 |
Уровни славянской мифологии
|
|
|
|
Славянская мифология имела три уровня: высший, средний и низший. На высшем уровне располагались Боги, чьи "функции" были наиболее важны для славян и которые участвовали в самых распространенных сказаниях и мифах. Это Сварог (Стрибог, Небо), Земля, Сварожичи (дети Сварога и Земли - Перун, Даждьбог и Огонь).
К среднему уровню могли относиться божества, связанные с хозяйственными циклами и сезонными обрядами, а также боги, воплощавшие целостность замкнутых небольших коллективов: Род, Чур у восточных славян и т.п. Возможно, что к этому уровню относилось и большинство женских божеств, обнаруживающих близкие связи с коллективом, иногда менее уподобленных человеку, чем боги высшего уровня.
На низшем уровне находились различные узкоспециализированные существа, менее уподобленные человеку, чем Боги высшей ступени. К ним относились домовые, лешие, русалки, упыри, банники (баенники) и т. д.
С обозначением доли, удачи, счастья, вероятно, было связано и общеславянское слово "Бог": можно сравнить слова "богатый" (имеющий бога, долю) и "убогий" (противоположное значение), в украинском языке — небог, небога — несчастный, нищий. Слово "Бог" входило в имена различных божеств — Даждьбог, Чернобог и другие. Славянские данные и свидетельства других наиболее древних индоевропейских мифологий позволяют видеть в этих наименованиях отражение древнего слоя мифологических представлений праславян.
ОБЫЧАИ ДРЕВНИХ СЛАВЯН
Что касается нравов и обычаев славян языческих, то они условливаются преимущественно тогдашним народным бытом их. Мы находим, что вообще славяне своею нравственностию производили выгодное впечатление: простота нравов славянских находилась в противоположности с испорченными нравами тогдашних образованных или полуобразованных народов. Так, встречаем отзывы, что злые и лукавые попадаются очень редко между славянами. Доброта не исключала, впрочем, свирепости и жестокости в известных случаях; те же писатели, которые хвалят доброту славян, рассказывают ужасы об обхождении их с пленными, с проповедниками христианства; здесь же следует удивляться противоречию свидетельств: так часто бывает у людей и целых народов, добрых по природе, но предоставленных влечениям одной только природы. Одни писатели называют славян нелукавыми, другие - вероломными: это противоречие объясняется известием, что между славянами господствовали постоянно различные мнения; ни в чем они не были между собою согласны, если одни в чем-нибудь согласятся, то другие тотчас же нарушают их решение, потому что все питают друг к другу вражду и ни один не хочет повиноваться другому. Такое поведение проистекало, естественно, из разрозненности, особенности быта по родам, из отсутствия сознания об общем интересе вне родового.
|
|
|
Все писатели единогласно превозносят гостеприимство славян, их ласковость к иностранцам, которых усердно провожали из одного места в другое, и если случится, что странник потерпит какую-нибудь беду по нерадению своего хозяина, то сосед последнего вооружается против него, почитая священным долгом отомстить за странника; о северо-западных славянах рассказывают, что у них считалось позволенным украсть для угощения. Но, кроме сострадания, гостеприимство имело еще и другие причины: для народа, живущего в простоте нравов, чужестранец, странник был явлением важным, любопытным; сколько наслаждений мог он доставить рассказом о своих похождениях!
С другой стороны, человек много странствовавший, следовательно, много видевший, много знающий, всегда и везде пользовался большим уважением, являлся существом необыкновенным, героем, потому что дерзал преодолевать страшные препятствия, соединенные тогда с путешествием, - удача в этом преодолении была знаком особенной милости богов; бояться одинокого странника было нечего, научиться от него можно было многому, оскорбить любимца богов было страшно.
|
|
|
Писатели хвалят обхождение славян с пленными, которым оставлена жизнь; говорят, что у славян пленные не рабствовали целый век, как у других народов, но что назначен был известный срок, по прошествии которого они были вольны или возвратиться к своим, давши окуп, или остаться жить между славянами в качестве людей вольных и друзей.
Известно, что воинственность не была господствующею чертою славянского народного характера и что славяне вовсе не гнушались земледельческими занятиями. У народа, в простоте родового быта живущего, раб не имеет слишком большого различия от членов семьи, он бывает также младшим членом ее, малым, юным; степень его повиновения и обязанностей к главе семьи одинакова со степенью повиновения и обязанностей младших членов к родоначальнику.
Радимичи, вятичи и северяне имели одинокий обычай: жили в лесу, как звери, ели все нечистое, срамословили перед отцами и перед снохами, браков у них не было, но игрища между селами, где молодые люди, сговорившись с девицами, похищали их; держали по две и по три жены. Если кто умрет, творили над ним тризну, сжигали труп и, собравши кости, складывали в малый сосуд, который ставили на столпе, на распутии.
Это похищение, естественно, производило вражду между родами; род, оскорбленный похищением, может одолеть род похитителя и требовать удовлетворения, вознаграждения: это самое ведет уже к продаже; похититель может тотчас после увода, не дожидаясь войны, предложить вознаграждение, на такое явление указывает свадебный обряд, сохранившийся и теперь в некоторых местах у простого народа: "Подле невесты садится брат или другой какой-нибудь родственник. Дружко спрашивает его: зачем сидишь здесь? - Я берегу свою сестру. - Она уже не твоя, а наша, - возражает дружко. - А если она теперь ваша, то заплатите мне за ее прокормление. Я одевал ее, кормил, поил". Это вознаграждение не могло быть малое, потому что число женщин не могло быть велико: вспомним, что у славян было в обычае многоженство, вспомним также и другой обычай, по которому жены следовали в могилу за мужьями; обычай же многоженства и недостаток в женщинах необходимо умножали случаи похищения. Многоженство у всех племен славянских есть явление несомненное; наш летописец говорит о восточных славянах, что они брали по две и по три жены; обычай многоженства сохранялся и долго после введения христианства. Что касается положения славянской женщины, то девушки, как видно, пользовались полною свободою: летописец говорит, что они сходились с молодыми людьми чужих родов на игрищах, имели возможность совещаться с ними для бегства. Что же касается до положения жены, то, разумеется, при условиях того быта, который мы застаем у языческих славян, мы не имеем права ожидать большого уважения слабейшему полу от сильнейшего; разумеется, мы не должны искать у языческих славян того тонкого уважения к женщине, которое дается только христианским взглядом на отношения двух полов и которое летописец называет стыденьем; отсутствие этого стыденья и ведет необходимо к многоженству. Но при этом у народа первобытного, разумеется, мы не встретим никаких определений, которые осуждали бы женщину на вечное унижение и ничтожество, которые не позволяли бы ей выказывать свою силу умственную, иногда и физическую, приобретать посредством этой силы уважение и влияние.
|
|
|
Одновременно с обычаем сжигания и ставления урн с пеплом на придорожных столбах существовал и обычай погребения в могилах, которые сыпали холмами. Иностранные писатели говорят, что славяне жили в дрянных избах, находящихся в далеком расстоянии друг от друга, и часто переменяли место жительства. Такая непрочность и частая перемена жилищ была следствием беспрерывной опасности, которая грозила славянам и от своих родовых усобиц, и от нашествий чуждых народов. Вот почему славяне вели тот образ жизни, о котором говорит Маврикий: "У них недоступные жилища в лесах, при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие выходы на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не имея ничего лишнего наружи, но живя, как разбойники".
|
|
|
Основываясь на определенных указаниях современников, мы находим у наших славян при поклонении многим различным явлениям природы под разными именами божеств поклонение одному верховному божеству, к которому остальные находились в подчиненном отношении. Главным был божеством молнии, которое наш летописец называет Перуном.
Явление грозы, молнии есть самое поразительное из явлений природы; немудрено, что первобытный человек дал ему первое место между всеми другими явлениями: свет молнии сопровождается обыкновенно живительным для природы дождем - отсюда необходимое представление, что Перун ниспосылает дождь жаждущей природе, которая без того погибла бы от жгучих лучей солнца: таким образом, молния являлась для язычника силою производящею, с характером божества высшего, действующего, правящего по преимуществу, умеряющего, исправляющего вред, наносимый другими божествами, тогда как солнце, например, и для поклоняющегося ему язычника являлось чем-то страдательным, не имеющим распорядительной силы в природе, подчиненным. Верховное божество Перун порождало двоих сыновей, двух Сварожичей: солнце и огонь.
Поклонение солнцу, как видно, было сильно распространено между славянами; в "Слове о полку Игореву" русские называются внуками Дажбога, если так, то к нему имеем право относить известные воззвания в наших песнях: Дид (дед) Ладо; последнее название, означающее свет, красоту, мир, любовь, радость, всего приличнее может относиться к солнцу, другой припев: Люль, Лель означает также деда. Кроме названий Ладо и Дажбога, к солнцу же не без основания относят имена Хорса, Сура, или Тура, Волоса. Вместе с солнцем обоготворялись месяц и звезды, находившиеся к солнцу, как видно, в родственных отношениях; обоготворялись также вода и воздух. Если славяне поклонялись явлениям природы, то легко догадаться, при каких случаях, в какое время года будут они торжествовать свои религиозные праздники.
Так, например, они праздновали в конце декабря, когда солнце начинает брать силу, дни начинают прибывать; этот праздник, совпадающий теперь с праздником рождества Христова, носит преимущественно название Коляды; существенный обряд праздника состоит в хождении славить (божество) и сбирать подаяние; как видно, во времена языческие приношения собирались для общей жертвы. В некоторых местах Коляда известна под названием Авсеня, или Таусеня, что можно принимать измененным Ясень - также, по всем вероятностям, имя солнца.
|
|
|
Второй праздник торжествовался в начале весны, но так как это время приходит в великий пост, то по принятии христианства празднование перенесено на конец рождественского мясоеда и отчасти на Светлое воскресенье.
Итак, масленица есть языческий весенний праздник. Встреча весны и проводы зимы празднуются у всех славянских народов почти с одинаковыми обрядами: употребляется заклинание весны с разными приветами; в Малороссии и у западных славян зима или смерть олицетворяются в образе женщины под именем Мары, Мараны, Марены, чучелу которой сожигают.
Весну встречают обыкновенно на Красной горке. Тут начинаются хороводы, или короводы, религиозное значение которых и отношение к солнцу не подлежит сомнению. Время воскресенья всей природы и усиления желаний считалось самым приличным временем для заключения брачных союзов и для поздравления молодых супругов: это поздравление известно под именем вьюнитства.
Третий праздник имеет место 23 июня и известен под именем Ивана Купалы, потому что происходит на Иванов день. Этот праздник, как и два упомянутые выше, есть общий не только всем славянским, но и многим чужеплеменным народам. Хотя по обрядам праздника можно догадываться, что он относился к трем стихийным божествам - обоим Сварожичам, солнцу и огню, и воде, однако можно относить его и к одному солнцу. Естественно, могло произойти верование, что солнце, дающее силу растениям, особенно дает ее, когда само достигает высшей силы; это верование должно было повести к обычаю собирать травы в летний праздник солнца и приписывать им чудодейственную силу. С другой стороны, солнце, производя сильное влияние на все существующее, должно было производить его и на воду; отсюда вера в целительность купанья во время летнего солнцестояния независимо уже от естественного обычая обмыться ночью, чтоб встретить в чистоте восходящее светило.
Наконец, зажигание костров было необходимо для всякого ночного собрания, ночных игр, было необходимо также и для жертвоприношений; прыгание же чрез зажженные костры имело значение очищения. Вот почему ночь на Иванов день сопровождается: 1) собиранием трав, 2) купанием, 3) зажиганием костров и прыганием чрез них. Естественно также, и потому обще не одним только славянским народам, принесение в жертву, сожжение белого петуха - птицы, приветствующей рассвет, угодной солнцу. Солнце, дающее жизнь и рост всему существующему, должно было являться силою, возбуждающею естественные желания, - отсюда празднество Купалы было соединено с празднеством Ярилы.
В некоторых местах и в позднейшие времена праздник Ярилы совершался 24 июня, но, вероятно, сопротивление церкви содействовало тому, что празднование его во время поста отменено было в большей части мест и перенесено на заговенье, на день всех святых, или на Троицын день, или на разговенье - на другой день праздника Петра и Павла. Так как в древности праздник Ярилы, по всем вероятностям, совпадал с праздником Купалы, то во время его-то преимущественно и должны были происходить те явления, против которых так вооружается летописец и позднейшее духовенство: здесь, вероятно, происходило и умыкивание девиц.
Рассмотрев поклонения стихийным божествам, теперь обратимся к другой половине славянской мифологии, именно к поклонению гениям и душам усопших. При вере в загробную жизнь естественно было придти к тому мнению, что душа умершего родоначальника и по смерти блюдет за благосостоянием рода - отсюда происхождение духов-покровителей для целого рода и каждого родича - рода и рожаниц. Что под именем рода разумелась душа умершего родоначальника, доказывает, во-первых, связь рода с упырем, а, во-вторых, известие, что под именем рода после разумели дух, привидение, которым стращали детей, характер же привидения обыкновенно принимают души умерших и божества, тесно с ними связанные.
В значении рода божества-покровителя являются щур. Это божество призывается и теперь бессознательно в опасностях, особенно когда простолюдин думает, что он подвержен злобе духов: "Чур меня! Чур меня!" говорит он тогда. Можно положить, что чур и род одно и то же; можно думать также, что с упадком родового быта и с усилением христианства на счет язычества чур, или род, перешел в домового.
Младенчествующий народ не мог понимать духовного существования за гробом и представлял души праотцов доступными для всех ощущений этого белого света; думали, что зима есть время ночи, мрака для душ усопших, но как скоро весна начинает сменять зиму, то прекращается и ночной путь для душ, которые поднимаются к небесному свету, восстают к новой жизни.
В непосредственной связи с верованием, что весною души умерших встают для наслаждения новою жизнию природы, находится праздник русалок или русальная неделя. Русалки вовсе не суть речные или какие бы то ни было нимфы; имя их не происходит от русла, но от русый (светлый, ясный), русалки суть не иное что как души умерших, выходящие весною насладиться оживленною природою. Народ теперь верит, что русалки суть души младенцев, умерших без крещения, но когда все славяне умирали без крещения, то души их всех должны были становиться русалками? Русалки появляются с Страстного четверга (когда в старину, по Стоглаву, порану солому палили и кликали мертвых), как только покроются луга весеннею водою, распустятся вербы. Если они и представляются прекрасными, то всегда, однако, носят на себе отпечаток безжизненности, бледности.
Природными жертвенниками, алтарями для младенчествующих народов служили горы, скалы, камни огромной величины. Наша природа скупа на возвышенности и камни, зато щедра на естественные капища (шатры, навесы) - многоветвистые деревья: под ними-то преимущественно совершались религиозные обряды, приносились жертвы; дерево (по преимуществу дуб), выбранное для этого, освящалось и становилось само предметом благоговейного уважения, как местопребывание богов, куда они стекались для принятия жертв. Обычай приносить жертвы под деревьями мог произойти и от того, что первоначально жертва назначалась для душ умерших, а души умерших, по всеобщему верованию, обитали в лесах, на деревьях, преимущественно на дубах. Кроме деревьев, жертвы приносились также у воды. Славяне смотрели на жертву именно как на трапезу, поставляемую богам.
|
|
|
