Неолит: у истоков миропорядка

Семантический багаж, который вынесло человечество из эпохи мезолита, оказался палкой о двух концах. С одной стороны, его ценность заключается в символическом единстве с окружающим миром (чего так не хватает современному человечеству). Но выше уже говорилось, что архаические элементы картины мира имеют своим содержанием образы. Между тем, образы - стихия правополушарного восприятия. Однако восприятие, связанное с правым полушарием мозга, достаточно специфично. Современные исследования установили, что такое восприятие, будучи изолированным от логической сферы левого полушария, глубоко депрессивно - таково одно из следствий реализации синтаксического принципа "все во всем". Подобное восприятие представляет мир в мрачных, угрожающих тонах, т.е. является причиной глубокого эмоционального и когнитивного стресса. Показательно, что наиболее древние представления о мире, дошедшие до нас как рудименты позднейших мифологий, выражены в самых черных красках. Это закономерность - как восточной, так и западной традиции - где первобытный пессимизм и ужас проявлены в образах богов-разрушителей, в страшных сценах конца мира и т.п.

Итак, человек уже может оперировать образами, но принцип их регуляции допускает абсолютно все, исключая известную упорядоченность. Необходимость преодоления когнитивного дискомфорта (депрессия, как известно, приводит в том числе и к тяжелым гормональным нарушениям), настоятельно требует придания архаическим элементам картины мира определенной логики: разделения добра и зла, рождения и смерти и т.п. Иначе говоря, возникает необходимость контроля над символической сферой. Для этого было необходимо как раз изменение "образа жизни", и нужно сказать, что в мезолите сформировались также определенные предпосылки для подобных перемен.

Не останавливаясь на деталях, можно сказать, что это: 1) использование огня и примитивных орудий; 2) появление речи; 3) образование групп и сообществ. Очевидно, что здесь проходит граница между пред-историей и историей; а природой человека (наряду с его телесностью) становится искусственность. По времени рубеж, где эти предпосылки приводят к значительным изменениям в образе жизни, совпадает с неолитом (от 10 до 2 тысяч лет до н. э.), который часто называют революционным периодом как в социальном, так и в технологическом отношении, поскольку он обозначает переход от присваивающего к производящему хозяйству, а это последнее провоцирует нарастающую дифференциацию в сфере производства.

В сравнении с группами собирателей трудовая дифференциация неолитических сообществ (земледелие, скотоводство, управление) вместе с дифференциацией орудий труда составляют предпосылку для изменения структуры мышления. Эти перемены, безусловно, должны были найти отражение и в картине мира.

В сфере общественного сознания эта трансформация совпадает со становлением его религиозной формы. Возможно, наиболее четко этот переход обозначен в работе Роберта Беллы "Эволюция религий", где самый первый религиозный тип мышления фиксируется как введение символической медиативной системы, разделяющей человека и природу; следующий шаг - возникновение настоящего культа, со своими служителями и ритуалами, жертвоприношениями.

Таким образом, поэтапная специализация духовной и материальной жизни в эпоху неолита может быть дана в хронологическом порядке: земледелие/скотоводство - дифференциация орудий труда - ремесленничество - управление - жречество как особое сообщество, ангажированное контролировать символическую сферу. Само появление таких функций свидетельствует о выделении духовного производства в особую сферу - и изначально такое производство связано не с созданием нового, а со стремлением придать символической системе иную структуру. Последнее, очевидно, было тем шагом, который привел к генерации иного типа синтаксических регулятивов в качестве адаптивной установки.

Необходимо подчеркнуть, что этот процесс, начавшийся в рамках неолитической цивилизации, имеет материальную и идеальную стороны. Первая представлена развитием техники, которая рационализирует практическую сферу жизни, дифференциацией не только орудий труда, но и самого труда, появлением устойчивых социальных структур, создателями которых являлась не природа, но сами люди. Вторая - появлением новой социокультурной установки (константы), которую мы обозначим как каноническую. Синтаксический принцип этой установки можно выразить ветхозаветным "всему свое время и место".

Собственно, мы имеем дело с двумя параллельными процессами. Но если первый связан с адаптацией к практическим нуждам, то второй является адаптационным механизмом к нуждам символической реальности. Это дает нам возможность выдвинуть следующее предположение: эмоционально-когнитивный стресс, вызванный спецификой архаических ментальных установок, вызывал потребность в формировании нового типа символического освоения действительности, а именно - контроля над ней. Материальную предпосылку этого процесса составило возрастание роли человеческой деятельности - то есть, по сути, возрастание контроля в собственной жизни, первый шаг к преодолению стихийной, природной предопределенности.

В целом, смысл неолитической революции в контексте основного интереса можно понимать как формирование такой картины мира, где адаптивная установка ядра нацеливает на упорядочивание действительности и воспроизводство созданного порядка. В социокультурной сфере эта установка реализуется как ценность традиции. Однако неолит только способствует формированию новой картины мира - а логическое развертывание ее регулятивов происходит позже, в эпоху расцвета древних культур.

Можно возразить, что эти культуры, несмотря на признанный традиционализм, все же достаточно специфичны для того, чтобы иметь собственные картины мира. Но конкретное содержание ментального мира древних цивилизаций все же основывается на сходном синтаксическом принципе - и эта черта является существенной. Неслучайно древние священные тексты различных культур, как отмечают многие исследователи, демонстрируют поразительные смысловые и едва ли не дословные параллели, которые далеко не всегда могут быть объяснены историческими контактами.

Итак - древние цивилизации. Какой потенциал реализовала картина мира, сложившаяся у их истоков?

Жреческая картина мира

Если переходом к неолитической цивилизации был мезолит, то переходом к великим цивилизациям древности (Шумер, Китай, Египет и др.) является энеолит (медно-каменный век). В социальном смысле этот переход обозначен важными событиями. Прежде всего, это период возникновения протогосударств. Технологический кризис энеолита при росте населения привел к выделению роли военных походов. Угроза извне подтолкнула деревенские общины к объединению, что создало "феномен чифдома" ("вождества"). Параллельно этому шли процессы сакрализации власти и обособления касты священнослужителей. Сакрализация вообще являлась логическим развертыванием канонической установки. Освятить нечто - значит, "увековечить", зафиксировать в неизменном виде. Кроме того, она была единственным в тех условиях средством закрепления в коллективной памяти важной для выживания людей информации, что еще раз подтверждает адаптивные свойства канонической установки.

В этот же период идет активное накопление практических знаний. Ирригационное земледелие требовало упорядочения астрономических и календарных данных. Поскольку первые календари были лунными, а последующие - более точные - солнечными, то согласование их требовало привлечения математических операций. Математическое знание связано и с развитием скотоводства, где был необходим подсчет поголовья и мерил стоимости. Сведения по геометрии и архитектуре накапливались при постройке ирригационных сооружений, храмовых зданий и укреплений. В это же время появляется повозка и парусный корабль, а военные походы способствуют развитию картографии и географии. Уход за окультуренными растениями и домашними животными создает примитивные биологические представления. Войны и эпидемии приводят к росту хирургических и медицинских познаний (местами - в Восточной Африке и на Северном Кавказе - эмпирическим путем пришли к примитивным предохранительным прививкам ослабленных форм болезни).

Одновременно продолжается дифференциация умственного труда: наряду с организационно-управленческой, жреческой и полководческой деятельностью в дальнейшем происходит профессионализация певцов, сказителей, танцоров, постановщиков представлений, знатоков обычаев и родословий, знахарей. Само усложнение верховной управленческой деятельности требует передачи ее по наследству, поскольку наиболее опытными в этой сфере становятся самые близкие родственники правителя, благодаря таковой близости к власти имевшие достаточные ресурсы для развития и совершенствования управленческих навыков.

Так, еще в недрах энеолита - примерно 5 тысяч лет до н.э. - начали складываться раннеклассовые цивилизации Египта, Месопотамии, Малой Азии, Финикии, Китая. Их общей характеристикой является увеличение внутренней структурной дифференциации, а также растущее упорядочение в символической сфере. Последнее выражается в той роли, которую играет религия в жизни древних цивилизаций. Эта роль настолько велика, что, пожалуй, можно говорить об эпохе теократии. Всякое более или менее значительное событие было сведено к ритуалу - то есть к некоторой совокупности действий, которые призваны упорядочить и оптимизировать знаковую, символическую часть этого события.

Показательно, что изначально вся сфера рационально упорядоченного знания относится к ведению жречества - будь то знание о необходимых в том или ином случае обрядах, либо практические сведения по математике, геометрии, строительству и т.п. В этом знании ценностное, нормативное, еще не отделено от фактического, когнитивного. Напротив, ценность доминирует в качестве сакрализованного образца, священного прототипа. Иначе не могло быть, потому что у истоков религиозного сознания стоит сакрализация, о которой говорилось выше. Каноном становятся изображения богов и правителей, внутреннее и внешнее устройство храмов, форма одежды и т.п. Полная динамизма первобытная объяснительная картина мира сменяется схематической моделью.

Нужно обратить внимание на то, что в этой схеме нет еще четкого разделения "мира профанного" и "мира священного". Безусловно, божества обладают неизмеримыми в сравнении с людьми возможностями, но их мудрость не является чем-то полностью закрытым от человеческого рода, чем-то таким, что человек не сможет постигнуть, если ему представится такая возможность. Отголоски этого горизонтального видения, где боги и люди, в принципе, не слишком отличны (более того - боги, люди, растения и животные составляют более или менее гомогенный ряд) - можно обнаружить во всех религиозных традициях, даже в тех, которые появились уже во времена античности. В индийских верованиях это заметно ярче всего: богом может стать любое существо, прошедшее ряд кармических перевоплощений. В "Ветхом Завете" показателен сон Иакова, где он поднимается в небо по лестнице и борется с богом. Там же говорится о временах, когда ангелы заключали браки с дочерьми человеческими и передавали людям тайное знание.

Какова же "операциональная система", которая регулирует подобное отношение к миру? Уже отмечалось, что приведенная здесь объяснительная модель основана на правилах, согласно которым нет такого знания, которое выходило бы за пределы наличного опыта и было бы принципиально новым. Всякое знание уже есть, и при том есть в виде определенного канонизированного образца. Нарушать, искажать этот образец - значит идти против самого мира, провоцируя его гибель (вспомним неудавшуюся религиозную реформу фараона Эхнатона). С точки зрения преодоления вызова холистической реальности это была продуктивная адаптация: жесткие рамки новой модели ограждали сознание от враждебного хаоса образов.

Как говорилось, архаические элементы картины мира задают когнитивную ориентацию на динамизм в контексте целого, который, в частности, проявляется в представлении о нестабильности мирового устройства. Солнце не обязательно должно всходить на востоке или всходить вообще; человек может находиться в двух разных местах одновременно; более того, любое существо может быть чем угодно, трансформируясь до бесконечности. Большое становится малым, черное - белым, верх - низом. Такова логика мифотворчества, сходная с логикой сна. В этой символической стихии именно ритуал позволяет наладить ритм и меру, которые укореняются как нормы культуры. Ритуал фиксирует события на надлежащих местах. И в этом - несомненная когнитивная ценность этой ментальной адаптации.

Но, как полагают некоторые исследователи, именно жреческая картина мира вела в гносеологический и социокультурный тупик, провоцировала серьезный духовный кризис, неспособность справиться с внешними и внутренними вызовами, которые требовали новых, нетрадиционных ответов: строгий канон в качестве универсального правила накладывал чрезвычайно узкие рамки на перспективу восприятия и интерпретации фактов.

Например, К.Ясперс с позиций концепции "осевого времени" указал, что духовная жизнь великих цивилизаций оказалась лишена смысла: вопросы о смысле вообще не могли возникнуть в рамках подобного миропредставления. О.Шпенглер, исходя из своего понимания символа души той или иной культуры, подчеркивал "горизонтальность", "сферичность" духовных потребностей древних цивилизаций, их замкнутость на себя. П.Я.Чаадаев в "Философских письмах" отмечал плоскостность и приземленность мировосприятия этих культур. Наконец, М.К.Петров определил древние цивилизации как "олимпийские", где всякая инновация приравнивается едва ли не к преступлению и наблюдается "прогрессирующее затухание самосознания".

Попробуем проанализировать ситуацию самостоятельно, отдавая отчет в поверхностности анализа, который может быть здесь предложен.

С одной стороны, эти утверждения имеют и обоснование в социокультурном устройстве цивилизаций, живущих по правилам жреческой картины мира, и подтверждение конкретными примерами. Так, решающей причиной предполагаемой низкой "реактивности" древних культур могут быть названы социально-политические условия. Здесь мы учитываем тот широко известный факт, что аграрные цивилизации складывались в долинах рек. Постоянные разливы, а в Китае - еще и смена русла, требовали привлечения значительных сил, руководства ими из единого центра. Жесткая централизация власти, усечение функций остальных - вся специфика "азиатского способа производства" спровоцировала определенный тип адаптивной реактивности, свойственный жреческой картине мира (где, напомним, все должно иметь строго фиксированное место), что не способствовало открытости этих цивилизаций достаточно радикальным вызовам. Кроме того, большинство древних цивилизаций исчезло с арены истории, оставив после себя достижения материальной культуры, а иногда только загадки, над которыми до сих пор бьются археологи и историки. В качестве примера можно привести трагическую гибель шумерской культуры, где от чрезмерного полива произошло засоление почв в низовьях Тигра и Ефрата. Древние шумеры бросили свою землю и ушли с насиженных мест, ассимилировавшись с окружающими народами. Культура Шумера рухнула, о ней забыли, и только в 20-х годах 20-го столетия археологи установили существование одной из самых старых земледельческих цивилизаций древнего мира. Здесь вызов носил экологический характер, но ответить на него традиционное общество не смогло, хотя антропогенное давление на экосреду и было несравнимым с современным.

Следуя этой логике, нужно согласиться с тем, что жреческая картина мира диктует всего два варианта развития событий: либо гнить в вечном "вчера", либо исчезнуть, столкнувшись с достаточно сильным вызовом. Однако можно привести и контрпример. Известны стабильные черты некоторых из древних цивилизаций, пронесенные через века и существующие поныне (как, например, в Китае). Объяснение здесь может быть только одно: в рамках жреческой картины мира, очевидно, был наработан иной механизм адаптации, не требующий ее радикальных изменений. В том же Китае волны внешних завоеваний (со стороны монголов, в частности) были попросту ассимилированы в "вязкой" автохтонной среде, не оставив практически никаких следов. Не менее продуктивно давались ответы и на экологические вызовы, поскольку спецификой регулятивов китайской (даосско-конфуцианской) картины мира, как справедливо отмечает М.Вебер, было "сотрудничество" со средой.

Таким образом, даже этот поверхностный анализ позволяет усомниться в совершенной ригидности жреческой картины мира. Ее строгий канонизм оставлял достаточно пространства для адаптации к вызовам различной этиологии. Очевидно, причиной гибели древних цивилизаций нужно признать какие-то иные факторы. Какие именно, следует определять отдельно для каждой древней цивилизации и в гораздо более развернутом исследовании.

Заключая сказанное в этом разделе: жреческая (языческая) картина мира продемонстрировала не только способность к регуляции "традиционных" вызовов (экологических, военных, социальных), но и возможность продуктивно адаптироваться к современным условиям информационной глобализации. Достаточно большое число авторов, например, связывает современный успех "азиатских тигров" (страны НИС) с ценностями того же религиозного мировоззрения (языческого) - в частности, с установками даосизма, конфуцианства и синтоизма. Следовательно, современному язычеству (как мировому феномену) хватает и нравственности, и ответственности, и целеустремленности.

Заключение

Теперь, в общем, можно на более прочной основе попытаться возразить тем, кто видит в языческих мировоззренческих установках причину духовного кризиса общечеловеческой культуры. Напомним еще раз основные черты последней - и остановимся на них более подробно.

Упования, которые возлагали на современные информационные технологии как на объединяющий фактор, потерпели полный крах (хотя, насчет "полноты" - вопрос спорный). Да, сегодня мы наблюдаем феномен "глобальной деревни": мы прекрасно осведомлены о том, что на этой неделе произошло в Зимбабве, но понятия не имеем, как зовут соседа по лестничной клетке. Да, информационные потоки со всего мира захлестывают каждую отдельно взятую культуру, и к этому еще прибавляются ее собственные субкультурные нормы - иногда вполне маргинального характера (от психоаналитической терминологии до правил жизни уголовно-криминальной среды). Но что дает такое "объединение"? К.Герген с философским изяществом определил это состояние как "деонтологизацию культуры". Мы выразимся проще: речь идет о нравственной аномии, когда нет четких принципов поведения, зато есть веер альтернативных сценариев - выбирай, какой понравится, по случаю, на злобу дня; а критерии для нравственной оценки попросту отсутствуют (идеология постмодерна: нет смысла, есть только интерпретации). Отсюда же проистекает та самая расщепленность, мозаичность, и болезненный дискурс современной культуры, о котором мы говорили в самом начале.

Что напоминает эта ситуация? Возможно, то самое состояние хаоса и полного взаимопроникновения, которое имело место на заре возникновения человеческой культуры. По этой причине огромной становится и та роль, которую играет мифотворчество - в смысле определенных синтаксических правил, о которых мы говорили выше - в современности, и которая все чаще используется в технологиях воздействия на массовое сознание, от политического пиара до обычной рекламы. Неслучайно исследование закономерностей мифологического мышления является одной из ведущих тем в философском (Р.Барт), политологическом (С.Кара-Мурза), социально-психологическом (Г.Дилигенский) дискурсе.

Впрочем, современный миф и миф хтонический, тот, который принадлежит глубокой архаике, совпадают лишь по своим когнитивным ориентациям, а их ценностные структуры демонстрируют принципиальное различие. Хтонический миф - экологичен по своей сути, его исходным пунктом, его Небом и Землей, началом и концом является убежденность в генетическом сродстве всего живого (а живым считается все, даже камни - вспомним индейское маниту), непрестанное порождение жизни. Миф современный лишен этого содержания, потому что в его основе, как говорилось, лежит смешение потоков безличной информации, у которой нет реального цвета, вкуса, запаха, нет ни любви, ни вражды - она объективна. Точнее - объективна не в смысле обязательного соответствия действительности, а в смысле своего объектного, отделенного от человека существования. Какая радость в том, чтобы знать, каков период полураспада урана или в том, чтобы помнить имена американских телезвезд? В результате возникает иллюзия знания, и она ничем не лучше тех иллюзий, которые питали собиратели и охотники эпохи мезолита. Во всяком случае, они жили в той реальности, и жили полнокровно. Если она и была иллюзорна, это была иллюзия, так сказать, из первых рук - а не из пятых, а то и десятых, как в случае с современной цивилизацией.

Как бы то ни было, с тех пор как процесс культурогенеза разделил сферы природного и собственно человеческого, мифопорождение никогда не исчезало полностью с исторической сцены, хотя и не проявлялось в чистом виде (ибо ныне, все-таки, не мезолит). Оно могло приобретать разных "редакторов", а результат зависел от того, с помощью каких синтаксических средств осуществлялось "редактирование". Вспомним теперь, какой была адаптивная функция жреческой картины мира относительно мифологического восприятия мира. Речь могла (и может) идти исключительно об упорядочении, оптимизации, но никак не об усугублении, а тем более создании кризисных ситуаций, основанных на тенденции расщепления единства реальности.

Можно возразить, что языческие религии всегда были привязаны к определенной этнической культуре, а потому так или иначе делили человечество по принципу "мы - они", где "мы" - это всегда хорошее, близкое, родное, а "они" - плохое, враждебное, угрожающее. В действительности этническое самосознание и языческая картина мира - отнюдь не тождественные понятия, тем более что в современном обличении язычества речь идет о глобальных мировоззренческих установках, тех, которые мы понимаем как регулятивы отношения к миру. В этих установках, как мы пытались показать выше, ядерные структуры языческой картины мира не содержат и намека на принципиальное расщепление реальности (будь то реальность природная, человеческая или божественная). Языческая картина мира сама по себе, в своих когнитивных ориентациях, не нацеливает на "двойную бухгалтерию" в отношении к миру. Однако, конечно же, конкретное наполнение этих ориентаций, их содержание может быть весьма различным в зависимости от таких переменных параметров как объективная политическая и экономическая ситуация, субъективные интересы правителей и т.п. Иначе говоря, обвинения в сторону языческой картины мира выдвигаются на уровне всеобщего, но относятся, если разобраться, к уровню особенного, отчего получается нечто вроде: "летели два крокодила: один - зеленый, другой - на север". Что, с точки зрения философии (да и логики) - небезопасная (а иногда и умышленная) игра с подменой понятий.

Резюмируем ситуацию. Структуры, составляющие самую сердцевину мировоззрения, ответственные за миропредставление и способ действий человека, формируются во многом на основе решения определенных адаптивных задач и функционируют в качестве социокультурных установок. Поэтому, в некотором смысле, можно говорить об их априоризме почти в духе Канта: существуют такие структуры сознания, которые предзаданы нам до всякого опыта, и которые определяют, каким образом мы воспринимаем и познаем действительность. От подобных установок, обуславливающих дальнейшее развитие индивида, зависит не только способ восприятия и познания в целом, но также цели, которые ставит человек, и специфика его деятельности.

Рассмотрев такие установки языческой картины мира, можно прийти к выводу, что последние не имеют никакого отношения к тем негативным явлениям современности, которые характеризуют нынешний духовный кризис. Но какие же синтаксические нормы могут так редактировать современный миф, чтобы взаимодействовать с его когнитивной "ориентацией на хаос"? Ответ на этот вопрос лежит уже за пределами конкретной проблемы статьи. Но в истории человечества ни мифологическое, ни языческое мировоззрение (картины мира) не были единственными. Человечество располагает несколькими "синтаксическими программами". Одна из них, по всей видимости, и вносит свою приоритетную лепту в развитие общецивилизационного процесса, который называется кратко - "кризис".

Впрочем, есть и другие мнения по данному вопросу: что никакого "кризиса" нет, а просто идет нормальное развитие. Собственно, вся история цивилизации - это постоянная череда кризисов, в конечном итоге обеспечивающих ее выживание и развитие. По крайней мере (как минимум), в пользу данной точки зрения говорит то, что цивилизация не только до сих пор существует, но и вполне успешно развивается: от каменного топора - к космическим кораблям, от добытого трением огня - к ядерному реактору, от шаманских ритуалов - к трансплантации органов, и т.п. Однако, основная проблема здесь в другом, и ее решение зависит от ответа на следующий вопрос: смогут ли индивидуумы, представляющие земную цивилизацию, психологически адаптироваться и качественно измениться, чтобы своей ментальностью соответствовать статусу активно развивающейся высокотехнологической цивилизации? Тем более, если цель которой - перерождение в космическую цивилизацию и, фактически, и достижение уровня богов?

Примечания:

[1]. Для точности следует сказать, что речь идет, конечно же, о функциональном априоризме мировоззренческих установок. Другими словами, такие установки не берутся из "ниоткуда", и не спускаются "сверху" или "свыше", но формируются на том или ином этапе развития культуры, выполняя чаще всего адаптивные задачи. Будучи сформированными, установки приобретают относительную самостоятельность, и воспроизводятся в ситуациях, сходных с условиями формирования, то есть могут проявлять себя как "синтаксические правила " социокультурной деятельности.

[2]. По сути, единственно бесспорной монотеистической религией является ислам. Христианство же для стороннего исследователя оставляет место для разночтений по этому поводу: проблема троичности, культы "личных" святых и ангелов, особое почитание Богородицы в католичестве и т.п.

[3]. Интересных примеров такой культурно обусловленной интерпретации не счесть. Один пример из этого ряда приводит Н.Козлова в "Исторической антропологии": в начале ХХ века одна из выпускниц Смольного проводила занятия с фабричными работницами - вчерашними крестьянками. Вскоре она обнаружила, что ее великовозрастные ученицы не видят печатных изображений - во всяком случае, не воспринимают их как изображения (картинки были самыми простыми: мальчик, собака и т.п.). И лишь после того, как эти рисунки были названы самим преподавателем, они были узнаны. Дело было не в скудоумии учениц, и не в их "слепоте". Мозг и глаза крестьянок функционировали нормально. Дело было в том, что культура патриархальной деревни не располагала когнитивными ориентациями урбанизированной индустриальной среды с ее артефактами, к которой они еще не успели адаптироваться.

[4]. Немного семиотики: символ относится к иерархии знаковых систем, которая включает также другие знаки - индексы (иконические и пр.). Однако если иконические знаки и индексы более или менее прямо связаны с обозначаемым (дым, например, всегда указывает на огонь, будь это дым от лесного пожара или домашнего очага), то связи символа с реальностью гораздо более опосредованы. В Японии, в частности, не принято дарить белые хризантемы, поскольку они символизируют смерть; болтливого и неумного человека мы можем назвать "попугаем". Таким образом, между той же хризантемой и феноменом смерти конкретно в японской культуре можно ставить знак тождества, хотя для представителей других культур будет очевидно, что это нечто совершенно разное. Эта позиция выражена у А.Лосева, который в "Диалектике мифа" определяет символ как его "Другое". Существуют и иные позиции по данной проблеме, но здесь мы склонны принимать именно эту - по причине ее наибольшей, на наш взгляд, обоснованности.

[5]. Согласно одним современным теориям, неандертальцы не считаются одним из звеньев в линии становления современного человека. "Неандертальский фенотип", который иногда обнаруживается у современных людей, объясняется незначительной по масштабам метисизацией. [Согласно другим новейшим теориям, неандертальцы не являются "звеном" в цепи к человеку потому, что биологически они были в точности такими же людьми, как и ныне живущие. По мнению некоторых ученых, скурпулезно изученные археологические останки неандертальцев (которых обнаружено всего-навсего несколько экземпляров) дают основание считать, что обнаруженные экземпляры были при жизни подвержены болезням костей, впрочем, достаточно незначитально деформировавших их скелет. Но это, однако, не помешало ученым прошлого века сделать, возможно преждевременный, вывод о неандертальцах как о "звене" в пути к современному человеку.

 

123	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: