 |
Звуки и взор. Земля и небо. Из Андрея Шенье. Мой демон. Стихотворения 1831 года. 1831-го января. 1831-го июня 11 дня
|
|
|
|
Звуки и взор
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), лл. 33 об. – 34.
Автограф не известен.
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 1, отд. I, стр. 20).
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
Земля и небо
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), л. 34.
Автограф не известен.
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 3, отд. I, стр. 92).
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
К *** (Дай руку мне, склонись к груди поэта…)
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), л. 34–34 об.
Автограф не известен.
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 1, отд. I, стр. 20).
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
Из Андрея Шенье
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), л. 34 об.
Автограф не известен.
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 1, отд. I, стр. 12–13).
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
У Шенье такого стихотворения нет. Именем этого поэта Лермонтов вслед за Пушкиным (в памяти современников еще свеж был политический процесс 1826–1828 годов о распространении отрывка из элегии Пушкина «Андрей Шенье» с надписью «На 14-ое декабря») маскировал свои гражданские взгляды, например размышления о роли поэта в революции, мысль о политическом изгнании.
Автобиографические мотивы в стихотворении «Из Андрея Шенье» сходны с мотивами других стихотворений того же периода. Так, некоторые стихи совпадают по мысли со стихотворениями «Слава» (1830–1831) и «Унылый колокола звон» (1831), написанными от лица Лермонтова.
К *** (Не медли в дальней стороне…)
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), л. 35.
Автограф не известен.
|
|
|
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1899, № 2, отд. I, стр. 130).
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
Сосед (Погаснул день на вышинах небесных…)
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), лл. 35–36 об.
Автограф не известен.
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 1, отд. I, стр. 13)
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
Стансы (Не могу на родине томиться…)
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), лл. 35 об. – 36.
Автограф не известен.
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 1, отд. I. стр. 16–17).
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
Посвящено Н. Ф. Ивановой (см. «Н. Ф. И…. вой»).
Мой демон
Печатается по копии – ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), л. 36–36 об.
Автограф не известен.
Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 1, отд. I, стр. 13–14).
Датируется 1830 или 1831 годом по положению в тетради XX.
В 1829 году Лермонтовым было написано одноименное стихотворение (см. примечание). Тема этих стихотворений Лермонтова связана с началом его работы над поэмой «Демон».
Романс (Хоть бегут по струнам моим звуки веселые…)
Печатается по тексту «Библ. для чтения» (1844, т. 64, № 6, отд. I, стр. 131), где было впервые опубликовано.
Автограф не известен.
Без существенных разночтений помещено в «Записках» Е. А. Сушковой, где датировано 1831 годом. Однако в тексте самих «Записок» есть противоречивое указание на то, что «пьеса» эта хранилась у А. М. Верещагиной с 1830 года.
Стихотворения 1831 года
1831-го января
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
Они зовут, они манят,
Поют – и я пою за ними,
И, полный чувствами живыми,
Страшуся поглядеть назад, —
Чтоб бытия земного звуки
Не замешались в песнь мою,
Чтоб лучшей жизни на краю
Не вспомнил я людей и муки,
|
|
|
Чтоб я не вспомнил этот свет,
Где носит всё печать проклятья,
Где полны ядом все объятья,
Где счастья без обмана нет.
Послушай! Вспомни обо мне…
Послушай! вспомни обо мне,
Когда, законом осужденный,
В чужой я буду стороне —
Изгнанник мрачный и презренный.
И будешь ты когда-нибудь
Один, в бессонный час полночи,
Сидеть с свечой… и тайно грудь
Вздохнет – и вдруг заплачут очи;
И молвишь ты: когда-то он,
Здесь, в это самое мгновенье,
Сидел тоскою удручен
И ждал судьбы своей решенье!
1831-го июня 11 дня
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала. Я любил
Все обольщенья света, но не свет,
В котором я минутами лишь жил;
И те мгновенья были мук полны,
И населял таинственные сны
Я этими мгновеньями. Но сон,
Как мир, не мог быть ими омрачен.
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной,
И о земле позабывал. Не раз,
Встревоженный печальною мечтой,
Я плакал; но все образы мои,
Предметы мнимой злобы иль любви,
He походили на существ земных.
О нет! всё было ад иль небо в них.
Холодной буквой трудно объяснить
Боренье дум. Нет звуков у людей
Довольно сильных, чтоб изобразить
Желание блаженства. Пыл страстей
Возвышенных я чувствую, но слов
Не нахожу и в этот миг готов
Пожертвовать собой, чтоб как-нибудь
Хоть тень их перелить в другую грудь.
Известность, слава, что они? – а есть
У них над мною власть; и мне они
Велят себе на жертву всё принесть,
И я влачу мучительные дни
Без цели, оклеветан, одинок;
Но верю им! – неведомый пророк
Мне обещал бессмертье, и живой
Я смерти отдал всё, что дар земной.
Но для небесного могилы нет.
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймет их, удивленный свет
Благословит; и ты, мой ангел, ты
Со мною не умрешь: моя любовь
Тебя отдаст бессмертной жизни вновь;
С моим названьем станут повторять
Твое: на что им мертвых разлучать?
К погибшим люди справедливы; сын
Боготворит, что проклинал отец.
Чтоб в этом убедиться, до седин
Дожить не нужно. Есть всему конец;
Не много долголетней человек
|
|
|
Цветка; в сравненьи с вечностью их век
Равно ничтожен. Пережить одна
Душа лишь колыбель свою должна.
Так и ее созданья. Иногда,
На берегу реки, один, забыт,
Я наблюдал, как быстрая вода
Синея гнется в волны, как шипит
Над ними пена белой полосой;
И я глядел, и мыслию иной
Я не был занят, и пустынный шум
Рассеивал толпу глубоких дум.
Тут был я счастлив… О, когда б я мог
Забыть что незабвенно! женский взор!
Причину стольких слез, безумств, тревог!
Другой владеет ею с давных пор,
И я другую с нежностью люблю,
Хочу любить, – и небеса молю
О новых муках: но в груди моей
Всё жив печальный призрак прежних дней.
Никто не дорожит мной на земле,
И сам себе я в тягость, как другим;
Тоска блуждает на моем челе,
Я холоден и горд; и даже злым
Толпе кажуся; но ужель она
Проникнуть дерзко в сердце мне должна?
Зачем ей знать, что в нем заключено?
Огонь иль сумрак там – ей всё равно.
Темна проходит туча в небесах,
И в ней таится пламень роковой;
Он вырываясь обращает в прах
Всё, что ни встретит. С дивной быстротой
Блеснет и снова в облаке укрыт;
И кто его источник объяснит,
И кто заглянет в недра облаков?
Зачем? они исчезнут без следов.
Грядущее тревожит грудь мою.
Как жизнь я кончу, где душа моя
Блуждать осуждена, в каком краю
Любезные предметы встречу я?
Но кто меня любил, кто голос мой
Услышит и узнает? И с тоской
Я вижу, что любить, как я, порок,
И вижу, я слабей любить не мог.
Не верят в мире многие любви
И тем счастливы; для иных она
Желанье, порожденное в крови,
Расстройство мозга иль виденье сна.
Я не могу любовь определить,
Но это страсть сильнейшая! – любить
Необходимость мне; и я любил
Всем напряжением душевных сил.
И отучить не мог меня обман;
Пустое сердце ныло без страстей,
И в глубине моих сердечных ран
Жила любовь, богиня юных дней;
Так в трещине развалин иногда
Береза вырастает молода
|
|
|
И зелена, и взоры веселит,
И украшает сумрачный гранит.
И о судьбеее чужой пришлец
Жалеет. Беззащитно предана
Порыву бурь и зною, наконец
Увянет преждевременно она;
Но с корнем не исторгнет никогда
Мою березу вихрь: она тверда;
Так лишь в разбитом сердце может страсть
Иметь неограниченную власть.
Под ношей бытия не устает
И не хладеет гордая душа;
Судьба ее так скоро не убьет,
А лишь взбунтует; мщением дыша
Против непобедимой, много зла
Она свершить готова, хоть могла
Составить счастье тысячи людей:
С такой душой ты бог или злодей…
Как нравились всегда пустыни мне.
Люблю я ветер меж нагих холмов,
И коршуна в небесной вышине,
И на равнине тени облаков.
Ярма не знает резвый здесь табун,
И кровожадный тешится летун
Под синевой, и облако степей
Свободней как-то мчится и светлей.
И мысль о вечности, как великан,
Ум человека поражает вдруг,
Когда степей безбрежный океан
Синеет пред глазами; каждый звук
Гармонии вселенной, каждый час
Страданья или радости для нас
Становится понятен, и себе
Отчет мы можем дать в своей судьбе.
Кто посещал вершины диких гор
В тот свежий час, когда садится день,
На западе светило видит взор
И на востоке близкой ночи тень,
Внизу туман, уступы и кусты,
Кругом всё горы чудной высоты,
Как после бури облака, стоят
И странные верхи в лучах горят.
И сердце полно, полно прежних лет,
И сильно бьется; пылкая мечта
Приводит в жизнь минувшего скелет,
И в нем почти всё та же красота.
Так любим мы глядеть на свой портрет,
Хоть с нами в нем уж сходства больше нет,
Хоть на холсте хранится блеск очей,
Погаснувших от время и страстей.
Что на земле прекрасней пирамид
Природы, этих гордых снежных гор?
Не переменит их надменный вид
Ничто: ни слава царств, ни их позор;
О ребра их дробятся темных туч
Толпы, и молний обвивает луч
Вершины скал; ничто не вредно им.
Кто близ небес, тот не сражен земным.
Печален степи вид, где без препон,
Волнуя лишь серебряный ковыль,
Скитается летучий аквилон
И пред собой свободно гонит пыль;
И где кругом, как зорко ни смотри,
Встречает взгляд березы две иль три,
Которые под синеватой мглой
Чернеют вечером в дали пустой.
Так жизнь скучна, когда боренья нет.
В минувшее проникнув, различить
В ней мало дел мы можем, в цвете лет
Она души не будет веселить.
Мне нужно действовать, я каждый день
|
|
|
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя, и понять
Я не могу, что значит отдыхать.
Всегда кипит и зреет что-нибудь
В моем уме. Желанье и тоска
Тревожат беспрестанно эту грудь.
Но что ж? Мне жизнь всё как-то коротка
И всё боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! – жажда бытия
Во мне сильней страданий роковых,
Хотя я презираю жизнь других.
Есть время – леденеет быстрый ум:
Есть сумерки души, когда предмет
Желаний мрачен: усыпленье дум;
Меж радостью и горем полусвет;
Душа сама собою стеснена,
Жизнь ненавистна, но и смерть страшна.
Находишь корень мук в себе самом,
И небо обвинить нельзя ни в чем.
Я к состоянью этому привык,
Но ясно выразить его б не мог
Ни ангельский, ни демонский язык:
Они таких не ведают тревог,
В одном всё чисто, а в другом всё зло.
Лишь в человеке встретиться могло
Священное с порочным. Все его
Мученья происходят оттого.
Никто не получал, чего хотел
И что любил, и если даже тот,
Кому счастливый небом дан удел,
В уме своем минувшее пройдет,
Увидит он, что мог счастливей быть,
Когда бы не умела отравить
Судьба его надежды. Но волна
Ко брегу возвратиться не сильна.
Когда, гонима бурей роковой,
Шипит и мчится с пеною своей,
Она всё помнит тот залив родной,
Где пенилась в приютах камышей,
И, может быть, она опять придет
В другой залив, но там уж не найдет
Себе покоя: кто в морях блуждал,
Тот не заснет в тени прибрежных скал.
Я предузнал мой жребий, мой конец,
И грусти ранняя на мне печать;
И как я мучусь, знает лишь творец;
Но равнодушный мир не должен знать,
И не забыт умру я. Смерть моя
Ужасна будет; чуждые края
Ей удивятся, а в родной стране
Все проклянут и память обо мне.
Все. Нет, не все: созданье есть одно
Способное любить – хоть не меня;
До этих пор не верит мне оно,
Однако сердце, полное огня
Не увлечется мненьем, и мое
Пророчество припомнит ум ее,
И взор, теперь веселый и живой,
Напрасной отуманится слезой.
Кровавая меня могила ждет,
Могила без молитв и без креста,
На диком берегу ревущих вод
И под туманным небом; пустота
Кругом. Лишь чужестранец молодой,
Невольным сожаленьем и молвой
И любопытством приведен сюда,
Сидеть на камне станет иногда.
И скажет: отчего не понял свет
Великого, и как он не нашел
Себе друзей, и как любви привет
К нему надежду снова не привел?
Он был ее достоин. И печаль
Его встревожит, он посмотрит вдаль,
Увидит облака с лазурью волн,
И белый парус, и бегучий челн.
И мой курган! – любимые мечты
Мои подобны этим. Сладость есть
Во всем, что не сбылось, – есть красоты
В таких картинах; только перенесть
Их на бумагу трудно: мысль сильна
Когда размером слов не стеснена,
Когда свободна, как игра детей,
Как арфы звук в молчании ночей!
Романс к И***
Когда я унесу в чужбину
Под небо южной стороны
Мою жестокую кручину,
Мои обманчивые сны,
И люди с злобой ядовитой
Осудят жизнь мою порой,
Ты будешь ли моей защитой
Перед бесчувственной толпой?
*
О, будь!.. о, вспомни нашу младость,
Злословья жертву пощади,
Клянися в том! чтоб вовсе радость
Не умерла в моей груди,
Чтоб я сказал в земле изгнанья:
Есть сердце, лучших дней залог,
Где почтены мои страданья,
Где мир их очернить не мог.
|
|
|
