 |
«ДЕЛО НЕ В СТРАУСОВЫХ, А В ЖДАНОВЫХ…»
|
|
|
|
Помимо индустриализации одной из важнейших задач нашего героя на рубеже 1920—1930-х годов была, естественно, коллективизация. О далеко не блестящем состоянии сельского хозяйства в России начала XX века читатель уже имеет некоторое представление на примере Шадринского уезда. Причём этот район Пермской губернии считался хлебопроизводящим, с достаточно развитым на общем уровне страны сельским хозяйством. Однако с современной точки зрения это было почти средневековье: с сохой, без машин и удобрений, с регулярными голодовками.
Проведённый советской властью передел помещичьей земли лишь несколько улучшил положение крестьянства. Увы, жизнь в доколхозной деревне отнюдь не являла собой сусальную картинку с изображением тучных нив и патриархальных богобоязненных селян, чей буколический быт разрушили злокозненные большевики со своими колхозами.
Ко второй половине 1920-х годов в стране было 25 миллионов крестьянских хозяйств, сельское население составляло 130 миллионов человек. Следствием почти средневековых методов земледелия и мелких земельных наделов являлась бедность крестьянства — большинство хозяйств едва могло прокормить себя.
Выход виделся в развитии сельской кооперации, то есть в объединении единоличников для совместного решения хозяйственных задач. Кооперативы, активно поддерживаемые экономической политикой большевиков, и дали толчок коллективизации — организации крестьян в группы и коллективы для удобства обработки земли, торговли, расчётов, поставок и т. п. В 1927 году в стране уже насчитывалось 66 тысяч кооперативов, в которых объединилось около восьми миллионов человек.
Крестьяне тогда составляли свыше 80 процентов всего населения СССР, и состояние сельского хозяйства было не только экономической, но и острой политической проблемой. После уничтожения помещичьего землевладения царём деревни стал пресловутый кулак.
|
|
|
В последнее время его рисовали розовыми красками — мол, это такой работящий крепкий хозяин, который всё нажил непосильным трудом. Увы, такое заблуждение стало результатом сознательных передёргиваний, искажения реального положения вещей.
Большевистская пропаганда лишь подхватила термин, которым с конца XIX века в деревнях называли особый тип хозяев, извлекающих прибыль на рынке. 4—5 процентов сельского населения держали порядка 15—20 процентов всего рынка сельскохозяйственной продукции, включая почти половину продаваемого в города хлеба. В советской статистике эти хозяйства называли «мелкокапиталистическими».
Но извлечение прибыли не ограничивалось только сельским хозяйством — кулаки выжимали её отовсюду: эксплуатировали батраков (сельских пролетариев и беднейшую часть середняков), сдавали в аренду часть рабочего скота и сельхозинвентаря, занимались ростовщичеством.
Советское государство уже самой политикой развития кооперации, предоставления ссуд, кредитов, сельхозтехники, разнообразной помощи бедняцким и середняцким хозяйствам ущемляло экономические интересы кулаков.
Поэтому борьба между государством и кулаком в те годы не была выдумкой советских пропагандистов, а являлась следствием объективных социально-экономических процессов в русской деревне — в деревне бедной, населённой ожесточёнными малограмотными людьми, привыкшими за годы мировой и Гражданской войн к смертям и убийствам. Отсюда та жестокость нравов, которая выплеснулась в ходе ускоренной коллективизации.
В 1920-е годы Советская Россия, на которую наиболее развитые страны взирали с подозрением, а многие и с вполне агрессивными намерениями, оставалась страной с отсталым сельским хозяйством, слабой промышленностью и армией без современной техники.
|
|
|
Можно только с ужасом предполагать, что могло случиться с нашей родиной в 40-е годы XX века, сохранись всё на прежнем уровне. Преодолеть отсталость и слабость было невозможно без настоящей промышленной революции — той самой индустриализации.
Близость новой мировой войны для всех была очевидна, и у страны просто не было десятков лет на поступательное развитие — индустриализацию необходимо было проводить в самые сжатые сроки. Большевики это прекрасно понимали, ведь от этого зависело сохранение их власти, а в тех условиях — и жизни. Особенность исторического момента заключалась в том, что сохранение большевистской власти было немыслимо без сохранения и укрепления страны.
С началом индустриализации государству нужен был постоянный, прогнозируемый приток хлеба в города и на стройки. Кроме этого, государство вынашивало планы реконструкции сельского хозяйства, перевода его на современную технику с целью увеличения производительности труда и высвобождения рабочей силы, необходимой на стройках и предприятиях.
Важным было и то, что зерно тогда являлось стратегическим продуктом, главнейшим экспортным ресурсом для получения валютной выручки, необходимой для покупки промышленного оборудования и технологий. Других сопоставимых с зерном экспортных товаров тогда ещё просто не было — той же нефти не хватало даже для внутреннего потребления. Поэтому хлеб для СССР был во всех смыслах «всему голова».
Но в 1927 году, когда было принято решение о начале масштабной индустриализации, страна столкнулась с «хлебной стачкой». Крупные частные поставщики зерна, ожидая роста цен в связи с прогнозами неурожая в ряде регионов страны, просто «придерживали» хлеб и не продавали его заготовителям по прежним ценам.
В итоге, несмотря на то что урожай снизился совсем незначительно, к концу года возникли перебои в обеспечении промышленных центров продовольствием. Рост цен в кооперативных и частных лавках привёл к недовольству в рабочей, городской среде. Вынужденно было введено нормированное распределение товаров первой необходимости, что ещё больше озлобило население.
|
|
|
Казалось, короткой умиротворённости нэпом пришёл конец. Призрак большого антибольшевистского восстания снова начал бродить по России.
Обострение внутренней ситуации произошло на фоне резкого ухудшения внешнеполитической обстановки — так называемой «военной тревоги» 1927 года. Мощнейшая на тот момент сверхдержава мира, Британская империя, официально разорвала дипломатические отношения с СССР.
На грани разрыва оказались отношения и со второй по мощи державой — Францией, главной победительницей в Первой мировой войне. На западной границе враждебно настроены были все соседние государства — Финляндия, республики Прибалтики, Польша и Румыния. С востока нависала ещё одна опасность — отнюдь не миролюбивая Японская империя, совсем недавно участвовавшая в оккупации Приморья.
Вооружённые силы СССР из-за бедности государства были в 1920-е годы резко сокращены, и на всей огромной территории страны насчитывалось всего 600 тысяч «штыков» и «шашек» при минимуме современной военной техники.
К тому же не стоит забывать, что к концу 1920-х годов многочисленные враги советской власти — от эсеров до монархистов, от атаманов бывших повстанцев до офицеров белых армий — ещё представляют собой многочисленные, порой организованные (особенно «за кордоном») и весьма активные силы.
Они всё ещё нацелены на борьбу за власть, готовы немедленно включиться в неё при любых изменениях внутренней или внешней обстановки в стране. И борьба эта будет не на жизнь, а на смерть.
Именно кризис 1927 года, когда внутренние проблемы усугубились внешними, поставил вопрос об ускоренной индустриализации, невозможной без столь же форсированной сплошной коллективизации сельского хозяйства.
Для начала советской властью была введена контрактация посевов —скупка будущего урожая по заранее оговоренной цене с предоплатой, а также с выдачей семян, удобрений, поставками сельхозинвентаря в кредит.
|
|
|
Расчёт мог производиться как деньгами, так и промышленными товарами. Процесс шёл быстро, к 1931—1932 годам контрактацией было охвачено более 70 процентов посевов.
Судя по документам и выступлениям, А. А. Жданов плотно занимался в крае этими вопросами. Термин «контрактация» постоянно присутствует в его выступлениях и публикациях.
«Мы должны использовать оставшиеся недели до сева для того, чтобы закончить всю хозяйственную подготовительную работу: сортирование семян, ремонт машин и орудий, контрактация, составление рабочих планов, организация труда, — говорит он на пленуме Нижегородского крайкома и краевой контрольной комиссии ВКП(б) в апреле 1930 года. — …
В дальнейшей подготовке к коллективизации мы должны особенно учитывать своеобразие наших национальных районов, где, очевидно, вопросы, связанные с производственным кооперированием, с контрактацией, наряду с работой среди бедноты и батрачества, с мерами ограничения и вытеснения кулака будут иметь особое значение, большее чем в других районах…
Мы должны сейчас особенно серьёзно подумать относительно контрактации молочных и животноводческих продуктов… Мы должны установить твёрдую дисциплину в контрактации. Установить такой порядок, что если контрактант получил государственную помощь, то он должен в срок сдать мясо, масло и прочее»{143}.
Контрактация дала более прогнозируемый приток хлеба. Частные перекупщики и кулаки уже не могли скупать всё товарное зерно у крестьян, устранение цепочки «коммерческих посредников» также позволяло снизить стоимость продукта для конечного потребителя.
Контрактация развивалась параллельно с процессом создания классических колхозов, начавшимся в 1929—1930 годах. Замысел выглядел блестяще — создать техническую основу сельского хозяйства, сделать основным инструментом сельского труда тракторы и прочую передовую сельхозтехнику, которую ранее не могли позволить себе купить или арендовать 95 процентов крестьян.
Однако на начало 1930-х годов техники не хватало, заводы по производству сельхозмашин только создавались. Кроме того, одновременно с индустриализацией и коллективизацией началось и масштабное перевооружение армии.
Поэтому на деле коллективизация вылилась в принудительное образование колхозов на основе изъятого у крестьян имущества — лошадей, скота, инвентаря. Сказывались «революционное нетерпение», отсутствие опыта столь грандиозных преобразований и всеобщая склонность к лёгкому принятию насильственных решений.
|
|
|
В то же время распространённое в обличительной публицистике представление о коллективизации как об «уничтожении крестьянства» столь же далеко от реальности, сколь далеки от неё и радужные представления многих публицистов о «благоденствии» доколхозной деревни или о бравом «фермере», который сам всех мог накормить до отвала при помощи «невидимой руки рынка».
Начало 1930-х годов действительно стало временем массовой человеческой трагедии на селе, неизбежной при столь масштабных и быстрых социальных изменениях. В советский период освещали лишь часть этой трагедии, связанной с кулацким террором. В постсоветский — об этом напрочь забыли и стали всячески раздувать горе жертв раскулачивания. В реальности было и одно, и другое.
Но была ещё одна сторона: наиболее массовая часть деревенского населения, которая с трудностями и лишениями пережила начальный, самый тяжёлый период коллективизации, уже через несколько лет, к концу 1930-х годов, получила первые реальные плоды тех реформ. В колхозы массово пошла техника, изменился сам уровень сельской жизни — коллективизация повлекла не только быстрое техническое развитие, но и другие социальные перемены, например, создание на селе развитой для тех лет системы образования и иной инфраструктуры современной жизни.
С 1935 по 1936 год колхозы стали повсеместно строить клубы, школы, детсады. Значительную часть многомиллионного студенчества новых вузов страны в 1930-е годы также составили дети крестьян и вчерашние крестьяне — без коллективизации им пришлось бы остаться на селе, заменяя своими руками, плугом, а то и сохой недоступные единоличникам тракторы.
Все эти грандиозные по масштабам и содержанию социально-экономические изменения, индустриализация и коллективизация, были спрессованы в одно короткое десятилетие!
Процесс коллективизации прошёл в Нижегородском крае куда менее болезненно, чем в иных регионах страны. Сложно однозначно оценить причины такого относительного благополучия.
Невозможно свести всё только к одному, пусть и толковому руководителю, равно как нельзя сбрасывать со счетов компетенцию и способности первого лица. Как бы то ни было, но в крае не было ни заметного голода, ни крупных протестных выступлений, характерных для иных районов СССР.
Сам Жданов в своей публичной риторике тех лет «колебался вместе с генеральной линией партии» — его многочисленные речи, доклады, статьи на крестьянскую тему насыщены напоминаниями о классовой борьбе в деревне, призывами к бдительности, искоренению классового врага и «кулацких настроений».
Не избежал он и принятия «повышенных обязательств» по темпам коллективизации выше, «чем наметили по пятилетке всего Союза».
Переход к коллективизации осуществлялся на фоне вооружённого конфликта на КВЖД и разразившегося мирового экономического кризиса, что снова вызывало у партийного руководства серьёзные опасения по поводу возможности новой военной интервенции против СССР.
Отдельные позитивные примеры коллективного хозяйствования, а также успехи в развитии потребительской и сельскохозяйственной кооперации породили завышенные ожидания, неадекватные оценки складывавшейся ситуации — возобладало мнение о возможности быстрой и сплошной коллективизации.
7 ноября 1929 года в газете «Правда» была опубликована статья Сталина «Год великого перелома», в которой текущий год был объявлен годом «коренного перелома в развитии нашего земледелия». Уже в декабре Нижегородский крайком ВКП(б) принял постановление о проведении сплошной коллективизации края за три года. Е
сли к осени 1929 года нижегородские колхозы объединяли лишь 3, 6 процента крестьянских хозяйств, то в декабре — 6 процентов, а к марту 1930-го коллективизировали 48 процентов дворов.
Естественно, такой взрывной темп, помноженный на бедность, ожесточённость и неграмотность общества, породил массу проблем, создав напряжённую обстановку на селе. На заседании бюро крайкома Андрей Жданов даже высказал опасение относительно возможности повстанческих выступлений в крае.
Жданов, имевший к тому времени уже десятилетний опыт управления, неплохо знал жизнь крестьян и проблемы сельского хозяйства. Несомненно, он был убеждённым сторонником коллективизации, готовым проводить её не только агитацией, но и прямым государственным насилием.
С другой стороны, он видел те многочисленные ошибки, просчёты и преступления, которые порождала форсированная сплошная коллективизация. Уже 30 января 1930 года последовала директива Нижегородского крайкома: «Всяким принуждениям по вовлечению в колхозы должна быть объявлена борьба»{144}.
Когда 2 марта 1930 года в советской печати было опубликовано письмо Сталина «Головокружение от успехов», в котором руководитель партии отметил многочисленные «перегибы» при проведении коллективизации, Жданов развернул в крае кампанию по изобличению и устранению таких «перегибов и извращений».
«В то время, как у нас шёл рост колхозного движения, к этому действительно массовому росту (а мы имели несомненно большой массовый рост) примешалась нездоровая игра в коллективизацию, — говорил Жданов в апреле 1930 года на пленуме крайкома.
— Нужно сказать, что чем дальше, тем быстрее росли наши колхозы количественно, тем больше становились ножницы между качественной стороной движения и количественной»{145}.
Показательно, что наиболее сложная обстановка в период коллективизации в Нижегородском крае сложилась на территориях, включённых в его состав только в 1929 году — в Вятском округе, Вотской автономной области (ныне Удмуртия) и Чувашской республике.
«Старые» районы Нижегородчины жили побогаче, здесь была в высокой степени развита кооперация, ставшая основой коллективизации, — в некоторых уездах до 70 процентов крестьян входили в различные кооперативы. Куда лучше обстояло дело с кадрами, подбором которых на протяжении ряда лет упорно занимался А. А. Жданов.
В 1928 году здесь работали уже почти две сотни колхозов. Присоединённые районы были менее развитыми. Коллективизация в этих местах проводилась пришлыми людьми, с большими издержками и перегибами.
Разницу в подходах демонстрируют две такие истории. В Кезском районе Удмуртии нижегородский рабочий Шаудин записывал в колхозы следующим образом: «Пришёл на собрание, вынул из кармана наган, положил на стол, затем чистый лист бумаги и обратился к собранию крестьян с речью:
— Товарищи-крестьяне. Вот вам две дороги: одна к социализму — путь к нему через колхоз, а вот дорога к капитализму — это кто не хочет идти в колхоз. Поняли…
В жутком молчании остались собравшиеся.
— Ставлю на голосование: кто в колхоз — поднимите руки. Подняли все»{146}.
Председатель будущего колхоза-миллионера «Алга» Мустафа Саберов в татарских сёлах Сергачского района Нижегородчины записывал колеблющихся крестьян в колхоз более «изысканным» способом — заранее договаривался с телефонистами и разыгрывал перед крестьянами свой «звонок Сталину в Кремль»:
«Товарищ Сталин, здравствуйте! Мустафа Саберов говорит… Что делаем, товарищ Сталин? Колхоз, бить, создаём. Нейдут, товарищ Сталин, никак нейдут. Что Вы сказали? Стрелять их маленько надо? Да, понял, товарищ Сталин, понял. Передам им, передам…»{147}
Ошарашенные селяне после такого действа на запись в колхоз становились в очередь… Хитрый председатель не только создал процветающий колхоз, но и сохранил в селе действующую мечеть. Через несколько лет с богатой выручки от колхозного урожая он подарит самолёт По-2 знаменитому советскому лётчику-испытателю Валерию Чкалову, тоже уроженцу Нижегородского края.
Кстати, заметим, что появившийся в 1930-е годы в СССР настоящий культ лётчиков будет во многом плодом именно ждановского «пиара». Но об этом — чуть позже.
Власть Нижегородского края не забывала и иные методы вовлечения крестьян в колхозы — здесь и кредиты, и другие меры экономической и иной поддержки. Неслучайно в том же 1930 году в крае повсеместно создаются районные газеты, предназначенные прежде всего для сельского населения и сельской молодёжи — талантливый и опытный пропагандист Жданов прекрасно понимал их значение.
Кстати, отметим и призыв Жданова на пленуме крайкома в апреле 1930 года: «…Мы должны будем исправить ошибки в отношении церквей, в отношении закрытия рынков… Целый ряд ошибок не исправлен и с неправильным раскулачиванием, с закрытием церквей, с неправильным лишением избирательных прав»{148}.
Эти настойчивые призывы не трогать сельские церкви озвучиваются Ждановым той же весной 1930 года, когда в центре Нижнего Новгорода при реконструкции города сносят старинные храмы.
Здесь видны чёткая деловитость и целесообразность — на селе ещё сильны религиозные настроения, а в городе большинство населения в те годы, мягко говоря, не жалует церковь, всё ещё очень хорошо помня тот навязший в зубах вчерашний официоз «казённой» религии.
Форсированная коллективизация сопровождается раскулачиванием, конфискацией имущества и высылкой семей кулаков. Процесс этот также шёл с многочисленными «перегибами», когда в кулаки записывали и середняков, и просто личных врагов… Но если взглянуть на конкретные цифры или населённые пункты, то ситуация совсем не покажется апокалипсисом.
Так, по Варнавинскому району Нижегородского края с 1929 по 1931 год было выселено 68 хозяйств, в которых проживало около 340 человек — при населении района 31 345 жителей и общем числе хозяйств 4863. То есть был раскулачен и выселен каждый сотый.
Добавим, что в 1929 году среди населения этого района было 30 процентов неграмотных и 14 процентов малограмотных.
В Арзамасском районе за тот же период раскулачено 451 хозяйство (около четырёх тысяч человек) при численности сельского населения в районе свыше 300 тысяч.
А вот что пишут краеведы села Курлаково Большемурашкинского района Нижегородчины: «Колхоз в Курлакове образовался в 1930 году и был назван " Красный кооператор". Сильно зажиточных хозяйств в Курлакове не было, поэтому коллективизация проходила спокойно, без раскулачивания и высылки людей… По словам очевидцев, при образовании колхозов много было неразберихи…»{149}
Кстати, за годы управления Ждановым Нижегородским краем коллективизация не стала сплошной — в 1932 году коллективизирована всего половина крестьянских хозяйств и даже в 1936 году пятая часть крестьян в крае оставалась единоличниками. Это свидетельствует о том, что борьба с «нездоровой игрой в коллективизацию» велась руководством края не только на словах.
Конечно, период коллективизации породил великое множество человеческих трагедий, оставил немало сломанных судеб и загубленных жизней. Но необходимо признать, что такое прямое насилие коснулось лишь крайне небольшой части крестьянского населения. Да и среди «раскулаченных» отнюдь не все были невинными жертвами произвола.
Отметим, что наш герой был убеждён в абсолютной правоте, необходимости и справедливости своего дела. А волновали его прежде всего многочисленные ошибки и проблемы, неизбежные на избранном пути экономического развития. И здесь Жданов предстаёт человеком, знающим предмет, владеющим деталями и нюансами. «Вот, например, Лопатинский колхоз Арзамасского округа, — выступает он на крайкоме. — Там часть середняков-лошадников вышла и семь лошадей осталось на 325 едоков. Мы имели колхозы, в которых одна лошадь оставалась на 135 едоков…
Мы должны помочь кредитом на тягловую силу, особенно тем колхозам, из которых значительное количество лошадников вышло. Бюро краевого комитета в этом отношении уже приняло ряд мер, правда, недостаточных по нашей бедности…»{150}
Здесь необходимо затронуть и такую грань способностей Жданова, как умение работать с информацией — качество, необходимое всем управленцам. Как справедливо замечают В. А. Кутузов и В. И. Демидов, «существует достаточно фактов для утверждения: Жданов понимал значение в деятельности руководителя конкретной деловой информации, любил — можно и так сказать — и умел с ней работать.
Это прослеживается ещё от юношеской попытки " статистических исследований" в Тверских уездах (1916 года), проходит через его бурную деятельность по упорядочению аграрных отношений в шадринских деревнях (неудачную, конечно), через плановую комиссию Тверского губисполкома и организованную — уже на новом месте — " кампанию по проведению широких крестьянских конференций" со " специальной секретной отчётностью по учёту настроений в деревне" …»{151}.
Ситуацию в деревне Жданов знал не только в самых общих чертах. Немало усилий он прилагал для сбора и анализа точной информации о реальном состоянии села тех лет.
Так или иначе, главные цели коллективизации были достигнуты.
С начала 1930-х годов в Нижегородском крае наблюдается рост сельскохозяйственного производства. В 1933 году распахали 90 тысяч гектаров целины, впечатляюще выросли поставки хлеба — 132 тысячи тонн в 1930 году и 700 тысяч тонн в 1933-м.
Край стал претендовать на лидерство в стране по производству льна и иных технических культур, стабильно осуществлялись экспортные поставки масла, пушнины, кожсырья.
Сам Жданов приводил следующую статистику: если в 1932 году «вес» одного трудодня в колхозах Нижегородского (Горьковского) края составлял 3, 012 килограмма, то к 1934 году он «потянул» на 9, 584 килограмма, а в передовых хозяйствах достиг 17 килограммов зерновых и бобовых…{152}
Интересно посмотреть, как отзывались о Жданове и руководимым им крае со стороны —высшее руководство страны, центральная пресса тех лет.
В материалах съездов и конференций, пленумов ЦК какой-либо существенной критики в адрес лично Жданова не просматривается. Нижегородский край уверенно занимал место среди лидеров индустриализации и не досаждал Центру большими проблемами — ни громкими политическими процессами, ни «разборками» в местном руководстве, ни голодом или волнениями.
Однако для того времени была характерна атмосфера критического отношения к кадрам, когда выискивались малейшие ошибки и недочёты.
Даже внешне благополучное положение при отсутствии ускоренного движения вперёд считалось недопустимым, а объективные ошибки сурово осуждались.
Такой подход вполне сознательно навязывала центральная пресса, которая служила не только рупором, но была кнутом и пряником в руках высших руководителей страны. Сталин говорил в 1931 году: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»{153}. И кнут хлестал по всем, нещадно ускоряя темпы этого бега.
Авторитет центральной прессы, прежде всего партийной «Правды», был очень высок. Её корреспонденты были для местного начальства пострашнее прокуроров, игнорировать публикации не мог себе позволить ни один крупный руководитель.
18 сентября 1930 года в «Правде» появляется заметка с критикой «примиренчества» на заводе «Красное Сормово». Уже через три дня по данному вопросу Жданов направляет секретарю ЦК ВКП(б) В. М. Молотову, ближайшему тогда соратнику Сталина, развёрнутое подробное письмо. Деловой тон этого документа сочетается с явной эмоциональностью.
Письмо начинается с изложения Ждановым ситуации в Сормове, где крайкомом недавно была проведена смена партийного руководства, так как прежнее не справлялось с темпами индустриализации. «Мы можем теперь, опираясь на опыт Сормова, — пишет Жданов, — громить всякие ссылки на плохого рабочего, на объективные условия и т. п.
В самом деле: до смены руководства вагонный цех завода выпускал два большегрузных вагона в день, а сейчас выпускает 8, т. е. в четыре раза больше прежнего, и при таких темпах полностью ликвидирует прорыв по вагоностроению.
Паровозный цех добился выпуска одного паровоза в день при годовой программе в 100 шт. Этот цех кончает полностью программу 25 сентября и выпускает несколько паровозов в счёт программы будущего года. То же по котлам. То же по двигателям. А ещё месяц тому назад оппортунисты заявляли, что всего этого никак не выполнить…
В условиях того бешеного боя, который мы развернули на Сормове, нелепой и странной кажется заметка в " Правде" от 18 сентября под заголовком " Немедленно расследовать" и под лозунгом " Примиренцам нет места в руководстве". Смысл этой заметки заключается в том, чтобы опорочить новое руководство Сормова… Подобного рода удары по краевому руководству и намёки на наличие в нём примиренческих элементов делаются за последнее время в " Правде" не первый раз.
Мы хотим полной ясности в этом деле и хотим, чтобы ЦК в Вашем лице знал, что кое-кто в " Правде", очевидно, не прочь припаять оппортунизм или по меньшей мере примиренчество Нижегородскому Крайкому…
Мы памятуем, тов. Молотов, Ваши и ЦК прошлогодние указания, что, когда тебя критикуют и если ты считаешь себя несправедливо критикуемым, то нельзя быть Дон Кихотом Ламанчским, непротивленцем и т. п.
В данном случае в связи с последней заметкой, по нашему мнению, неслучайной, мы должны поставить Вас в известность, что считаем заметку неправильной, политически вредной…»{154}
Далее письмо с эмоциональной лирикой о донкихотстве вновь превращается в строгий, почти бухгалтерский документ, где Жданов в целом ряде пронумерованных пунктов по-деловому излагает историю «товарища Страусова» — именно этого инструктора Нижегородского крайкома, направленного Ждановым на работу в Сормово, грозная партийная газета публично обвинила в «примиренчестве».
В конце Жданов пишет, что «эти щипки и уколы вызывают в нас ряд недоуменных вопросов. Или мы переродились в оппортунистов и примиренцев, и тогда дело не в страусовых, а в Ждановых…»{155}.
Похоже, такие жалобы и объяснения Жданова на самом верху воспринимали благосклонно — там он был на хорошем счету. Но профилактический «кнут» не убирали. В январе 1931 года в «Правде» вновь появится статья, косвенно обвинившая Нижегородский крайком в «потакании троцкистам», и нашему герою придётся обращаться уже к секретарю ЦК Л. М. Кагановичу. Впрочем, такими методами партийная пресса подхлёстывала тогда всех, а край, руководимый Ждановым, никогда не был исключением для критики.
Глава 9.
|
|
|
