 |
Глава сорок первая. Путешествие Проказницы.
|
|
|
|
Я горевала по хорошей бумаге и красивым кожаным переплетам книг, подаренных мне отцом. Их не было больше. Ушли на дно, вместе с пожитками всех, кто служил на Совершенном. Я не жалела слов, написанных на тех страницах, дневник был написан ребенком, которого я едва могла вспомнить. Сны, записанные ею, больше не имеют значения - вехи на пути, которого больше нет. Те немногие, что еще могут воплотиться, сбудутся и без чернил, оставленных на бумаге.
Теперь я вижу другие сны и Любимый заставляет меня записывать их. Мне не нравится называть его Любимым. Но когда я однажды назвала его Шутом, он вздрогнул, а капитан корабля посмотрел на меня так, словно я была груба. На людях я зову его Учителем, похоже, он не против. Не стану называть его Янтарь.
У меня больше нет книг, но Любимый дал мне листы бумаги, простое перо и черные чернила. Думаю, выпросил их у капитана Уинтроу.
Вот мой первый записанный сон. На старом дереве в цвету висит один прекрасный плод. Он падает на землю, катится прочь и раскалывается. Из него выходит женщина в серебряной короне.
Жаль, что я могу нарисовать это лишь черным на белой бумаге.
Он сказал мне, что будет читать сны, которые я запишу. Что это необходимо для того, чтобы он мог направлять меня. Напишу здесь то, что уже сказала ему, чтобы он смог прочитать это еще раз. Я не позволю использовать мои сны для изменения мира. И невзирая на его обещания моему отцу, я нахожу назойливым и грубым, что он читает все, что я здесь написала.
Дневник Пчелки Видящей.
Клеррес остался позади, и я ничуть об этом не жалела. Меня терзало лишь то, что отец остался там, мертвый и непогребенный, в этом ужасном месте.
Корабль заговорил со мной в ту же секунду, как моя нога коснулась палубы.
|
|
|
Кто ты? И почему ты так странно отражаешься в моих чувствах?
Я укрыла свой разум так плотно, как только смогла, но это только подогрело ее интерес ко мне. Она давила на меня, было похоже, будто кто-то тычет мне пальцем в грудь.
Не знаю, почему ты чувствуешь меня. Я Пчелка Видящая, была в плену у Служителей в Клерресе и просто хочу домой.
И тогда произошло нечто очень странное: корабль отстранился от меня. Но в этом скорее чувствовалось утешение, чем обида.
Мы поднялись на борт оборванной группкой. Взрослые уже поговорили между собой, пока я спала. Неважно, о чем они договорились. Я была словно орех, подхваченный течением, меня несло навстречу моей судьбе.
На борту для нас повесили гамаки, но стен, чтобы отделиться от остальной команды, не было. Мне было все равно. Как только мой гамак повесили, я забралась в него и заснула. Проснувшись почти сразу из-за удивленных криков с палубы, я начала ворочаться, пока не выпала из гамака. Я торопилась из кубрика наверх, на палубу, в страхе, что корабль был атакован.
Течение вынесло в открытое море часть обломков Совершенного. За один из них цеплялся выживший. Надежды Спарк рухнули, когда на палубу вытянули потерявшую сознание, обожженную солнцем женщину. Это была мать Бойо и жена Брэшена, она еще была как-то связана с капитаном Уинтроу. Живой корабль мурлыкал от радости, доски вибрировали. Я осталась посмотреть, как ее подняли на борт и напоили водой, а потом вернулась в свой гамак. Я плакала. Не от радости, от зависти. А потом снова заснула.
На этом корабле Любимый превратился в кого-то по имени Янтарь. Я не могла понять, почему у него столько имен и почему он теперь стал женщиной. Похоже, все это принимали. Я думала о том, что мой отец был Томом Баджерлоком и Фитцем Чивэлом Видящим. Да и я сама: Пчелка Баджерлок, Пчелка Видящая. Разрушитель. Пчелка сирота.
|
|
|
На второй день нашего путешествия я проснулась оттого, что рядом с моим гамаком стоял Пер и смотрел на меня.
- Мы в опасности? - спросила я, поднимаясь, и он поймал меня до того, как я снова упала на палубу. Качался не только гамак, качало весь корабль.
- Нет, но ты долго спишь, тебе надо встать, съесть чего-нибудь и немного подвигаться.
Когда он напомнил о еде, мой организм признал, что голоден и очень хочет пить. Пер провел меня через путаницу висящих гамаков к длинному столу, окруженному скамьями. За столом сидело несколько человек, заканчивавших трапезу. Там была тарелка накрытая чашей.
- Чтобы еда оставалась теплой, - объяснил Пер.
Это было густое рагу со странным, но приятным запахом: корично-сливочным, но будто слегка прокисшим. Кусочки лука и картошки, мясо - баранина, как сказал Пер, но не жилистая и не жесткая. Он подтолкнул ко мне большую миску вареных коричневых зерен.
- Это рис, они говорят, он растет на болотах и его собирают с лодок, попробуй вместе с рагу, это вкусно.
Я ела, пока желудок не наполнился, а Пер не вычистил дно большого черного чайника.
- Хочешь выйти на палубу? - предложил он, но я покачала головой.
- Хочу спать, - ответила я.
Он нахмурился, но пошел вместе со мной обратно к гамаку, помог улечься и спросил:
- Ты плохо себя чувствуешь и поэтому так много спишь?
Покачав головой, я ответила:
- Так проще, чем оставаться наяву, - и закрыла глаза.
Снова проснулась, но глаз не открыла, чтобы послушать, как они шепчутся обо мне.
- Но она так много спит. Она больше вообще ничего не делает! - беспокоился Пер.
- Пусть спит. Это значит, она чувствует себя в безопасности. Отдыхает за все то время, что провела у них. И разбирается со всем, что произошло. Когда я вернулся… Когда Фитц вернул меня в Баккип, на протяжении нескольких дней большую часть времени я проводил во сне. Сон - великий целитель.
Несмотря на это, когда я проснулась несколько часов спустя, Пер все еще был у моего гамака.
- Ты уже достаточно проснулась, чтобы поговорить? Я хочу знать обо всем, что случилось с тобой после того, как мы виделись в последний раз. И я много чего хочу рассказать тебе.
- Мне почти нечего тебе рассказать. Меня похитили и утащили в Клеррес. Плохо со мной обращались, - я остановилась. Не хотелось пересказывать все это Персиверансу или кому-то еще.
|
|
|
Он кивнул.
- Значит, пока не надо. Но я расскажу тебе обо всем, что видел и сделал с того момента, как ты накрыла меня плащом-бабочкой и оставила в снегу.
Я выбралась из гамака и мы пошли наверх, на палубу. День был ясный и приятный. Пер привел меня к месту неподалеку от носовой фигуры, но в стороне от остальных. Он рассказывал свою историю, а мне она казалась сказкой о странствующих героях. Может Нед когда-нибудь напишет обо всем этом песню, подумалось мне. Несколько раз я расплакалась из-за того, что отцу и Перу приходилось делать, чтобы найти меня. Но это были хорошие слезы, пусть и грустные. Все те дни, когда я недоумевала, отчего отец не пришел спасти меня, я сомневалась в том, любил ли он меня когда-нибудь. Я вернулась к своему гамаку и к своим снам, зная, что любил.
В следующий раз меня разбудил корабль. Она пробилась сквозь мои стены.
Пожалуйста, помоги нам. Приходи ко мне, на носовую палубу. Ты нужна здесь.
Мне показалось, что я перебудила всех, когда вывалилась из гамака на палубу. В трюме всегда темно, но, судя по количеству занятых гамаков вокруг, я предположила, что была ночь. Светила всего одна тусклая лампа, раскачивавшаяся в такт движениям корабля, мне было неприятно смотреть на нее. Сквозь мечущиеся тени мимо гамаков со спящими моряками, висевших, словно спелые фрукты на дереве, я пробралась к лестнице и поднялась на палубу Проказницы.
Дул свежий ветер, и я вдруг обрадовалась, что не сплю. Посмотрела наверх: паруса наполнились, словно живот богатого купца, а над ними, в ясном небе, сияли россыпи звезд. На ходу палуба парусного судна никогда не бывает абсолютно пустой, но сегодня дул хороший, ровный ветер, так что вокруг было немного матросов и меня никто не заметил, когда я двинулась вперед. Несколько ступенек, и я на передней палубе среди небольшой толпы. Сюда сходилось множество снастей, они были натянуты и ветер играл на них свою музыку. Под ними располагалась еще одна небольшая палуба, выдававшаяся в сторону носовой фигуры, раньше я ее не замечала, здесь растянулся человек. Когда я осторожно подошла, пошевелились двое. Одного я узнала - отец Бойо, капитан Брэшен Трелл. Теперь капитан без корабля, насколько я понимаю. А сын его обожжен и лежит без движения.
|
|
|
Я почти забыла, что мы подобрали мать Бойо. Ее лицо и руки были в пятнах, я уставилась на нее, а потом поняла, что это следы лечения волдырей в тех местах, где солнце обожгло кожу. Она взглянула на мое покрытое шрамами лицо и сочувственно нахмурилась. Я отвела взгляд.
Ее зовут Альтия Вестрит. Если бы прошлое двигалось немного иначе, она была бы сейчас моим капитаном. Несмотря на это, она все равно часть моей семьи, семьи живого корабля. Как и ее сын. А Трелл много лет прослужил на моей палубе, так что и он тоже.
- Что ты хочешь от меня? - я произнесла эти слова и вслух, и в своем сознании.
Корабль не ответил.
- Она здесь! - устало удивился Брэшен Трелл. - Альтия, об этом ребенке я рассказывал тебе. Это ее они отправились спасать. Она прикоснулась к Бойо в Клерресе, и там, где она трогала его, ожоги вылечились.
- Привет, Пчелка, - сказала она. И мягко и печально добавила: - Мне жаль, что ты потеряла отца.
- Спасибо, - ответила я.
Это ведь правильно, благодарить кого-то за то, что ему плохо оттого, что кто-то умер. Теперь стало понятно, зачем корабль призвал меня. От Бойо плохо пахло. Встав рядом с ним на колени, я почувствовала, что корабль убаюкивает его. Она не то что бы обнимала его, но там, где он соприкасался с диводревом ее палубы, она напоминала ему, как оставаться живым, и посылала нежные воспоминания о времени, проведенном на ее борту. Воспоминания принадлежали не только ему, но и его матери, и деду, и прабабке. Все они ходили под этим парусом. Проказница хранила воспоминания всех, кто умер на ее палубе.
- Вот почему драконы съели Кеннитсона, - сказала я себе.
Да.
- Драконы Совершенного съели Кеннитсона? - недоверчиво переспросила Альтия.
- Они не хотели плохого. Просто хотели сохранить его в себе. Они разделили тело.
- Ох, - она дотронулась до Бойо. - Тебе что-то нужно? - ей хотелось, чтобы я ушла.
- Корабль попросил меня прийти, хочет, чтобы я помогла.
- Что ты мо… - начала Альтия.
- Шшш, - остановил ее Брэшен, ведь я уже положила руки на здоровую руку Бойо. Мне хотелось его исправить. Он был неправильной точкой на этом совершенном корабле. Надо все поправить. - Он хочет пить, - сказала я родителям.
- Сегодня он не говорил и не двигался.
Поднимая его голову, мать, казалось, боялась к нему прикасаться. Она направила тонкую струйку воды в его пересохший рот. Он слегка поперхнулся, глотнул. Так я помогла ему для начала.
|
|
|
- Еще воды, - сказала я. Она держала чашу у его губ, пока я напоминала ему - как пить. Он выпил эту чашу, а потом еще три. Теперь двигаться внутри него стало гораздо легче. - Соленый бульон, который ты иногда готовишь, желтый. Он подойдет.
Даже с закрытыми глазами я чувствовала, что все уставились на меня. Женщина поднялась и заторопилась прочь. Она была напугана и ей не терпелось сделать хоть что-то, что может помочь сыну. Она приготовит этот суп.
Я медленно раскачивалась, пока мои руки общались с его телом. Найдя тихую мелодию, незнакомую мне до сих пор, я начала напевать ее, продолжая работать. К мелодии добавились слова: два голоса - отец и корабль, вместе, нежно пели песенку об узлах и парусах. Учебная песенка, как стишок моего отца про то, как выбрать хорошую лошадь. Отодвигая мертвую кожу и плоть, натягивая здоровую кожу, я задумалась о том, у всех ли семей и в каждом ли деле есть такие песенки. Наткнувшись на что-то, не принадлежавшее его телу, но пытавшееся разрастись, я оттолкнула и уничтожила это. Нечто утекло, словно слизь, вонючее и противное.
Его тело работало над собой в таком количестве мест! Я знала их все. Он дышал в горячем дыму, это повредило гортань и то, что отвечало за дыхание внутри него. Рука была обожжена, как и грудь и половина лица. Что болело больше всего? Я задала вопрос его телу, оказалось, что рука. Моя работа сместилась туда.
Мать вернулась с бульоном в горшке.
- О, Са милосердный! - воскликнула она и уже не выглядела такой испуганной, поднимая его голову и придерживая чашу у губ. Пахло прекрасно, и я вспомнила, как будет вкусно, солоновато и немного кисло. Он выпил все: я уже поработала над его гортанью, и теперь он мог глотать сам.
- Что здесь происходит?
- Янтарь! Она помогает Бойо.
- Она должна остановиться! Она всего лишь ребенок. Как вы могли просить ее о таком?
- Мы ее не просили! Мы скорбели, ожидая его смерти, и тут пришла она и положила на него руки. Он будет жить. Бойо будет жить!
- А она? - он был зол. Любимый был зол… нет, испуган. Теперь он заговорил со мной: - Пчелка, остановись. Ты не можешь этого делать.
Я сделала глубокий вдох.
- Нет. Я могу, - сказала я, выдыхая.
- Нет. Ты отдаешь ему слишком много своих сил. Убери от него руки.
Я улыбнулась, вспомнив слова, сказанные отцу.
- Теперь никто не может говорить мне «нет». Даже ты.
- Пчелка, сейчас же!
Я улыбнулась.
- Нет.
- Убери от него руки, Пчелка, или я оттащу тебя!
Знал ли он, что этим навредит нам обоим?
- Еще чуть-чуть, - сказала я и услышала, что он издал какой-то недовольный звук. Я сказала телу Бойо поправляться, сказала ему продолжать работать осторожно, осторожно, осторожно, сейчас мне надо уйти, да, мы дадим еще бульона. Это было похоже на то, как успокаивают животное. Вдруг я поняла, что сознание Бойо существует внутри тела животного, и именно с этим животным я и разговаривала.
Я открыла глаза, Любимый тянулся ко мне. Я успела поднять руки до того, как он смог до меня дотронуться. Скрестив руки на груди, я откинулась назад. Я не осознавала, сколько времени провела, согнувшись над Бойо, и спина отозвалась болью, стоило мне пошевелиться. Я вытерла руки о подол рубахи, они были мокрыми и липкими.
А потом поняла кое-что.
- Корабль, ты обманул меня! Ты сделал так, чтобы я этого захотела.
Резная женщина чуть повернулась в мою сторону.
- Так было нужно.
- Она ребенок! - запротестовал Любимый. - Ты безжалостно использовала ее.
- Я не понимал, - сказал Брэшен, а голос его звучал виновато и в то же время без тени раскаяния.
- Мне это не навредило, - вставила я и попыталась подняться, но не смогла.
Мать налила из котелка бульон в чашку и предложила мне, я выпила большими глотками. Бульон был приправлен, язык зажгло от каких-то специй. Любимый смотрел, как я пью, Бойо дышал. На слух все было хорошо. Поставив чашу на палубу я сказала:
- Корабль сделал так, чтобы я ее полюбила. Думаю, это было что-то вроде того, что могут драконы… - вдруг я снова почувствовала себя очень уставшей. - Когда они вдруг делают себя очень значимыми в чьих то глазах. Я читала об этом… где-то.
- Люди называют это чарами, - тихо сказал корабль. - Тебя зовут Пчелка? Благодарю тебя. В конце нашего путешествия все пойдут своим путем. Мне было больно думать, что Альтии и Брэшену, возможно, придется идти без их сына. Но он будет жить и пойдет вместе с ними, и станет утешением для них. И это знание утешит меня, я полагаю. Даже когда я стану драконом.
- А Пчелка должна быть моим утешением. И Пера. И ее сестры - Неттл! Корабль, еще раз ты свяжешься с этим ребенком и я…
- Тебе нечем мне угрожать, Янтарь. Успокойся. Она достаточно сделала для Бойо. Чего я еще могу просить?
Он замолчал, но я видела, что слова бурлят внутри него, словно незаписанные сны.
- Я буду в порядке, - заверила я его, вставая. Пришлось улыбнуться. - Проказница, ты и в самом деле так прекрасна и совершенна, как говорила мне, - я очень устала и меня немного трясло, но не стоило говорить об этом. - Я собираюсь поспать. Всем спокойной ночи.
Взрослые за моей спиной тихо заговорили. У меня всегда был острый слух. Брэшен сочувственно сказал:
- Когда-то она была очень красивым ребенком.
- Умоляю вас, будьте с ней поосторожнее. Она не слишком сильна, пока нет.
Это был Любимый и он ошибался. Я могу быть сильной настолько, насколько это понадобится. Меня раздражало, что он пытается защитить меня, что он считает меня слабой и пытается убедить в этом остальных. Во мне разгорался небольшой пожар жгучей ярости.
По дороге обратно мои ноги тряслись. Я не смогла влезть в гамак и вспомнила, как первый раз забиралась на спину Присс, моей лошади. Пер был прав, я с радостью снова увижу ее.
Когда Любимый заговорил, я вздрогнула.
- Пчелка, то, что ты сделала, это лечение, это было доброе дело. Но в первую очередь ты должна думать о своем здоровье. Ты еще не поправилась. Не стану просить обещать мне это, но прошу, говори мне, если собираешься сделать что-то вроде этого. Рядом должен быть кто-то, кто позаботится о тебе.
- Не думаю, что корабль позволил бы мне зайти слишком далеко, - сказала я и улыбнулась про себя, почувствовав теплую волну убежденности, что она остановила бы меня. На него я смотрела без всякого выражения.
- Ты похожа на своего отца. Это не совсем ответ на мой вопрос, - он улыбнулся печально, но серьезно.
Я вздохнула. Хотелось спать, а не говорить. И кроме всего прочего мне не нужна была его забота. Это было не его дело. Пришлось соврать.
- Тебе не стоит беспокоиться. Моя способность к этому почти исчерпана.
Улыбка превратилась в озабоченную гримасу.
- Что ты имеешь ввиду?
- В ночь, когда я дралась с Симфи, Двалией и Винделиаром, у Симфи с собой был флакон змеиной слюны, той, что Двалия называла змеиным зельем. Кажется, она содержит частицы Серебра, такого, которое Совершенный использовал, чтобы превратиться в драконов, - вдруг мне захотелось объяснить: - Я видела сон, в котором они добывали это зелье, содержа змею в очень тесном бассейне с соленой водой. Симфи собиралась напоить им Винделиара. Он уже принимал его раньше и это придавало ему большую силу. Но когда я подожгла Симфи, она уронила флакон и тот разбился. А когда я заколола ее, то порезала ногу о стекло и немного зелья попало в мою кровь. Это сделало меня более сильной, чем Винделиар. Я была такой сильной, что просто сказала Двалии умереть и она умерла.
Он замер. Я следила за ним: станет ли он бояться меня теперь? Или ненавидеть?
Нет. Когда он пришел в себя, его глаза были переполнены горем.
- Ты подожгла Симфи. И заколола ее.
Как он мог думать, что то, что я сделала - печально? Я постаралась разъяснить:
- Я говорила тебе, когда рассказывала отцу. Я убила их. Это не было проявлением зла и я не жалею об этом. Это должно было произойти и я стала тем, кто оказался в нужном месте и в нужное время, чтобы исполнить это. И это был мой долг, так что я сделала это. Надо было еще и Винделиара убить той ночью, это избавило бы на с всех от большого количества проблем.
- Ты видела это во сне? - нерешительно спросил он, и когда я уставилась на него, продолжил: - Ты во сне увидела, что тебе предназначено их убить?
Я дернула плечом, ухватилась за край гамака, наконец забралась в него и натянула одеяло. Было лето, но под палубой по ночам было прохладно. Я закрыла глаза.
- Я не знаю. Мне снятся сны. Я знаю, что они что-то значат, но они такие странные, что я не могу связать их с тем, что делаю. Мне снился серебряный человек, вырезавший свое сердце. Змеиная слюна была серебряной. Был ли этот сон о том, что я заставлю сердце Двалии замереть?
- Не думаю, - тихо сказал он.
Это был один из недавних снов и мне стало легче оттого, что я рассказала его кому-то.
- Я собираюсь спать, - сказала я, закрыла глаза и перестала обращать на него внимание. Он не шевелился. Это раздражало. Мне хотелось, чтобы он ушел. Я подождала какое-то время, а потом посмотрела сквозь ресницы. Собиралась сказать ему, чтобы уходил, а вместо этого спросила:
- Ты любил моего отца?
Он замер, словно кот. Заговорил неуверенно:
- Моя связь с твоим отцом была очень глубокой. Такой близости у меня ни с кем больше не было.
- Почему просто не сказать, что ты любил его? - я открыла глаза, чтобы видеть его лицо. Отец отдал ему всю свою силу, а этот человек даже не может сказать, что любил его?
Его улыбка была напряженной, словно он пытался превратить в нее совсем другое выражение лица.
- Ему всегда становилось не по себе, если я использовал это слово.
- Он нечасто использовал его. Его любовь выражалась делами, которые он совершал.
- Он никогда не придавал значения тому, что сделал для меня, но всегда помнил, что я сделал для него.
- Значит он любил тебя. Любил так сильно, что бросил меня, чтобы отнести тебя в Баккип.
С его лица исчезло всякое выражение, странные глаза словно бы опустели.
- Он писал тебе длинные письма, но их некуда было посылать. Он отчаянно скучал по тебе. Он любил мою мать, но для нее всегда должен был быть сильным. У него были Риддл и мой брат Нед. Но то, о чем он писал в тех письмах, он не мог рассказать ни моей матери, ни Риддлу, ни Неду. Ты ушел, и все, что ему оставалось, это писать.
Я осторожно наблюдала за ним и видела, что мои колкости достигли своей цели. Мне хотелось прогнать его, мне было все равно, что мои слова ранят его. Он был жив, а отец был мертв. Я добавила:
- Ты не должен был оставлять его.
Его лицо ничего не выражало, когда он спросил:
- Откуда ты знаешь, что он писал?
- Просто он не всегда сжигал их сразу. Иногда дожидался утра.
- Значит ты читала его личные бумаги.
- Полагаю, ты читал мои дневники?
Он вздрогнул и признался:
- Читал.
- И все еще читаешь. Когда думаешь, что я крепко сплю, ты просматриваешь мои записи.
Он не отступил:
- Ты ведь знаешь, что просматриваю. Пчелка, ты многое пережила, но ты все еще ребенок. Твой отец поручил тебя мне, я обещал, что присмотрю за тобой. Пойми, взрослые делают то, что лучше для ребенка. Особенно это касается родителей. Это гораздо важнее, чем делать то, что ты хочешь, или то, что ты считаешь лучшим. В тебе есть наследие Белых, твои сны не только важны, но и опасны. Тебя нужно направлять. Да, я читал твои дневники, чтобы лучше тебя понять, и я буду читать сны, которые ты запишешь.
Мой разум уцепился за его слова:
- Наследие Белых, оно у меня от матери?
Ведь я знала, мой отец происходил от горцев и жителей Бакка, и ни от кого больше.
- Оно передалось тебе от меня.
Я уставилась на него.
- Как?
- Ты слишком молода, чтобы понять это.
- Нет, не слишком. Я знала своего отца и я знала свою мать.
Я затаила дыхание, ожидая услышать, как он произнесет чудовищную ложь о моей матери.
- Ты знаешь, как драконы меняют Элдерлингов? Как дают им чешую и цвета? Что их дети иногда рождаются с чешуйками?
- Нет. Я не знала, что они это делают.
- Ты видела Рапскаля, алого человека?
- Да.
- Его изменила драконица, она очень его любит. Красная Хеби передала Рапскалю частичку себя, и он изменился. И в свою очередь она приняла в себя его заботы и образ мыслей.
Я внимательно слушала.
- Много лет я жил бок о бок с твоим отцом. Думаю, мы оба… меняли один другого, - я видела, как ход его мыслей менялся. - Однажды он сказал, что он стал Пророком, а я стал Изменяющим. Я долго думал над его словами. И решил, что хочу, чтобы так и было. Всего раз я захотел принести перемены. И я отправился в Клеррес и попытался стать Изменяющим.
- Не очень-то хорошо у тебя получилось.
- Да. Но когда я впервые встретил твоего отца, мне бы такое даже в голову не пришло, - он глубоко вздохнул. - Я знаю что ты будешь сердиться на меня, но я скажу. Я сделал то, чего хотел от меня твой отец. Я вывез тебя в безопасное место. Если я вторгаюсь в твою жизнь и в твои личные дела, то лишь потому, что он вверил тебя моим заботам. Обещание, данное ему, важнее всего. Я надеялся завоевать твое уважение, если не добиться еще более глубокого расположения. Я понимаю, что ты сожалеешь, что я жив, а он нет. Но зачем ворошить это теперь?
Я заставила себя успокоиться и посмотрела в его бледные глаза.
- Сегодня ты вел себя как мой отец. Ты говорил слова, которые мог бы сказать он. Но ты не мой отец и я не хочу, чтобы ты вел себя так, словно ты - это он. Да, ты можешь учить меня, мне многому надо научиться. Но ты не мой отец. И не претворяйся, что это не так.
- Вообще-то… - начал он, но остановился.
Он что-то скрывал. Он читал мои сны, мои самые сокровенные мысли и все равно пытался утаивать что-то от меня? Это оскорбляло больше всего. Я дала сдачи - недосказанность сработала так же хорошо, как и ложь:
- Он написал тебе последнее письмо, одно из тех, которые не сжигал. Думаю, он писал их больше для себя. Он писал, что понимает, почему ты оставил его. Что вся твоя «дружба» была не чем иным, как способом использовать его. Он писал, что ему лучше без тебя, что моя мать любила его таким, какой он есть, а не потому, что он мог быть ей полезен. В том письме он говорил, что надеется, что больше никогда тебя не увидит, потому что ты исковеркал его жизнь и лишил его счастья. Что он рад, наконец, получить контроль над своей жизнью и самостоятельно выбирать жизненный путь. Но он снова встретил тебя, и это опять произошло. Ты снова пришел лишь для того, чтобы использовать его. Ты разрушил наш дом, и теперь, из-за тебя, он мертв. Все из-за тебя.
Я отвернулась от него, что было не так уж и просто сделать, лежа в гамаке. Я смотрела на балки и мечущиеся по ним тени от раскачивающихся светильников. Отец не был бы мной доволен. Я знала, что надо извиниться и признаться во лжи. Даже если я не чувствовала себя неправой? Возможно.
Я посмотрела в его сторону, но он уже исчез.
|
|
|
