Почему для героя так важны отношения с братом, но не с сестрой?

Почему для героя так важны отношения с братом, но не с сестрой?

Прежде всего, у такого положения дел была вполне естественная причина — раздельное воспитание. Мальчики и девочки в семье жили в разных комнатах, для них нанимались разные гувернёры, у них были разные занятия, и собственно цели воспитания тоже были разные. И если в совсем юном возрасте Николенька не так замечает эту разность (хотя всё равно в его мире есть он и Володя, а есть девочки — Любочка и Катенька, дочь гувернантки Мими), то чем дальше, тем больше она начинает определять отношения братьев и сестры. Например, Николенька видит, как относится к девочкам Володя, который мог заботиться о них, но «не допускал мысли, чтобы они могли думать или чувствовать что-нибудь человеческое». Это отношение подаётся как норма: когда Николенька пересказывает брату разговоры с Любочкой или Катенькой, брат отвечает: «Гм! Так ты ещё рассуждаешь с ними? Нет, ты, я вижу, ещё плох». А кроме того, Николенька сам замечает уже «взрослые» привычки и манеры девочек, и хотя ему кажется, что это они просто «выучились так притворяться», всё же это делает границу между их мирами ещё более осязаемой.

А что насчёт отношений Николеньки с братом? Толстой был действительно близок со своими тремя старшими братьями. Именно общение с ними на протяжении всех юных лет служит для рано осиротевшего Толстого жизненным ориентиром. С ними в детстве он мечтает о муравейном братстве ⁠ и зелёной палочке ⁠, которая разом сделает всех людей счастливыми. Основным прототипом Володи нередко называют Владимира Иславина — незаконорождённого сына Александра Исленьева, но, по другой версии, Володя списан с брата Толстого Сергея. Оба этих молодых человека восхищали юного Толстого умением вращаться в свете, которое совсем ему не давалось. Володя в трилогии куда более непосредствен, чем Николенька: его успех, красота и молодцеватость вызывают зависть героя. На этом фоне закономерно появление в жизни Николеньки Дмитрия Нехлюдова и сближение с ним: основным прототипом этого персонажа считается вдумчивый, мягкий характером и немного угловатый Дмитрий Толстой — другой брат писателя. Он был куда ближе ему по духу, чем Сергей, и, кстати, разница в возрасте между Львом и Дмитрием была такой же, как между Николенькой и Володей: один год.

Эту тесную братскую связь Толстой ещё раз воспроизведёт в романе «Анна Каренина» в сюжетах, связанных с его любимым героем Константином Лёвиным. Впрочем, с сестрой Марией, названной в честь матери, у Толстого тоже всю жизнь будут очень близкие отношения, которые не пошатнёт даже уход сестры в монастырь (в то время как Толстой не принимал православных догм).

ФЕЙСБУКВКОНТАКТЕТВИТТЕРТЕЛЕГРАМ

Братья Толстые: Сергей, Николай, Дмитрий и Лев. 1850-е годы

Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images

Зачем Толстому понадобилось сразу два повествователя?

Толстой выбирает необычную для своего времени повествовательную технику. Стандартным решением были бы воспоминания повзрослевшего повествователя о своих детстве, отрочестве и юности. Чуть изобретательнее был бы рассказ от лица самого мальчика: тогда читатель проживал бы происходящее вместе с ним, «в режиме реального времени». Но Толстой решил совместить оба этих решения: в пространстве трилогии разом существуют и маленький Николенька, и взрослый повествователь. И это не единственное усложнение структуры повествования, хотя и самое неожиданное для современников. Примерно для таких случаев Виктор Шкловский придумал специальный термин «остранение»: цель этого приёма — деавтоматизация восприятия. События показаны «глазами ребёнка», он же высказывает о них свои детские впечатления, но дальше ситуация выходит за рамки его кругозора, и за дело берётся взрослый повествователь, который выносит своё уже проверенное временем суждение.

Пить чай в лесу на траве и вообще на таком месте, на котором никто и никогда не пивал чаю, считалось большим наслаждением

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

Помимо этого, Николенька как герой также не лишён рефлексии, и его размышления подаются в прямой речи. «Какой он добрый и как нас любит, а я мог так дурно о нём. Это непосредственное, свежее восприятие тут же дополняется рефлексией юного повествователя: «Мне было досадно и на самого себя, и на Карла Иваныча, хотелось смеяться и хотелось плакать: нервы были расстроены». А спустя некоторое время появляется и взрослый повествователь: «Как теперь вижу я перед собой длинную фигуру в ваточном халате и в красной шапочке, из-под которой виднеются редкие седые волосы». Помимо этого, в повестях Толстого иногда заходит разговор о событиях, которые никак не мог видеть ни непосредственно герой, ни один из двух повествователей (например, это разговор Карла Иваныча с отцом Николеньки в кабинете за закрытыми дверями).

Весь этот многослойный пирог изготовлен Толстым тонко, легко и непринуждённо — особенно в «Детстве», где расхождение между маленьким и взрослым повествователем максимально. Если маленький Николенька не способен оценить важность какого-то эпизода или даже собственного движения души, то на помощь ему всегда готов прийти взрослый повествователь, который точно укажет, на что именно надо обратить внимание, и объяснит, какие у этого бывают далеко идущие последствия. Эта повествовательная схема во многом породила, по выражению Эйхенбаума, «двойной масштаб» — свойство, за которое толстовскую прозу ругал критик Аксаков. Толстой вообще не пишет «срединный» текст: его оптика настроена то на мелкие подробности (беспокойные пальцы приказчика Якова, завитки на шее матери и т. п. ), то на общие размышления. При этом Толстой почти не даёт классических описательных портретов: в его прозе всё текуче, ничего нельзя ухватить вне момента. Огромные явления парадоксальным образом оказываются зависимы от незначительных мелочей.

ФЕЙСБУКВКОНТАКТЕТВИТТЕРТЕЛЕГРАМ

Александр Апсит. Иллюстрация к повести «Юность». 1914 год