 |
Стелла-5. Светило. Ад. Изольда 17 глава
|
|
|
|
— О, это потому, что когда-то очень давно моя семья добровольно ушла помогать другим существам, которым нужна была наша помощь. Это у нас происходит часто. А ушедшие уже не возвращаются в свой дом никогда... Это право свободного выбора, поэтому они знают, на что идут. Вот потому Атис меня и пожалел...
— А кто же уходит, если нельзя вернуться обратно? — удивилась Стелла.
— Очень многие... Иногда даже больше чем нужно, — погрустнела Вэя. — Однажды наши «мудрые» даже испугались, что у нас недостаточно останется ви и лисов, чтобы нормально обживать нашу планету...
— А что такое — ви и лис? — заинтересовалась Стелла.
— Это мы. Так же, как вы — люди, мы — ви и лисы. А наша планета зовётся — Ви и лис. — ответила Вэя.
И тут только я вдруг поняла, что мы почему-то даже не додумались спросить об этом раньше!.. А ведь это первое, о чём мы должны были спросить!
— А вы менялись или были такими всегда? — опять спросила я.
— Менялись, но только внутри, если ты это имела в виду, — ответила Вэя.
Над нашими головами пролетела огромная, сумасшедше яркая, разноцветная птица... На её голове сверкала корона из блестящих оранжевых «перьев», а крылья были длинные и пушистые, как будто она носила на себе разноцветное облако. Птица села на камень и очень серьёзно уставилась в нашу сторону...
— А что это она нас так внимательно рассматривает? — поёжившись, спросила Стелла, и мне показалось, что у неё в голове сидел другой вопрос — «обедала ли уже эта «птичка» сегодня?»...
Птица осторожно прыгнула ближе. Стелла пискнула и отскочила. Птица сделала ещё шаг... Она была раза в три крупнее Стеллы, но не казалась агрессивной, а скорее уж любопытной.
— Я что, ей понравилась, что ли? — надула губки Стелла. — Почему она не идёт к вам? Что она от меня хочет?..
|
|
|
Было смешно наблюдать, как малышка еле сдерживается, чтобы не пуститься пулей отсюда подальше. Видимо, красивая птица не вызывала у неё особых симпатий...
Вдруг птица развернула крылья и от них пошло слепящее сияние. Медленно-медленно над крыльями начал клубиться туман, похожий на тот, который развевался над Вэйей, когда мы увидели её первый раз. Туман всё больше клубился и сгущался, становясь похожим на плотный занавес, а из этого занавеса на нас смотрели огромные, почти человеческие глаза...
— Ой, она что — в кого-то превращается?!.. — взвизгнула Стелла. — Смотрите, смотрите!..
Смотреть и правда было на что, так как «птица» вдруг стала «деформироваться», превращаясь то ли в зверя, с человеческими глазами, то ли в человека, со звериным телом...
— Что-о это? — удивлённо выпучила свои карие глазки моя подружка. — Что это с ней происходит?..
А «птица» уже выскользнула из своих крыльев, и перед нами стояло очень необычное существо. Оно было похоже на полуптицу-получеловека, с крупным клювом и треугольным человеческим лицом, очень гибким, как у гепарда, телом и хищными, дикими движениями... Она была очень красивой и, в то же время, очень страшной.
— Это Миард. — представила существо Вэя. — Если хотите, он покажет вам «живность», как вы говорите.
У существа, по имени Миард, снова начали появляться сказочные крылья. И он ими приглашающе махнул в нашу сторону.
— А почему именно он? Разве ты очень занята, «звёздная» Вэя?
У Стеллы было очень несчастное лицо, потому что она явно боялась это странное «красивое страшилище», но признаться в этом ей, по-видимому, не хватало духу. Думаю, она скорее бы пошла с ним, чем смогла бы признаться, что ей было просто-напросто страшно... Вэя, явно прочитав Стеллины мысли, тут же успокоила:
— Он очень ласковый и добрый, он понравится вам. Вы ведь хотели посмотреть живое, а именно он и знает это лучше всех.
|
|
|
Миард осторожно приблизился, как будто чувствуя, что Стелла его боится... А мне на этот раз почему-то совершенно не было страшно, скорее наоборот — он меня дико заинтересовал.
Он подошёл вплотную к Стелле, в тот момент уже почти пищавшей внутри от ужаса, и осторожно коснулся её щеки своим мягким, пушистым крылом... Над рыжей Стеллиной головкой заклубился фиолетовый туман.
— Ой, смотри — у меня так же, как у Вэйи!.. — восторженно воскликнула удивлённая малышка. — А как же это получилось?.. О-о-ой, как красиво!.. — это уже относилось к появившейся перед нашим взором новой местности с совершенно невероятными животными.
Мы стояли на холмистом берегу широкой, зеркальной реки, вода в которой была странно «застывшей» и, казалось, по ней можно было спокойно ходить — она совершенно не двигалась. Над речной поверхностью, как нежный прозрачный дымок, клубился искрящийся туман.
Как я наконец-то догадалась, этот «туман, который мы здесь видели повсюду, каким-то образом усиливал любые действия живущих здесь существ: открывал для них яркость видения, служил надёжным средством телепортации, вообще — помогал во всём, чем бы в тот момент эти существа не занимались. И думаю, что использовался для чего-то ещё, намного, намного большего, чего мы пока ещё не могли понять...
Река извивалась красивой широкой «змеёй» и плавно уходя вдаль, пропадала где-то между сочно-зелёными холмами. А по обоим её берегам гуляли, лежали и летали удивительные звери... Это было настолько красиво, что мы буквально застыли, поражённые этим потрясающим зрелищем...
Животные были очень похожи на невиданных царственных драконов, очень ярких и гордых, как будто знающих, насколько они были красивыми... Их длиннющие, изогнутые шеи сверкали оранжевым золотом, а на головах красными зубцами алели шипастые короны. Царские звери двигались медленно и величественно, при каждом движении блистая своими чешуйчатыми, перламутрово-голубыми телами, которые буквально вспыхивали пламенем, попадая под золотисто-голубые солнечные лучи.
— Красоти-и-и-ще!!! — в восторге еле выдохнула Стелла. — А они очень опасные?
— Здесь не живут опасные, у нас их уже давно нет. Я уже не помню, как давно... — прозвучал ответ, и тут только мы заметили, что Вэйи с нами нет, а обращается к нам Миард...
|
|
|
Стелла испуганно огляделась, видимо, не чувствуя себя слишком комфортно с нашим новым знакомым...
— Значит, опасности у вас вообще нет? — удивилась я.
— Только внешняя, — прозвучал ответ. — Если нападут.
— А такое тоже бывает?
— Последний раз это было ещё до меня, — серьёзно ответил Миард.
Его голос звучал у нас в мозгу мягко и глубоко, как бархат, и было очень непривычно думать, что это общается с нами на нашем же «языке» такое странное получеловеческое существо... Но мы, наверное, уже слишком привыкли к разным-преразным чудесам, потому что уже через минуту свободно с ним общались, полностью забыв, что это не человек.
— И что — у вас никогда не бывает никаких-никаких неприятностей?!. — недоверчиво покачала головкой малышка. — Но тогда вам ведь совсем неинтересно здесь жить!..
В ней говорила настоящая, неугасающая Земная «тяга к приключениям». И я её прекрасно понимала. Но вот Миарду, думаю, было бы очень сложно это объяснить...
— Почему — неинтересно? — удивился наш «проводник» и вдруг, сам себя прервав, показал в верх. — Смотрите — Савии!!!
Мы взглянули на верх и остолбенели... В светло-розовом небе плавно парили сказочные существа!.. Они были совершенно прозрачны и, как и всё остальное на этой планете, невероятно красочны. Казалось, что по небу летели дивные, сверкающие цветы, только были они невероятно большими... И у каждого из них было другое, фантастически красивое, неземное лицо.
— О-ой... Смотри-и-те... Ох, диво како-о-е... — почему-то шёпотом произнесла совершенно ошалевшая Стелла.
По-моему я никогда не видела её настолько потрясённой. Но удивиться и, правда, было чему... Ни в какой, даже самой буйной фантазии невозможно было представить таких существ!.. Они были настолько воздушными, что казалось, их тела были сотканы из блистающего тумана... Огромные крылья-лепестки плавно колыхались, распыляя за собой сверкающую золотую пыль... Миард что-то странно «свистнул», и сказочные существа вдруг начали плавно спускаться, образуя над нами сплошной, вспыхивающий всеми цветами их сумасшедшей радуги, огромный «зонт»... Это было так красиво, что захватывало дух!..
|
|
|
Первой к нам «приземлилась» перламутрово-голубая, розовокрылая Савия, которая, сложив свои сверкающие крылья-лепестки в «букет», начала с огромным любопытством, но безо всякой боязни нас разглядывать... Невозможно было спокойно смотреть на её причудливую красоту, которая притягивала, как магнит и хотелось любоваться ею без конца...
— Не смотрите долго — Савии завораживают. Вам не захочется отсюда уходить. Их красота опасна, если не хотите себя потерять, — тихо сказал Миард.
— А как же ты говорил, что здесь ничего опасного нет? Значит это неправда? — тут же возмутилась Стелла.
— Но это же не та опасность, которую нужно бояться или с которой нужно воевать. Я думал, вы именно это имели в виду, когда спросили, — огорчился Миард.
— Да ладно! У нас, видимо, о многом понятия будут разными. Это нормально, правда ведь? — «Благородно» успокоила его малышка. — А можно с ними поговорить?
— Говорите, если сможете услышать. — Миард повернулся к спустившейся к нам чудо-Савии и что-то показал.
Дивное существо заулыбалось и подошло к нам ближе, остальные же его (или её?..) друзья всё также легко парили прямо над нами, сверкая и переливаясь в ярких солнечных лучах.
— Я Л и лис…лис...ис... — эхом прошелестел изумительный голос. Он был очень мягким и в то же время очень звонким (если можно соединить в одно такие противоположные понятия).
— Здравствуй, красивая Л и лис, — радостно приветствовала существо Стелла. — Я — Стелла. А вот она — Светлана. Мы — люди. А ты, мы знаем, Савия. Ты откуда прилетела? И что такое Савия? — вопросы опять сыпались градом, но я даже не попыталась её остановить, так как это было совершенно бесполезно... Стелла просто «хотела всё знать!». И всегда такой оставалась.
Лилис подошла к ней совсем близко и начала рассматривать Стеллу своими причудливыми, огромными глазами. Они были ярко малиновые, с золотыми крапинками внутри и сверкали, как драгоценные камни. Лицо этого чудо-существа выглядело удивительно нежным и хрупким, и имело форму лепестка нашей земной лилии. «Говорила» она, не раскрывая рта, в то же время, улыбаясь нам своими маленькими, круглыми губами... Но, наверное, самыми удивительными у них были волосы... Они были очень длинными, почти достигали края прозрачного крыла, абсолютно невесомыми и, не имея постоянного цвета, всё время вспыхивали самыми разными и самыми неожиданными блестящими радугами... Прозрачные тела Савий были бесполы (как тело маленького земного ребёнка), и со спины переходили в «лепестки-крылья», что и вправду делало их похожими на огромные яркие цветы...
|
|
|
— Мы прилетели с гор-ор... — опять прозвучало странное эхо.
— А может ты нам быстрее расскажешь? — попросила Миарда нетерпеливая Стелла. — Кто они?
— Их привезли из другого мира когда-то. Их мир умирал, и мы хотели их спасти. Сперва думали — они смогут жить со всеми, но не смогли. Они живут очень высоко в горах, туда никто не может попасть. Но если долго смотреть им в глаза — они заберут с собой... И будешь жить с ними.
Стелла поёжилась и чуть отодвинулась от стоявшей рядом Лилис... — А что они делают, когда забирают?
— Ничего. Просто живут с теми, кого забирают. Наверно у них в мире было по-другому, а сейчас они делают это просто по-привычке. Но для нас они очень ценны — они «чистят» планету. Никто никогда не болел после того, как они пришли.
— Значит, вы их спасли не потому, что жалели, а потому, что они вам были нужны?!. А разве это хорошо — использовать? — я испугалась, что Миард обидится (как говорится — в чужую хату с сапогами не лезь...) и сильно толкнула Стеллу в бок, но она не обратила на меня никакого внимания и теперь уже повернулась к Савии. — А вам нравится здесь жить? Вы грустите по своей планете?
— Нет-ет... Здесь красиво-сиво-иво...— прошелестел тот же мягкий голос. — И хорошо-ошо...
Лилис неожиданно подняла один из своих сверкающих «лепестков» и нежно погладила Стеллу по щеке.
— Малыш-ка... Хорошая-шая-ая... Стелла-ла-а... — и у Стеллы над головой второй раз засверкал туман, но на этот раз он был разноцветным...
Л и лис плавно махнула прозрачными крыльями-лепестками и начала медленно подниматься, пока не присоединилась к своим. Савии заволновались и вдруг очень ярко вспыхнув, исчезли...
— А куда они делись? — удивилась малышка.
— Они ушли. Вот, посмотри... — и Миард показал на уже очень далеко в стороне гор плавно паривших в розовом небе, освещённых солнцем дивных существ. — Они пошли домой...
Неожиданно появилась Вэя...
— Вам пора, — грустно сказала «звёздная» девочка. — Вам нельзя так долго здесь находиться. Это тяжело.
— Ой, но мы же ещё ничего, ничего не успели увидеть! — огорчилась Стелла. — А мы можем ещё сюда вернуться, милая Вэя? Прощай добрый Миард! Ты хороший. Я к тебе обязательно вернусь! — как всегда, обращаясь ко всем сразу, попрощалась Стелла.
Вэя взмахнула ручкой, и мы снова закружились в бешенном водовороте сверкающих материй, через короткое (а может только казалось коротким?) мгновение «вышвырнувших» нас на наш привычный Ментальный «этаж»...
— Ох, как же там интересно!.. — в восторге запищала Стелла.
Казалось, она готова была переносить самые тяжёлые нагрузки, только бы ещё раз вернуться в так полюбившийся ей красочный Вэйин мир. Вдруг я подумала, что он и вправду должен был ей нравиться, так как был очень похож на её же собственный, который она любила себе создавать здесь, на «этажах»...
У меня же энтузиазма чуточку поубавилось, потому что я уже увидела для себя эту красивую планету, и теперь мне зверски хотелось что-нибудь ещё!.. Я почувствовала тот головокружительный «вкус неизвестного», и мне очень захотелось это повторить... Я уже знала, что этот «голод» отравит моё дальнейшее существование и, что мне всё время будет этого не хватать. Таким образом, желая в дальнейшем оставаться хоть чуточку счастливым человеком, я должна была найти какой-то способ, чтобы «открыть» для себя дверь в другие миры... Но тогда я ещё едва ли понимала, что открыть такую дверь не так-то просто... И, что пройдёт ещё много зим, пока я буду свободно «гулять», куда захочу и, что откроет для меня эту дверь кто-то другой... И этим другим будет мой удивительный муж.
— Ну и что будем дальше делать? — вырвала меня из моих мечтаний Стелла.
Она была расстроенной и грустной, что не удалось увидеть больше. Но я была очень рада, что она опять стала сама собой, и теперь я была совершенно уверена, что с этого дня она точно перестанет хандрить и будет снова готова к любым новым «приключениям».
— Ты меня прости, пожалуйста, но я, наверное, уже сегодня ничего больше делать не буду... — извиняясь, сказала я. — Но спасибо тебе большое, что помогла.
Стелла засияла. Она очень любила чувствовать себя нужной, поэтому я всегда старалась ей показать, как много она для меня значит (что было абсолютной правдой).
— Ну, ладно. Пойдём куда-нибудь в другой раз, — благодушно согласилась она.
Думаю, она, как и я, была чуточку измождённой, только, как всегда, старалась этого не показать. Я махнула ей рукой... и оказалась дома, на своей любимой софе, с кучей впечатлений, которые теперь спокойно нужно было осмыслить и медленно, не спеша «переварить»...
Родители
К моим десяти годам я очень сильно привязалась к своему отцу. Я его обожала всегда. Но, к сожалению, в мои первые детские годы он очень много разъезжал и дома бывал слишком редко. Каждый проведённый с ним в то время день для меня был праздником, который я потом долго вспоминала и по крупиночкам собирала все сказанные папой слова, стараясь их сохранить в своей душе, как драгоценный подарок.
С малых лет у меня всегда складывалось впечатление, что папино внимание я должна заслужить. Не знаю, откуда это взялось и почему. Никто и никогда мне не мешал его видеть или с ним общаться. Наоборот, мама всегда старалась нам не мешать, если видела нас вдвоём. А папа всегда с удовольствием проводил со мной всё своё оставшееся от работы свободное время. Мы ходили с ним в лес, сажали клубнику в нашем саду, ходили на реку купаться или просто разговаривали, сидя под нашей любимой старой яблоней, что я любила делать почти больше всего. Папа был великолепным собеседником, и я готова была слушать его часами, если выпадала такая возможность... Наверное, просто его строгое отношение к жизни, расстановка жизненных ценностей, никогда не меняющаяся привычка ничего не получать просто так, всё это создавало для меня впечатление, что его я тоже должна заслужить...
Я очень хорошо помню, как ещё совсем маленьким ребёнком висла у него на шее, когда он возвращался из командировок домой, без конца повторяя, как я его люблю. А папа серьёзно смотрел на меня и отвечал: «Если ты меня любишь, ты не должна мне это говорить, но всегда должна показать…»
И именно эти его слова остались для меня неписанным законом на всю мою оставшуюся жизнь... Правда, наверное, не всегда у меня очень хорошо получалось «показать», но старалась я честно всегда.
Да и вообще, за всё то, кем я являюсь сейчас, я обязана своему отцу, который, ступенька за ступенькой, лепил моё будущее «Я», никогда не давая никаких поблажек, несмотря на то, сколь беззаветно и искренне он меня любил. В самые трудные годы моей жизни отец был моим «островом спокойствия», куда я могла в любое время вернуться, зная, что меня там всегда ждут.
Сам проживший весьма сложную и бурную жизнь, он хотел быть уверенным наверняка, что я смогу за себя постоять в любых неблагоприятных для меня обстоятельствах и не сломаюсь от каких бы то ни было жизненных передряг.
Вообще-то, могу от всего сердца сказать, что с родителями мне очень и очень повезло. Если бы они были бы чуточку другими, кто знает, где бы сейчас была я, и была ли бы вообще...
Думаю также, что судьба свела моих родителей не просто так. Потому что встретиться им было вроде бы абсолютно невозможно...
Мой папа родился в Сибири, в далёком городе Кургане. Сибирь не была изначальным местом жительства папиной семьи. Это явилось решением тогдашнего «справедливого» советского правительства и, как это было принято всегда, обсуждению не подлежало...
Так, мои настоящие дедушка и бабушка в одно прекрасное утро были грубо выпровожены из своего любимого и очень красивого огромного родового поместья, оторваны от своей привычной жизни и посажены в совершенно жуткий, грязный и холодный вагон, следующий по пугающему направлению — Сибирь…
Всё то, о чём я буду рассказывать далее, собрано мною по крупицам из воспоминаний и писем нашей родни во Франции, Англии, а также, из рассказов и воспоминаний моих родных и близких в России и в Литве. К моему большому сожалению, я смогла это сделать уже только после папиной смерти, спустя много, много лет...
С ними была сослана также дедушкина сестра Александра Оболенская (позже — Alexis Obolensky), и добровольно поехавшие Василий и Анна Серёгины, которые последовали за дедушкой по собственному выбору, так как Василий Никандрович долгие годы был дедушкиным поверенным во всех его делах и одним из самых его близких друзей. Наверное, надо было быть по-настоящему ДРУГОМ, чтобы найти в себе силы сделать подобный выбор и поехать по собственному желанию туда, куда они поехали, как едут только на собственную смерть. И этой «смертью», к сожалению, тогда называлась Сибирь...
Мне всегда было очень грустно и больно за нашу такую гордую, но так безжалостно большевистскими сапогами растоптанную, красавицу Сибирь!.. Её точно так же, как и многое другое, «чёрные» силы превратили в проклятое людьми, пугающее «земное пекло»… И никакими словами не рассказать, сколько страданий, боли, жизней и слёз впитала в себя эта гордая, но до предела измученная земля... Не потому ли, что когда-то она была сердцем нашей прародины, «дальновидные революционеры» решили очернить и погубить эту землю, выбрав именно её для своих дьявольских целей?.. Ведь для очень многих людей, даже спустя много лет, Сибирь всё ещё оставалась «проклятой» землёй, где погиб чей-то отец, чей-то брат, чей-то сын… или может быть даже вся чья-то семья.
Моя бабушка, которую я, к моему большому огорчению, никогда не знала, в то время была беременна папой и дорогу переносила очень тяжело. Но, конечно же, помощи ждать ниоткуда не приходилось...
Так молодая княжна Елена, вместо тихого шелеста книг в семейной библиотеке или привычных звуков фортепиано, когда она играла свои любимые произведения, слушала на этот раз лишь зловещий стук колёс, которые как бы грозно отсчитывали оставшиеся часы её такой хрупкой и ставшей настоящим кошмаром жизни… Она сидела на каких-то мешках у грязного вагонного окна и неотрывно смотрела на уходящие всё дальше и дальше последние жалкие следы так хорошо ей знакомой и привычной «цивилизации»...
Дедушкиной сестре, Александре, с помощью друзей на одной из остановок удалось бежать. По общему согласию, она должна была добраться (если повезёт) до Франции, где на данный момент жила вся её семья. Правда, никто из присутствующих не представлял, каким образом она могла бы это сделать, но так как это была их единственная, хоть и маленькая, но наверняка последняя надежда, то отказаться от неё было слишком большой роскошью для их совершенно безвыходного положения. Во Франции в тот момент находился также и муж Александры — Дмитрий, с помощью которого они надеялись уже оттуда попытаться помочь дедушкиной семье выбраться из того кошмара, в который их так безжалостно швырнула жизнь подлыми руками озверевших людей...
По прибытию в Курган, их поселили в холодный подвал, ничего не объясняя и не отвечая ни на какие вопросы. Через два дня какие-то люди пришли за дедушкой и заявили, что якобы они пришли «эскортировать» его в другой «пункт назначения»... Его забрали, как преступника, не разрешив взять с собой никаких вещей и не изволив объяснить, куда и на сколько его везут. Больше дедушку не видел никто и никогда.
Спустя какое-то время, неизвестный военный принёс бабушке дедовы личные вещи в грязном мешке из-под угля... не объяснив ничего и не оставив никакой надежды увидеть его живым.
На этом любые сведения о дедушкиной судьбе прекратились, как будто он исчез с лица земли без всяких следов и доказательств...
Истерзанное, измученное сердце бедной княжны Елены не желало смириться с такой жуткой потерей, и она буквально засып а ла местного штабного офицера просьбами о выяснении обстоятельств гибели своего любимого Николая. Но «красные» офицеры были слепы и глухи к просьбам одинокой женщины, как они её звали — «из благородных», которая являлась для них всего лишь одной из тысяч и тысяч безымянных «номерных» единиц, ничего не значащих в их холодном и жестоком мире…
Это было настоящее пекло, из которого не было выхода назад в тот привычный и добрый мир, в котором остался её дом, её друзья и всё то, к чему она с малых лет была привычна и что так сильно и искренне любила... И не было никого, кто мог бы помочь или хотя бы дал малейшую надежду выжить.
Серёгины пытались сохранять присутствие духа за троих и старались любыми способами поднять настроение княжны Елены, но она всё глубже и глубже входила в почти полное оцепенение и иногда сидела целыми днями в безразлично-замороженном состоянии, почти не реагируя на попытки друзей спасти её сердце и ум от окончательной депрессии.
Были только две вещи, которые ненадолго возвращали её в реальный мир — если кто-то заводил разговор о её будущем ребёнке или, если приходили любые, хоть малейшие новые подробности о предполагаемой гибели её горячо любимого Николая. Она отчаянно желала узнать (пока ещё была жива), что же по-настоящему случилось, и где находился её муж или хотя бы где было похоронено (или брошено) его тело.
К сожалению, не осталось почти никакой информации о жизни этих двух мужественных и светлых людей, Елены и Николая де Роган-Гессе-Оболенских, но даже те несколько строчек из двух оставшихся писем Елены к её невестке Александре, которые каким-то образом сохранились в семейных архивах Александры во Франции, показывают, как глубоко и нежно любила своего пропавшего мужа княжна.
Сохранилось всего несколько рукописных листов, некоторые строчки которых, к сожалению, вообще невозможно разобрать. Но даже то, что удалось — кричит глубокой болью о большой человеческой беде, которую, не испытав, нелегко понять и невозможно принять.
12 апреля, 1927 года. Из письма княжны Елены к Александре (Alix) Оболенской:
«Сегодня очень устала. Вернулась из Синячихи совершенно разбитой. Вагоны забиты людьми, даже везти скот в них было бы стыдно ………………………… Останавливались в лесу — там так вкусно пахло грибами и земляникой... Трудно поверить, что именно там убивали этих несчастных! Бедная Эллочка (имеется в виду великая княгиня Елизавета Фёдоровна, которая являлась роднёй моего дедушки по линии Гессе) была убита здесь рядом, в этой жуткой Староселимской шахте… какой ужас! Моя душа не может принять такое. Помнишь, мы говорили: «пусть земля будет пухом»?.. Великий Боже, как же может быть пухом такая земля?!.
О, Аlix, моя милая Alix! Как же можно свыкнуться с таким ужасом?................................................................................... я так устала просить и унижаться… Всё будет совершенно бесполезно, если ЧК не согласится послать запрос в Алапаевск........... Я никогда не узнаю где его искать, и никогда не узнаю, что они с ним сотворили. Не проходит и часа, чтобы я не думала о таком родном для меня лице... Какой это ужас представлять, что он лежит в какой-то заброшенной яме или на дне рудника!.. Как можно вынести этот каждодневный кошмар, зная, что уже не увижу его никогда?!. Так же, как никогда не увидит мой бедный Василёк (имя, которое было дано при рождении моему папе) ... Где же предел жестокости? И почему они называют себя людьми?..
Милая, добрая моя Alix, как же мне тебя не хватает!.. Хоть бы знать, что с тобою всё в порядке, и что дорогой твоей душе Дмитрий не покидает тебя в эти трудные минут.................................................... Если б у меня оставалась хоть капелька надежды найти моего родного Николая, я бы, кажется, вынесла всё. Душа вроде бы притерпелась к этой страшной потере, но до сих пор очень болит… Всё без него другое и такое пустынное».
18 мая, 1927 года. Отрывок из письма княжны Елены к Александре (Аlix) Оболенской:
«Опять приходил тот же милый доктор. Я никак не могу ему доказать, что у меня просто нет больше сил. Он говорит, что я должна жить ради маленького Василька... Да так ли это?.. Что он найдёт на этой страшной земле, мой бедный малыш?...................................................... Кашель возобновился, иногда становится невозможно дышать. Доктор всё время оставляет какие-то капли, но мне совестно, что я не могу его никак отблагодарить........................................... Иногда мне снится наша любимая комната. И мой рояль… Боже, как же это всё далеко! Да и было ли всё это вообще?............................... и вишни в саду, и наша нянюшка, такая ласковая и добрая. Где всё это теперь?................................ ( в окно? ) не хочется смотреть, оно всё в копоти, и видны только грязные сапоги… Ненавижу сырость».
Моя бедная бабушка от сырости в комнате, которая даже летом не прогревалась, вскоре заболела туберкулёзом. И, видимо, ослабевшая от перенесённых потрясений, голодания и болезни, при родах скончалась, так и не увидев своего малыша, и не найдя (хотя бы!) могилы его отца. Буквально перед смертью она взяла слово у Серёгиных, что они, как бы это для них не было трудно, отвезут новорождённого (если он, конечно же, выживет) во Францию, к дедушкиной сестре. Что в то дикое время обещать, конечно же, было почти что «неправильно», так как сделать это никакой реальной возможности у Серёгиных к сожалению не было... Но они всё же обещали ей, чтобы хоть как-то облегчить последние минуты её так зверски загубленной совсем ещё молодой жизни, и чтобы её измученная болью душа могла хоть с маленькой на то надеждой покинуть этот жестокий мир... И даже зная, что сделают всё возможное, чтобы сдержать данное Елене слово, Серёгины всё же в душе не очень-то верили, что им когда-нибудь удастся всю эту сумасшедшую идею воплотить в жизнь...
Итак, в 1927 году в городе Кургане, в сыром, нетопленном подвале родился маленький мальчик, и звали его принц Василий Николаевич де Роган-Гессе-Оболенский, Лорд Санбурский (de Rohan-Hesse-Obolensky, Lord of Sanbury)... Он был единственным сыном герцога де’Роган-Гессе-Оболенского и княжны Елены Лариной.
Тогда он ещё не мог понять, что остался на этом свете совершенно один, и, что его хрупкая жизнь теперь полностью зависела от доброй воли человека по имени Василий Серёгин…
И ещё этот малыш также не знал, что по отцовской линии, ему подарено было потрясающе «цветастое» Родовое Дерево, которое его далёкие предки сплели для него, как бы заранее подготовив мальчика для свершения каких-то особенных, «великих» дел… и тем самым, возложив на его, тогда ещё совсем хрупкие плечи огромную ответственность перед теми, кто когда-то так усердно плёл его «генетическую нить», соединяя свои жизни в одно сильное и гордое дерево…
|
|
|
