 |
ГЛАВА 6. Асимметрия гармонии. Исторические пуговицы
|
|
|
|
ГЛАВА 6
Асимметрия гармонии
Что для нас является всегда сигналом цивилизации? Главным сигналом любой цивилизации или любой культуры является ее архитектура. Это главное. Вся сигнальная система всегда связана с архитектурой. Есть две формы культурной деятельности, которые соединяют в себе несоединимое, но главное в нашей жизни — философию с бытом. Или философию с утилитарностью жизни. Эти формы — архитектура и наше платье-костюм.
Архитектура — это всегда мышление людей о мире, в котором они живут. Это всегда то, что они о нем думают и как они его осмысляют. Именно поэтому все изменения в архитектуре очень показательны. Архитектура — это вещь, живущая в пространстве, это пространственная форма. А все изменения происходят через наше представление о пространстве.
Например, современное городское пространство — это сфера непрерывной коммуникации.
Здесь происходит бесконечный процесс осмысления и переосмысления людьми окружающей действительности. При этом сами люди не только трансформируют архитектурную среду, но и сами изменяются в связи с этой трансформацией. Каждая последующая постройка создает новый архитектурный ансамбль с уже существующей формой. Архитектурные памятники обретают новые смыслы, преображаются под действием современных материалов, технологий и стилистик. Этот процесс бесконечен.
Первым меняется наше представление о пространстве, а изменения — это есть следствие. Импрессионизм начинается с того момента, как изменилось представление о пространстве. Конструктивизм, революция — все эти вещи есть следствие изменения нашего представления о пространстве. Пространственный ансамбль — вещественное воплощение нашей мысли об окружающем мире. А вот для того, чтобы эту мысль воплотить, надо знать простую вещь: как цемент разводится и как кирпичи кладутся. То есть мы с вами должны уметь соединять архитектуру с глобальностью мышления. Это подобно искусству кройки и шитья — пуговичка, иголочка, ниточка.
|
|
|
То же самое и костюм — потрясающе интересная вещь. Философия костюма удивительна. Когда говорят о том, что Средневековье — это «темные времена», хочется возразить: «А давайте посмотрим на пуговицы этих “темных веков”. Пуговицы, на которые застегивались их “темные” камзолы! »
Исторические пуговицы
Почему пуговицы? Потому что пуговица — это индустрия. Это не собор и не корона Карла Великого — тут штучное дело. Хотя, конечно, корона Карла Великого вызывает большое изумление и ее обязательно надо видеть, но в данном случае не в ней дело, а в пуговице, потому что пуговица — это индустрия. И лампочка — тоже индустрия. Индустрия — это то, что должно изготавливаться в огромных количествах. История пуговицы насчитывает не одно тысячелетие и чрезвычайно интересна. Функция этого изделия не сводилась к утилитарной (то есть непосредственно к застежке). На Руси пуговица имела магическое значение и, как правило, выполняла роль амулета или оберега. Такая пуговица могла быть любой формы, например содержать в себе символ солнца или заговоренный узор, изображать птиц и зверей. Она ничего не застегивала, но могла позванивать, как бубенец, быть в форме гирьки, пришитой к вороту, или быть ярко-красной (чтобы отпугивать злые силы). Первые пуговицы, найденные в долине Инда, на территориях Древней Греции и Рима, в скифских захоронениях, скорее всего имели декоративную функцию.
В Средние века пуговицы сначала появились на переплетах книг, а потом перекочевали и на одежду. Причем изначально женщины отказывались от пуговиц, отдавая предпочтение более привычным булавкам и шнуркам. «Распробовали» пуговицы мастера по изготовлению брони. Рыцарский панцирь должен был плотно смыкаться, но не сковывать движения. Пуговица с успехом выполнила это требование. Латы и доспехи ушли в прошлое, а пуговица так и осталась символом рыцарского сословия и постепенно перекочевала в сословие чиновничье и военное. Эти маленькие кругляшки стали точными опознавательными знаками. Вспомните разговор гоголевского коллежского асессора Ковалева с его собственным носом:
|
|
|
«— Милостивый государь… — сказал Ковалев с чувством собственного достоинства, — я не знаю, как понимать слова ваши… Здесь все дело, кажется, совершенно очевидно… Или вы хотите… Ведь вы мой собственный нос!
Нос посмотрел на майора, и брови его несколько нахмурились.
— Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе. Притом между нами не может быть никаких тесных отношений. Судя по пуговицам вашего вицмундира, вы должны служить по другому ведомству.
Сказавши это, нос отвернулся и продолжал молиться.
Ковалев совершенно смешался, не зная, что делать и что даже подумать»
(Н. В. Гоголь «Нос»).
И действительно, мундир с литыми пуговицами и обозначенными на них гербами и дополнительной арматурой (эмблемы родов войск или министерств) был «говорящим» и мог рассказать знающему человеку много больше, нежели хотелось бы собеседнику. Существовали даже разные регламенты, фиксирующие количество пуговиц на одежде для людей разного ранга и сословия.
Пуговицы изготавливались из серебра, золота, слоновой кости, фарфора, драгоценных и полудрагоценных камней и свидетельствовали о состоятельности своих хозяев. Порой за платье платили на порядки дешевле, нежели за пуговицы, на него пришитые. Конечно, тут же появился соблазн украсть пуговицы в надежде, что такое воровство будет списано на неосторожность самого хозяина. Пропажу пуговиц расследовали, как пропажу драгоценностей.
Пуговицы передавались по наследству. Пуговицы могли стать и предметом азартной игры. Вспомните описание этой игры в повести Валентина Катаева «Белеет парус одинокий». Действие разворачивается в 1905 году, и речь идет о мальчишках: «Наконец, Гаврик добывал деньги игрой в ушки. Эта игра только что вошла в моду. Ею увлекались не только дети, но и взрослые. Ушками назывались форменные пуговицы различных ведомств, со вбитыми внутрь петельками.
|
|
|
В общих чертах игра состояла в том, что игроки ставили чашечки ушек в кон, а затем по очереди били по ним специальной ушкой-битой, стараясь их перевернуть орлом вверх. Каждая перевернутая таким образом ушка считалась выигранной.
Игра в ушки не была труднее или интереснее других уличных игр, но в ней заключалась особая, дьявольская прелесть: ушки стоили денег. Их всегда можно было купить и продать. Они котировались по особому курсу на уличной бирже.
Гаврик блестяще играл в ушки. У него был твердый, сильный удар и очень меткий глаз. В короткое время он приобрел славу чемпиона. Его мешочек всегда был наполнен превосходными, дорогими ушками. Когда его дела становились особенно скверными, он продавал часть своего запаса.
Но его мешочек никогда не пустовал. На другой же день Гаврик выигрывал еще больше ушек, чем продал накануне.
Таким образом, то, что для других было развлечением, для мальчика стало чем-то вроде выгодной профессии. Ничего не поделаешь, приходилось выкручиваться! » (Катаев В. П. Белеет парус одинокий. Хуторок в степи. М.: Советский писатель, 1987)
И переживания мальчика Пети, который проигрывает свою коллекцию пуговиц:
«33 ушки. О, как много их было!.. Дутые студенческие десятки с накладными орлами. Золотые офицерские пятки с орлами чеканными. Коричневые — коммерческого училища, с жезлом Меркурия, перевитым змеями, и с плутовской крылатой шапочкой. Светлые мореходные со скрещенными якорями. Почтово-телеграфные с позеленевшими молниями и рожками. Артиллерийские с пушками. Судейские со столбиками законов. Медные ливрейные величиной с полтинник, украшенные геральдическими львами. Толстые тройки чиновничьих вицмундиров. Тончайшие писарские «лимонки» с острыми, режущими краями, дающие при игре комариный звон. Толстые одинарки гимназических шинелей с серебряными чашечками, докрасна вытертыми посредине.
|
|
|
Сказочные сокровища, вся геральдика Российской империи, на один счастливый миг были сосредоточены в Петиных руках.
Ладони мальчика еще продолжали ощущать многообразные формы ушек и их солидный свинцовый вес. Между тем он был уже совершенно разорен, опустошен, пущен по ветру. Вот тебе и волшебный неразменный пятак!
Мальчик думал об ушках, и только об ушках. Они стояли все время перед его глазами видением приснившегося богатства. Он рассеянно смотрел за обедом в тарелку супа, в масляных капсюлях которого отражались по крайней мере триста крошечных абажуров столовой лампы, он видел триста сверкающих ушек с золотыми орлами.
Он с отвращением рассматривал пуговицы отцовского сюртука, обшитые сукном и не представляющие ни малейшей ценности.
Вообще он только сегодня заметил, что, в сущности, живет в нищей семье, где во всем доме нет ни одной приличной пуговицы»
(Катаев В. П. Белеет парус одинокий. Хуторок в степи. М.: Советский писатель, 1987).
Пуговица сегодня — это не только индустрия, это история, которая порой стоит совсем не малых денег.
Необходимым элементом одежды пуговица стала тогда, когда появилась одежда облегающая, когда появился особый крой и европейцы научились шить одежду по фигуре. Да и сама потребность в изменении фасона одежды диктовалась не чем иным, как сменой мировоззрения. Чем быстрее развивались новые технологии, тем разнообразнее и доступнее становились пуговицы. К XVIII веку пуговицы были доступны всем слоям населения, изготавливались из недорогих материалов. По-прежнему сохранились все функции пуговицы: от утилитарной до информационной. Сегодня мы, глядя на этот маленький предмет, можем легко сделать вывод: какая пуговица была распространена, как, куда и чем она пришивалась, — вот на таком уровне находилась и культура.
* * *
То же самое происходит и с архитектурой. Мы считываем семантику архитектуры. И надо сказать, что семантическое, то есть смысловое, значение архитектурного произведения не менее важно, чем художественный облик или назначение функциональное. Архитектура — это соединение того, как человек мыслит, с искусством «кройки и шитья». И главное в этом процессе — материал. Архитектура — это и есть материал. Стоунхендж — это материал с грудой камней, храм — это материал.
Современный мир с его возможностями расширил для человека все мыслимые и немыслимые границы. Сегодня легко оказаться в любом месте земного шара, стоит только пожелать.
Возьмите архитектуру Крита: отправившись в Кносс и Фест, вы видите нечто, что нельзя увидеть ни в Микенах, ни в Тиринфе. Вы не видите ни камни, ни причудливый циклопизм, а видите Лабиринт, построенный Дедалом, чтобы скрывать получеловека-полубыка. Вам и сегодня не разрешат здесь ходить в одиночку. А что такое Лабиринт? Что такое философия Лабиринта? Что значит философия этой архитектуры?
|
|
|
Для греков вся архитектура, сколько бы ее ни было, сводилась к одной глобальной идее. Вся греческая архитектура — перипта. Периптер прекрасен — это поразительная архитектура, которая примиряет небеса с землей и, независимо от того, где вы находитесь — вблизи или внутри, странным образом создает Нечто — некий инструмент, который обязательно вас гармонизирует. Это удивительно. Вы словно в храме Божьем побывали. Происходит прецедент гармонии перипты, что имеет определенную высоту и сечение. Сила перипетра заключается в том, что он имеет тайну: его короткая сторона равна, если принимать длинную сторону за единицу, 0, 65. Не 0, 5 к единице, а единица к 0, 65. И, если с короткой стороны периптера находится 7 колонн, то по длинной стороне их должно быть 15, при этом угловая колонна засчитывается как с короткой, так и с длинной стороны. Главное — это 0, 65. Маленькое отклонение от симметрии входит в правило золотого сечения. Правило, имеющее небольшие внутренние нарушения. Маленькая асимметрия. Такая маленькая неточность. А неточностей здесь очень много, потому что так же, как и скульптура, все античное искусство предусматривает одну тончайшую к чувствительности деталь. Все кажется симметричным, но на самом деле — асимметрично. Жизнь всегда асимметрична, и в ней всегда присутствует неучтенный элемент. Что-то, что нельзя учесть ни при каких обстоятельствах. Какое-то искривление, какая-то неточность, какой-то маленький дефект. И в этом неучтенном элементе, в этой асимметрии прячется божественный дух художественности.
И когда к 40-м годам V века до н. э. греки обрели эту идею и облекли ее в художественную форму, она тут же коснулась театра, скульптуры и архитектуры. Из всех архитектурных идей мира греки создали самое главное — ордерную архитектуру. Было создано три ордера, то есть три модели, но мы считаем, что их всего лишь две плюс еще две, являющиеся комментариями к предыдущим.
Первая модель — «дорийская» или «дорическая», вторая — «ионическая» и третья — «коринфская». Дорический и ионический ордеры возникли в конце VII — середине VI века до н. э. Коринфская колонна — это уже комментарий, потому что коринфский ордер был создан во второй половине V века до н. э., собственно говоря, это эллинистическая модель. Четвертая модель, созданная уже в Древнем Риме, — тосканская, представляет собой комментарий к дорическому ордеру.
|
|
|
