 |
III. Римские маски
|
|
|
|
Общеизвестно то влияние, в буквальном смысле слова, которое греческая культура оказывала на Рим. Философия, круг чтения, театр, архитектура. Но греческая культура, привитая к латинскому стволу, была не народна, а элитарна. Только в привилегированных и образованных слоях римского общества греки имели развитие через свое искусство, мифологию, утонченность речи, актерскую школу… И все-таки (о чем уже было сказано) – римская идея оставалась совершенно самобытной.
Народная культура почитала ларов-домовых, охранителей дома, очага, амбара. Была крестьянской, суеверной, прикладной. Одушевленные образы природы и природных явлений Греции много дальше от нашего современного опыта, чем домовые, гномы, лесные и домашние проказники, феи и мелкий волшебный люд латинян. Вера в приметы, знахарей и амулеты. Что же касается маски, то, боюсь, мы не справимся с этой темой. Римская маска имеет очень много домов, аспектов и еще не осмыслена как культурный феномен.
Первое. Таинственная, не имеющая однозначного ответа, идущая от этрусков традиция, а потом мода украшать керамическими масками крыши домов, охранять дома масками. У этрусков манера украшения масками, мы знаем, связана с захоронениями – домами-саркофагами. Ты просто переходишь, переселяешься в другой дом с пиршественной чашей в руках, в дом вечности. Без трагизма, легко, с улыбкой, застывшей на лице маской. И все-таки это не ответ. И сколько таких вопросов. А что означают маски на порталах соборов Владимира XII–XIII веков? Появились – и пропали. В следующей нашей книге – средневековой – мы поговорим об этом намного подробнее. Итак, маски на козырьках и крышах, крышках, щитах, латах… Вопрос остается без ответа. Мы, по крайней мере, его не знаем.
|
|
|
Вторая тема маски в римской традиции – главная. Она связана напрямую с похоронным обрядом и происхождением портрета из похоронной маски. Мы уже говорили о феномене триады: смерть – атриумная маска – портрет. Погребальная маска – древнейший атрибут духовно-мистического ритуала. В Египте все манипуляции с масками были тайной из тайн. В римской же традиции – почти никаких тайн. Снимайте маску хоть при жизни. Она возвращается в ваш дом, на площадь, в Сенат, всеми узнаваемым портретом. Через маску совершается и обратное действие – как бы полноценное возвращение. Сегодня мы знаем не понаслышке, а в лицо великих людей и граждан римской истории. В музей Капитолия приходишь на свидание с давно ушедшими, но не забытыми политиками, поэтами, злодеями, их дамами и детьми. Не менее интересен фаюмский портрет родом из египетских провинций – чудо реалистической живописи восковыми красками. Таблички-маски, которые запеленывали в мумию покойника. Лежит такой огромный кокон и смотрит на тебя живыми глазами, демонстрирует богатство и уверенность в вечном своем пребывании и «там», и «здесь» одновременно. Вот феномен обрядовой маски. Она соединяет несоединимое.
Третье – это маски сатурнального карнавала «Сатурнии». Зимний карнавал – безудержное веселье, вседозволенность, опасность. Маска на лице – и все шлюзы открыты. Этот карнавал, как народная мистерия встречи с ушедшими близкими, популярен до сих пор. Во всем мире совпадал с Рождеством. Но родина его – Италия. Там он родился как традиция. И в Дионисиях, и других народных гуляньях присутствуют маски карнавала. И эту художественную форму создала Италия. О карнавалах Флоренции, Рима и Венеции особый разговор в другие эпохи в своем месте на страницах нашей книги. Мы будем говорить и о карнавале в латиноамериканской традиции, и о балах-маскарадах, о масках Японии и других стран.
|
|
|
Четвертое. О психологии латинян и их страсти к игре в жизни и с жизнью. Принятость самоубийства, принятость красивого и публичного ухода из жизни. Играть роль на сцене жизни было и осталось в крови и моде, жесте и позе. В отличие от утонченно-одухотворенного мира эллинов, пронизанного непрерывностью мифа, латиняне полагали, что мир есть сценическая площадка, а человек актер-марионетка, а ниточки тянутся к таинственному кукловоду. Полагая при этом, что обрывать эти нити ведомые люди могут по своему усмотрению, не спрашивая того, кто подвесил. Посмотрите на фрески, сохранившиеся в помпейских домах. Какое количество сюжетов с масками и театральными сценами. Какое отношение эта живопись на стенах домов имеет к театру, к драматическому театру? Или живопись на стенах – более широкая потребность в театральной среде, которая, будучи стенами комнаты, окружает себя «декорацией», в ней протекает частная жизнь.
«Комедия моей жизни подошла к концу» – прощальные слова последнего публичного обращения Августа Октавиана, отнюдь не комического персонажа римской истории. Может быть, он слово «комедия» понимал как Антон Павлович Чехов? Игровая прижизненная маска великих и малых граждан первого Рима легко была усвоена гражданами второго, уже христианского Рима. У красавиц-христианок в Византии был обычай на свое лицо натягивать тоненькую маску с нарисованной личиной. Они примеряли личины разного рода, т. е. лицемерили.
Жизнь очень близко, очень близко подходила к театру. А маска – к поведению. В Греции театр был национально-значимым событием. Историческим опытом. Зеркалом самопознания. Он заменял книгу, он держал нацию в форме. Театральность римского жеста, публичного поведения личности, или толпы, или вождя, ее любовь к площадным зрелищам и стадионам ослабляла профессиональный театр.
И все же именно профессиональный театр, драматургия оказывают решающее влияние в дальнейшем на европейский театр.
Заметной фигурой становится римский сатирик (от Сатира. Сатир – спутник Диониса) Варрон Реатинский. Он жил на рубеже II и I в. до н. э. и был родом из города Риете. Говорят, он был консерватором, долго служил под началом Гнея Помпея. Тем не менее триумвират Помпея, Цезаря и Красса в своих сатирах называл «трехглавый», намекая на подземное чудовище Цербера. Этот Варрон стяжал славу ученого-энциклопедиста, но главное, что он оставил, – «Минипповы сатурны» (сатиры). Эти «Минипповы сатурны», связанные с личностью греческого философа Миниппа, «хохотавшего в аду», были бестселлерами чтения не только римского, но и в XIV–XV веках в Европе позднего Средневековья. В своей книге «Жизнь и творчество Рабле», посвященной смеховой культуре, Михаил Михайлович Бахтин рассказывает о «Минипповой сатире» как о настольном чтении интеллектуальной элиты Европы. В мастерской художника Диего Веласкеса висели два портрета великих сатириков древности – Миниппа и Эзопа. Это открывает многое в личности и творчестве Веласкеса. Не все сатиры Варрона сохранились, дошли до нас. Это общая беда античных авторов. Мы знаем фрагменты или только цитаты. И на том спасибо. Варрон высоко чтил своих предшественников – драматургов Плавта и Теренция.
|
|
|
Комедию Плавта «Грубиян» без удивления читать нельзя. Речь идет о ловкой гетере Астафии, которая дурачила сразу трех героев – Воина, глупого молодого Афинянина и собственно Грубияна – женоненавистника. Рассуждения его о женщинах напоминают Чеховского «Медведя», и финал тот же. Он женился на Астафии. И ловкая проныра, и все трое мужчин, особенно Воин, как персонажи, как маски пустились в странствие по всем драматургическим дорогам Европы. Вопрос этот интересен «скользящими» вечными сюжетами, проблемой сознания, культурой зрелищ. Вот почему мы намерены неоднократно следить за развитием театра положений в каждой из наших книг. Для Плавта очень важна динамика действия, а его герои – набор народных типов плутов, простаков, наивных честных ротозеев, которые в том или другом варианте давно и хорошо известны. Просто удивительно, как недвижно время между рождением масок Плавта и теми же героями сегодня. Маску как предмет древнелатинская комедия почти не употребляла, предпочитая грим. В маске щеголяла, жила народная комедия «ателлана». Снова удивимся: как мало изменились нравы за две тысячи лет. Сколь неподвижны и не подвержены изменениям нелепые ситуации. Вспомним, кстати, надписи, оставленные болельщиками римских стадионов на скамьях Колизея, и мы получим подтверждение нашей мысли о «неподвижности» человеческой комедии.
|
|
|
Жан-Батист Мольер в XVI веке был большим поклонником и Плавта, и Теренция, изучая и переделывая на свой лад их комедии.
Теренций – младший современник Плавта, человек другой судьбы. Он неизвестно откуда пришел в Рим. Говорили, будто был вольноотпущенником из Африки. Что вполне возможно, т. к. принадлежал к кругу Сцепиона Африканского и просветителя середины II в. до н. э. Эмиля Павла. Его литературным языком, слогом, остроумием восхищались современники. Его стиль изучал Цицерон. Его комедии шли с успехом. Теренций прославился пьесой «Свекровь», которую переводил для постановки наш театральный гений Островский. Еще Теренций написал комедию «Льстец» о некоем молодом проныре, пригревшемся в богатом доме. Естественно, вы узнали Молчалина? В финале – разоблачение, и вот матрица комедии А. Грибоедова «Горе от ума».
Мольер и Гольдони использовали (что было очень принято) персонажей и фабулы Теренция. Гольдони даже написал пьесу, которую так и назвал – «Теренций». Теренций появился в драматургии неожиданно и, прочертив кометой-биографией римскую литературу, исчез. Никто не знает, как и куда исчез Теренций. Сказал только, что едет в Грецию обучаться театральному мастерству.
Комедии Плавта и Теренция актеры играли загримированными, и каждый типаж имел свой грим, костюм, аксессуары. Актеры уже в Греции имели точное амплуа. Они играли и разучивали написанный текст пьесы. Но была еще и народная комедия, тексты которой до нас не дошли, поскольку неизвестно, были ли они вообще записаны. Задавалась только фабула – тема для импровизации. Это была импровизация внутри четырех-пяти постоянных масок, с абсолютно неподвижными, как у Бастера Китона, выражениями лица: Обжора, Дурак, Хвастун, Простофиля и хитрый Горбун. Они дурачились, смешили публику и делали точно то же, что и сегодня герои народных балаганов, клоуны цирка и немого кино. Грубые шутки, подножки, торт в лицо – словом, знакомые фарсы, гэги. Комедия эта родилась в городке Ателла, и потому народный импровизированный театр масок в Риме получил название «ателланы».
Герои несли всякую чепуху, абракадабру, но зрителям все нравилось, и они от души хохотали и расслаблялись. Ателланы – вполне римское развлечение. Дубасили, сквернословили, позволяли непристойности. История народного фарса почти неизвестна до появления поэтов Полибия и Невия, давших ей сценическую форму. Маски множились. Появились близнецы Макки. Их путали, они были и воинами, трактирщиками, женщинами и т. д. И уже давно было замечено, что Горбун напоминает Арлекина комедии дель арте. А Макк – Брегелла – тоже то слуга, то пастух, то даже бандит, то глумлив, то страшен.
|
|
|
Время жизни одного из величайших театров мира – народного театра комедии дель арте – с XVI до начала XIX века. Но корни его глубоко уходят в античную культуру маски и карнавала, смеховую культуру народного театра. Маски итальянской комедии дель арте были из разных областей, говорили на разных диалектах, часто не понимали друг друга. «Ремесло наше – представление комедий. Все мы «дзанни» – комедианты необыкновенные и неподражаемые», – писал поэт XVI века Ласки. Самые популярные маски севера Италии, откуда пришли «ателланы». Панталоне – незадачливый купец, Доктор – болонский юрист. У Панталоне – красная куртка, шапочка, маска с бородкой. На докторе – все черное и белое. На лице – маска. Слуга-Арлекин из Бергама, с костюмом из заплаток. Знал бы этот Арлекин, какая долгая дорога жизни уготована ему. Он вышел из тьмы веков, наблюдением или потребностью народа. Он только прикидывается шутом и весельчаком с деревянной шпагой за поясом, а рожден демоническими силами. Все обличия Арлекина гениально раскрыты в фильме комедии дель арте «Дети райка» (1945) Марселя Карне, французского кинорежиссера. Марсель Карне поставил этот фильм в конце войны, чтобы показать, как сильны и неистребимы народные корни и традиции древнего искусства, и вечно живы и неистребимы Арлекин, Пьеро и Коломбина.
Наследница «ателлана» в XVIII веке – комедия дель арте обрела своего гения – драматурга венецианца Карло Гоцци, возрожденного в лихие 20‑ е годы XX века Евгением Вахтанговым в постановке 1924 года – «Принцесса Турандот».
Среди масок итальянской комедии кроме перечисленных типов и озорников полагаются влюбленные пары. Энергичная, остроумная, дерзкая девушка с мечтательным ухажером. Или нежная, лиричная с волевым мужчиной, командиром, героем. Еще служанка с проказами, затеями и не вполне безобидной компанией масок. Комедии эти «давались» на исходе карнавала перед постом. И мы узнаем их и всю компанию масок в комедии Шекспира «Двенадцатая ночь». Виола, и Оливия, и служанка Мария, и козни масок: шута, и сэра Тобби, и вся путаница жизни, любви, чудес, предательства, розыгрышей. Или в «Укрощении строптивой». Так сказать, перевод с древних традиций итальянской, латинской комедии на английский гений Шекспира.
Карнавальной культуре и маске XVIII века будет отведена отдельная работа. Мы подробно расскажем о карнавале, Карло Гоцци, Гофмане, немецком философе Лейбнице и других героях пестрого балагана жизни.
Но самый обширный рассказ на эту тему, конечно же, касается всех сторон культуры и искусства XX века, его поэзии, живописи, кинематографа, прозы и, разумеется, расцвета театра маски XX века.
И если мы начали прогулки с арбатского двора Булгакова, то завершим в Фонтанном доме, вернее, рядом с ним, во флигеле, где какое-то время жила Анна Андреевна Ахматова и где в канун нового 1941 года произошли таинственные события. «Поэма без героя» так же, как «Мастер и Маргарита» имеет столь обширное и подробное исследование, что касаться обоих произведений вообще не следует. Им, может быть, немножко нужен отдых от нас. Так бывает. Но обстоятельства темы требуют нескольких слов. Ахматова и Булгаков – люди одного времени и одной культуры, дышали общим воздухом и единым предчувствием были томимы. Начало же XX века – время иронии, маски, карнавала, время «Балаганчика» Блока и живописи «Мира искусств»! Сжигание мостов и неосознанный страх, предчувствие катастрофы, холодок внутри, и от этого – еще больший угар карнавала. «С детства ряженых боялась, / Мне всегда почему-то казалось, что какая-то лишняя тень / Среди них без лица и названья / затесалась…»
«Новогодний вечер. Фонтанный дом. К автору, вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление. Гость из будущего. Маскарад. Поэт. Призрак». Так начинается поэма 1940 года, оконченная в эвакуации в Ташкенте в 1942 году.
Ряженые, маски, тени 13‑ го года, т. е. кануна Первой мировой войны, приходят к автору в ночь перед Новым годом в канун Второй мировой войны. Для автора «Поэмы» нет случайностей в этом мире. Тени карнавала не могут появиться в собственном обличье, но только под маской. Их явление – на какое-то мгновение, пока часы не пробили 12, великое предзнаменование. «Этот Фаустом, тот – Дон Жуаном, Дапертутто, Иоканаваном…» И еще некто «ровесник Мамврийского дуба / Вековой собеседник Луны. И еще одна тень. На стене его твердый профиль, / Гавриил или Мефистофель, / Твой, красавица, паладин. / Демон сам с улыбкой Тамары, / но какие таятся чары в этом страшном дымном лице». Прототипы занимают исследователей давно. Маски были давно раскрыты и описаны, да Ахматова их не скрывает. Велимир Хлебников (ровесник Мамврийского дуба) и Александр Блок (демон с улыбкой Тамары). Она вспоминает и себя, ту, которой до Страшного суда, «до долины Иосафата» не хочет подать руки. Но она одна среди них жива, и жить от 41‑ го года ей еще долго, больше 27 лет.
Финал поэмы – возвращение в Ленинград из ташкентской эвакуации на самолете. Поэт смотрит на землю «из брюха летучей рыбы»: «И открылась мне та дорога, / По которой ушло так много, /По которой сына везли, / И был долог путь погребальный…» И далее: «От того, что сделалось прахом, / Обуянная смертным страхом / И отмщения зная срок, / Опустивши глаза сухие / И ломая руки, Россия / Предо мною шла на восток». Вот она – расплата за карнавал 13‑ го года.
Для прошлых времен, для античности маска и карнавал – часть культуры. Тот состав, которым крепятся отдельные части ее целостности и гармонии. Булгаковым и Ахматовой карнавал осознается совершенно по-другому. Для Ахматовой то, что стало с ее страной, с ее сыном, народом, частью которого она себя знает, – расплата за карнавал 13‑ го года. Карнавал в классическом понятии – антитеза и баланс к порядку. Но это в прошлом. Сегодня остается куча мусора и прах. Балансируя между праздником карнавала и небытием, можно оказаться по любую сторону праздника маски. Ахматова в «Поэме без героя» удивительно описала тот феномен, когда чувственное веселье и забвение карнавала оборачиваются трагедией. Древние, согласно традиции, давали комедию после трагедий. И в этом глубокий смысл античности. В нашей жизни карнавал оборачивается смертью. Юноша Михаил Лермонтов, кажется, это уже знал. Его «Маскарад» лишь на первый взгляд литературная вариация на тему «Отелло» Шекспира. Скрытность, игра, жизнь за ширмой, в зазеркалье разрушают доверчивые и чистые души. Любовь и ревность – легкая добыча хищных масок, запутавшихся в маскараде жизни. «Маскарад» Лермонтова в 1917 году ставит на сцене Александринского театра Всеволод Мейерхольд. Все угарно, нарядно, зловеще. Жизнь и смерть таинственно меняются местами.
Тема «Тайна маски» для всех эпох нам кажется основополагающей и одинаково важной для общества во времена и Теренция, Марселя Карне или Феллини.
Сегодня, в начале XXI века, мир окончательно оделся тайной. Это не «век маски», а «век в маске». Тайной маски стало все: погода, выборы, производство ножей и вилок, имя лидера партии и страны, функции международных организаций и образование. Тайна постепенно засасывает, уводит в «зазеркалье», и мир становится невидимым. Кровь ценится не более клюквенного сока Петрушки.
«Черт возьми – смейтесь, господа», – обратился президент Рузвельт к нации во время Великой депрессии. Говорят, это были хорошие слова, почти медицинская рекомендация. Тогда в мире родилось замечательное искусство кинокомедии типажей и возрождения простой маски.
«Карнавальная чаккона» смерти уводит за собой по гребню холма героев фильма «Седьмая печать» Ингмара Бергмана. Выжила только семья странствующих комедиантов театра маски. Они юны и талантливы. Иов к тому же поэт. Поэт пишет стихи и музыку, а главное он видит свет, скрытый ото всех, и верит в чудо нового преображенного мира. Мир сияет естественностью природы, умытостью, здоровьем. А маски вернулись на свое место в балагане. Но это – лишь мечта последнего гуманиста.
Вкладка
Творение Вселенной и Космического человека из Откровений Хильдегарды Бингенской 1230 г. Государственная библиотека. Лукка
Стоунхендж сегодня. Вид сверху. Камни Стоунхенджа. Около 3 тыс. до н. э. 3200–3500 до н. э.
Мерлин является Артуру в облике старца-прорицателя (средневековые миниатюры изъяты из книги «Энциклопедия короля Артура и рыцарей Круглого стола». Москва. АСТ. 2001)
Круглый стол короля Артура, хранящийся в Винчестере с 1486 г. (копия древнейшей модели)
Бог – архитектор Вселенной измеряет мир циркулем. Морализованная библия. Около 1250 г.
«Чаша Грааля». (Одна из предполагаемых) Византия. XI в.
Круг и точка – символы времени и вечности. Объединение круга и точки – союз микро и макро-косма. Трактат 1677 г. «Теология и символы христианства». Франкфурт. 1677 г.
Портрет – загадка. Возможно портрет поэта – современника Шекспира Джона Донна, но возможно, архитектора «Глобуса» – Джона Ди, Victoria and Albert Museum, London.
Сцена театра «Глобус». Современная реконструкция.
Театр «Глобус». Современная реконструкция 1997 г. в 230 метрах от места первого «Глобуса» 1599 г., сгоревшего в 1613 г.
Предполагаемый портрет графа Рэтленда. Около 1597 г. Художник Исаак Оливер. Национальная галерея. Тайт. Лондон.
Предполагаемый портрет Елизаветы Сидней, графини Рэтленд. Художник Джон де Криту. Национальная галерея. Тайт. Лондон.
Рисунок на титульном листе книги Генри Питчела 1612 г., более всего отвечающий образу гениальной анонимности.
Лабиринт Кносского дворца с характерной для архитектуры многоплановостью и асимметрией. II тыс. до н. э.
Пропилеи Лабиринта с сохранившимися фресками «шествия с дарами»
Карта острова Крит
Кувшин в «флорическом стиле» с травами. II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит.
Голова кносского быка с позолотой рогов и сложной инкрустацией. II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Пабло Пикассо (1881 – 1973) Герника (фрагмент) 1937 г. Центр искусства Софии. Мадрид
Пабло Пикассо (1881 – 1973) Минотавр и лошадь. 1936 г. Музей Пикассо. Париж
Похищение Европы. Метопа храма. VI в. до н. э. Музей археологии. Палермо
Серов В. А. (1865 – 1911) Похищение Европы. 1910 г. ГТГ. Москва
Так называемая «Парижанка» (фрагмент фрески кносского дворца). XVI в до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Ритуальный сосуд с цветами. II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Жрица Крита со змеями (в испанском платье). Скульптура II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Женщина с кувшином (в голубой юбке, на руках маникюр). Фрагмент фрески тронного зала Кносского дворца. II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Красавицы-критянки в торжественных туалетах и прическах приветствуют правителей или героев. Фреска Кносского дворца. Музей археологии. Ираклион. Крит
Тавромахия древнего Крита. Фреска из Кносса. XVI в. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Франсиско Гойя (1746 – 1828). Уран пожирает своих детей. 1821 Прадо. Мадрид
Юноша среди цветущих ирисов и трав. Фреска Кносского дворца. Середина II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Юные боксеры на ринге. II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Юноша-рыбак с уловом. XVI в до н. э. Национальный музей археологии. Афины
Богиня Артемида зофорного фриза Парфенона. V в. до н. э. Национальный музей археологии. Афины
Прекрасная дама о-ва Тебоса с улыбкой тайны тысячелетий. Лувр. Париж
Эдуард Мане (1832 – 1883) Испанская коррида. 1866 г. Музей д'Орсе. Париж
Современная коррида. Фото. Открытка
Пабло Пикассо (1881 – 1973) Коррида. 1901 г. Частная коллекция
Золотая пчела смерти и воскрешения – образ древнего Крита Рубеж III – II тыс. до н. э. Музей археологии. Ираклион. Крит
Гомер. Портрет. I-II в. до н. э. Римская копия с греческого оригинала. Британский музей
Слепой арфист-аэд из Киклиды. Музей Метрополитен. Нью-Йорк.
Странствующие барды Пьеро и Арлекин. 1924 г. Андре Дерен (1880 – 1954). Музей Оранжери. Париж
Приам, испрашивающий у Ахиллеса тело Гектора. 1824 г. Иванов А. А. (1806 – 1858). ГТГ. Москва
Плач Андромахи над телом Гектора. 1782 г. Жан-Луи Давид (1748 – 1824). Лувр. Париж
Кифаред-импровизатор. Фреска V в. до н. э. Музей Национальной археологии. Пестум
Римская фреска. Аполлон. I в. до н. э. Антикварио Палатино. Рим
Аполлон кифаред и прорицатель с вороном. Роспись килики. V в. до н. э. Археологический музей. Дельфы
Мастер из Мидии. Певец и куртизанка. Фрагмент росписи гидрии. V в. до н. э. Археологический музей. Флоренция
Актеры готовятся к сценической импровизации. Мозаика. Национальный музей археологии. Неаполь
Вермеер Дельфский (1632 – 1675) Девушка с гитарой. Она импровизирует популярные народные мелодии. 1672 г.
Дерево Иггдрасиль – ось мира. Древо Одина. Реконструкция Олуфа Вале (1780 – 1830) для «Старшей Эдды» Изд. 1947 г.
Альбрехт Дюрер (1471 – 1528). Флейтист и барабанщик. Странствующие барды. (Барабанщик – автопортрет Дюрера). Валлар Рихардс музей. Кёльн
Один с воронами живой и мертвой воды. Исландский манускрипт XVIII в. Датская королевская библиотека
Царь Давид исполняющий псалмы. Фрагмент барельефа Дмитровского собора. Город Владимир. XII в.
Храм Неба в Пекине. XII в.
Великая китайская стена. III в. до н. э.
Пагода Сун-юэ-сы в Ханани. 523 г.
Новогодняя ваза с изображением цветущих ветвей дикой сливы. XVIII в. Музей азиатского искусства в Сан-Франциско
Му Ци. Ворон на сосне. Ворон-птица Ян. Эпоха Сун. Бумага. Тушь. XI в.
Цю Ин. Летние грезы у пруда с лотосами. XVI в. Шелк.
Цуй бо. Бамбук и чайка. 1070 Шелк. Бейпинский музей
Дэи Юй. Бамбук и камень. Вторая половина XIV в. Бумага. Тушь
Лян Кай. Поэт Ли Бо, любующийся луной. Эпоха Сун. ХI в. Шелк. Тушь.
Вэнь Тун. Ветка бамбука. Эпоха Сун. Бейпинский музей.
Учитель Кун (Конфуций) беседующий с учениками
Ла Цзы на буйволе. Музей императорского дворца
Терракотовые воины армии Ши – Хуанди. III в. до н. э. Царство Цинь
Космогонический символ единения Неба и Земли, птицы Феникс и Дракона. XI – XII вв.
Карта Греции
Рисунок модели «ионического ордера» (капитель с завитками-волют и профилированная база колонны)
Эфеб (Курос, Аполлон). VI – V вв. до н. э. Победитель олимпиад. Национальный археологический музей. Афины
Парфенон. Северо-западный верхний угол храма. Колонны «дорической» архитектуры. V в. до н. э. Афины. Акрополь
Эфеб. Деталь зофорного фриза Парфенона – «Шествие эфебов». V в. до н. э. Британский музей. Лондон
Поликлет из Аргоса. Дорифор-копьеметатель. Канон мужской фигуры. V в. до н. э. Национальный археологический музей. Неаполь
Голова Посейдона (деталь статуи Посейдона) Национальный археологический музей. Афины
Посейдон. Середина V в. до н. э.. Бронза. Национальный археологический музей. Афины
Автор неизвестен. Портрет Перикла – вождя афинской демократии. Римская копия с греческого оригинала 440 г. до н. э. Городской музей. Античное собрание. Берлин
Античный театр в Эпидавре. V – IV вв. до н. э.
Греческий театр в Помпеи. I в. до н. э.
Менада с пантерой (дно килики). IV в. до н. э. Античный музей. Мюнхен
Аполлон Бельведерский (Римская копия с бронзового греческого оригинала работы Леохара). Мрамор. IV в. до н. э. Музей Ватикан. Рим
Статуя Афины. Римская копия греческого оригинала начала V в. до н. э. Мрамор. Национальный археологический музей. Афины
Бегущая Иридия (фрагмент фронтона Парфенона). V в. до н. э. Мрамор. Британский музей. Лондон
Ника, завязывающая сандаль (фрагмент барельефа). V в. до н. э. Музей Акрополя. Афины
Венера Милосская II в. до н. э. Лувр Париж
Нина Самофракийская. Мрамор. III – II вв. до н. э. Лувр. Париж
Скопас. Менада. Мрамор. IV в. до н. э. Картинная галерея. Дрезден
Пирующие с киликой в руках (деталь росписи большого кратера). V в. до н. э. Музей античного искусства. Мюнхен
Афина перед пирующими. Чернофигурная амфора. Конец VI в. до н. э. Музей античного искусства. Мюнхен
Деталь живописи большого кратера из античного собрания в Берлине
Большой кратер. Юноши умащивают тело перед пиром. V в. до н. э. Городской музей. Античное собрание. Берлин
Афродита. Ш в. до н. э. Александрийская школа (эллинизм). Мрамор. Лувр. Париж
Юлий Цезарь. I в. до н. э. Бронза. Городской музей в Берлине. Античное собрание
Клеопатра. 30-е гг. до н. э. Мрамор. Городской музей в Берлине. Античное собрание
Амфитеатр. Флавиев. Внешний вид. I в. до н. э. Рим
Амфитеатр Флавиев (Колизей). Современный вид. I в. до н. э. Рим
Триумфальная арка императора Тита. 81 г. н. э. Рим
Триумфальная арка Наполеона. Архитектор Жан Шальгрен (1806 – 1836). Париж
Оратор. 100 г. н. э. Бронза. Музей археологии. Флоренция
Статуя императора Августа из Прима Рорты. 17 г. н. э. Ватикан. Рим
Городской пейзаж. Фреска виллы Боскорсале. I в. до н. э. – I в. н. э. Музей Метрополитен. Нью-Йорк
Реконструкция виллы в Помпеи. I в. до н. э. – I в. н. э. Малибу. Фонд Пауля Гетти. Калифорния
Романтический пейзаж. Росписи виллы Боскорсале. I в. до н. э. – I в. н. э. Музей Метрополитен. Нью-Йорк
Бюст императора Адриана. II в. н. э. Музей Капитолия. Рим
Вилла Императора Адриана в Тиволи (современное состояние). II в. н. э.
Гробница императора Адриана (замок Ангела). II в. н. э. Сверху: ансамбль гробницы Адриана. Внизу: гробница Адриана. Внутренний двор
Конный памятник императору Марку Аврелию. Бронза. 160 г. н. э. Музей Капитолия. Рим
Фреска «Цветы и птицы». I в. н. э. Дом Ливии – супруги императора Актавиана. музей Терм. Рим
Триумфальная арка императора Константина. IV в. н. э. Рим
Пантеон. Храм всех богов. I – II вв. н. э. Сверху: общий вид Пантеона в разрезе. Рисунок. Внизу: общий вид Пантеона с площади Рондо. Рим
Портрет императора Константина Великого. IV в. н.
