и всецело поглощено лишь мгновением настоящего».

Обучение стрельбе из лука — долгий, медленный и трудный процесс, трудный не столько в плане необходимости приложения сверх-усилий, сколько в плане очень высоких не-физических требований. Сила должна выражаться не в напряжении мускулов, а в мягкости и гибкости, достичь чего необычайно сложно. Например, натягивать тетиву (для чего необходима значительная сила рук) следует «расслабленно», а стрелять нужно так, чтобы стрела «летела в цель сама». То есть, тетиву следует отпускать без всякого «сознательного намерения». Однажды, когда Херригел придумал собственный метод стрельбы (чуть ослабив хватку тетивы большим пальцем), чтобы сымитировать «непреднамеренный» выстрел, учитель назвал его «обманщиком» и отказал в дальнейших занятиях. Продолжить их Херригел смог только благодаря посредничеству одного своего друга.

В самом процессе стрельбы из лука можно выделить восемь этапов. Сначала правильное положение рук и ног, потом положение тела, вкладывание стрелы, подъем лука, правильное дыхание (животом, чтобы грудь оставалась неподвижной, а стрелок — расслабленным), затем — как правильно натягивать рук (из положения над головой лук постепенно опускается до уровня глаза для прицеливания), затем — как отпускать тетиву и, наконец, последний этап, «дзансин, состояние предельной концентрации, в котором кюдо-ка (ученик) слушает, как звенит тетива». Вначале ученик просто тренирует дыхание, потом сочетает дыхательные упражнения с движениями натягивания лука и отпускания тетивы: «Если все проделывать правильно, то движения будут исходить из центра, где сосредоточено само дыхание» (Херригел).

Пожалуй, самым трудным в стрельбе из лука (а потому и желанной целью, к достижению которой стремятся все ученики) является умение спокойно ждать, ждать в минуту высочайшего напряжения, когда лук натянут до предела и стрела вот-вот готова «ринуться» к цели. Если ученик умеет ждать, то сжимающие тетиву пальцы отпустят ее сами, без всякого сознательного намерения со стороны стрелка. И тогда лучник перестанет быть тем, кто «сознательно желает убить противника», и превратится во всего лишь «выпускающего стрелу». Это весьма похоже на описываемое Судзуки «отсутствие я» фехтовальщика, в котором исчезли все чувства «себя» и действует лишь выпестованное «не-я».

Конечно, умение поразить мишень является неотъемлемой частью стрельбы из лука как спорта, но преследует ли ту же цель лучник кюдо? И да, и нет. Однажды учитель Херригела продемонстрировал (по его просьбе) свое умение поразить мишень в темноте. Рядом с мишенью стояла лишь маленькая свеча. Учитель выпустил две стрелы. Первая стрела попала в самый центр мишени — это еще можно приписать тому, что учитель точно знал, в каком месте находится мишень. Но вторая стрела расщепила первую. После чего учитель произнес: «Я точно знаю, что это не "я" поразил цель. "Он" выстрелил и "она" попала в цель».

Отметим еще один момент. Как Тэссю заявлял, что главное для него — это уничтожить «я», так и здесь единственным «врагом» является обыденное, связанное аффектами «я» сознание. Таким образом, на смену самурайской «готовности умереть» приходит решимость покончить с «сознанием я» в себе самом: «Стрельба из лука по-прежнему является искусством жизни и смерти в том смысле, что представляет собой состязание лучника с самим собой» (Херригел).

Сёриндзи Кэмпо берет свое начало из Сёриндзи, что в Южном Китае, где, согласно традиции, Бодхидхарма, первый чаньский патриарх Китая, создал в шестом веке свой монастырь. Японский глава школы Досин Со в официальном описании «Сёриндзи Кэмпо» утверждает, что традиция боевых искусств восходит к самому будде Га-утаме, который принадлежал к касте воинов и сам практиковал похожее на кэмпо искусство. Ясно, что легенда эта имеет древнее происхождение, ведь входы во многие китайские и японские буддийские храмы «охраняют» фигуры свирепых воинов. Бодхидхарма якобы нашел своих китайских учеников слишком «кабинетными», и потому предписал им заниматься боевыми искусствами для физического и духовного совершенствования. Технику кэмпо — защита без оружия и приемы, позволяющие обезоружить противника — взяли на вооружение и крестьяне, которым запрещалось иметь какое бы то ни было оружие. Впоследствии кэмпо утратило свои дзэнские корни и в конце концов почти полностью исчезло. Досин Со, учившийся в Китае незадолго до второй мировой войны, нашел человека, который воскресил древнее, обладавшее духом дзэн кэмпо. Он овладел этим искусством и принес его в Японию.

Вот что говорит Досин Со о главной цели Сёриндзи Кэмпо: «Облегчить страдания людей и охранять их счастье. Да не послужит искусство кэмпо культивированию силы и власти и да не породит оно ненависть и жестокость». Далее, проявляя глубокое уважение к учению Сёриндзи Кэмпо, он продолжает: «В соответствии с принципом наразделимого единства разума и материи, теоретического и эмпирического, учение это воплощается в форме боевого искусства, дабы найти свое проявление в действии». Тем самым он приравнивает себя ко многим мастерам боевых искусств, хотя в самой Японии Сёриндзи Кэмпо считается скорее не боевым искусством или спортом, а религией, в которой есть свои монахи и миряне.

Сёриндзи Кэмпо достаточно критично относится к японскому буддизму вообще, и к дзэн в частности. Один мастер Сёриндзи говорил в 1966 году автору в Киото, что японский буддизм стал ныне лишь уделом ученых, изучающих в полумраке древних храмов пыльные манускрипты. Что же касается медитации — той, что практиковали еще ученики Бодхидхармы — то она неактивна в физическом плане и ограничивается только «сидением». Поэтому метод Сёриндзи Кэмпо заключается в сочетании медитации с активными физическими упражнениями. Практикующие, которых видел автор — как правило, еще совсем молодые люди, сначала в течение получаса сидели в дзадзэн, затем усиленно тренировались в течение часа, после чего еще на полчаса погрузились в дзадзэн. Все это происходило в полицейском тренировочном центре.

Особое внимание Сёриндзи уделяет умению вывести противника на время из строя через воздействие на нервные узлы, находящиеся в различных частях тела (все они тщательно отмечены в руководстве), что дополняет и усиливает приемы противостояния противнику «с голыми руками», сочетающие агрессивное каратэ с оборонительным дзюдо. Так появился собственный стиль Сёриндзи, который отличают разнообразные блокировки (руками и локтями) и особый характер движений (наклоны, вращение, приседания), эффективность которых оценивается в кругах знатоков боевых искусств весьма высоко.

Ни при каких обстоятельствах, идет ли речь о соревнованиях или реальной ситуации, Сёриндзи не ставит своей целью уничтожить или покалечить противника. Преследуется лишь одна цель — временно вывести противника из строя. В «доказательство» этого практикующие кэмпо занимаются в парах, поочередно выступая в роли нападающего и обороняющегося. Так каждый из них может постичь обе ипостаси поединка и вынести из собственного опыта человеческое сочувствие и симпатию. Человек не имеет ни желания «победить», равно как и не испытывает разочарования от «поражения», ибо какие в таком искусстве могут быть победы и поражения?

Учитель, о котором мы говорили выше, предсказывал, что этот новый «дзэн» покорит всю Японию. Досин Со писал в 1970 году, что у Сёриндзи Кэмпо в Японии около 300000 последователей, а Кромптон в 1989 году — что инструкторы по кэмпо теперь есть во всем мире.

Симгумдо — корейское боевое искусство, основатель которого Чжан Сик Ким учит посредством фехтования дзэнскому «искусству жить». Ким, желая возродить традиции корейских дзэнских наставников и воинов, среди которых в прошлом было немало выдающихся личностей, принял решение удалиться от мира на сто дней, чтобы подготовить себя к выполнению этой задачи. Учитель медитации вручил ему для повторения одну из могущественных мантр, обладающую, как считают корейские буддисты, огромной креативной силой. Каждый день в полночь Ким на три часа погружался в медитацию. Пищей ему служили необработанный рис и вода. Днями напролет он распевал мантру и совершал поклоны.

Спустя некоторое время Кима посетило «видение»:

Будда приказывает ему взять лежащую рядом с ним палку. Он повиновался и вскоре обнаружил, что совершает движения, имитирующие удары мечом. И это было только начало: за время затворничества ему «явилось» около 330 движений, которые он без труда запомнил. Как-то во сне он увидел, как мастер фехтования разбивает деревянным мечом стальной. Как сие возможно? «Ответ пришел в мгновение ока: "сознание-меч" может сокрушить меч из стали! Сознание безгранично, оно абсолютно свободно и совершенно в своей полноте, оно является неисчерпаемым источником энергии». Когда сто дней истекли, учитель Кима подтвердил, что «прорыв сознания» на самом деле был «пробуждением-через-меч», то есть пробуждением, обретенным в занятиях фехтованием. Данное положение станет главным методом в основанной им позднее школе.

Вскоре Кима призвали на службу в армию. Как сохранить обретенное состояние сознания? Только мысленно повторяя все 330 ударов меча, что Ким и делал каждую ночь, отказывая себе во сне. После окончания службы Ким пытался создать собственную школу в Корее, но безуспешно, В 1972 году он приехал в США и, переезжая несколько раз из одного места в другое, наконец основал школу в Брайтоне, штат Массачусетс.

Большинство учеников, занимающихся в школе «сознания-меча» Кима, работают, и потому упражняются в медитации и технике меча до и после работы. Лишь некоторые живут в самом центре. В полном соответствии с духом дзэнской дисциплины тема «опустошения сознания» присутствует и в беседах учителя Кима, и во время медитации. Разумеется, чего сознание должно быть «пусто», так это обычного интеллектуализированного отношения к реальности. В практике используются самые разнообразные коаны. Например, если ученику подают стакан воды и спрашивают «что это», ответ «вода» будет неправильным. Правильным же «ответом» будет выпить воду, ибо это и есть «реальность» — вариант Кима на тему японской медитационной головоломки «горы есть горы». Однако в другой, похожей, казалось бы, ситуации, когда учитель Ким и один из его учеников пили пиво, последний спросил: «Ну и как вы себя чувствуете?» (Перед этим он сказал, что сам он чувствует себя «хорошо» после того, как выпьет.) И тогда учитель ударил ученика по лицу и ответил: «Выпив пиво ты теряешь разум!» Мораль: вода и пиво — вещи разные, а потому «отвечать» на них также следует по-разному.

Конечно, в школе Кима практиковалось «сидение в медитации» (дзадзэн), но с несколько иными целями. Во время медитации не «дается» традиционных коанов. Ученик должен мысленно повторять те удары, которые он в данный момент отрабатывает, и размышлять о них, чтобы они вошли в бессознательное — подобно тому, как это делал сам мастер Ким в начальный период «откровения». Ким полагает, что традиционная медитация побуждает (особенно неокрепших новичков) лишь к «блужданию» сознания, что является одной из главных трудностей медитации как таковой. Если же ученик будет мысленно воспроизводить удары меча, то этого блуждания сознания удастся избежать.

Естественно, что основное внимание в школе Кима уделяется упражнению с мечом (как это показано в книге «Искусство дзэнского меча»). Следует сразу сказать, что все ученики надевают защитные доспехи. Кроме того, некоторые удары отрабатываются на неодушевленных «моделях». (Один ученик рассказывал, что он с ужасом наблюдал за тем, как учитель Ким с завязанными глазами разрубал на две половинки яблоко, лежавшее на животе ученика, не причиняя тому ни малейшего вреда.) Периодически в школе устраиваются «экзамены» для проверки ловкости и навыков учеников. Отметим, что целью искусства меча школы Кима не является ни победа над противником, ни причинение ему какого бы то ни было вреда. Здесь, как и в стрельбе из лука, главным считается победа над самим собой. То, что проверяется во время «экзаменов», «не основывается на физических навыках, а есть лишь демонстрация "правильной формы" и хороших манер (традиционная церемониальность), в которых только и проявляется понимание подлинного духа Сим-гумдо».

Для чего же занимаются в школе Симгумдо самые разные люди? Пожалуй, лучше всего на этот вопрос ответил один из учеников Кима:

«Мы много слышим о познании меча. Я пришел в центр Симгумдо отчасти потому, что мне было любопытно посмотреть, как же оно вписывается в современный образ жизни... Меня интересовало, как можно применить меч в моей повседневной жизни, как я могу сделать его "настоящим". И пример Учителя понятен для меня. Самые обыденные стороны. опыта — такие, как мытье посуды, приготовление пищи, уборка душевой — он, с присущей ему беспредельной энергией, поляризирует и обращает в белое и черное, правильное и неправильное, внося тем самым незамутненную ясность в каждый аспект жизни».

ОБЛИК БУДУЩЕГО

Не может быть никаких сомнений в том, что искусство меча, связанное с дзэн, и, быть может, даже проникнутое духом дзэн, будет продолжать жить в Японии. Невозможно предугадать только, какие новые формы оно примет. Оно вполне может превзойти по популярности все остальные боевые искусства. Кроме того, как показывает пример Сёриндзи Кэмпо и Симгумдо, дзэнский дух способен найти свое выражение и в тех боевых искусствах, что практикуются за пределами Японии. И если можно однозначно утверждать, что у дзэн-буддизма есть будущее в мире боевых искусств, то так же вероятно, что дзэн окажется представленным в них в куда менее ярко выраженных формах. Скорее всего дзэн будет присутствовать в них «имплицитно», порой даже несколько размыто и расплывчато. В большинстве боевых искусств слово «дзэн» будет означать традиционную духовную медитационную дисциплину.

Дейл Кирби и Джо Хаймс в своих книгах рисуют две возможные перспективы дзэн в будущем мире боевых искусств.

В первом томе «Самурайского искусства меча» о Кирби говорится как о чемпионе США по каратэ и национальным видам оружия, а обложка «призывает» читателя «добавить к своему боевому мастерству» еще и меч. Сама же книга посвящена «Богу-отцу, Сыну и Святому Духу и нашей семье Кирби» — достаточно неопределенное отношение к (дзэнскому?) искусству меча. В книге утверждается, что сатори (просветление, озарение) было «полезно» для японских фехтовальщиков; изучающим же искусство фехтования настоятельно рекомендуется постигать японскую религию и философию.

Постигающие сатори-рю и наставники «должны совершенствовать божественный порядок, чувство ответственности и быть надежными». Вместе со своей женой Кирби написал книгу «Сатори: путь к медитации», а также выпустил множество видео- и аудиокассет по различным боевым искусствам: каратэ, дзё, фехтованию, а также руководства по медитации с целью «развивать в детях чувство уверенности в себе, творческий дух и дисциплину».

Но вернемся к «Самурайскому искусству меча»: во введении даются разнообразные, «полезные» в духовном плане советы, например «искать во всем, что делаешь, Бога и Космический дух», «каждый день творить, быть счастливым и говорить о других только хорошее» и прочее. Автор побуждает читателя «вести дневник и записывать свои сновидения». Кроме того, ученикам предписывается «вести здоровый образ жизни» (В книге есть небольшой раздел о «правильной», натуральной пище.) В основном же книга состоит из фотографий, на которых показаны упражнения с мечом и палкой. Естественно, что во всей этой смеси боевого искусства, советов о том, как вести здоровый образ жизни, популярной психологии и весьма отдаленно напоминающей восточную медитационной практики дзэн просто-напросто исчезает.

В книге Хаймса «Дзэн и боевые искусства» дзэн-буддизм представлен более определенно и продуманно. Хай-мс — профессиональный писатель (автор книг и ведущий газетных колонок). Кроме того, в течение многих лет он изучал восемь видов боевых искусств. Вот что он говорит о практике боевого искусства:

«Додзё (зал для занятий) является космосом в миниатюре, в котором мы соприкасаемся с самими собой, со своими страхами, желаниями, устремлениями и привычками. Он представляет собой арену замкнутого конфликта с противником, который на самом деле не противник, а партнер, помогающий нам чуть лучше познать самих себя. Это место, в котором мы за короткое время можем узнать очень многое о том, кто мы есть и как мы живем в этом мире... Если воспользоваться дзэнской терминологией, то додзё является источником самопробуждения».

Хаймс приводит множество примеров, показывающих, какую пользу знания, обретенные в додзё, могут принести в повседневной жизни. Вот, например, что говорил ему один мастер:

«Ты, забыл цель урока... Тебя окружили. Если ты будешь думать о том, как показать свое мастерство, или о том, как победить противника, то твое самосознание вмешается... Всякое чувство, что ты делаешь что-то, должно отсутствовать... Тогда ты постигнешь смысл старой дзэнской пословицы: "Если что-то ищешь, никогда не найдешь"».

Истина эта применима в первую очередь к спорту и фехтованию, но в более широком смысле и ко всей жизни в целом.

Повторим: ценность жизни в настоящем (ибо прошлое ушло безвозвратно) заключается в том, чтобы в каждый момент времени с легкостью и естественностью отдаваться тому, что ты делаешь, будь то следующее движение в каратэ или какое-либо самое обыденное занятие. Хаймс говорит об этом постоянно. Еще один, очень важный урок: когда «теряешь себя», теряешь самообладание и способность контролировать ситуацию, какой бы она ни была.

Классическая дзэнская медитация, похоже, не играет у Хаймса никакой роли в практике боевых искусств. О ценности медитации он упоминает только однажды, когда цитирует своего учителя по каратэ Ояма, который говорит, что каратэист, отдавший многие годы практике и медитации, обретает спокойствие. Его учитель по хапкидо (комбинация дзюдо, каратэ и корейского кикбоксинга) также практиковал дзэн. Но, похоже, ни один из учителей Хаймса не требовал от него заниматься медитацией за весь период его ученичества.

В следующем пассаже Хаймс суммаризирует свои взгляды на дзэн, к которым он пришел за время занятий боевыми искусствами:

«За более чем двадцатилетний период практики боевых искусств я ни разу не удалялся в дзэнский монастырь и никогда не бежал от жизни в современном обществе. Но когда я обнаружил, что обрел духовные цели боевого искусства, моя жизнь качественно изменилась... Я понял, что просветление означает просто понимание внутренней гармонии повседневной жизни».

Очевидно, что дзэн Хаймса имеет имплицитный характер. И в сравнении с теми примерами, о которых мы говорили ранее — культивирование в боевых искусствах мощной жизненной силы, сосредоточенной во «внутреннем» центре — он является еще более обобщенным. Посредством боевых искусств Хаймс практикует дзэн, «просветление» в котором означает лишь постижение внутренней гармонии повседневной жизни. Повседневная жизнь сама по себе является «просветленной», если жить правильно. Жизнь есть, или может быть, неким «меди-тационным упражнением», и не нуждается ни в классической дзэнской медитации, ни в «пробуждающей» технике Симгумдо.

Повторим вопрос, который мы уже задавали: каково же будущее «ведомых и вдохновляемых» дзэн-буддизмом боевых искусств? Если отбросить явные примеры, в которых взаимосвязь очевидна, то нам представляется, что в будущем в сфере боевых искусств и дальше будут возникать либо разнообразная мешанина наподобие той, что мы находим у Кирби, либо расплывчатые и неартикулированные формы дзэн, как у Хаймса. И, возможно, тогда дзэнский меч — «дарующий жизнь меч» романтически воспетого Судзуки воина-самурая — станет главным «действующим лицом» боевых искусств и будет не орудием убийства, а инструментом обретения человеком здоровья, счастья и душевной гармонии.

ПОСТСКРИПТУМ

Итак, какова же судьба союза воина и дзэн, одно время столь тесного и осязаемого? Исчез ли он бесследно? Конечно, наиболее яркие его формы после сокрушительного поражения Японии во второй мировой войне перестали существовать. Партнерство же дзэн и меча сохранилось только в виде церемониальных и поединков облаченных в защитные доспехи и шлемы поклонников боевых искусств. Однако и здесь присутствие дзэн, и так не столь уж значительное, в большей степени опосредовано.

Дзэнская же медитационная дисциплина ныне практикуется только в японских монастырях и западных дзэн-ских центрах, причем те, кто занимаются ею, стремятся достичь исключительно духовных и психологических результатов. Коан теперь используется лишь для «пробуждения» в ученике сокрытой природы будды, но никак не для повышения уровня мастерства воина.

В таком случае, осталось ли в современной японской культуре хоть что-нибудь от «дзэнской» доблести и вдохновленного дзэн отважного воина? Внешне, казалось бы, ничего, за исключением только что упоминавшихся незначительных моментов.

А как же обстоит дело со «скрытым» дзэн-буддизмом — верой в преобладание интуитивного над рациональным, внутреннего над внешним, инстинктивного над «западной» этической нормативностью? Ведь за столетия господства самураев эти качества должны были стать неотъемлемой частью японского характера и мироощущения. Возможно ли, что какие-то будущие события вновь дадут им возможность проявиться? Что ж, ответ на этот вопрос даст только само будущее.

 

 

 

 

ВОИН В ИСТОРИИ ЯПОНИИ.

Народ, который впоследствии стали называть «японским», впервые появляется в исторических источниках около 400 года нашей эры. Уже в то время он постепенно обретал те социальные и политические черты, что, с незначительными изменениями, будут определять его облик на протяжении последующих столетий. Тогда же народ представлял собой довольно рыхлую общность се-мейно-клановых объединений, управлявшуюся на основе клановых традиций. Поначалу народность эта обитала на южном острове Кюсю. Достигнув же некоторой степени политического единства, она мало-помалу расселилась и на главном острове Хонсю. Так в юго-западной и центральной Японии возникла новая национальная единица, известная как «страна Ямато».

ЯМАТО

Единство кланов (впрочем, весьма шаткое) основывалось на принятии мифа о божественном происхождении и островов, и самих людей. Все люди — за исключением северных айну, возникли по воле божеств (ками). Считалось, что эта «божественная сила» присутствует во всех вещах и явлениях естественного мира; а раз люди произошли от божеств, то вожди кланов, естественно, претендовали на более тесное родство с последними. Один же из кланов заявлял о своем самом высоком происхождении — непосредственно от богини солнца Аматэрасу. По преданию, Аматэрасу приказала своему внуку Дзимму, правившему якобы в шестом веке до нашей эры, покорить созданные божественным повелением острова архипелага и царствовать там. Так Дзимму стал первым императором японского правящего дома, который находится на троне до сих пор. Несмотря на явно мифический образ первого «императора», по первым мало-мальски исторически достоверным сведениям о союзе кланов страны Ямато мы можем определенно утверждать, что действительно была некая «первая» семья, или клан, чье превосходство над остальными оказалось признанным всеми. Тем не менее, природа и характер этого превосходства не выяснены окончательно и по сей день. Существенное влияние на японскую историю оказали проходившие сквозной нитью через столетия попытки выразить данное превосходство в функциональной форме.

В древний период Ямато стоявший над остальными «императорский» клан окружал себя другими клановыми группами, над которыми он имел значительную власть. Среди них были знатоки ритуалов и церемоний (которые поддерживали в народе миф об императоре), оружейники, воины, кузнецы, крестьяне, рыбаки и так далее. Клан императора должен был исполнять священную обязанность — совершать с помощью знатоков церемоний регулярные сезонные ритуалы, чтобы обеспечить земле плодородие, а населению — безопасность и процветание. Сам император, являвшийся главным действующим лицом наиболее важных ритуалов, считался, таким образом, главным жрецом клана, ибо от его личного участия зависело благосостояние всех членов общества. Действительно, мацуригото, слово, которым тогда называли «управление», буквально означает «(ритуальное) ведение государственных дел». Ведь правильное исполнение ритуала напрямую определяет будущий успех дела.

Императорская семья владела Тремя Священными Сокровищами, то есть знаками императорской власти, которые подтверждали ее право на превосходство и утвержденную Небом власть. Три Священных Сокровища — это меч, зеркало и драгоценные камни, или печати, как их иногда называют. Как отмечает Ёнэкура Имасу, самые ранние символические мечи представляли собой короткие бронзовые кинжалы с широким лезвием, напоминавшие мечи лишь по форме; зеркало было сделано из полированной «белой меди», а «драгоценности» — бусины цилиндрической либо серповидной формы — высекались из камня и нанизывались на веревку. Иногда их украшали гравировкой. На каждом конце серповидных бусин проделывалось отверстие, причем один конец был, как правило, больше другого. Меч жреца-императора олицетво-рял собой тот самый, который, согласно созданным в восьмом веке «Кодзики», божество грома Сусано еще в легендарные времена отняло у чудовища с восемью головами и восемью хвостами.

Некоторые историки полагают, что в древние времена глава каждого клана обладал похожими знаками отличия, свидетельствовавшими о его власти. Но со временем Три Священных Сокровища стали исключительно императорскими регалиями. Зеркало и меч хранились в самых священных синтоистских храмах — Исэ и Ацута соответственно, а драгоценные камни — в императорском дворце.

Сложившаяся система, по которой находившиеся в формальном подчинении кланы обязаны были отдавать дань уважения и изъявлять верность главе клана жреца-императора, привела к тому, что на протяжении большей части японской истории императоры в стране царствовали, но не правили. Время от времени появлялись некоторые амбициозные монархи, которые воспринимали идею «императорской власти» слишком буквально и пытались обрести власть реальную. Это приводило к столкновениям с реальными владыками страны — главами могущественных кланов. И все-таки, идея о божественном установлении императорского трона имела лишь символическое, а не политическое значение.

Очевидно, что эта модель государственного устройства просто-таки гарантировала постоянное соперничество за преобладание при дворе и борьбу за должности, власть и ранги. А по определению присущая такой «системе» Политического управления раздробленность еще более усугублялась географическими факторами. Действительно, главные рисопроизводящие области находились на Равнинах, а вулканические горные цепи, пересекающие я понский архипелаг вдоль и поперек, разбивали страну на маленькие долины, окруженные холмами и горами. На землях, напоминающих северную Шотландию, каждый клан вполне мог иметь (и на самом деле имел) свою «домашнюю территорию», укреплять ее и защищать до последней капли крови. Таким образом, не только непостоянство многочисленных кланов, но и естественные условия в немалой степени способствовали тому, что Япония в течение долгого времени оставалась раздробленной.

В то же самое время географические и идеологические особенности страны взлелеяли сокровенную мечту о подлинном национальном единстве, которую в течение столетий кровавыми, но безуспешными методами пытались осуществить различные кланы и сильные личности, пока она в конце концов не была реализована Токугава. На протяжении веков борьбы за власть между кланами идеал национального единства, воплощенный в мифе о божественной земле и императоре, ведущем свое происхождение от богов, своей символической магией в каком-то смысле сплачивал даже враждующие семьи. Его принимали все, и даже те кланы, которые наиболее активно пытались использовать его ради собственной выгоды, то есть, по сути, хотели лишить его реального политического содержания. И кроме того, как бы волею природы (или божеств) Япония ни была разделена на замкнутые области, относительно небольшая площадь всего архипелага в целом и его отделенность от обширного азиатского материка придавали идеалу национального единства окончательную завершенность. Вполне ощутимая вероятность подобного единства, несомненно, побуждала все новых и новых вождей кланов, сменявших друг друга на протяжении столетий, тешить себя мыслью о достижении великой цели и вновь и вновь бросаться в кровавую схватку. В конце концов мечта о единстве воплотилась в реальность только потому, что оно всегда представлялось возможным, а императорский символизм подготовил для этого соответствующую почву.

Так получилось, что две изначально сосуществовавшие силы — клановая и региональная раздробленность и раз за разом возобновлявшееся стремление к полному единству — вовлекли японский народ в беспрестанные внутренние войны и обусловили формирование преимущественно воинской культуры. Лишь с установлением в 1615 ГОДУ непререкаемой власти клана Токугава — а фактически это произошло сразу после 1600 года — в Японии воцарился мир и появились условия для зарождения единой нации. А правление Токугава было правлением воинов (самураев), чья власть покоилась исключительно уже на их — а не Священном императорском — мече.

БУДДИЗМ В ЭПОХУ ХЭЙАН (900-1200)

В 552 году произошло одно из самых важных для японской культуры событий. Правитель южнокорейского царства, желая улучшить отношения с Японией перед лицом ожидавшегося нападения Китая, подарил императорскому двору образы Будды и тексты сутр на китайском языке. Подарок носил чисто политический характер, да и в последующей японской истории буддизм часто политизировался. До тринадцатого столетия он так и не вошел в жизнь широких слоев населения, хотя по всей стране было построено множество храмов и монастырей. Но на протяжении большей части первых восьми-девяти веков существования в Японии буддизм и его церемонии рассматривались преимущественно как «способ» обретения благосостояния и покоя.

Будучи «религией верхов», буддизм фактически доминировал в культурной жизни двора периода Хэйан. Буддийскими по духу стали и мышление, и язык, и интеллектуальная жизнь аристократии Киото. Буддийские храмы получили обширные земельные угодья и не испытывали недостатка ни в монахах, ни в священнослужителях. Несколько школ, ныне практически исчезнувших, существовали в Нара. Кроме того, чуть позднее возникли и распространились по всей стране и две новые школы, которым было уготовано большое будущее. Центр одной из них, Тэндай («Небесная Опора»), получившей свое название по имени священной горы в Китае, находился в храме Энрякудзи на горе Хиэй, возвышающейся над Киото. Учение школы Тэндай было достаточно эклектичным: в нем нашлось место и поклонению будде Амитабхе, характерному для школы Дзёдо (Чистой Земли), и дзэн-ской практике медитации. Еще одно направление — школа Сингон. Она также являлась китайским вариантом буддизма. Центром ее стал храм Коя-сан, в сорока милях от Киото.

Что же представляли из себя эти центры на самом деле? Они являлись не только религиозными институтами с огромной бюрократией и множеством послушников, с раскинутой по всей стране сетью «подчиненных» храмов, но и мощными военными учреждениями. Буддизм призывает к состраданию и непричинению вреда всем живым существам, но в Японии «правда жизни» оказалась сильнее. Крупные монастыри и храмы (и особенно Энрякуд

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: