Темы о любви» и призыв к перемене мировоззрения

И сколько раз и скольких чеховских героев охватит это стремление избавиться от пошлости, тупости, от мещанского окружения— начиная от бедной Маруси Приклонской, тоже ведь мечтавшей уйти туда, где «живут люди, которые не дрожат перед бедностью, не развратничают, работают, не беседуют по целым дням с глупыми старухами и пьяными дураками...».

В конце 80-х годов Чехов сообщал об одном из своих неосуществленных замыслов: «Рассказ мой начинается прямо с VII главы и кончается тем, что давно уже известно, а именно, что осмысленная жизнь без определенного мировоззрения — не жизнь, а тягота, ужас. Беру я человека здорового, молодого, влюбчивого, умеющего и выпить, и природой насладиться, и философствовать, не книжного и не разочарованного, а очень обыкновенного малого». (А. С. Суворину 28 ноября 1888 г.).

Вероятно, в этом, так и ненаписанном рассказе герой, человек молодой и влюбчивый, тоже должен был прийти к сознанию неблагополучия жизни и вытекающей отсюда необходимости выработать для себя определенное мировоззрение и определенную жизненную позицию. Это мировоззрение, по мысли Чехова, не дается готовым (не случайно писатель подчеркивает, что его герой—человек «не книжный»). Каждый должен идти своим трудным путем исканий, отсекая при этом все то, что является «уклонением от нормы».

В 1887—1888 гг. Чехов качал работу над «Рассказом неизвестного человека». Осенью 1888 г. он писал Суворину, что у него «в голове томятся сюжеты для пяти повестей и двух романов». Сообщая тому же адресату о работе над рассказом, начинающимся прямо с VII главы и отдельными деталями напоминающим написанную позже «Дуэль» (1891), Чехов заметил: «Пишу на тему о любви. Форму избрал фельетонно-беллетристическую. Порядочный человек увез от порядочного человека жену и пишет об этом Спое мнение; живет с ней — мнение; расходится—опять мнение. Мельком говорю о театре, о предрассудочности «несходства убеждений», о Военно-Грузинской дороге, о семейной жизни, о Печорине, об Онегине, о Казбеке...» (24 или 25 ноября 1888 г.). _;Из этого письма видно, какой широкий круг проблем включал писатель в свое понимание «темы о любви». Было бы неверным думать, что Чехов полагал конечным результатом исканий своих героев мысль о необходимости перевернуть жизнь. Прежде всего у Чехова есть произведения, в которых читатель уже на первых страницах встречается с героями, совершившими этот шаг. К ним относятся герои повестей «Рассказ неизвестного человека» и «Моя жизнь», В первом случае Владимир Иванович, дворянин, офицер флота, решительно порывает со своим прошлым, становясь революционером террористского толка. Однако смысл произведения в том, что именно после этого он приходит к идейному краху, к признанию своей идейной несостоятельности.

Герой «Моей жизни» Мисаил Полознев, сын архитектора, тоже порвал со своей средой, но выбрал иной путь — опростился, стал жить жизнью простого рабочего. Читатель сочувствует Ми-саилу, верит чистоте его помыслов, видит, как нелегка его жизнь среди простого народа, но в словах жены Мисаила Маши есть и большая доля правды. «Мы много работали,— говорит она, подводя итог их жизни в Дубечне,— много думали, мы стали лучше от этого,— честь нам и слава,— мы преуспели в личном совершенстве; но эти наши успехи имели ли заметное влияние на окружающую жизнь, принесли ли пользу хотя кому-нибудь? Нет. Невежество, физическая грязь, пьянство, поразительно высокая детская смертность—все осталось, как и было, и оттого, что ты пахал и сеял, а я тратила деньги и читала книжки, никому не стало лучше». Убеждения, ради которых изменили свою жизнь «неизвестный человек» и Мисаил Полознев, не выдержали испытаний реальной действительности. Не смогли эти чеховские герои удержать около себя и тех женщин, которые были им дороги.

«Я верю, следующим поколениям будет легче и видней; к их услугам будет наш опыт»,— говорит Владимир Иванович в конце повести «Рассказ неизвестного человека». И добавляет: «Но ведь хочется жить независимо от будущих поколений и не только для них. Жизнь дается один раз, и хочется прожить ее бодро, осмысленно, красиво». Такой жизни лишены и сам Владимир Иванович, и Зинаида Федоровна, и Мисаил Полознев, и его кроткая сестра, и Анюта Благово, тайно любящая Мисаила,— все они любят, но каждый несчастлив в своей любви по-своему. И в то же время эти обе повести не оставляют у читателя чувства безнадежности, тупика. Чехов находит в их финале такое разрешение сюжетного конфликта, которое рождает веру в то, что страдания и ошибки этих героев не пройдут бесследно: как знак этой надежды на последних страницах повестей рядом с «неизвестным» и Мисаилом Полозневым оказывается ребенок, судьба которого близка этим чеховским героям, не утратившим живую душу, думающим о тех, кто пойдет вслед за ними.

«Влюбленность указывает человеку, каким он должен быть»,— эти слова из записной книжки Чехова вспоминаются при чтении первой части «Учителя словесности», где Чехов передал состояние влюбленного человека, охваченного светлым чувством, умилением, восторгом. С состоянием героя гармонирует и пейзаж, одухотворенный, поэтичный. Никитин и Манюся Шелестова после объяснения в любви бегут в сад, где их окружает атмосфера счастья: «Над садом светил полумесяц, и на земле из темной травы, слабо освещенной этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в любви».

Поэзия входит в жизнь художника — героя рассказа «Дом с мезонином» вместе с влюбленностью в юную, трогательную Мисюсь. Сладкие мечты овладевают им — он видит в этой девушке свою «маленькую королеву», которая вместе с ним «будет владеть этими деревьями, полями, туманом, зарею, этою природой, чудесной, очаровательной...».

Но счастье, посетившее этих двух героев, быстротечно. Пелена спадает с глаз Никитина, понимающего, что он превращается в обывателя, а его Манюся оказалась скупой и ограниченной мещанкой. В судьбу поэтической Мисюсь и художника беззастенчиво вмешивается старшая сестра Лида — и в результате художник остается один со своей неприкаянностью, тяжелыми думами о жизни и воспоминаниями.

Счастливый человек — редкость в произведениях Чехова. Случайно появляется в повести «Степь» казак Константин Звоныка, спешащий поведать повстречавшимся ему возчикам о своем счастье с молодой женой. Но его радость еще более подчеркивает обездоленность остальных персонажей повести. «При виде счастливого человека всем стало скучно и захотелось тоже счастья»,— пишет автор «Степи». Подобные чувства вызывает и случайная встреча с красавицей армяночкой в автобиографическом рассказе «Красавицы». «Была ли это у меня зависть к ее красоте,— пишет Чехов на страницах рассказа,— или я жалел, что эта девочка не моя и никогда не будет моею и что я для нее чужой, или смутно чувствовал я, что ее редкая красота случайна, не нужна и, как все на земле, недолговечна, или, быть может, моя грусть была тем особенным чувством, которое возбуждается в человеке созерцанием настоящей красоты, бог знает!». Прав был один из первых чеховских критиков В. Альбов, отнесший «Красавицы» и «Степь» к тем произведениям, где «слышится глубокая, затаенная тоска по идеалу», «тоска по скрытой в жизни красоте, мимо которой равнодушно проходят люди и которая гибнет, никому не нужная и никем не воспетая». Чувствуют себя счастливыми у Чехова обычно люди тупые, ограниченные. Таков, например, достигший своего «идеала» герой рассказа «Крыжовник», всю жизнь копивший деньги на приобретение имения и достигший целя полной утратой своей человеческой сущности. Встреча с ним вызывает у его брата «тяжелое чувство, близкое к отчаянию», рождает мысль о невозможности счастья в современной действительности: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные (...). Счастья нет и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом».

Рассказ «Крыжовник» вместе с «Человеком в футляре» входит в так называемую «маленькую трилогию», которую завершает рассказ «О любви». Это рассказ о судьбе двух людей, которые долго любили друг друга тайно, не решаясь вырваться из предначертанного, узаконенного круга существования. Герой рассказа Алехин мучительно колебался, рассуждал: «Куда бы я мог увести ее? Другое дело, если бы у меня была красивая, интересная жизнь, если бы я, например, боролся за освобождение родины (возможно, опять намек на Инсарова .) или был знаменитым ученым, артистом, художником, а то ведь из одной обычной, будничной обстановки пришлось бы увлечь ее в другую такую же или еще более будничную. И как бы долго продолжалось наше счастье? Что было бы с ней в случае моей болезни, смерти или просто если бы мы разлюбили друг друга?» Однако во время последней встречи с любимой женщиной Алехин приходит к горькому заключению: «Когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье и несчастье, грех или добродетель...». Но в чем состоит это «важное» и «высшее» («О любви»), «разумное и великое» («Крыжовник»), чеховские герои не знают. Они лишь приходят к пониманию, что первым, необходимым шагом к этому должно быть освобождение от власти того «футляра», который сковывает живую мысль и свободное душевное движение. Но за этим следует еще более трудный этап: поиски той нормы, того идеала, который должен сделать жизнь осмысленной и соединить высшие цели бытия с потребностью каждого человека к счастью.