Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Джеку не понравилась несвоевременная тормознутость ученицы, и маньяк, не только убивающий, но и принуждающий к убийствам, решил не ждать у моря погоды и кое-как помочь ей с этим делом.




- Не боись, мать, щас всё смогёшь! – “пирожок” подошел к своей Алисии, взял её за трясущиеся ручки и повелел сжать пистолет, да покрепче! Желательно до боли, до хруста костяшек её длинных пальцев, - Щас ты у нас побьешь рекорд!

Бзик сопротивлялась необходимости, пыталась развязать затянутый узел. Женщина, стоявшая в двух метрах от них, со страхом гадала, чем все завершится, не надеясь выжить. В её грудной клетке сильно гудело, а ноги, замерзшие от предночной холодрыги, трогательно сгибались в коленях. Её мысли, рождаемые томительным ожиданием развязки, как можно заключить, соприкоснулись с мыслями блондинки, очистив её голову от хлама вроде радиоактивной хэлвановской лжи, моментально отрезвив и вернув мозг в прежнее здоровое состояние, чего не получилось даже у врачей.

Нет, я не могу, не могу убивать просто так. Почему это нам нужно? А главное, за что? ” – примерно так теперь думала и чувствовала мир вернувшаяся прежняя Алисия Флинн, которая хотела было выкинуть треклятую пушку, но “пудинг” бы ей ни за что не позволил.

Джек положил свой указательный палец поверх пальца помощницы, потом нажал, и грохотнул бу-бумчик! Взявшаяся за нижнюю часть груди, вместилища сердца и легких, пробитую крупнокалиберной пулей, жертва сделала два маленьких шажочка, задыхаясь и ненасытно глотая воздух ртом. Получилось так, что КАК БЫ Алисия не стреляла в русскую, но КАК БЫ именно её палец коснулся крючка, и чувство гарантированно будет прессовать протрезвевшую долгое время. Если не повезет – до конца её дней.

- Я умираю… - русская упала, захлебываясь и булькая, с широкой дырой в грудной клетке. Одна рука лeгла в горизонтальном положении, другая осталась на том месте, куда прошла пуля. На потерявшем яркость лице, на щеках, на накрашенных алых губах сохранился весь ужас пережитого…

- Боже, ну, ты и лентяйка. Лентяйка лентяйная! Как тебя угораздило так сильно меня подвести? А я так надеялся, у-у-й… - теперь, когда проверочное испытание закончилось и Бзик заслуженно получила тройку с большим жирным минусом, Хэлван приступил к тому, что у него получалось лучше всего: по нежной коже гладкого животика поднялся вверх, к груди, поддел пальцами край левой чашечки бюстгальтера и запустил руку прямо под неё. Алисия терпела блуждание его пальцев цепочку нескончаемых минут, и в момент перегорания лампочки сняла с себя сразу все гадкие обязанности, отчуравшись от покоряющих лживой прелестью закрутасов, от сатанических уверток, в конце концов, от Джека.

- Пошел ты! Не трогай меня! Не приближайся! – Бзик ударила “пирожка” локтем по затылку, когда тот меньше всего ожидал чего-то подобного, физически отринула от себя и побежала в неизведанном ей направлении.

- Малышка, вернись к своему пудингу! Не смей убегать, слышишь? Вернись, тебя сказали, ебаная блядь!

- Вернись, блядь. Вернись и добей её! Я кому сказал!!! Блядь, да вернись же!

- В ту ночь негатив имел на Земле больше власти, чем когда-либо. Бешеные просьбы-крики не затихали, как бы сильно Алисия не отдалялась от бой-френда. На какой из теней не остановишь рассеянный глаз, не видно ни одной живой душеньки, будто бы жизнь не существовала на этом гулевище, будто бы Джек Хэлван её всю поглотил, не сохранив и ничтожного признака жизни, ни её малейшего симптома.

- Алисия, верни-и-и-и-и-и-и-сь!

Легко догадаться, что предприняли бы другие, очутись в незавидном положении Бзик, когда остается только бежать без оглядки, без осмотрительности, не думая о последствиях, невзирая ни на что. А возможно ли это, если ты ключевая фигура в войне между двумя сторонами одного маньяка, только еще не знаешь об этом и даже не догадываешься?

Нам известны злонравные итоги сглаживания правды о прошлом во имя скоропроходящих, эфемеровых выгод и непрочных, хрупких интересов. Но даже с приходом осознания ошибок мы не перестаем их вновь и вновь допускать. Будущее становится ясным, как Божий день, понятным и до скукоты предсказуемым при столь непростительных, столь ужасных провинностях, при роковых ошибках, при таких-то непрощаемых грехах…

Теперь я понимаю, что бежала не во тьму. Я бежала от тьмы, которая догоняла меня, оторвала от меня весомую частичку, но та уцелевшая часть Алисии Флинн не только получила надежную защиту. Теперь Алисия вольна идти куда захочет. В ту ночь высвободилось колоссальное количество энергии, и немалый процент её поселился на жительство в мрачном околотке Кингз Парк…

Пробежав приблизительно восемьсот метров, Бзик резко замедлила шаг. Признаваться себе, что усталость нагнала, очень не хотелось. Но каковы шансы человека против своей физиологии? Впрочем, это не имело какого-то значения. Главная, хоть и маленькая радость, состояла в том, что теперь у неё есть свобода!

Она пустилась на корточки, опершись спиной о широкий ствол дерева, погрузила лицо в руки и сидела так, склонив голову, разведя пальцы, высматривая из-за них, но ничегошеньки не видя из-за повсеместной ночноты, охватившей окрестности сумасшедшего домаКингз Парк…

По всей целиком избавленной от мебели комнате прокатилась погребальная мелодия, медленный похоронный звон. Изредка губы Алисии двигались, интеллигибельная, постиженная рассудком мелодийка нарушалась повторяющимися от конфузии словами и фразами, такими, как классические “прости”; “я не хотела”; “я должна была сама тебе сказать”, застоявшимся затхлым основанием для оправдания, которое еще чуть-чуть и выветрится в закрытое окно.

Проникнутый неприязнью, Антон всё тем же страшным взглядом таращился на блонди, смотрел в упор, метая в неё громы и молнии. Когда кремирующий нетерпимый напряг достиг венца, говно пошло по трубам. Старое, неприбранное, вонючее говно…

- Боже, как… как ты узнал? – не дожидаясь ответа (его и не нужно было дожидаться), экс-убийца заалелась, засыпала русского стенаниями и сокрушилась, размаскировав все дряхлования. Слезы пуще прежнего залили лицо, как река деревню во время половодья, - Слушай, я хотела тебе рассказать, правда, но подумала, что это всё бы испортило. Я сама далеко не сразу это выяснила… а должна была! Прости, если обидела, прости, если сможешь… - она непроизвольно дотронулась до его предплечья, а он интуитивно отдернул свою руку. Всего лишь одно ничтожное движение, и между ними образовалась громадная, непересекаемая пропасть наподобие той, что разделяет теорию серьезных отношений и их практику.

- Ты спустя какое-то время узнала, что когда-то убила мою жену и… не говорила мне? Это очередной повод с тобою разделаться! И да, не смей меня трогать!

После этих слов, нанесших прицельный удар в сердце, плечи согнулись коромыслом под грузностью проходящих подлянок, и Алисия совсемки поникла.

- Поступай, как считаешь нужным. Мне на самом деле уже всё равно. Только перед тем, как убьешь меня, точнее, облегчишь мою участь, поделись своим источником правды.

Меж тем ненависть вдовца росла, разбухая, как на дрожжах. Чтобы собраться с думами и начать говорить, ему обязательно понадобилось опустить голову, потому что парень не мог смотреть на Флинн, не испытывая желания сломать ей шею, да потолковее, или, как вариант, разорвать лицо и выбить глаза. Правда, самому Антону пришлось потратить уйму психологических сил, чтобы передать словесно всё увиденное и всё пережитое. Его, очевидно, ажитировала не только тема мертвой жены. Кроме неё, было что-то другое.

 

Алисия отошла назад на всякий случай. Она по-своему боялась Антона.

- Моих мальчиков, моих друзей из России… убили. Эта ведьма, эта тварь заставила их

взорвать самих себя. Я даже похоронить их нормально не смог… - мужчина выронил несколько капель слез чисто для демонстрации того, что навалилось, чтобы Флинн знала, за что умрёт, - Ведь это ты втянула меня! Ты виновата в произошедшем с Фёдором и остальными! Если бы я не согласился, мои любимые друзья были бы живы…

Сковавшись кандалами долговатого раскаяния, тянувшего за собой все качества характера, “Бзик” взорвалась извинениями с кучей обоснованных “но”.

- Боюсь, у меня не получится выразить, насколько мне жаль. Еще раз прости. Но ты был со мной и ты видел, что произошло! Ведь есть вещи, которые невозможно предугадать, даже если у тебя есть особый дар, жизненный опыт и всё такое прочее! У Либерти оказались суперспособности, о чем я, естественно, знать не могла! Это и для меня оказалось тем еще шоком!

На Антона совершенно не производили впечатления эмоциональные доводы блондинки, как бы та не пыжилась, и заключительная попытка достучаться до хозяина квартиры потерпела сокрушительный, нет, сокрушительно-обидный провал.

- За секунду до того, как кинуться к горящей машине и сгореть там живьем, Василий передал мне то, что твоя Либерти попросила передать… - русский поднял голову, охваченный ненормальной мечтой ударить, раздавить, уничтожить объект своей ненависти, и проронил последнее, завершившее неприятную беседу, - А раз ты ничего не отрицаешь, значит, всё так и есть.

Наконец-то я отомщу за жену

 

В обществе существует правило, категорически запрещающее поднимать руку на женщин. Женщин бить нельзя. Силы нужно рассчитывать, эмоции - держать при себе. А то потом сам под суд пойдешь. Не кулаком в лицо, мужчина на то и мужчина, что бы по уму поступить и не отправить более слабого в реанимацию. Потому как удар кулаком в лицо от мужчины может оказаться намного более существенным и будет расценен не как защита, а как нападение. Но в некоторых одиночных ситуациях все правила быстро забываются, и нападающий впадает в состояние аффекта, утрачивая при этом волевой контроль за происходящим и своими реакциями на него. Когда с таким человеком становится невозможно договориться и речь заходит о сохранении безопасности, в худшем случае о сохранении жизни, у женщины, попавшей в передрягу, остается один единственный вариант - противостоять взбелененному мужчине физически.

 

Антон, в которого будто вселился злой дух почернее буки, охватил пальцами большую часть волос блонди и с мощью взъяренного бизона метнул Алисию прямо на дверь. Та приложилась всем своим червленым лицом. Шишечка и припухлость были ей обеспечены. Затем он потащил сожительницу через всю квартиру в ванную комнату с угрозами, что прикончит её, отсидит, сколько нужно, и выйдет из тюрьмы с незапятнанной совестью. На середине маршрута произошло грубое столкновение копчиком о тумбу, на которой стояли и чуть не разбились две роскошные вазы, приобретенные еще до брака с Еленой.

Алисия звала на помощь неизвестно кого, кричала, портя глотку, т.к. логика, действующая при любых других обстоятельствах, уступала место страху смерти. Флинн понимала, что если в ближайшие миги не сыщется способ остановить тронувшегося умом “невротика” Белова, неспособного ни выслушать, ни пересмотреть отношение, о ней, скорее всего, больше никто никогда не услышит, потому что навряд ли человек, обвиняющий её во всех бедах, во всех смертных грехах, станет заморачиваться лишней волокитой вроде организации похорон и прочих “ритуалов”.

 

…Белов еле-еле дотянулся до патрубка, включил воду в ванне, имея своей целью утопить её в ней. Он пытался затолкать Алисию, которая не смогла выкрутиться, зато упала, но живо поднялась, потому что её дернули за покрывшуюся синячишками руку.

- Давай! Лезь внутрь! Лезь! – русский стал пинать её носком, как футбольный мяч, не боясь прибить раньше времени, - Я часами отмывал здесь труп любимой. Тщательно протирал каждый сантиметрик…

 

Алисия, встряхнутая несколько раз, произвела начальную фазу дыхания, набрала воздуха полные щеки, задержала дыхание на четыре секунды, после чего быстро и резко выпустила изо рта слюнный рой. Прозрачная белая жидкость прочно осела на перебудораженном лике Антона, какая-то часть угодила ему прямо в глаз, что дало экс-психопатке некое преимущество. Беловолосая тотчас вспомнила несколько приемчиков, которым её научили годы в банде Джека, и один из них был применен без закавык, без преткновений.

- А-а-а-а-й! – русский вскрикнул, получив сильный пинок в пах и низко нагнувшись от выстрелевшей боли. Флинн в кои-веки выскочила из тесного пространства, но для гарантии, что за ней не помчатся, нанесла любовнику (теперь уже бывшему) еще один удар, теперь уже тапком, слетевшим с костлявой ноги…

 

Мне хочется жить. Мне так хочется жить. Еще недавно я и представить не могла, что когда-то смогу это признать. Но у меня нет опухоли в мозгу, нету проблем с работой кишечника, и я не готова умереть в расцвете своего возрождения. Но почему? Почему всё так плохо опять? Господи, хоть бы дверь открылась. Хоть бы вовремя открылась сраная дверь ” – собираясь навсегда покинуть чужое жилище, Флинн наткнулась на препятствие, образованное во многом элементарной непредусмотрительностью. Все четыре замка, которые необходимо открыть, чтобы выйти, были сложно-структурной конструкции и единственное, что могло спасти блондинку, так это умение быстро шевелить полушариями…

 

К сожалению, ей удалось убрать нежелательный барьер лишь на семьдесят пять процентов из ста: если с первыми тремя беглянка справилась за минуту с лишним, то самый нижний замок оказался непосильной задачей из-за мудрености. Теперь ей стало ясно: отсюда ни за что не получится выбраться, сколько не надейся, сколько не рыпайся.

Нет-нет-нет. Так не должно всё закончиться. А как же шанс на искупление? Как же все мои жертвы? Неужели всё зря? ” – как только Алисия, сдавшаяся и окончательно опустившая руки, рефлекторно повернулась назад, в миллиметрах от её лица пролетел здоровенный кулак очухавшегося русского и с грохотом врезался в металл. В Белове сочувствие отсутствовало начисто, им руководил холодный расчет и хищническое, злое торжество. Загнанная в угол, жертва прилипла спиной к металлической двери, медленно сползая на пол и всё еще не сводя с Антона своих “застекленных”, просящих очей. Как ни странно, у неё не было обиды на него. Просто сенсационная прощаемость!

- Подожди, постой! Я… если ты думаешь, что тебе позволят после того, что ты натворила, то ты ошибаешься! – у Антона из носа текла кровь и, кажется… был выбит один из передних зубов. Значит, ему сильно досталось от тапка, - Я должен отомстить. Должен…

 

Руки вдовца вяло потянулись к шее Алисии, которая встала. Сама жертва затихла и примолкла, ни крошечки не сопротивляясь наступлению асфиксии, словно переживая ингибирование. Смерть при сдавливании дыхательных путей нынче казалась самым безболезненным, самым гладким, идеальным исходом.

- Ну, хорошо. Ну, так и мсти. Кто мешает? Я ведь не против. Заверши то, что начал. Давай… - Флинн закрыла глаза, смиренная ожидая, пока в ней померкнут последние искры, пока равнодушные пальцы-ледышки защемят кадык, - Ты мне только одолжение сделаешь…

Только одолжение…

Но, несмотря на абсолютную твердую уверенность в беспощадии душителя, она так того и не дождалась. После десятка колебаний, обнаживших все слабости Антона Белова, расстановка позиций радикально изменилась с учетом наслоений их характеров. Теперь уже она смотрела на него, как опытная жертва смотрит на своего палача или салабонистый палач на грамотную жертву. Жалость перекрыла злобу, не дав той перекрыть кислород, и гаситель жизни расправил пальцы на обеих руках.

Почувствовав освобождение, на которое мигом ранее не приходилось надеяться, Алисия прокашляла возникшую першинку, и неверяще уткнулась шныряющим взглядом. Хотя радости было с мизинец. Куда больше горечи, превосходства тьмы над светом и грустных комбинаций.

- Ты ведь не убивала её лично? – Антон опоздал с вопросом на целых полчаса, а, поспешив с действиями, сам себя предал, - Всё, я успокоился. Прошу, давай не будем ссориться с тобою никогда... Извини меня за грубость. За обиды извини. Если можешь, то прости…

 

Его извинения не произвели эффекта бальзама, потому что прозвучали чересчур не вовремя. То, на что недавно Алисия сильно рассчитывала, то, чего ей хотелось добиться, потеряло важность, значительность, роль, став еще одним пшиком. И сейчас блондинка показала, что порой ею тоже овладевают эмоции, которые невтерпеж выплеснуть наружу: когда русский уже начал приходить в святую норму, возвращаться в прежнее адекватное расположение, то отхватил нагоняй обувной металлической ложкой, и снова по лицу, что, как казалось, стало классикой жанра большинства расставаний. Флинн не заметила, как рассекла мужчине бровь. Едва оставшаяся целой, она смогла таки справиться с нижним замком. Выброс отрицательных чувств усилил мышление. Она открыла дверь и быро выскочила на лестничную площадку, прыгнула во тьму подъезда и дверь захлопнулась за её спиной.

Антон остался один-одинешенек с ноющим от побоев лицом, с головой, ломающейся над холмом эпидерсий, с грудой негативных прескевю.

Ты ведь её не убивала… ” – этот вечер не мог закончиться грустнее…

 

 

Час ночи.

Пройдя средним шагом несколько заволоченных дрёмой кварталов, отдалившись от дома, где жил русский, настолько, что не нашлось бы силенок возвращаться назад, Алисия… остановилась. Безусловно, она преодолела приличное расстояние и, уже не слыша ног под собой, нашла более-менее подходящее место для организации ночлега – рядом с набережной, за зданием, построенным весной позапрошлого года, где, в основном, собираются пожилые нищие, чтобы погреться да хорошенечко выспаться.

Флинн уже изнемогала, как хотелось спать! Конфликт, едва не дошедший до убийства, привел к серьезным скрытым разногласиям и по жести её измотал. Даже не самая подходящая для осени одежда, футболка, легкие штаны, черная курточка, прихваченная в последнюю секунду, не пропускала холод внутрь, потому что переутомленный мозг мешал телу воспринимать холод. Сквозь плавающие в глазах помутнения виднелся изгиб могучего Бруклинского моста, манящего своим величием, бесконечного и немало загадочного, как для приезжих, так и для тех, кто жил в Нью-Йорке с рождения.

 

Я больше не скучаю ни по листочкам, ни по жаре, ни по ярко-голубому широкому небу. Не наслаждаюсь и не веду себя так, как хочу. И это касается не только меня. Это относится ко всем без исключения. Человеку предоставлено очень мало свободы, а большинство провинностей исходит от ограничений ” – Алисия пофилософствовала про себя, как она любила это делать, находясь в одинокости, осмотрела местность, заселенную храпящими псами, и присела на траву неподалеку от урны. Черный фон над головами миллионов ньюйоркцев, весь исстеленный светящимися точками, звездочками-блестками, как сон, сморил окончательно и бесповоротно. И вдруг беловолосая подумала, что еще чуть-чуть и закочемарит. Но позже поняла, что сильно ошиблась. Крутонравная фактичность, достающая в самые критичные минуты, ни за что бы не разрешила ей порелаксировать. Её строго драматическая роль не предусматривала даже редких просветов. Мокро-мерцающая толстая портьера в очередной раз занавесила зрение. Вновь прошибленная нагретыми слезами, правда, теперь уже по иному поводу, Алисия нагнулась низко-низко и заплакала уже на весь взрыд. Никакого интереса к жизни, не хотелось ничего абсолютно. Разве что потеряться, так, чтобы никто не нашёл.

С самого начала знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Какой же я была дурой, допустив, что у меня может быть что-то как у нормальных людей ” - вытащить Флинн из депрессии, обещавшей затянуться на несколько лет, могло только чудо. Нечто поразительное, выдающееся, удивляющее своей необычайностью. Такое, что случается раз в прекрасный год, или раз в жизни…

 

Но, как ни изумительно, это произошло, и произошло сейчас, когда мир (метафора) уже начинал рассыпаться близ Алисии. К её несказаннейшему счастью, не передаваемому ни языком, ни пером, в штанах вдруг завибрировал сотовый, на дисплее отобразился входящий вызов и по всему телу, по всей “системе” Флинн пронеслась тепленная утеха, из-за которой можно было простить всё этому неудачному, слава богу, прошедшему дню. Как только высветилось имя Candy (конфетка), она забрала назад множество своих неверных утверждений и с радостью ответила. Последнее опасение опроверглось, когда в мобильнике зазвучал голос отдушины. Опроверглось немедленно!

- Але. Ты… ты цела? Тебя не было в доме на момент пожара? Или как…

Кандис, оказавшаяся живой и невредимой на радость Алисии, планировала всё объяснить, к чему приступила без отлагательств.

ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:

- На расстоянии об этом неудобно. Да и мне понадобится время, чтобы прийти в себя. Предлагаю встретиться. Ты сейчас где?

- Я… - и тут подружка затруднилась с ответом. Ситуацию было трудно описать из-за нежелания описывать, - Похоже, я опять осталась без крыши. Сижу на улице, вот…

ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:

- What?

- Ну, это долгая история, требующая настроения, вдохновения и соответствующей обстановки. В общем, при встрече!

ÅÅÅÅÅÅÅÅÅ:

- Как скажешь. Выпытывать не буду. Мне… немного не до этого. Эх…

 

Разговор старых знакомок продлился около получаса и был, как сказала Кандис, «очень для души». Потом, спустя сколько-то минут, Алисия заметила шкалу зарядки и мгновенно определила, что телефон разряжается. На этой неопределенной ноте их болтовня и

завершилась, но никакого огорчения не возникло: совсем скоро им удастся наболтаться в реале и обменяться пирамидой мрачной информации…

 

 

Не советуясь и не спрашивая мнения, наперекор всем предыдущим уверениям, врачи доставили Эмилайн в пресвитерианскую больницу по распоряжению человека, который вежливо попросил их не называть ей его имени. “Роберт Сойер, не молодой, но статный мужчина, начальник департамента полиции Нью-Йорка”, как хотела бы думать Эмилайн, потому что ей гораздо легче насоздавать тысячу фантазий, и предаться им, чем принять правду, что она больше не работает в полиции, что Безумный Джек, и только Джек, разрушил её жизнь, что часто унижающий её Роберт на самом деле

комиссар полиции, а вовсе не врач. Каким бы это не пахло тупизмом, какой бы порядочной тварью-притварью не считала себя Эми Тёрнер, постоянно выпутывающаяся из разных передряг и вечно в них попадающая, как бы долго не менялась грустная картинка, никто ничего не мог сделать, т.к. никто толком не ведал о её проблемах. Единственным, хоть сколько принимавшим участие в жизни Эми, был офицер Уильям Хартл. Но теперь, когда полицейского не стало, не стало и надежды, что получится обелить своё имя и вновь приобрести доверие, если не окружающих, то хотя бы доверие со стороны самой себя – дисциплинированной, собранной, словом прежней Эмилайн Тёрнер.

 

- Доктор! Вы здесь? Доктор, вы могли бы подойти? Я хочу поговорить! Я имею право знать, за что меня здесь держат! Я ведь не совершала ничего плохого, чёрт возьми! – очнувшись после нескольких кубиков хардкорного снотворного, брюнетка обнаружила себя прикованной простынями к противной скрипучей койке с провисшей сеткой, и неизвестно в какой момент ей стало страшно, так как все её страхи были крепко обоснованы, - Доктор, мать вашу! Я вообще дозовусь кого-то или нет?!

Спустя еще несколько попыток лежачая осмыслила всю опрометчивость данной затеи. Ведь её наконец-то услышали. Но зато КТО: человек, для которого любой её малейший вздох, любое незначительное движение, прекраснейший повод припугнуть сроком в дурке. Роберт Сойер справлялся с неофициальной должностью пристрастчика лучше, чем кто-либо другой…

- Надо же! Посмели подать голос! Что ж, для заурядной пироманки вы чересчур оптимистичны, не кажется? – “любимый” врач зашел в палату, и первым жестом запретил брюнетке открывать рот, приложив указательный палец к её мокрым от слюней губам, - Тс-с-с, это совсем необязательно. Тем более, когда я рядом…

 

Что ему только нужно от меня? Вопрос, не имеющий ответа, потому что вряд ли сам психиатр знает, чего хочет. Ублюдок тупо привык к таким манерам. Не зря говорят, что наша работа - это враг, который по капле отнимает у нас нашу человечность. Я думаю, здесь как раз именно тот случай ” – Эми усмирялась с помощью гадостных мыслей о жестоком докторе. Это занятие не дарило ей глубокую отраду, зато давало нужный грамм терпения, чтобы не сорваться и не усугубить.

Сойер убрал руки от лица наколотой, и перешел пальцами к её расслабленным ступням. Было непонятно, чего добивался док - испытывал на прочность или пользовался ситуацией в собственную пользу.

- И сколько вы собираетесь меня здесь удерживать? Месяц? Год? Просто я не замечала за собой ухудшений, и, следовательно, не вижу причин здесь лежать. Может, всё-таки подумаете? Вы же, в конце концов, доктор, а не надзиратель… - безобидные провокации Эмилайн, нацеленные, скорее, на призыв мистера Сойера к его дремавшей совести, не дали никакого результата, а лишь раззадорили недобропорядочного, злого эскулапа. Вскоре Тёрнер вообще пожалела, что подала голос.

- Сколько сочту необходимым. Может быть, назначу более щадящее лечение. Но на вашем месте я бы ни на что не рассчитывал. Кодекс профессиональной этики – вещь растяжимая… - вволю измяв пальцы женских ног, Сойер добрался до беспомощных колен и провёл там любительский массажик, - Никто не знает точную правду. О тебе и твоём поступке ходят легенды. Но все, до кого когда-либо добирался слух об истеричке, учинившей пожар в родном доме, желают тебе всего наилучшего. В больших жирных кавычках, естественно…

Попав в ситуацию, где любые предпринятые меры будут бесполезны, Эми подчинилась и даже не пыталась сопротивляться. Во многом потому, что сил для принятия контрдействий становилось всё меньше.

 

Роберт знал Эми чуть более года. Познакомились эти две противоположности благодаря разговорчивой (неродной) мамаше Эми. Миссис Тёрнер, которая не могла предположить, во что выльется её явно необдуманный поступок, слишком положительно отзывалась о мистере Сойере, потому как тот по натуре актер и обожал прикидываться вежливым. Особенно это действовало на тётенек в возрасте, из-за чего нередко страдали их дети, как та же Эми, которая из-за материнской непредусмотрительности вынуждалась дозволять мерзкие извороты обманщика…

- Как сочтете? Мм, блин, а какой максимальный срок? Год? Два? Это сколько же я здесь проторчу?

Психиатр, вероятно почувствовав волнение в голосе без пяти минут пациентки, едва не порвал свою пасть, какая широкая гримаса расползлась в отвратном выражении!

- Принудительное лечение - это особый вид государственного принуждения, особая мера социальной защиты от действий душевно больных, таких, как ты. Иногда устранение последствий занимает несколько жизней, из-за чего многим, кто здесь задержался, годы

кажутся мгновениями. Это нормально, и, как показывает практика, человек привыкает ко всему…

 

- И зачем же, спрашивается, вам всё это нужно? Вам мало моих покаяний? Мало страданий?

- Скажи это своему любовнику Чарльзу. У него, кажется, Митчелл фамилия. Судя по обстоятельствам гибели этого прекрасного господина, ты снова встала на темный путь, возложив свою душу на алтарь огня. Ну, да это неудивительно, исключения превращаются в тенденции. Так заведено у психопаток…

 

Поняв всю серьезность злонамерений доктора, Эмилайн вросла корнями в койку, начала волей-неволей свыкаться с расстраивающим полувердиктом и замолкла как индийская гробница. Ей предстояло несколько часов подряд переваривать свежую порцию отточенных издевок, но она посчитала, что лучше делать это, находясь в рассудке, чем под препаратами. Больше Эми при нём не проронит ни слова, превратится в сверхпослушную тупую девчулю, чем удивит сама себя, потому что, сколько она себя помнила, податливость никогда не входила в список её качеств и не рассматривалась как приоритет, из-за чего 1) - страдали её отношения с предками, 2) – поступали жалобы на самодеятельное поведение во время полицейских операций, 2) – страдала сама Эмилайн, охотно признававшая свою неидеальность, но не делавшая ровным счетом ничего, чтобы вырасти в своих глазах и глазах привередливого, капризного общества.

Из-за того, что брюнетка перестала проявлять признаки заинтересованности в скорейшей “поправке”, врач её своеобразно похвалил.

- Надо же! Схватываешь на лету! А я-то сомневался… - поглядев на серебряные наручные часы, исполнительный Сойер перетряхнул в неблагородном умишке список важных незаконченных миссий и двинул к выходу из новых покоев пессимистической

Тёрнер с высоко задранным носом, да преважным, хмурым лицом!

Еще столько всего нужно успеть, а времени, как всегда, в обрез. Где только набраться терпения…

 

 

…Вышагивая по коридору взад-вперед, будто караульщик, и мало-помалу упиваясь разными ехидными мыслишками, психиатр кого-то ждал. Тёрся вредный эскулап вблизи палаты Эми, и каждые две-три минуты безотчетно хватался за ручку двери, желая открыть и сказать прикованной что-нить неприятное. Однако чем больше подонок воздерживался,

тем быстрее росла в нем эта ненормальная, околосадисткая жажда. Достаточно одной, совсем небольшой гирьки, положенной на одну из чаш весов, чтобы эта чаша перевесила другую, а повод находится легко, если человек чего-то хочет столь страстно, что не может обойтись, или хотя бы отвлечься…

И вдруг, словно по манию жезла, на всем этаже отключились потолочные светильники! Ощущение, будто бы в клинику пробралась злая ведьма и выкачала всю электроэнергию, наперло Роберта Сойера и стало хорошей шуткой не без доли ошеломительной истины. Психиатр весь насторожился. Не то чтобы его терзали сомнения в личной безопасности. “Береженого бог бережет”.

Что за задница? И это в воскресный-то день? О-о-о-й! Просто худший расклад из всех возможных. И на кой я отказался от отпуска… ” – дико рассердившись про себя, Роберт стремился отогнать медленно закрадывающееся беспокойство и создал мнимую иллюзию контроля. Контроля, которого не может и не могло быть…

 

Вкоротке с разных сторон послышались крики и выклики деймоса. То, что большинство квалифицирует как нечто плохое, антиприятное, тяжелое, отрицательное, генерируемое психопричинами, приняло вполне физическую форму: попервоначалу у негатива начертилась центральная часть, торс по-другому, затем выросли ноги и руки, выросла голова, и появилось предательское женское обличье. Пассионарность в чистом виде, эта тёмная пагубная сила, преступная в своих действах, в своих намереваниях, выкорчевывала плевельные корни – распространяла по больнице суицидальные флюиды и плевел изгнивал: мужчины-пациенты и “сильнополовая” часть персонала брались за острые предметы, чтобы уничтожить вагины десятков женщин, и когда “вагины” будут вычтены из суммы плевела, тогда мужики проследуют за бабами.

Что на этаже, что во всём здании, один фиг, воцарилась настоящая мясорубка, которую никто и никогда не решится срежиссировать: мужчины убивали женщин, набрасываясь с воплями, заключая в крепкие, ребродробительные объятия, сворачивая/разрезая шеи, вырывая волосы с кусками скальпа, ломая кости, раздавливая головы с нечеловеческой скоростью, с нечеловеческим проворством… это был его “веселый” план. План веселого Безумного Джека, поручившего реализацию самой трудной по характеру, самой мстительной Либерти на свете. Мертвая Королева выполнила план без косяков, произведя хорошее впечатление на лохматого друга и основательно понизив показатели жизнедеятельности в клинике, усомнив и значительно поколебав властвование жизни…

 

- Здесь кто-то есть? Эй! Синтия? Тодд? Вы вообще тут? Или… - Роберт Сойер учуял негатив каждой своей клеточкой, и уже не надеялся отмыться от него, - Синтия? Тодд? Вы меня слышите? Или, небось, ковыряетесь в планшетах?

Обшарив этаж вдоль и поперек, выглядев все покрытые мраком помещения, психиатр намертво застопорился, одеревенел и теперь практически не мог пошевельнуть потяжелевшей головой и вспотевшей шеей. Проблема не в снедающем сполохе, не в страхе перед дальнейшим путешествием вглубь коридора, а в элементарной неосуществимости простейшего – в сковавшем его параличе, являющемся следствием постороннего и потустороннего вмешательства…

Что со мной? Впервые ощущаю нечто подобное, как будто оказался в каком-то ином мире, из которого невозможно выбраться. И этот призрачный, пробирающий до дрожи холод... я чувствую её у себя в голове. Лёд, исходящий от неё, разрастается по всему полушарию, охватывая всё больше участков и зон. Белый прозрачный кристалл. Острый и твердый… лёд

 

Внутренний монолог Сойера прервался на середине из-за вкравшегося чистого детского голоса, трогательного и одновременного зловещного. Голос казался трансцендентным, внеземным, в связи с чем у парализованного волосы встали дыбом, тело затряслось, забилось в судорогах, в покалываниях, постоянно варьирующихся от слабых до тяжелых.

Закрывшая незримым одеялом несколько десятков метров, закрепостившая весь несчастный медицинский центр, Мертвая Королева установила дьявольскую правомочность над десятками умов и не упустила подвернувшейся возможности распылить мефитический запах, аромат взаимонеприязни и вражды для организации страшного побоища…

Сойер предположил, творящееся – дело рук террористов, включивших некое психотронное оружие. Правда, далее все пошло не совсем так, как он предполагал.. Виновницей сего торжества оказалась худенькая девушка с грустными глазами на милом, задумчивом лице. Рядом с ней топтался мужчина лет тридцати пяти-сорока с заметными складки на мятой кожаной куртке, с грязными рабочими штанами и выражением, будто еще чуть-чуть и сейчас засмеется и обрушит жертву лавиной красноречия.

 

Доктор стоял в двух метрах от них, ничего не говорил и не двигался. Его скрутило так, что он мог распоряжаться лишь зрачками. Смерть дышала прямо в затылок, и оставалось лишь надеться на чудо…

- Вот же сука, стоит, пялится, а! Вы посмотрите на него! Пялится блять, долго и настырно! Что, мужик ты, блять, нашел во мне интересного? Свою потерянную сестру или что, зачем, ты, блядина халатная, во мне дыру протираешь? Я просто стою, никого, сука, не трогаю и жду подругу, ты понимаешь, сурок ты недобитый? Если ты читаешь по глазам, то запомни, блять, ты заебал меня. Ты меня сильно заебал, уй, как сильно! А каждому заебщику высказываю в рыло всё и сразу, уй, как заебущим высказываю…

Либерти, не привыкшая долго возиться со своими жертвами, предложила Джеку пойти легким путем, классически избавиться от дока. Но сердечный друг выразил решительный протест, объяснив это тем, что господин Сойер – важный элемент сюжета, и без него будет труднее добиться желаемого. Подавив соблазн нырнуть в мозги Джека из-за обещания никогда не читать его мысли, Либерти в очередной раз повиновалась воле друга.

Напыщенная идиотка с узким обывательским кругозором и ханжеским поведением. Где же ты, принцесса. Я похлопочу о том, чтобы освободить тебя из темницы, разделю разумный процесс становления семьи на несколько этапов и всё организую

 

 

Эмилайн тем ненастным мигом пыталась заснуть и неудачно согнула руку, в запястье сверху что-то хрустнуло и запекло. Брюнетка тоже слышала “выклики деймоса” и пресловутые крики, но, смирившись с навешенным на неё ярлыком психопатки, посчитала эти звуки плодами собственной дефективной фантазии и как-то не обратила внимания на исчезновение коридорной суматохи, на прекращение беспокойной беготни туда-сюда, на припожаловавшее мерлое отишье, которое не вписывалось в “целлу” медцентра. Эми думала, на этом нежданчики закончатся, поиграли и будет, но… КАК БЫ НИ ТАК! Новый сюрприз оказался круче предыдущего, новый сюрприз… отчасти встряхнул лежачую и заставил посмотреть н

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...