Российская диаспора в странах Нового зарубежья

В годы существования СССР проводимые центром модернизация и русификация союзных республик привели к созданию значительного миграционного потока, состоявшего в основном из представителей славянских народов. В результате при распаде СССР русская нация вошла в число рассеченных народов мира. Всего в новом зарубежье, по различным оценкам, насчитывается 36 - 38 млн. русскоязычных. Ядро этой диаспоры составляют этнические русские -25 млн. человек. В Казахстане и Латвии доля русскоязычных - около 40%, на Украине, в Белоруссии и в Эстонии - примерно четверть. И лишь в трех республиках Закавказья и Таджикистане она не достигает 10%. Чтобы понять динамику нынешней и будущей миграции россиян из нового зарубежья в Россию, недостаточно просто указать на то, что они превратились из уверенной в себе господствующей нации в окруженные враждебней средой национальные меньшинства. Не следует и уподобляться русским националистам, утверждающим, что во всех новых независимых государствах русские меньшинства дискриминируются и преследуются. Важнейшая особенность российской миграции из бывших союзных республик заключается в ее неравномерности, определяемой пятью группами факторов. Главным среди них является степень укоренeнности этнической группы, которую можно определить как привязанность группы к территории своего проживания, проявляющуюся в том, что представители этой группы не желают покидать родные места даже при наличии мощных побудительных мотивов или внешнего давления. Укоренeнность очевидно связана с длительностью обитания на территории, причем речь идет не только о сроке проживания в данном месте отдельного человека или семьи, но и о длительности истерического существования группы как целого. На степень укоренeнности также влияет нынешняя и прошлая связь группы с землей: крестьяне и (в меньшей степени) их городские потомки обычно характеризуются большей укоренeнностью, нежели потомственные горожане. Из всех групп российской диаспоры наиболее глубокой укоренeнностью отличаются жители северного и восточного Казахстана, а также восточной и южной Украины. Наименее укоренены русские в Средней Азии, где они всегда были городскими жителями. Вторая категория факторов связана со статусом россиян в новых национальных государствах, т. е. наделением или обделением их политическими, социально-экономическими и культурными правами. Третья группа факторов - повседневное самочувствие русских и русскоязычных жителей новых независимых государств, определяемое наличием или отсутствием бытовой враждебности к ним со стороны коренного населения. Четвертая группа факторов, обуславливающих ту или иную реакцию российских меньшинств на местный национализм, связана с теми социально-экономическими преимуществами, которые могут превышать издержки культурно-психологического характера и побуждать русских оставаться в новых независимых государствах, несмотря на антироссийские настроения и националистическое законодательство в вопросах языка и гражданства. Вероятность таких преимуществ особенно высока в странах Балтии, которые обладают лучшими, чем России, перспективами экономической интеграции в Европу. Пятая категория факторов касается российской государственной политики в отношении соотечественников за рубежом. Речь идет как о внешнеполитических шагах, так и о внутренней политике по отношению к беженцам и вынужденным переселенцам. В свете всех этих соображений очевидно, что иммиграция в Россию представляет собой лишь один из возможных типов поведения российской диаспоры как реакции на национализм в новых независимых государствах. Вероятны и другие модели: ассимиляция или хотя бы усвоение культурных норм основного населения (аккультурация), либо же коллективная мобилизация с различными требованиями гражданского равноправия, особых языково-культурных прав территориальной автономии и т. п. Сказанное объясняет, почему российское население постсоветских республик оказалось вовлечено в миграцию в весьма разной степени (интенсивная иммиграция в Россию русских и русскоговорящих жителей Средней Азии и Закавказья и значительно более низкая - восточной Украины, северного и восточного Казахстана, Балтии) и почему миграция в Россию в 1990-х гг. затронула лишь относительно небольшую долю 25-миллионной русской диаспоры (основные регионы русского расселения в странах нового зарубежья - Украина и Казахстан). Миграционные потоки русскоязычного населения в Россию, достигнув в 1994 г. максимальной величины - 1146 тыс. человек, стали постепенно сокращаться. Идея защиты прав соотечественников в странах нового зарубежья развивалась российской печатью, прежде всего - правительственной и левого толка, находила воплощение в заявлениях и политических шагах органов российской государственной власти, самым важным среди которых, пожалуй, следует назвать подписание 24 мая 1999 г. Президентам РФ Федерального закона "О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом", главное достоинство которого при всей неоднозначности содержания, на мой взгляд, состоит в закреплении перечня мер по обустройству единого информационного и образовательного пространства с территориями государств СНГ и Балтии. Говоря о российских соотечественниках в Латвии, назову также публикации о судьбах конкретных лиц: автопортрет анонима "Мы стали эмигрантами, не покидая своих квартир" и статью М. Эдича "Их положили у параши..." Думается, названия материалов достаточно характеризуют их содержание. Любопытны наблюдения В. Калашникова о русскоязычных в Эстонии. Как отмечает автор статьи, интересы русскоязычных жителей республики слишком разные, векторы их порой противоположны. Фраза об "интересах русскоязычного меньшинства" из уст российского руководства лишена искренности и является не более чем элементом политический игры. Этот вывод подтверждает и материал А. Полянской. Как видим, тема русскоязычных жителей Балтии - центральная в называвшихся выше изданиях. Значительно меньше отводится ими места материалам, рассказывающим о соотечественниках в других республиках бывшего СССР. Материалы о российской диаспоре в Средней Азии представлены в "Иммигрантах" статьей С. Зинина "Есть ли проблемы у русских в Узбекистане?". По утверждению автора публикации, вопрос этот не риторический. С правовой точки зрения у русских и русскоязычных жителей Узбекистана нет оснований говорить о наличии в республике законов, которые ущемляли бы их права и свободы. Имеющиеся проблемы в целом сводимы к сложностям существования любой национальной общины в инокультурной среде. Итак, содержание большинства рассмотренных публикаций российской международной прессы идет вразрез с навязываемыми отечественными СМИ стереотипами восприятия российской диаспоры в странах нового зарубежья и позволяет заключить, что русскоязычное население Балтии и славянских экссоветских республик часто противопоставляет себя русским, живущим в России (ввиду дефицита материалов о российских соотечественниках в Средней Азии и Закавказье распространить этот вывод на них было бы некорректно). Оно понимает, что Россия не имеет возможностей их принять, и большей частью в Россию не стремится (уместно напомнить здесь о четвертой вышеназванной группе факторов, предопределяющих тип реакции российских соотечественников за рубежом на национальную политику новых государств). Имеющиеся проблемы (языковые, образовательные) воспринимаются ими как неизбежное следствие становления национальной государственности республик, за независимость которых на излете перестройки они часто ратовали сами, как следствие отсутствия длительного исторического опыта выживания в условиях независимости от России. Тем не менее, российская диаспора в государствах нового зарубежья - исторически неотъемлемый элемент национального "пейзажа", и Россия должна использовать этот фактор, но не как "козырь в игре" и инструмент политического давления, а как инструмент, облегчающий взаимопонимание народов и государств, как один из субъектов "народной дипломатии".

Заключение

Все вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы.

1. Возвращение на родину культурного наследия российской эмиграции - следствие либерализации духовной жизни советского общества во второй половине 1980-х гг., но в еще большей степени - итог претворения в жизнь заявленной российским руководством в 1990 г. государственной линии на восстановление духовных ценностей, утраченных в ходе многолетней идеологической борьбы. Первоначально процесс возвращения культуры российского зарубежья шел в русле "узнавания", т. е. переиздания произведений эмигрантов, публикации в прессе информации о самом существовании эмиграции как явления. С началом 1990-х гг. пришло время осмысления, следствием которого стало обращение многих ученых и академических институтов к этой проблеме. Изучение российского зарубежья превратилось из запретной темы в новую отрасль гуманитарного знания. В настоящий момент в системе Российской академии наук изучение российской эмиграции ведется в рамках комплексной программы фундаментальных научных исследований "Культура России в мировом контексте", однако хронологические границы проекта определяются межвоенным периодом 1918 - 1939 гг. Главный итог этих научных изысканий состоит в признании российской эмиграции первой послереволюционной "волны" составной частью единой российской культуры - хранительницей ее лучших традиций и в определении большой роли российской эмиграции в культурном возрождении России и мировой культуре.

2. То, что возвращение культуры российского зарубежья началось с литературы и философии, как и то, что согласно приведенным во введении к настоящей работе статистическим данным изучение наследия российской эмиграции ведется преимущественно филологами и философами, объяснимо, на мой взгляд, следующим. Литература всегда, начиная с петровской эпохи, выступала основной формой выражения творческого потенциала российской культуры. Литература в разнообразных своих формах, в том числе философской, всегда отражала русский культурный идеал и наиболее яркие элементы самосознания интеллигенции, а послеоктябрьская эмиграция - во многом ее детище. Между тем интеллигенция - это своеобразный "мозг нации", ее основная роль - в формировании общественного сознания путем выдвижения идей. Общество эти идеи или принимает, или отвергает. Проблемы, поднимавшиеся российскими зарубежными литераторами и философами, - будущее России, ее государственность и власть, отношение к религии, социальной справедливости, взаимоотношения интеллигенции и народа, насилие и ненасилие, - оказались актуальны для нас и сегодня, в обстановке поиска путей преодоления социально-экономического и духовного кризиса, обновления страны. Историография литературной, философской, научной эмиграции первой послеоктябрьской "волны" хорошо разработана. Неплохо изучена ее общественно-политическая жизнь. Изучение экономической жизни эмигрантов только начинается. И на удивление мало отечественной исследовательской литературы об эмиграции российских художников, артистов, музыкантов разных "волн", русском зарубежном театре. Пока освещение жизни и деятельности этой категории выходцев из России осуществляется здесь преимущественно путем публикации их мемуаров и воспоминаний знавших их лиц. Применительно к эмигрантам "третьей волны" особо значимую роль в этом процессе играет периодика. Недостаточное внимание исследователей к этой теме можно объяснить представлениями о малой общественно-государственной значимости (в практическом применении) разработки этого вопроса. В изучении российской зарубежной культуры по-прежнему интересны вопросы о творческом потенциале российской культуры в инокультурной среде, ее способности обогащаться и видоизменяться, равно как и обогащать другие культуры, сохранять присущую ей открытость, о механизмах и степени связи духовных традиций российской диаспоры с российской культурой как культурой мирового значения. Задача воссоединения разрозненных частей культуры российской диаспоры с культурой метрополии, создания единой истории России, истории единой русской литературы, единой русской философии, единого русского искусства сохраняет свою актуальность. В условиях распада СССР обрело государственное значение изучение опыта существования этнических анклавов русских в отрыве от основной этнической территории. Анализ этого опыта должен помочь выработке оптимальной политики России и новых независимых государств в отношении россиян вне пределов России. Вероятно, этим можно объяснить то, что вопрос адаптации эмигрантов в инонациональной среде оказался сегодня наиболее системно и полно разрабатываемым.

3. При сравнении советской историографии российского зарубежья с новейшей бросается в глаза разница подходов. Как справедливо отмечается рядом исследователей, в советский период изучение российской эмиграции изначально велось в русле изучения борьбы с контрреволюцией и буржуазной идеологией. Она вся рассматривалась как враждебная СССР сила, обреченная на поражение и гибель. Доминирование в работах советских историков идейно-политических мотивов мешало превращению истории российского рассеяния в подлинно гуманитарную науку, т. е. такую науку, где, по определению, объектом изучения являются человек и его культура. Между тем работы иностранных авторов и наших соотечественников за рубежом, наоборот, посвящены прежде всего вопросам культурной жизни российской диаспоры. Возвращение от внеличностных структур (политических партий, движений и т. п.) к индивиду, отказ от функционализации личности эмигранта в отечественной историографии произошли лишь в 1990-е гг. Утверждается постулат о культурной природе человека, реабилитируются непосредственные чувственные восприятия, эмоции, т. е. все то, что мы причисляем к социокультурной и социально-психологической сферам. Антропологическая позиция, гуманизм становятся ведущей доминантой большинства современных исследователей. Как замечает в этой связи А. В. Квакин, "поворот к человеку, признание его во всей сложности человеческих потребностей, мотивов, эмоций, духовных исканий центром исследования заставляет гуманитариев... стремиться к установлению более тесных связей между смежными гуманитарными науками". Набирает силу культурологический подход, интегрирующий существующие в гуманитаристике методы в единый междисциплинарный подход.

4. Следует помнить о том, что эмиграция обеспечивает, с одной стороны, контакты между отдельными культурами в рамках одной цивилизации, а с другой - межцивилизационные контакты. В этой связи интересно продолжить изучение региональной специфики российского рассеяния, изучить вариантность форм развития российской культуры в различных странах. Наиболее изученным регионом исхода остается Европа, в особенности Западная (Франция) и Центральная (Германия). Среди славянских государств - Чехословакия и Югославия. Созданы предпосылки к изучению российского рассеяния в Великобритании. Российская диаспора в Бельгии изучается пока силами эмигрантско-зарубежных ученых. Практически нет серьезных публикаций о неславянском Юге Европы, равно как и о ее Севере. Между тем российское зарубежье существует и здесь. За исключением Китая, почти не изученным остается пусть не многочисленное, но все же существовавшее и существующее российское рассеяние в Центральной, Восточной и Южной Азии (с изучением Западной Азии - Израиля, Палестины, Турции - дела обстоят не так плохо). Отечественные исследователи только приступают к изучению российской иммиграции в США, еще меньше сделано в изучении "русской Канады". Более весомой выглядит историография "русской Латинской Америки". Положено начало исследованию жизни россиян в Африке. Историография иммиграции россиян в Австралии представлена только трудами, изданными на этом континенте. Совсем нет современных публикаций о выходцах из России в Океании, между тем доподлинно известно, что таковые есть.Учеными и публицистами активно разрабатывается тема о современном положении россиян в странах нового зарубежья (республиках бывшего СССР). Однако жизнь выходцев из России в Балтийских республиках до присоединения их к СССР исследуется преимущественно зарубежными соотечественниками.При изучении российской диаспоры в межвоенный период было бы интересно сравнить отношение к российским эмигрантам в странах, которые никогда не входили в состав России, и в тех странах, которые получили от нее независимость.

5. В большинстве работ по истории эмиграции речь идет о ХХ веке. Соответственно, и роль, значение российского зарубежья в продолжении духовной жизни своей нации проанализированы, как правило, в рамках этого временного отрезка. При этом большинство исследователей выбирают объектом изучения первый послереволюционной поток эмигрантов как наиболее интересный, вобравший в себя цвет нации, и ограничивают исследование границами 1917 - 1939 гг. (они же обозначены в вышеуказанной программе РАН). Однако изучение других "волн" может оказаться не менее интересным, ведь, к примеру, только в 1960 - 1980-х гг. СССР покинули более ста живописцев, графиков и скульпторов, ряд известных писателей, артистов и музыкантов.Следует согласиться с Е. М. Макаренковой и А. В. Квакиным в том, что взгляд на российскую эмиграцию в более отдаленной от событий ХХ в. ретроспективе дает возможность увидеть некую общенациональную специфику этого явления, а потому традиционные хронологические рамки исследования нуждаются в расширении. Необходимо также установить, с какого времени можно говорить о появлении носителей российской культуры в зарубежье, а также о российской эмиграции и российской диаспоре как исторических явлениях. Эту историческую линию необходимо проследить неразрывно до настоящего времени. Это позволит раскрыть вопрос о преемственности в истории российского зарубежья, о существовании тех или иных взаимосвязей между отдельными этапами эмиграции из России. Важно рассмотреть эмиграцию в контексте мировых миграционных процессов, показать ее сопряженность с отечественной и мировой историей. Следует дать демографическую, этническую и конфессиональную характеристику различным этапам эмиграционных потоков, уяснить их географическую направленность. Интересно было бы изучить современный облик и состояние дореволюционной эмиграции и последующих "волн", особенно их молодого поколения, зачастую забывающего русский язык. Плохо изучен феномен реэмиграции.

6. Отсутствие четкой периодизации истории эмиграции - еще одна заслуживающая внимания проблема. Отказываться от нумерации "волн" вряд ли целесообразно, чтобы не смазать различия тех или иных этапов эмиграции. Но на вопрос о хронологии ее так называемых "волн" можно будет ответить, только определившись с датой отсчета российской эмиграции как исторического явления. Пока этот вопрос решается по-разному. Нет ясности даже в вопросе о периодизации "волн" послеоктябрьской эмиграции. Большинство исследователей и публицистов ведут отсчет "волн" с Октября 1917 г., несмотря на то, что эмиграция началась сразу после февральской революции, хотя и была до Октября весьма незначительна. Однако некоторые авторы (М. Раев, Д. В. Мышалова) датируют возникновение миграционных потоков поражением белых армий в 1920 - 1922 гг. На самом деле следует заметить, что российская эмиграция не всегда была напрямую связана с теми или иными событиями политического или экономического характера, в период социальных катаклизмов она лишь усиливалась, поэтому любая дата будет здесь достаточно условна. В связи с этим, по-видимому, не случайно у исследователей нет единого мнения и в отношении верхней временной границы "первой волны" эмиграции. О. И. Митяева называет в качестве таковой 1925 г. Однако учитывая, что само слово "волна" по понятию включает в себя процесс затухания (а отдельные случаи "побегов" из России были и до начала второй мировой войны), учитывая логику периодизации как научной операции, следует более правильной признать точку зрения Н. Фрейнкман-Хрусталевой и А. Новикова, согласно которой "первая волна" эмиграции сошла на нет в 1940-х гг. Но и названная позиция нуждается в корректировке. Это вызвано тем, что опять же традиционно в качестве основного корпуса "второй волны" российской (советской) эмиграции рассматриваются так называемые перемещенные лица, появление которых стало возможным лишь в результате оккупации Германией части территории СССР в 1941 г. Отсюда и дата "1940-е годы". Дата, на которой заканчивается первая послеоктябрьская "волна" и с которой берет начало вторая. При этом забывается, что в соответствии с серией договоров между СССР и Германией, заключенных в 1939 г., значительная часть немецкого населения выехала из СССР (в границах тех лет). Усилился отъезд в Германию немцев - граждан СССР в ходе всеобщего отступления гитлеровских войск с территории Советского Союза в 1943 - 44 гг. В 1939 - 44 гг. из СССР выехало более 600 тыс. этнических немцев. Всего к 1946 г. из Советского Союза уехало свыше 1,75 млн. немцев. После советско-финляндской войны 1939 - 40 гг. из отошедшей к СССР Выборгской области в Финляндию переселились 424 тыс. финнов. Особенно массовым оказался отъезд поляков в Польшу из западных районов СССР (Западной Украины, Западной Белоруссии, бывшей Виленской области). Он практически не коснулся только польского населения Латвии и различных регионов СССР в границах до 1 января 1939 г. В 1945 - 46 гг. из СССР выехало 1526 тыс. человек, в том числе из Западной Украины - 810 тыс., Западной Белоруссии - 247 тыс., Литвы -178 тыс. В 1955 - 58 гг. из Украины и Белоруссии в Польшу выехало 217 тыс. поляков. На территории бывшей Галиции (нынешние Львовская, Тернопольская, Ивано-Франковская области) поляков почти не осталось, тогда как в 1930-е гг. их удельный вес приближался к 40%, а в отдельных районах Львовской и Тернопольской областей они составляли абсолютное большинство жителей.Это был крупнейший миграционный поток с территории СССР. Только в результате этой эмиграции (именно эмиграции) город Львов превратился в этническом отношении из польского в украинский, а Вильнюс - в литовский. По данным С. И. Брука, в конце 1930-х - начале 1950-х гг. из СССР эмигрировало более 5,5 млн. человек, включая 270 тыс. так называемых перемещенных лиц. Подавляющее большинство эмигрировавших жили на территориях, присоединенных к СССР после 1939 г. Что касается населения, жившего в старых границах, то уехало не более 10% от указанной цифры. Тем не менее даже последнее число в 2 раза больше числа ДР, которые, как считается, образовали второй после Октября 1917 г. поток российской эмиграции. Итак, вторая "волна" эмиграции, вызванная событиями второй мировой войны, иссякла к концу 1950-х гг. Отмечу, что ранее 50-е гг. ХХ столетия выпадали из поля зрения исследователей. Как видим, в эти годы завершились миграционные процессы, начало которым было положено в 1939 г., поэтому их надлежит включить во вторую "волну" эмиграции, если под "волной" понимать развитие какого-либо явления (в нашем случае - эмиграции) во времени. Третья "волна" эмиграции "родилась" и выросла в эпоху "оттепели" (Д. Мышалова), однако ряд исследователей увязывают ее с насильственным лишением гражданства и диссиденством, что неизбежно ведет к появлению даты "1970-е гг." Эти же годы называются в качестве "третье волны" эмиграции А. С. Федотовым и М. Раевым. Естественно, что подобный ход мыслей приводит Н. Фрейнкман-Хрусталеву и А. Новикова к дате "1985-й г.", которая, по их мнению, знаменует окончание третьей "волны": в результате начала политических и экономических преобразований в СССР произошло отмирание перечисленных выше явлений, выступавших в качестве причин эмиграции. Обе названные даты (правильнее сказать - аргументация в их пользу) могут быть поставлены под сомнение, ибо инакомыслием и насильственным лишением советского гражданства не исчерпывается комплекс причин, породивших третью "волну". В определенной мере указанные причины могут объяснить лишь эмиграцию из СССР интеллигенции, и только по отношению к ней можно применить хронологические рамки эпохи "застоя". Но ведь уезжали не только интеллигенты и не только в результате диссиденства и т. п. Как и во все времена, желающие покинуть свою страну руководствовались прежде всего множеством мелких субъективных факторов, которые, однако, если взглянуть на них глазами эмигрантов, выглядели не столь уж и мелкими. Кроме того, никто из исследователей, за исключением С. И. Брука, не уделил должного внимания этническому составу третьей "волны". Между тем уже одно это подсказало бы совсем другие причины эмиграции. На самом деле все возрастающая эмиграция из СССР в Соединенные Штаты, Израиль, Германию, Грецию и некоторые другие страны (уезжали в основном евреи, немцы, греки и армяне) отмечалась с 1960-х, а не с 1970-х гг. Правда, в результате запретительных мер советского руководства в первой половине 1980-х гг. произошел вынужденный спад этого потока, поэтому дата "1985 г." имеет совсем другое объяснение, нежели то, о котором шла речь выше. С изменением социально-экономической обстановки в стране, особенно с 1988 г., тенденция нарастания эмиграционного потока вновь усилилась (очень многие в этой связи выделяют уже "четвертую волну" послеоктябрьской эмиграции). Между тем после 1985 г. этнический состав отъезжающих не изменился, не изменились и направления эмиграционного потока. В качестве причин, породивших четвертую "волну" эмиграции, Н. Фрейнкман-Хрусталева и А. Новиков называют поиск свободного приложения сил и способностей, более высокой оплаты труда, новых возможностей для научно-технического творчества. По их мнению, образованию "четвертой волны" эмиграции способствовало также вступление в силу с января 1993 г. закона РФ о порядке выезда за рубеж, дающего право любому российскому гражданину выехать в любое время и в любую страну. Среди причин современной миграции - социальная несправедливость, падение уровня жизни, преступность и недоверие к властям. Статистические данные показывают, что до середины 1980-х гг. на постоянное жительство в страны дальнего зарубежья из России ежегодно выезжало в среднем по 3 тыс. человек, в 1987 г. ее покинуло 9,7 тыс., а за последующие 3 года число эмигрантов увеличилось более чем в 10 раз и достигло в 1990 г. максимальной величины - 103,6 тыс. человек. В дальнейшем объемы эмиграции не возрастали. Как явствует из изложенного, правильной представляется следующая датировка "волн" российской послеоктябрьской эмиграции: 1917 - 1939 гг. - первая "волна", 1939 (сентябрь) - конец 1950-х - вторая "волна", 1960-е - 1985 - третья "волна", 1985 - наши дни - четвертая "волна". Однако четвертая эмиграция - понятие более размытое, нежели эмиграция предыдущих "волн". Люди не рвут связей с Россией, и потому их уже трудно назвать эмигрантами в том смысле необратимости, какой это слово имело при советском режиме.

7. Предпринятое исследование позволяет сделать вывод, что между учеными, публицистами и авторами нормативно-правовых документов по-прежнему не существует согласия по поводу терминологии. Комментарий этого факта можно было бы свести к повторению известного суждения о том, что каждое понятие работает только в системе понятий данного автора, однако дело приобретает серьезный характер, когда вопрос о дефинициях выносится на государственный уровень, к примеру, когда речь идет о принятии актов, имеющих обязательную силу: от вкладываемого в понятия смысла зависят объект и субъект правового регулирования, сфера действия акта и т. д. Наличие четких дефиниций устраняет разнообразие толкования нормативных актов и, как следствие, служит условием их эффективной и четкой реализации правоприменительными органами, устраняет разнобой в правоприменительной практике. Различные категории мигрантов предполагают различные механизмы работы с ними. Из этой дифференциации вытекает, к примеру, размежевание применения таких законов, как законы РФ "О беженцах" и "О вынужденных переселенцах". С момента принятия Конституции РФ 1993 г., заложившей фундамент нового Российского государства, было принято огромное число нормативных актов, использующих термин "соотечественники", однако ни один из них содержание данного понятия не раскрывал. Лишь вступивший в силу 1 июня 1999 г. Федеральный закон "О государственной политике РФ в отношении соотечественников за рубежом" внес ясность в этот вопрос. Однако приведенное в законе определение соотечественников не имеет под собой юридической основы (понятие "соотечественники за рубежом" отсутствует и в международном праве, и в национальных законодательствах других государств) и некорректно. Как следствие, в законе нарушается важнейший в международном праве принцип невмешательства во внутренние дела государств. Закон обязывает помогать и предоставлять льготы не только русским, живущим в республиках бывшего СССР, но и гражданам тех стран, которые когда-то входили в состав Российского государства, а также выходцам (эмигрантам) из "Российской республики, РСФСР, СССР и Российской Федерации", имеющим гражданство иностранного государства, и их потомкам. Тем самым фактически любой эмигрант в десятом поколении может претендовать на статус соотечественника и получение соответствующего документа. В состоянии ли Россия оказать реальную поддержку такому количеству соотечественников? Кроме того, оказалось, что к принятому закону никакого отношения не имеет созданная Президентом Правительственная комиссия по делам соотечественников за рубежом, разрабатывающая "Концепцию государственной политики РФ в отношении соотечественников за рубежом". А ведь по логике сначала должна была быть принята теоретическая концепция, а уже затем на ее основе выработан и принят закон. Концепцию разрабатывал коллектив ученых под руководством В. Тишкова, директора Института этнологии и антропологии РАН, а подготовка закона была прерогативой Комитета Госдумы РФ по делам СНГ и связям с соотечественниками. В результате отсутствия координации и невнимания законодателей к предложениям ученых в двух документах с одинаковым названием по-разному определяется сам термин "соотечественник" и вообще используется разный понятийный аппарат. К примеру, в концепции фигурирует термин "диаспора", которого нет в законе. Сказанное свидетельствует о тесном переплетении научных проблем с актуальными проблемами современности и говорит о необходимости тесного сотрудничества ученых и заинтересованных ведомств и насущной потребности в выработке общих подходов к используемым учеными и законодателями понятиям.

8. В условиях высокого общественного и государственного интереса к российскому зарубежью и роста числа диссертационных и иных исследований, посвященных этой тематике, необходимо отладить взаимодействие и информационный обмен в ученой среде, отказаться от дублирования и, быть может, ложно понятой конкуренции. При отсутствии информации и доступности лишь литературы, изданной массовыми тиражами, т. е. в большинстве своем периодики, работа ученых провинции часто теряет свой смысл, ибо они не знают, что уже сделано в Москве и других регионах. Нужно восстановить научные связи с учеными республик бывшего СССР, где также велико число занимающихся изучением миграционных процессов и национальных диаспор. Этому, в частности, могут способствовать международные и всероссийские конференции. Они помогут ученым, недостаточно связанным друг с другом, объединиться по интересам и, может быть, создать творческие группы для дальнейшей комплексной разработки проблем. Следует активизировать координирующие, консультативные и информационные функции и научным советам, действующим при Президиуме РАН.

9. Создание научной истории российского рассеяния требует, прежде всего, расширения информационной (библиографической, источниковедческой) базы исследований. В плане библиографического обеспечения уже положено начало созданию справочников-каталогов книг российского зарубежья (т. е. эмигрантской литературы и книг русских авторов, изданных за рубежом) в собраниях российских библиотек, предприняты попытки очертить круг иностранных и отечественных библиографических источников, но пока только первой послереволюционной "волны". Внимательное и всестороннее изучение ряда новых, а также недостаточно изученных источников невозможно без информирования исследователей о хранилищах материалов российской эмиграции, составе их фондов. До сих пор нет серьезных работ даже по русскому заграничному архиву в Праге, не говоря уже о других российских и зарубежных хранилищах.Для координации усилий по выявлению круга источников были проведены конференция (1993 г.) и совещание (1995 г.) по проблемам россики. Однако федеральные архивы и центры хранения документации, подчиненные Росархиву, не только не осведомлены о деятельности архивов общественных организаций, но очень часто не имеют и полного представления о работе учреждений своей системы. Зарубежные архивы для большинства отечественных исследователей по-прежнему недоступны Возвращение в центр исследований человека требует особого внимания к документам личного происхождения, семейным реликвиям. Необходимо создать базу данных о российской культуре за рубежом.

10. Россия заинтересована в активном и плодотворном участии зарубежных соотечественников в разнообразных связях и отношениях с ней. Сохранение многочисленной и гуманитарно связанной с ней диаспоры отвечает национальным интересам нашей страны. Полное и правдивое изучение российской эмиграции и российского зарубежья - это и исполнение долга перед теми, кто на десятилетия по разным причинам оказался отрезанным от материнской земли, и реалистический базис для восстановления и развития политических, деловых и культурных связей с нашими зарубежными соотечественниками, а значит, всеми странами мира.

Литература, использованная при составлении конспекта:

Монография к. и. н. Пронина А.А

«Российская эмиграция в современной историографии»

опубликована в Международном историческом журнале № 16 2001 г. №19 2002 г.