В ареале пылающей пассионарности (2 часть)

22. Больные вопросы

И тут возникает первое недоумение: в синхроническом разрезе хунны были не более дики, чем европейские варвары, т.е. германцы, кельты, кантабры, лузитаны, иллирийцы, даки, да и значительная часть эллинов, живших в Этолии, Аркадии, Фессалии, Эпире, короче говоря - всех, кроме афинян, коринфян и римлян. Почему же имя "гунны" (хунны, переселившиеся в Европу)[+96] стало синонимом понятия "злые дикари"? Объяснить это просто тенденциозностью нельзя, так как первый автор, описавший гуннов, Аммиан Марцеллин, "солдат и грек" [+97], был историком крайне добросовестным и прекрасно осведомленным. Да и незачем ему было выделять гуннов из числа прочих варваров, ведь о хионитах он ничего такого не писал, хотя и воевал с ними в Месопотамии, куда их провели персы, как союзников. Очевидно, у него были веские основания.

С другой стороны, китайские историки Сыма Цянь, Бань Гу [+98] и другие писали о хуннах с полным уважением и отмечали у них наличие традиций, способности к восприятию чужой культуры, наличие людей с высоким интеллектом. Китайцы ставили хуннов выше, чем сяньбийцев, которых считали примитивными, одновременно признавая за ними большую боеспособность и любовь к независимости друг от друга, от Китая и от хуннов [+99].

Кто же прав, римляне или китайцы? Не может быть, что те и другие ошибаются, а мы в XX в. знаем лучше! А может быть, правы те и другие, только вопрос надо поставить по-иному? Попробуем. Ведь у нас есть наука об этногенезе!

А была ли у хуннов самостоятельная высокая культура или хотя бы заимствованная? Первая фаза этногенеза, как правило, не создает оригинального искусства. Перед молодым этносом стоит так много неотложных задач, что силы его находят применение в войне, организации социального строя и развития хозяйства, искусства же обычно заимствуют у соседей или у предков, носителей культуры распавшегося этноса.

И вот что тут важно. Предметы бытовые, оружие и продукты можно получать или заимствовать от кого угодно, потому что эти вещи нужны и никак не влияют на психику. А без предметов искусства вроде бы и можно обойтись, но ценны лишь они тогда, когда нравятся без предвзятости. Ведь без искренности невозможно ни творчество, ни восприятие, а искренняя симпатия к чужому (ибо своего еще нет) искусству лежит в глубинах народной души, в этнопсихологическом складе, определяющем комплиментарность, положительную или отрицательную.

Хунну в эпоху своего величия имели возможности выбора. На востоке лежал ханьский Китай, на западе - остатки разбиты скифов (саков) и победоносные сарматы. Кого же было надо полюбить, повторяю - искренне и бескорыстно?

Раскопки царского погребения в Ноин-уле, где лежал прах Учжулю-шаньюя, скончавшегося в 18 г. н.э., показали, что для тела хунны брали китайские и бактрийские ткани, ханьские зеркала, просо и рис, а для души - предметы скифского "звериного стиля", несмотря на то, что скифы на западе были истреблены свирепыми сарматами [+100], а на востоке побеждены и прогнаны на юг: в Иран и Индию [+101].

Итак, погибший этнос скифов, или саков, оставил искусство, которое пережило своих создателей и активно повлияло на своих губителей - юечжи и соседей - хуннов. Описывать шедевры "звериного стиля" здесь незачем,-так как это уже сделано, причем на очень высоком уровне [+102]. Нам важнее отметить то, на что раньше не было обращено должного внимания: на соотношение мертвого искусства с историей Срединной Азии. Хотя искусство хуннов и юечжей (согдов) восходит к одним и тем же образцам, оно отнюдь не идентично. Это свидетельствует о продолжительном самостоятельном развитии. Живая струя единой "андроновской" культуры 2 тысячелетия до н.э. разделилась на несколько ручьев и не соединилась никогда. Больше того, когда степь после засухи V-III вв. до н.э. снова стала обильной и многолюдной, хунны и согды вступили в борьбу за пастбища и власть, в 165 г. до н.э. хунны победили в Азии, а после того как были разбиты сяньбийцами и вынуждены бежать в низовья Волги в 155 г. н.э., они там победили сарматское племя аланов, "истомив их бесконечной войной" [+103]. Тем самым хунны, не подозревая о своей роли в истории, оказались мстителями за скифов, перебитых сарматами в III в. до н.э. [+104]

Судьбы древних народов переплетаются в течение веков столь причудливо, что только предметы искусства - подвиги древних богатырей, кристаллизовавшиеся в камне или металле, дают возможность разобраться в закономерностях этнической истории, но эта последняя позволяет уловить смены традиций, смысл древних сюжетов и эстетические каноны исчезнувших племен. Этнология и история культуры взаимно оплодотворяют друг друга.

Итак, хотя хунны не восприняли ни китайской, ни иранской, элино- римской цивилизации, это не значит, что они были неспособны. Просто им больше нравились скифы. Выбор вкуса - это право каждого, будь то один человек или многочисленный этнос. И надо признать, что кочевая культура до III в. н.э. с точки зрения сравнительной этнографии ничуть не уступала культурам соседних этносов в степени сложности системы - единственного критерия, исключающего пристрастие и предвзятость.

Неправильно думать, что в кочевом обществе невозможен технический прогресс. Кочевники вообще, а хунны и тюрки в частности, изобрели такие вещи, которые ныне вошли в обиход человека как нечто подразумевающееся. Первое усовершенствование одежды - штаны - сделано еще в глубокой древности. Стремя появилось в Центральной Азии между 200 и 400 гг. Первая кочевая повозка на деревянных обрубках заменилась сначала коляской, а потом вьюком, что позволило кочевникам форсировать горные, поросшие лесом хребты. Кочевниками были изобретены изогнутая сабля, вытеснившая прямой меч, и длинный составной лук, метавший стрелы на расстояние до 700 метров. Наконец, круглая юрта в те времена считалась наиболее совершенным видом жилища. В курганах часто встречаются и китайские вещи: шелковые ткани, бронзовые навершия и лаковые чашечки. Это были предметы повседневного обихода, попавшие к хуннам как добыча или дань, также выполнявшаяся китайцами, перебежавшими к хуннам (цзылу). Такие вещи отнюдь не определяют направление развития культуры.

Мы так подробно остановились на этой теме, чтобы отвергнуть обывательское мнение о пресловутой неполноценности кочевых народов Центральной Азии, якобы являвшейся китайской периферией; на самом деле эти народы развивались самостоятельно и интенсивно [+105], и только китайская агрессия I в. оборвала их существование, что было, как мы видели, одинаково трагично для Хунну и для Китая. Но историческое возмездие не заставило себя ждать.

Помехи

Все этногенезы запрограммированы одинаково, но этнические истории - предельно разнообразны. Если на этногенез воздействуют посторонние факторы - например, колебания климата или агрессия, - его путь будет смещен и ритм - нарушен, а иногда - и оборван. Последнее бывает редко, так как для этого нужна очень большая сила, но случается - в моменты смены фаз. Эти трагические моменты чаще всего обойдены историками-эволюционистами, но историки-диалектики не имеют права игнорировать их. Поэтому мы отмечает две переломные даты в этнической истории хуннов: 93 г., когда они потерпели сокрушительное поражение от коалиции Китая, сяньбийцев, динлинов и чешысцев (жителей оазиса Турфан), и около 150 г., когда сяньбийский вождь Таншихай отогнал самых неукротимых хуннов к берегам Волги, после чего сяньбийцы расселились по восточной части Великой степи до Тяньшаня, но почему-то не остались там. Вот на эти "почему" мы и дадим посильные ответы.

Социальная сторона проблемы лежит на поверхности. Где уж тут устоять, когда враги окружили Хунну со всех сторон, а внутри державы честолюбцы вместо обороны стали бороться друг с другом за власть, заодно расшатывая общественную основу патриархально-родовой строй. Но такие бедствия у разных народов бывали довольно часто. Почему же именно хуннам так не повезло, что они утратили даже родную землю? Обычно этнос держится за родной ландшафт.

Вспомним, что циклоны и муссоны иногда меняют свои пути и перестают увлажнять степь, а начинают заливать тайгу и тундру. Именно это произошло во II-III вв. До этого у хуннов тоже были тяжелые времена, но их старейшины говорили: "Мы не оскудели в отважных воинах" и "Сражаться на коне есть наше господство, и потому мы страшны всем народам" [+106]. Но когда стали сохнуть степи, дохнуть овцы и тощать кони, господство хуннов кончилось.

Но и победители не выиграли, ибо степь превратилась в пустыню. Сяньбийцам пришлось ютиться около гор, откуда сбегали ручьи, и непересохших озер. Но таких было мало. Высох, хотя и не целиком, Балхаш, понизился уровень Иссык-Куля, а Аральское море стало "болотом Оксийским", то есть его дно заросло тростником [+107]. Это бедствие продолжалось 200 лет; лишь в середине IV в. циклоны и муссоны снова сменили путь своего прохождения [+108].

Они понесли влагу, раньше изливавшуюся на сибирскую тайгу, в степь. Зазеленели дотоле сухие равнины, кусты тамариска связали вершины барханов, кони перестали страдать от бескормицы, а хунны на берегах Хуанхэ, Или и Волги снова ощутили себя могучими народами. Задержанный этногенез пошел по заданной схеме.

Но века засухи не прошли бесследно. Хунны не вернулись в Монголию.

Восточная половина Великой степи переживала такую же засуху, как и западная. Эта засуха не могла не отразиться на судьбе великой сяньбийской державы, созданной гениальным полководцем Таншихаем, но сказалась она не прямым, а окольным путем, который оказался, пожалуй, еще более губительным.

Сяньби (предки древних монголов) жили по окраинам Великой степи, около хребта Хингана и долины реки Нонни. Там им воды хватало. Захватив территорию державы Северного Хунну вплоть до Алтая, они могли пасти свой скот у непересыхающих рек: Селенги, Онона, Кэрулэна, - оттеснив побежденных хуннов в высыхающие степи, но они этого не сделали. Наоборот, нуждаясь в воинах для войн с империей Хань, сяньбийцы приняли хуннов в свою державу и позволили им слиться в единый народ. Так как у сяньби и ухуаней "от старейшины до последнего подчиненного каждый сам пас скот и заботился о своем имуществе [+109]", то и подчинившиеся Таншихаю хунны оказались в положении, одинаковом с победителями. А так как на запад и на юг ушли пассионарные хунны, дорожившие такими абстрактными понятиями, как "независимость", "гордость подвигами предков", "свобода", не личная, а общественная, то само собой понятно, что согласились на подчинение врагу субпассионарии.

Влившись в сяньбийскую державу, субпассионарные хунны снизили пассионарное напряжение системы до того, что она развалилась на части, каждая из которых была химерой. Описание истории их - это ряд трагических истреблений без возможности найти выход и избежать гибели.