 |
Дворец Семи Звезд 16:24
|
|
|
|
Сейчас Дворец был пуст и безмолвен. Нелепое, неуклюжее деревянное здание с причудливой планировкой, множеством длинных пристроек, комнат и коридоров, было когда-то, может, лет сто или даже полтораста назад обыкновенной фермой, но с тех пор обросло целой бахромой новых помещений. Они шли втроем по скрипучим, прогибающимся половицам, и в глаза бросалось это запустение — тоскливое и угрожающее; то было не запустение дома, брошенного за ненадобностью жильцами, которые переехали куда-то в поисках лучшей жизни, но след стихийного бедствия, накатившего внезапно и беспощадно, и сломавшего жизнь, ничего не дав взамен. Брошенная Библия; кукла с оторванной рукой валяется в углу; разбросанные бумаги; опрокинутый стул и осколки посуды…
Низкое солнце било сквозь небольшие оконца, и почти горизонтальные столбы наполненного пляшущими пылинками света пересекали большие, мрачные помещения, все равно остававшиеся полутемными — и они, трое, шли сквозь эти вязкие, плотные световые столбы, прорывая их своими телами: один, другой, третий, пятнадцатый…
И отчаянно скрипели половицы.
— Мелисса, — говорил Молдер. — Вам не о чем волноваться. Вы под защитой. Мы знаем, что за год вашей жизни в общине Дворца Семи Звезд у вас на глазах произошло, вероятно, немало бурных событий. Вероятно, вам неприятно и больно о них вспоминать. Может быть, вы даже боитесь о них вспоминать. Но, чтобы помочь другим прихожанам, помочь детям и помочь самой себе… Постарайтесь все-таки. Мы будем просто разговаривать, без записи, без официальных вопросов… Просто разговаривать.
Скалли молча шагала с правой стороны от Мелиссы, глубоко засунув руки в карманы плаща.
— Вот моя комната, — вместо ответа Мелисса, толкнула очередную дверь.
|
|
|
Они вошли и остановились на пороге.
Скромненько и со вкусом, подумала Скалли, внутренней иронией пытаясь заглушить внезапно нахлынувшую жалость к стоявшей рядом с нею женщине. Келья. Убогая келья. Но чисто, аккуратно, что да, то да. Простынки отглажены старательно, от всего сердца. И фотографий-то сколько… Вся стена в фотографиях.
Мелисса сделала шаг к этой стене.Тубы ее задрожали, и на глазах появились слезы. Не отрываясь, она смотрела на одну из фотографий.
Они были там с Верноном. Вдвоем. Они обнимали друг друга.
У них были счастливые лица. Головокружительно счастливые лица. Через плечо Мелиссы Скалли всматривалась в фотографию, и тоже не могла отвести глаз. У меня, подумала она, наверное, никогда не было такого счастливого лица. И никогда не будет.
И у Молдера.
А теперь в лицо этой женщины просто страшно заглядывать. Словно ее насквозь проел какой-то рак души. Словно невыносимая боль стала для нее будничной повседневностью.
Возможно, подумала Скалли, идеологическая необходимость мириться с многоженством любимого человека, и даже считать эту ситуацию нормальной, правильной, священной, так измотала ее? Не исключено… Но тут взгляд ее упал на другое фото — Верной Уоррен, в окружении цветника своих супруг (у четверых на руках были дети), стоял, воздев руки к небесам и явно благословляя невидимую, оставшуюся за кадром паству, а подруги его странной жизни, держась слегка позади своего кумира, внимали, очевидно млели, и лица у всех просто-таки светились благоговением и радостью. В том числе и лицо Мелиссы. Нет, подумала Скалли с неудовольствием, это положение ее, похоже, не слишком-то мучило. Возможно, даже наоборот.
— Мелисса, — тихо сказал Молдер. Та обернулась.
— Да?
— Скажите… здесь, в этой комнате… или где-то в помещениях поблизости… вы или кто-то из ваших друзей были свидетелями каких-либо актов насилия?
|
|
|
То, что называется психосоциальным стрессом, не заставило себя ждать. Мелисса растерянно обернулась к Молдеру, словно желая ответить, но тут ее буквально скрючило. Спина согнулась дугой, лоб пошел морщинами, пальцы правой руки собрались в щепоть, которой женщина немедленно затрясла у своего лба; миг — и перед ними снова был Сидни.
— Ну что вы пристали к ребенку! — сварливо сказал старикашка. — Не хочет она с вами разговаривать! Я ее отправил домой!
— Сидни, — как ни в чем не бывало мгновенно перестроился Молдер, — вы все можете отправиться домой, если только мы будем спокойны за ваши жизни. А для этого вы должны рассказать нам, где спрятано оружие.
И тут снова произошла некая метаморфоза — какая, агенты толком так и не поняли. Мелисса распрямилась, лицо ее разгладилось, просветлело. Успокоилась и опустилась лихорадочно трясущаяся правая рука; казалось, Мелисса вернулась — но, когда она оглянулась на агентов, каким-то шестым чувством, по глазам ли ее, по умиротворенности лица или спокойствию губ оба ощутили, что это не Мелисса.
Женщина молча прошла мимо них к двери и вышла из комнаты. Они так же молча двинулись за нею.
Они прошли несколько коридоров и миновали несколько поворотов — и вывернули к той двери, которая так решительно и так загадочно выбила Молдера из шума и сутолоки операции сегодня поутру. Простая, старая, скрипучая дверь, застекленная до половины; и снова, как и утром, у Молдера что-то дрогнуло внутри, когда его рука легла на медную, удобно изогнутую ручку, и снова он почувствовал, что когда-то уже открывал и закрывал эту дверь, открывал и закрывал много раз…
Вслед за Мелиссой, словно привязанный невидимой нитью, он спустился с крыльца, и метелки сухой, жухлой травы снова ударили его по ногам.
— Молдер, — раздался сзади встревоженный голос Скалли, и он услышал, как она торопливо догоняет его. Но не обернулся. — Молдер. Что-то не так?
Он чуть качнул головой: погоди, не мешай. Мелисса медленно, завороженно шла дальше, словно прислушиваясь к далекому, едва уловимому зову. Неотрывно глядя ей в затылок, Молдер шел следом, держась ярдах в трех позади, а еще на шаг сзади держалась Скалли, совсем перестав понимать, что происходит, и лишь — без особой, впрочем, уверенности — надеясь, что хотя бы Молдер еще соображает.
|
|
|
Шипел, проминая траву, ветер, словно гигантский невидимый шар катавшийся по просторному плоскому полю. Тучи громоздились И дыбились над горами, а небо в просветах было пронзительно-синим, холодным, и режущие лучи негреющего низкого солнца стреляли свирепо, как противоракетный лазер.
Мелисса остановилась.
— Оружие спрятали в погребе, который был отрыт накануне… — тихо сказала она низким, грудным голосом — несомненно, женским; но то не был ее обычный голос, голос Мелиссы Ридель. Кем она была сейчас? Невозможно угадать.
Скалли поспешно выхватила блокнот и ручку, готовясь фиксировать каждое слово. Действительно, какое им дело сейчас до того, будут эти показания иметь юридическую силу, или нет? Лишь бы слова Мелиссы не оказались просто бредом. Лишь бы то, что женщина сообщит сейчас, подтвердили затем факты.
Вот почему наблюдатели не обнаружили ничего, подумала она. Бункер был сделан лишь вчера…
— Федераты показались перед самым рассветом, — сказала Мелисса. — Вон оттуда, — и указала на особняком стоящую группу деревьев в четверти мили к северу. Даже отсюда было видно, как их ветви треплет ветер.
Карандаш замер в руке Скалли.
— Наши знали, что они превосходят нас и числом, и вооружением, и что многие из нас не доживут до рассвета. Все упорнее повторяли, что фронт Клэйтона прорван, всё смешалось…
Скалли обессиленно опустила руки.
— Мы видели уже много смертей, но привыкнуть так и не смогли. Когда твой брат или сын умирает у тебя на руках от раны в живот, умирает в муках… — она качнула головой и не стала продолжать. Молдер слушал, затаив дыхание, и Скалли почему-то показалось, что он слышит в словах этой сумасшедшей куда больше, нежели она, Скалли. — Я была сестрой милосердия, но кто бы знал, как я измучилась. Кто бы знал, как мне самой нужен хоть кто-нибудь милосердный, чтобы выплакаться у него на плече. Сюда я приехала уже не служить, а лишь только чтобы найти… его. Мужа. Я надеялась, что он уже понимает, как все стало безнадежно, и не станет отступать дальше, останется в Теннесси, дома… В Эпсон-хаусе, там, где мы… мы… — голос ее затрепетал от слез, казалось, она сейчас разрыдается и не сможет выдавить больше ни слова. Но она совладала с собой, и через полминуты закончила просто: — Где мы жили. И я его нашла.
|
|
|
Она умолкла, невидящими глазами глядя в даль американского поля, расстилавшегося кругом, сколько хватал глаз. Потом обернулась к Молдеру.
— Я нашла его слишком поздно, — проговорила она, глядя ему прямо в лицо. — Наши, вместо того, чтобы попытаться отступить дальше, приняли бой. Здесь. Вот здесь, — она широко повела рукой. — Женщин и раненых попрятали в погребах, и буквально у нас по головам бегали и ползали солдаты, и той армии, и этой, мы чувствовали дым выстрелов, он душил нас, мы слышали крики, то победные кличи, то предсмертные вопли… Слышали, как падают наземь убитые. Двадцать шестое ноября тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Это был такой мелкий, незначительный бой… о нем потом даже не писали в сводках. Но я здесь была.
Она чуть улыбнулась, продолжая глядеть на Молдера ласково и мягко.
— И вы здесь были. Я видела, как вы умерли на этом поле.
Ошеломленная Скалли переводила взгляд с Молдера на Мелиссу и обратно. Лицо Молдера было серьезным. Да что там серьезным — благоговейным и трагичным, словно ему и впрямь поведали какую-то истину. Словно он верил этой психопатке. Скалли стало обидно за напарника — едва ли не до слез. Все мужчины одинаковы, подумала она с горечью. Смазливое личико, обтянутая джинсиками ладная фигурка, голос, наполненный горестной страстью — и они развешивают уши, будто на просушку…
Трудно будет нам с ним довести это дело. Трудно.
Мелисса отвернулась от Молдера и снова стала смотреть вдаль. Туда, откуда пришли федераты. И Молдер стал смотреть туда. Теперь оттуда летел лишь пронизывающий осенний ветер.
18:10
Быстро темнело, и машина неслась по шоссе, наполненному мельтешением рубиновых габаритных огней. Мелисса, вконец, по-видимому, вымотанная произошедшей с нею на поле странной вспышкой — да и вообще всем этим сумасшедшим днем, начавшимся захватом Дворца — дремала на заднем сиденье. Скалли и Молдер не разговаривали. Скалли не знала, о чем сейчас говорить с напарником; его поведение все меньше нравилось Скалли, она его все меньше понимала. А если понимала — понимание было из того пренебрежительного регистра, в котором царили вывешенные на просушку уши. Ей было неприятно думать о напарнике так, но ничего иного не приходило на ум.
|
|
|
Оставив одну руку на баранке, Молдер вдруг завозился, достал из кармана трубку мобильного телефона и стал нащелкивать номер.
— Куда ты звонишь? — не выдержала Скалли.
— Хочу договориться с психотерапевтом, — ответил Молдер. — Возьмется ли… — он не договорил, услышав, как в трубке отчетливо запиликали короткие гудки.
Занято. Молдер досадливо качнул головой.
— То есть… — медленно проговорила Скалли. — Ты надеешься с помощью гипноза вызвать у нее и зафиксировать для общения какую-то одну личность, которая смогла бы ответить на наши вопросы? Грубо говоря, приковать к яви того же Сидни и спрашивать, пока он не ответит? Чтобы у него не было возможности убежать?
— Она хочет говорить! Скалли, Мелисса хочет нам помочь, но у нее не получается, и, стало быть, мы тоже должны ей помочь! Ты ведь видишь! Она перенасыщена личностями, или воплощениями, думай, как хочешь, и любое сильное переживание уводит ее туда, где это переживание ее впервые настигло. Бессмысленно спрашивать Мелиссу о насилии над детьми — об этом надо говорить с Сидни, и Сидни тут же выныривает к нам, когда мы заговариваем об этом, он хочет нам помочь, он прекрасный человек, как ты не понимаешь? Но бессмысленно спрашивать его об оружии — к нам тут же выныривает еще кто-то, времен Гражданской войны, а тогдашняя информация нам вряд ли пригодится на суде против Вернона. Значит, надо говорить с Сидни, чтобы никто больше не вторгался в разговор. Или наоборот, говорить с Мелиссой, но привести ее в настолько спокойное состояние, чтобы она не убегала и не пряталась за Сидни!
— Господи, какой бред…
— Отчего же бред?
— Молдер, не смей проделывать это с нею! Сознание и вообще вся жизнь этой бедной женщины и без того на пределе, они расколоты вдребезги. Только то, что она выдержала с Эфесянином в качестве одной из жен этого подлеца целый год, говорит о том, что ее легко обмануть, что она легко поддается самым чудовищным влияниям… Переходы из личности в личность служат для нее убежищем. Когда одна личность слишком травмирована или раздражена, Мелисса тут же спасается в другой. Если ты зафиксируешь ее в ком-то одном без возможности ускользнуть, когда это сделается для нее психологически необходимым, она может окончательно сойти с ума!
— Скалли, ну что ты говоришь? Она вовсе не ускользает, она идет навстречу. Стоит заговорить об оружии — она не спасается в личности, которая знать об оружии ничего не знает, а напротив, напролом, очертя голову идет туда, где оружие принесло ей больше всего страданий и оставило самое сильное впечатление. Всем стрессам она идет навстречу. Она героиня, Скалли, просто героиня. Она хочет помочь!
— Молдер, ты… извини… по-моему, ты к ней просто неравнодушен.
В устах Скалли это прозвучало, как ругательство.
И Молдер смолчал.
— Подумай еще об одном, — негромко добавила Скалли, так и не дождавшись ответа. — Ее внушаемость… ее привычка подчиняться… ведь что ты внушишь ей, то она тебе и ответит. Что ты захочешь услышать — то она и скажет. А ты будешь думать, что она тебе сообщает ценнейшую информацию. По-моему, она уже сейчас тебе бессознательно подыгрывает, рассказывая лишь о том, что тебе интересует и что поражает тебя более всего. А под гипнозом — она станет просто зеркалом твоих желаний…
Молдер не выдержал. Едва не выронив трубку телефона, он в сердцах ударил ладонью по баранке и почти выкрикнул:
— Но ты ведь была там, Скалли! Ты видела то же самое, что и я! Как ты не чувствуешь? Как ты не понимаешь, что все это правда? Это не расщепленное на сегменты безумие, это прошлые жизни мельтешат в ней, выпрыгивая на поверхность, к нам, всякий раз, когда ту или иную из них подцепит подходящий эмоциональный крючок! Посуди сама, откуда бы я мог знать, что посреди поля сохранился старый схрон времен войны Севера и Юга — если бы не был там полтора века назад?
— О Боже, — тихо проговорила Скалли. Помолчала. Кривовато усмехнулась. — В таком случае, почему Мелиссе ты во всем этом веришь, а Эфесянину, который рассказывает нам о своих встречах с апостолом Иоанном — нет?
Молдер тоже долго не отвечал. Снаружи совсем стемнело, и он зажег фары.
— А почему, собственно, ты думаешь, будто я ему не верю? — спросил Молдер.
— Фокс… — потрясенно сказала Скалли.
— О Верноне у меня тоже есть одна мысль… совсем странная, — сказал Молдер и, на мгновение обернувшись к Скалли, застенчиво улыбнулся. — Знаешь какая? Ты обратила внимание, что, о каком бы времени он ни говорил, он остается самим собой? Так вот. Он помнит все свои жизни сразу. И при этом у него столь мощная и устойчивая психика, что он не сходит с ума. Он тоже герой… выдерживать такое — это…
— Ты совсем рехнулся. Молдер, я уже вижу, как тебя в смирительной рубашке привозят в психическую лечебницу, и ты кричишь: здорово, герои! Вот к вам прибыл еще один герой!
Молдер опять чуть улыбнулся.
— А если он помнит все свои жизни, то, вероятно, может узнавать кого-то, с кем встречался в предыдущих жизнях, — сказал он. — Например, он знает, кем была Мелисса. Возможно, предыдущий Верной встречался с предыдущей Мелиссой, и помнит это, помнит, кем и какой она была. Вот что дает ему власть над прихожанами. Понимание их сути. Память о том, кем и как они жили из раза в раз.
Скалли не стала отвечать. Это было уже бессмысленно. Молдер закусил удила.
|
|
|
