2 Белое Движение в Европе как прародители и пособники германского нацизма. 1 страница

2 Белое Движение в Европе как прародители и пособники германского нацизма.

Я лично Как Русский Монархист хочу сразу же в резкой форме окончательно и бесповоротно отмежеваться от Фашистских идей   И. А. Ильина и соблазненной его идеей белой эмиграцией за рубежом я позже покажу разницу доктрин Фашизма Ильина с одной стороны И русской монархии как прямой противоположности фашизма.

Однако мы не можем игнорировать фашистскую доктрину ильна хотя бы по той простой причине что его идея поставила под ружье фашизма в годы Второй Мировой войны а потом и Великой отечественной войны минимум сорок тысяч офицеров (Весь РОВС был с фашистами).

И. А. Ильин.

 

О РУССКОМ ФАШИЗМЕ

 

В мире разверзлась бездна безбожия, бесчестия и свирепой жадности.

 Современное человечество отзывается на это возрождением рыцарственного начала.

 

Могло ли быть иначе? В какую низину запуганности и рабства оно должно было скатиться для того, чтобы не вступить на этот путь? В какую религиозную и нравственную фальшь оно должно было выродить дух христианского учения для того, чтобы отозваться на восстание дьявольского начала — не твердым намерением «заградить уста невежеству безумных людей»

 (I Петра гл. I, стих 15), а умиленным непротивлением?

 

 И разве мы не захлебнулись бы тогда от презрения к самим себе и к человеческому естеству в нас?

 

Можно представить себе, что к этому возрождению рыцарственного начала люди будут относиться двояко: с сочувствием и с осуждением.

 

Но надо признать, что принципиальное осуждение его, какими бы словами оно ни прикрывалось, — обличает позицию осуждающего: ибо тот, кто против рыцарственной борьбы с давилом, тот за Диавола.

 

 Он, может быть, сам не понял еще, что именно он делает и из каких душевных источников родится его осуждение.

 

 Но ведь зараза большевизма действует не только соблазняюще и увлекающе а еще расслабляюще и обессиливающе, и тот, кто извлекает из своей души навстречу этой стихии фальшивые слова фальшивого умиления, тот уже находится в орбите её влияния и власти… —

 

Это не означает, конечно, что в этом рыцарственном движении невозможны ошибки; что в нем не могут зарождаться опасные оттенки и уклоны, что оно свободно от всяких заблуждений и не подлежит критике.

 

 Напротив, мы должны все время бодрствовать, проверять себя и очищаться.

 Нам безусловно необходима зоркая и честная самокритика; но не обессиливающая, а ободряющая; не разрушительное глодание, а творческая ревизия.

 Мы должны учиться и чиститься на ходу.

 

Мы должны, не прерывая нашего служения и не прекращая нашей борьбы, осмысливать нашу природу, формулировать наши принципы, закреплять наши грани и неустанно ковать и совершенствовать нашу организацию.

 

 Впереди у нас труднейшие и ответственейшие задачи; а слово наше не может не должно и не смеет расходиться с делом.

 

Тот не с нами, кто обижается на слова честной и творческой критики.

 

 Перед лицом России и её трагедии мы повинны друг другу правдою, возражением, а если нужно, то и критикой.

 

 Мы уже достаточно ценим друг друга и достаточно верим друг другу для того, чтобы не только утвердить за собою это право, но и для того, чтобы превратить его во взаимную повинность.

 

Именно таков духовный смысл тех сомнений и опасений, которые я имею здесь высказать по вопросу о русском фашизме; —

 

За последние десять лет рыцарственное движение, которое во всем его мировом объеме; следует обозначить, как белое движение, завязывается, крепнет и развертывается в самых различных странах и под различными наименованиями.

 

 Впервые оно началось у нас в России (в конце 1917 года), где оно по необходимости сразу получило военную организацию и вылилось в форму междоусобной войны.

 

 Вслед затем оно зародилось в Германии, в Венгрии и в  тысяча девятьсот девятнадцатом году — в Италии; здесь оно после трехлетней организационной подготовки и нескольких героических столкновений, овладело государственным аппаратом и создало так называемый «фашистский» режим.

 

Этот политический успех заставил наших современников говорить и думать о фашистском «методе» (т. е. о верном способе) борьбы с большевицкой заразой, и вызвал организационные подражания в других странах (Франция, Англия, Чехословакия).

 

И, как это нередко бывает в человеческой деятельности, случилось то, что одна из форм белого движения (именно национально - итальянская), имевшая на месте серьезный успех, заслонила собою другие драгоценные и необходимые формы и дала свое имя всему движению в целом.

 

Я хочу этим оказать, что белое движение в целом — гораздо шире фашизма и по существу своему глубже фашизма.

 

 Или, если угодно: белое движение есть родовое понятие, а фашизм есть видовое понятие; и поэтому мы не должны впадать в ту распространенную ошибку, при которой человек упускает из-за частного, единичного видоизменения — общую, родовую и глубокую сущность.

 

Эта ошибка ведет к тому, что люди утрачивают духовный смысл явления, не видят его исторической перспективы, упускают из вида другие, новые, творческие возможности и начинают подражать ослепившему их явлению, воспроизводя его, как своего рода спасительное средство.

 

Белое движение шире фашизма потому, что оно может возникать и исторически возникало по совершенно другим поводам и протекало в совершенно иных формах чем фашизм.

 

 Оно глубже фашизма потому, что именно в фашизме совсем не проявляется или недостаточно действует глубочайший, религиозный мотив движения. —

 

Всюду, где в общественной и государственной жизни люди объединяются на началах добровольного служения, качественного отбора, бескорыстия, чести, долга, дисциплины и верности и, движимые патриотизмом, начинают на этих началах служить родине — мы имеем основание говорить о наличности белого движения.

 

 Такое движение может быть вызвано не только войной или революцией, но и другими опасностями — голодом, эпидемией или наводнением.

 

 Оно может возникнуть и без всякой особой «опасности», например, в виде движения за национальную духовную культуру, за национальное воспитание, за отмену рабства, или за облагороженіе национальной политики.

 

Отсюда уже ясно, что белое движение может и не иметь военного характера (как было у нас), и совсем не связано непременно с захватом власти или с отвержением парламентаризма (как было в Италии); напротив, оно может иметь чисто штатскую и совершенно законную форму, и может быть целиком направлено на поддержание и укрепление существующей власти и наличной формы правления.

 

Так, русское белое движение возникло слишком поздно и должно было принять гражданскую войну, начатую большевиками; но итальянское белое движение сложилось своевременно и могло избавить свою страну от гражданской войны.

 

 Однако, белым итальянцам (фашистам) пришлось все же решиться на восстание и только благодаря исключительному такту Муссолини и Его Величества Короля это восстание не превратилось в революцию, а стало высочайше узаконенным переворотом; напротив, белые англичане, во время угольной забастовки тысяча девятьсот двадцать шестого года, не начинали восстания, но организованно поддерживали наличное парламентское, консервативное правительство.

 

Из этого вытекает, что белое движение совсем не ведет непременно ни к перевороту, ни к гражданской войне; оно может, например сложиться на мирных и законных путях, разлиться по всей стране, овладеть сердцем и волею всего, что есть честного в народе и положить начало новому национальному воспитанию, новой творческой эпохе в жизни страны.

 

Нет единой формы белого движения, пригодной для всех времен и у всех народов.

 

 Каждой стране нужно свое.

 

 Каждая эпоха предписывает другие формы.

 

 Нидерландское белое движение, руководимое Вильгельмом Молчаливым, имело иные задачи, чем белое движение Минина и Пожарскаго.

 

 Белые германцы в эпоху Фатера Яна и Фихте Старшего не могли становиться на путь современных фашистов.

 

 Белые итальянцы наших дней погубили бы Италию, если бы они, заняв северную половину страны, начали гражданскую войну с южной половиной.

 

 Как и вся политическая жизнь, белое движение есть творчество, применяющееся к реальным задачам и реальным возможностям страны и эпохи.

 

И то, что спасительно в одном случае может оказаться вредным в другом.

 

 

 Здесь невозможно и не нужно слепое подражание: и в то же время необходимо зоркое и внимательное изучение тех условий и тех приёмов, которые создавали и создали удачу в другие эпохи и у других народов.

 

Еще одно.

 

 Если белое движение совсем не есть непременно фашизм, то с другой стороны возможно, что появятся такие новые «фашизмы», в которых не будет ничего белого.

 

 Сорганизоваться и сделать политический переворот совсем еще не значит создать белое движение, хотя бы при этом слово «фашизм» было написало на всех перекрестках.

 

 Такие перевороты, которыми изобилует история императорского Рима, бывали обычно своекорыстными затеями легионов и полководцев; и белого в них не было ничего.

 

 Таковы же военные перевороты в современной Греции; и мало кто согласится признать «белым» — движение Гайды в Чехословакии. Здесь мало сказать, что такие-то переворотчики тянут «направо» и стоят «за порядок»; Сулла в Риме стоял «за порядок» и тянул «направо», но о белизне его можно говорить только по недоразумению.

 

И именно с этой точки зрения было бы очень рискованно поставить наряду с героическим и действительно белым адмиралом Хорти — проблематические или прямо порочные фигуры, там и сям поднимающащиеся над уровнем в других странах. —

 

Именно такое понимание вскрывает первую опасность, с которой нам следует постоянно считаться.

 

 Эта опасность состоит в том, что у нас может возникнуть не белый «фашизм».

 

 По внешней видимости все будет обстоять, как «полагается»; «дисциплинированная» организация, «патриотическая» слова, отстаивание порядка, тяга направо, волевой активизм…

 

А на самом деле возникнет лишь новый раскол и новая политическая партия, столь же партийная , как и другие, но только с агрессивными замашками, с намерением непременно устроить переворот в свою пользу, с готовностью начать гражданскую войну против других небольшевицких партий и делить ее вплоть до своей партийной победы.

 По-видимому, это будет «фашизм»; но белого в нем не будет ничего.

 

 Может быть это будет «розовый», «желтый» или «черный» фашизм, т. е. партийное дело ради партийных целей, прикрытых патриотической словесностью.

 

 А может быть и так, что таких «фашизмов» возникнет одновременно несколько: каждая партия после падения большевиков будет готовить переворот в свою пользу и вооружаться… пока не начнется общая гражданская война.

 

 Тогда (это можно сказать с уверенностью) найдутся враждебные России организации, которые начнут поддерживать эту гражданскую воину периодическими субсидиями, подогревая и затягивая ее, и превращая Россию в современный Китай…

 

Эта опасная перспектива становится особенно вероятною, если принять во внимание:

 1) наш русский равнинный характер, всегда склонный к несогласию, к раздору, разделению и упрямой неуступчивости;

 2) революционное время, развязавшее в душах честолюбие, склонность к авантюризму и ко всевозможным политическим «комбинациям» (почти всегда с негодными средствами);

 

 3) огромные размеры нашей страны в обычное время, а ныне— нашу зарубежную разбросанность по всему миру, которая делает организационно невозможным единство «фашистского» союза и требует (для активной борьбы) множества параллельных возглавлений.

 

Пока большевицкая власть правит Россией — может быть и окажется возможным добиться того, чтобы политические разногласия были как-нибудь отодвинуты на второй план.

 

 Но надо заранее предвидеть, что русский «фашизм» из каждой страны распространения, в которой он складывается и растет — вынесет свои характерные уклоны, свою партийную закваску и даже свои «ориентационные» симпатии, которые в дальнейшем выступят на первый план с русскою неуступчивою страстностью, с после революционною притязательностью и с настоящею фашистскою агрессивностью.

 

А между тем, если что-нибудь может погубить Россию, то это именно новая гражданская война между противо -большевицкими силами.

 

 

 За революцию Россия потеряла очень много, слишком много для того, чтобы потерять еще что-нибудь безнаказанно.

 

 И мы, оставаясь за рубежом, обязаны постоянно об этом помнить, и все время проверять свои замыслы и свои пути в предвидении их будущих неизбежных последствий. —

 

За последние годы мне пришлось не раз быть в Италии, видеть фашизм в реальной жизни, беседовать съ фашистами и с анти-фашистами, многое понять, проверить и продумать.

 

 И естественно, что я все время ставил перед собою вопрос:

 

 почему в Италии удалось то, что у нас не удалось?

 

Помимо чисто стратегических причин (второстепенность итальянского фронта, его малые размеры, его горный характер, позднее вступление в войну, возможность подвоза амуниции морем и т. д. ), на которых я не могу останавливаться, были еще политические и духовные узловая, которых нам нельзя упускать из вида.

 

Среди них отмечаю: отсутствие сколько-нибудь серьёзного революционного движения перед войною; чувство «победы», с которым Италия закончила войну; сравнительно очень небольшие размеры страны, облегчающие всякую политическую организацию; своевременное (превентивное) основание белого движения со стороны Муссолини; единство движения и единственность вождя; и многовековую культуру правосознания в народе.

 

 Все эти условия несказанно облегчили борьбу итальянского фашизма.

 

 Но именно отсутствие всех этих условий несказанно затрудняет дело русского фашизма и затуманивает его перспективы. —

 

Дело в том, что фашизм есть спасительный эксцесс патриотического произвола.

 

 И в этом сразу заложено — и его обоснование, и его опасности.

 

Когда государству грозить гибель, особенно от морального и политического разложения массы; и когда наличная государственная власть оказывается безвольною, или бездарною, или съ своей стороны дезорганизованною и деморализованною — то спасение состоит именно в том, чтобы патриотическое меньшинство в стране белое по духу и волевое по характеру, сорганизовалось, взяло власть в свои руки и осуществило бы все то, что необходимо для отрезвления массы и для спасения родины.

 

Горе тому народу, который в критический момент окажется неспособным к выполнению этого священного, почётного и в высшей степени ответственного, патриотического долга!..

 

Но этот спасительный акт остается все же актом произвола.

 

 А судьба всякого произвола состоит именно в том, что он, одним своим появлением как бы взывает к новым актам ответного произвола: он развязывает в стране склонность к политическим посягательствам; он сам рискует оказаться первым актом гражданской войны.

 

 И для того, чтобы это не состоялось, необходимо

 

 1) чтобы движение было единым и единственным в стране

 

 2) чтобы в народе имелось могучее и зрелое правосознание , с которым движение должно быть тесно связано

 

 3) чтобы движение, как можно скорее само ввело себя в рамки законности и подавило всякие новые попытки переворота;

 

 4) чтобы оно оправдало свое посягательство реальною государственною продуктивностью — водворением настоящего правопорядка, хозяйственными, социальными и культурными реформами.

 

В настоящее время нам особенно важно учитывать первые два условия.

 

Русский фашизм зарождается не внутри страны, а в эмиграции.

 

Отсюда его разбросанность по всему миру, его неизбежная множественность, параллелизм и пестрота.

 

 Отсюда же основная трудность его развития, ибо фашизм куется и крепнет в непрестанной и напряженной борьбе, ведущейся в самой стране изо дня в день; эмиграция же, представляя из себя несомненную силу , — оторвана самым зарубежным существованием своимъ от точки для приложения этой силы.

 Наконец, отсюда же оторванность русского фашизма от русской народной толщи , с которою он не связан, к которой он только еще должен прорваться и из которой он ныне не может черпать живых и почвенных сил для своего пополнения и развёртывания.

 

 Однако откуда нибудь он должен же их все-таки брать… Повидимому он может их брать только из других, уже имеющихся в эмиграции белых и волевых организаций, то есть прежде всего и главным образом из Русскаго Обще-Воинскаго Союза…

 

Но здесь возникает целый ряд новых опасностей и затруднений. —

 

И Обще-Воинскій Союз, и фашистские ячейки суть организации белые, волевые и действенные.

 

 В чем же их отлииіе?

 

 Почему русскому патриотически-мыслящему, активно-настроенному и дисциплинированному военному — лучше стать членом фашистской ячейки, чем хранить верность своему военному кадру? Что нового дает ему звание фашиста? Право ли на активность? Но принадлежность к Обще-Воинскому Союзу никогда не погашала этого священного права активной борьбы за родину…

 

Напротив. Но что же дает тогда фашизм? Повидимому два дара: политическую программу и новое возглавленіе.

 

 Но это означает, что фашизм есть политическая партия (или, вернее, целый ряд зачаточных политических партий ) и что член Обще-Воинскаго Союза должен, вступая въ фашистскую ячейку, выйти, согласно Приказу 82, из этого союза, ибо членам его запрещено вхождение в политические партии.

 

Это запрещение установлено именно для того, чтобы оградить главную активную силу русской эмиграции, армию — от политического распада и разброда , чреватого в будущем гражданскою войною; чтобы удержать русский военный кадр в том глубоком лоне патриотического единения, куда политическая партийность не проникает, где нет места политическим претензиям, трениям и неизбежным интригам, где в белой идее родины сливаются все оттенки политических окрасок.

 

 Этим оберегается и растится то, что нужнее всего и важнее всего для России: патриотический дух и сверхкартинный военный кадр — залог национального единства, якорь спасения от гражданской войны.

 

 

Правильно ли, необходимо ли извлекать русских патриотов из этого духа и из этого кадра, и ставить их на распутье политических программ, политических споров и политических деленій?

 

 Не вернее ли, не спасительние ли создавать активные ячейки в пределах самого Обще-Воинскаго Союза? Увлекает ли умы модное слово «фашизм» и нетерпеливое желание ввести его у нас?

 

 Но не пора ли нам перестать предаваться этой торопливой подражательности?

 

Когда мы поймем, что вообще нет спасения в заимствованиях, — все равно, заимствуется демократизм или фашизм?

 

 Когда мы поймем, что в частности русское белое движение уже идет и должно и впредь идти путями самостоятельного творчества , и что наша белая организация — это наш Обще-Воинскій Союз, который надо только теснее сплачивать и беречь?

 

Или, быть может, это есть нетерпение — скорее перейти из вне политической атмосферы военного служения в политическое партизанство, с его многообразным и разнообразным возглавлением?

 

 Но, если желание подражать белым итальянцам так сильно, то надо прежде всего понять, что в Италии фашизм строился не снизу , не от партизанской ячейки, а сверху , от Муссолини и его ближайших, строго подчинявшихся ему сотрудников; что Италия спаслась именно своими небольшими размерами и бесспорной единственностью вождя, в котором соединились патриотическая идейность, замечательная политическая интуиция, властная воля, умение выбирать людей и чувство меры и такта; что именно это сделало итальянский фашизм не множеством бессильных водоворотов, а единым могучим приливом, который поднялся по единой воле и вновь улегся по её указу… —

 

Это было величавое историческое зрелище: — соединение инициативного произвола с огромной дисциплиной; патриотического восстания с поддержанным в стране правопорядком; это была армия, победившая одною своею мобилизацией и распущенная по домам без генерального сражения.

 

 Напрасно было бы думать, что это «легко повторить» или что это «все могут»…

 

 

Нет; за этим скрывается тысячелетнее правосознание , воспитанное римским правом и римскою церковью, — огромная дисциплина, обратно пропорциональная размерам страны …

 

Имеется ли это в России, в русском характере, в русской народной массе?

 

Может ли найтись в России, да еще после такой революции, правосознание, которое не допустит до возникновения множества разных «фашизмов»; которое наполнит акт патриотического произвола — политическою рыцарственностью, имущественной корректностью и дисциплиной, прямо пропорциональной размерам нашей страны; которое сумеет найти необходимые и верныя границы для своего произвола и не превратится в погромную партизанщину?

 

Или, еще короче: сумеет ли русский политический фашизм, ячейкам которого уже ныне тесно и душно в свободной форме Обще-Воинскаго Союза, сумеет ли он остаться белым?

 

 Тяготясь военной дисциплиной (Приказ 82), сумеет ли он создать равносильную ей полувоенную или штатскую дисциплину ?

 

 Не рискует ли он незаметно променять патриотизм на партийность, растерять свою белизну в чисто политической борьбе и выродить свое служение в искание личного успеха?

 

 А если возникнет не белый фашизм, то к чему приведет он в России— к воссоединению и возрождению, или к новой форме гражданской войны?

 

Белый дух есть не дух части, а дух целого ; он ищет не власти , как всякая политическая партия, а служения родине, как всякая верная армия … —

 

Таковы те сомнения, которые я считаю необходимым поставить перед умственным взором русского зарубежного патриота и фашиста, и те опасения, которые я хочу довести до сведения его белого сердца.

 

Не в необходимости борьбы я сомневаюсь; а в необходимости переходить к формам политической организации.

 

 Наша борьба необходима и священна.

 

 Но она должна оставаться белой борьбой.

 

 Останется ли она белою, вступив на партийные пути — в этом мое опасение …

Я опасаюсь не активизма, направленного против врага; напротив.

 

Но я опасаюсь эмигрантской «политики», которая так часто с трудом собирает средства лишь для того, чтобы поддерживать нежизненные и раскалывающие организационные формы…

 

Дух русских фашистов — патриотический, волевой и активный; не для осуждения этого духа я взялся за перо.

 

Но для того, чтобы сказать моим белым братьям, фашистам: берегитесь беспочвенной, зарубежной «политики» !

 

 Она таит в себе опасность разложения и утраты белого духа…

 

И. А. Ильин.

 

 

Ильин И. Национал-социализм. Новый дух (" Возрождение", Париж 1933, 17 мая) Европа не понимает национал-социалистического движения. Не понимает и боится. И от страха не понимает еще больше. И чем больше не понимает, тем больше верит всем отрицательным слухам, всем россказням «очевидцев», всем пугающим предсказателям. Леворадикальные публицисты чуть ли не всех европейских наций пугают друг друга из-за угла национал-социализмом и создают настоящую перекличку ненависти и злобы.  К сожалению, и русская зарубежная печать начинает постепенно втягиваться в эту перекличку; европейские страсти начинают передаваться эмиграции и мутить ее взор.  Нам, находящимся в самом котле событий, видящим все своими глазами, подверженным всем новым распоряжениям и законам, но сохраняющим духовное трезвение, становится нравственно невозможным молчать. Надо говорить; и говорить правду. Но к этой правде надо еще расчистить путь... Прежде всего я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев, урезанных в их публичной правоспособности, в связи с этим пострадавших материально или даже покинувших страну.  Я понимаю их душевное состояние; но не могу превратить его в критерий добра и зла, особенно при оценке и изучении таких явлений мирового значения, как германский национал-социализм. Да и странно было бы; если бы немецкие евреи ждали от нас этого. Ведь коммунисты лишили нас не некоторых, а всех и всяческих прав в России; страна была завоевана, порабощена и разграблена; полтора миллиона коренного русского населения вынуждено было эмигрировать; а сколько миллионов русских было расстреляно, заточено, уморено голодом... И за 15 лет этого ада не было в Германии более пробольшевистских газет, как газеты немецких евреев - «Берлинер Тагеблатт», «Фоссише Цейтунг» и «Франкфуртер Цейтунг». Газеты других течений находили иногда слово правды о большевиках. Эти газеты никогда. Зачем они это делали? Мы не спрашиваем. Это их дело. Редакторы этих газет не могли не отдавать себе отчета в том, какое значение имеет их образ действия и какие последствия он влечет за собою и для национальной России, и для национальной Германии... Но наша русская трагедия была им чужда; случившаяся же с ними драматическая неприятность не потрясает нас и не ослепляет. Германский национал-социализм решительно не исчерпывается ограничением немецких евреев в правах.  И мы будем обсуждать это движение по существу - и с русской национальной, и с общечеловеческой (и духовной, и политической) точки зрения. Во-вторых, я совершенно не считаю возможным расценивать новейшие события в Германии с той обывательско-ребячьей, или, как показывают обстоятельства, улично-провокаторской точки зрения, - «когда» именно и «куда» именно русские и германские враги коммунизма «начнут совместно маршировать».  Не стоит обсуждать этого вздора. Пусть об этом болтают скороспелые политические младенцы; пусть за этими фразами укрываются люди темного назначения.   Помешать им трудно; рекомендуется просто не слушать их соблазнительную болтовню. Их точка зрения - не может служить для нас мерилом. Наконец, третье и последнее. Я отказываюсь судить о движении германского национал-социализма по тем эксцессам борьбы, отдельным столкновениям или временным преувеличениям, которые выдвигаются и подчеркиваются его врагами.  То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот; сами вожди его характеризуют постоянно словом «революция».  Это есть движение национальной страсти и политического кипения, сосредоточившееся в течение 12 лет, и годами, да, годами лившее кровь своих приверженцев в схватках с коммунистами. Это есть реакция на годы послевоенного упадка и уныния: реакция скорби и гнева. Когда и где такая борьба обходилась без эксцессов? Но на нас, видевших русскую советскую революцию, самые эти эксцессы производят впечатление лишь гневных жестов или отдельных случайных некорректностей. Мы советуем не верить пропаганде, трубящей о здешних «зверствах», или, как ее называют, «зверской пропаганде». Есть такой закон человеческой природы: испугавшийся беглец всегда верит химерам своего воображения и не может не рассказывать о чуть-чуть не настигших его «ужасных ужасах». Посмотрите, не живет ли Зеверинг, идейный и честный социал-демократический вождь, на свободе в своем Билефельде? Тронули ли национал-социалисты хоть одного видного русского еврея-эмигранта? Итак, будем в суждениях своих - справедливы. Те, кто жили вне Германии или наезжали сюда для обывательских дел и бесед, не понимают, из каких побуждений возникло национал-социалистическое движение. Весь мир не видел и не знал, сколь неуклонно и глубоко проникала в Германию большевистская отрава. Не видела и сама немецкая масса. Видели и знали это только три группы: коминтерн, организовывавший все это заражение; мы, русские зарубежники, осевшие в Германии; и вожди германского национал-социализма. Страна, зажатая между Версальским договором, мировым хозяйственным кризисом и перенаселением, рационализировавшая свою промышленность и добивающаяся сбыта, пухла от безработицы и медленно сползала в большевизм. Массовый процесс шел сам по себе; интеллигенция большевизировалась сама по себе. Коминтерн на каждой конференции предписывал удвоить работу и торжествующе подводил итоги.  Ни одна немецкая партия не находила в себе мужества повести борьбу с этим процессом; и когда летом 1932 года обновившееся правительство заявило, что оно «берет борьбу с коммунизмом в свои руки», и никакой борьбы не повело, и заявлением своим только ослабило или прямо убило частную противокоммунистическую инициативу, - то процесс расползания страны пошел прямо ускоренным путем.  Реакция на большевизм должна была прийти. И она пришла. Если бы она не пришла, и Германия соскользнула бы в обрыв, то процесс общеевропейской большевизации пошел бы полным ходом.  Одна гражданская война в Германии (а без упорной, жестокой, бесконечно кровавой борьбы немцы не сдались бы коммунистам! ), нашла бы себе немедленный отклик в Чехии, Австрии, Румынии, Испании и Франции. А если бы вся организаторская способность германца, вся его дисциплинированность, выносливость, преданность долгу и способность жертвовать собою - оказались в руках у коммунистов, что тогда? Я знаю, что иные враги немцев с невероятным легкомыслием говаривали даже: «что же, тем лучше»... Как во время чумы: соседний дом заражен и вымирает; ну что же из этого? Нам-то что? Слепота и безумие доселе царят в Европе. Думают о сегодняшнем дне, ждут новостей, интригуют, развлекаются; от всего урагана видят только пыль и бездну принимают за простую яму. Что cделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе. Этот процесс в Европе далеко еще не кончился; червь будет и впредь глодать Европу изнутри. Но не по-прежнему.  Не только потому, что многие притоны коммунизма в Германии разрушены; не только потому, что волна детонации уже идет по Европе; но главным образом потому, что сброшен либерально-демократический гипноз непротивленчества.  Пока Муссолини ведет Италию, а Гитлер ведет Германию - европейской культуре дается отсрочка. Поняла ли это Европа? Кажется мне, что нет... Поймет ли это она в самом скором времени? Боюсь, что не поймет... Гитлер взял эту отсрочку прежде всего для Германии.  Он и его друзья сделают все, чтобы использовать ее для национально-духовного и социального обновления страны. Но взяв эту отсрочку, он дал ее и Европе.  И европейские народы должны понять, что большевизм есть реальная и лютая опасность; что демократия есть творческий тупик; что марксистский социализм есть обреченная химера; что новая война Европе не по силам, - ни духовно, ни материально, и что спасти дело в каждой стране может только национальный подъем, который диктаториально и творчески возьмется за «социальное» разрешение социального вопроса.  До сих пор европейское общественное мнение все только твердит о том, что в Германии пришли к власти крайние расисты, антисемиты; что они не уважают права; что они не признают свободы; что они хотят вводить какой-то новый социализм; что все это «опасно» и что, как выразился недавно Георг Бернгард (бывший редактор «Фоссише Цейтунг»), эта глава в истории Германии, «надо надеяться, будет короткой»... Вряд ли нам удастся объяснить европейскому общественному мнению, что все эти суждения или поверхностны, или близоруки и пристрастны. Но постараемся же хоть сами понять правду.  Итак, в Германии произошел законный переворот. Германцам удалось выйти из демократического тупика, не нарушая конституции.  Это было (как уже указывалось в «Возрождении») легальное самоупразднение демократически-парламентского строя. И в то же время это было прекращением гражданской войны, из года в год кипевшей на всех перекрестках.  Демократы не смеют называть Гитлера «узурпатором»; это будет явная ложь. Сторонники правопорядка должны прежде всего отметить стремительное падение кривой политических убийств во всей стране.      Сторонники буржуазно-хозяйственной прочности должны вдуматься в твердые курсы и оживленные сделки на бирже. И при всем этом то, что происходит в Германии, есть землетрясение или социальный переворот.  Но это переворот не распада, а концентрации; не разрушения, а переустройства; не буйно-расхлестанный, а властно дисциплинированный и организованный; не безмерный, а дозированный.  И что более всего замечательно, - вызывающий во всех слоях народа лояльное повиновение.  «Революционность» состоит здесь не только в ломающей новизне, но и в том, что новые порядки нередко спешно применяются в виде административных распоряжений и усмотрений, до издания соответствующего закона; отсюда эта характерная для всякой революции тревога и неуверенность людей ни в пределах их правового «статуса» вообще, ни даже просто в сегодняшнем дне.  Однако эти административные распоряжения быстро покрываются законами, которые обычно дают менее суровые, более жизненные и более справедливые формулы. Это во-первых. Во-вторых, эти новые распоряжения и законы, изливающиеся потоком на страну, касаются только публичных прав, а не частных или имущественных.  В них нет никакой экспроприирующей тенденции, если не считать опорочения прав, приобретенных спекулянтами во время инфляции и возможного выкупа земель, принадлежащих иностранным подданным. О социализме же в обычном смысле этого слова - нет и речи. То, что совершается, есть великое социальное переслоение; но не имущественное, а государственно-политическое и культурно-водительское (и лишь в эту меру - служебно-заработанное). Ведущий слой обновляется последовательно и радикально. Отнюдь не весь целиком; однако, в широких размерах. По признаку нового умонастроения; и в результате этого - нередко в сторону омоложения личного состава. Удаляется все, причастное к марксизму, социал-демократии и коммунизму; удаляются все интернационалисты и большевизаны; удаляется множество евреев, иногда (как, например, в профессуре) подавляющее большинство их, но отнюдь не все.    Удаляются те, кому явно неприемлем «новый дух». Этот «новый дух» имеет и отрицательные определения и положительные. Он непримирим по отношению к марксизму, интернационализму и пораженческому бесчестию, классовой травле и реакционной классовой привилегирован ⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒ Поделиться: Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...