Царство Божие и царство кесаря.

Николай Бердяев

"Путь", №1. Сентябрь 1925 г.

I

"Отдавайте кесарево кесарю, а Божье Богу". Эта вечная евангельская истина должна быть понята динамически, а не статически. Различение и разграничение двух царств остается вечным, но отношения между двумя царствами в истории христианства не остаются неизменными, они меняются в разные возрасты христианства. Христианство не знает застывшей формулы, которая навсегда определила бы христианское устроение царства кесаря. Одно лишь пребывает незыблемым. Христианство не отрицает механически и революционно царства кесаря, оно признает его, как особую сферу бытия, отличную от царства Божьего, но для целей Царства Божьего нужную. Церковь Христова имеет свою собственную основу, независимую от стихий этого мира, она живет по своему собственному закону духовного бытия. Но Церковь Христова в момент своего возникновения была окружена стихиями мира сего и принуждена была жить в языческом государстве, жестоко христиан преследовавшем. "Царство кесаря" не означает непременно монархии, оно есть обозначение царства этого мира, порядка греховной природы. Демократическая или социалистическая республика в такой же степени есть царство кесаря, как и монархия. И вопрос об отношении Царства Божьего к царству кесаря есть одинаково вопрос об отношении и к монархической государственности и к революции. Это есть вопрос об отношении Царства Божьего к "миру". Тему эту следует обсуждать в атмосфере отрешенности и освобожденности от страстей и интересов. В наши дни как будто бы окончательно погибло бескорыстно-аристократическое отношение к истине. Духовное плебейство, своекорыстие и утилитаризм искажают не только решение, но и самую постановку тем. И в особенно нездоровой атмосфере происходит обсуждение принципиального отношения христианства к монархии и революции, к старому "миру сему" и новому "миру сему". Но к теме этой нельзя прикасаться тому, кто одержим политическими страстями и интересами, кто находится в состоянии злобы и ненависти. В теме этой есть много проблематического, она не получила еще обязательного церковно-догматического решения. Менее всего допустимо для христианина внешнее отношение к важным и катастрофическим событиям жизни. Когда человек переживает какое-нибудь несчастье, тяжелую болезнь, нужду, смерть близкого существа, то религиозное отношение к этим событиям исключает возможность видеть в них внешние случайности, несправедливость судьбы, механические удары извне. В жизни нет ничего случайного и совершенно внешнего. Все имеет смысл, все что-то значит, т. е. является знаком из иного мира. Религиозно пережить какое-либо событие значит пережить его внутренний смысл, понять его изнутри, из глубины духовного опыта, пережить его как свою судьбу, как ниспосланное Промыслом Божиим. Если так нужно переживать события личной жизни, то тем более нужно так переживать события жизни исторической. С Россией произошла страшная историческая катастрофа. И весь мир находится в небывалом кризисе. Мы живем среди обломков обществ и государств новой истории. Все пришло в состояние неустойчивости и хаотических движений. Общественный порядок, который казался не только крепким, но и вечным, нарушен и разрушен. Радикально меняются отношения церкви и государства и совершенно по-новому определяются взаимоотношения Царства Божьего и царства кесаря. Новое царство кесаря предстает перед вечной Церковью Христовой. И все старые категории в решении этой темы оказываются негодными и устаревшими. Безумны, жалки и беспомощны перед лицом мирового кризиса те реставрационные, реакционные мысли, которые надеются на восстановление старых отношений между церковью и царством кесаря, вожделеют того царства кесаря, в котором Церковь Христова была подавлена и порабощена. Сознание, которое видит в революции, в русском и мировом кризисе лишь внешний скандал и внешнее бесчинство, которое продолжает думать, что ничего особенного не произошло, не есть христианское, не есть религиозное сознание, это есть сознание, подавленное обывательским позитивизмом.

Христианство не может внешне относиться к историческим кризисам, переворотам и переломам, не может рассматривать их, как движение мертвой материи, никакого отношения не имеющее к жизни духа, к движению духа. Христианство имеет универсальную природу, оно объемлет все, все происходящее в мире с ним связано с ним ему подчинено. Революция, исторический кризис должны что-то означать во внутренней судьбе христианства. Все внешние исторические события имеют вторичную, а не первичную природу, они определяются событиями совершающимися во внутреннем духовном мире. Для внешнего, религиозно непросветленного взора кажется, что революция происходит в стихиях мира, а Церковь Христова лишь пассивно претерпевает события извне идущие и ударяющие по ней. Это есть абберация нерелигиозного сознания. Предполагается, что Церковь совершенно пассивна в русской революции, что в ней ничего не происходит, что христианство играет лишь страдательную роль. В действительности же происходит кризис и революция в мире духовном и в мире историческом лишь символически отражается. Революция не есть событие внешнее для каждого из нас и для всего христианского мира, а есть внутреннее духовное событие, духовная болезнь в христианском человечестве, в христианском народе. Церковь есть живой организм, организм богочеловеческий, в котором происходит непрерывное взаимодействие Божества и человечества. Как и всякий организм, Церковь может переживать кризис, может болеть, может возрождаться и развиваться. Болеет и переживает кризис в Церкви не Бог, не божественная истина Церкви, а человечество. Мы перестали понимать церковный смысл исторических событий, потому что утеряли интегральную, космическую идею Церкви. Рационалистическое и номиналистическое сознание превратило Церковь в учреждение, существующее дифференциально наряду со всем остальным. Христианство, как и все органическое, в высшей степени динамично, оно имеет свои возрасты и эпохи, свою историческую судьбу. Первохристианство означало совсем иную эпоху в христианстве, чем христианство со времен Константина Великого. Христианство периода мученичества очень отличается от Христианства периода вселенских соборов. Христианство средневековое есть совсем иная эпоха в христианстве, чем христианство нового времени. Самый стиль христианства очень меняется, он относится не к онтологии христианства, а к его психологии и его истории. Вот и ныне христианство вступает в критический период, переживает болезнь возраста. Кончается не только христианство новой истории, но быть может и весь исторический период христианства со времен Константина Великого. И этот внутренний кризис христианства определяет все внешние исторические катастрофы. По-новому определяются отношения между Церковью и стихиями мира сего. И радикально меняется отношение царства кесаря, в котором происходят бурные процессы, к вечным целям Царства Божьего. Эти отношения определяются в духовном мире, и в мире историческом они лишь проецируются и отражаются. Выздоровление от болезни, преодоление духовного кризиса будет означать новый период в христианстве, возникновение нового стиля в христианстве, в христианской душе и христианской исторической плоти, радикальное изменение христианского быта, который никогда не должен быть отождествляем с бытием. Но значит ли это, что христианство может связать себя с революцией, как раньше связывало себя с монархией, значит ли это, что образуется царство кесаря, которое христианство может признать своим? Великий соблазн и заключается в отожествлении христианства с каким бы то ни было царством кесаря, т. е. в порабощении бесконечного конечному.

II

Христианство не революционно во внешнем смысле слова. Оно вступало в мир не как революционная социальная сила, призывающая к насильственному изменению строя жизни. Христианство нельзя назвать даже и социально реформаторской силой. Природа христианства совсем невыразима в социальных категориях мира сего. Христианство вошло в мир, как благая весть о спасении и о Царстве Божием, которое не от мира сего. "Ищите ж прежде всего Царства Божьего и правды Его, и это все приложится вам". "Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный". "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою повредит". "Не придет Царство Божие приметным образом, и не скажут: вот: оно здесь, или: вот, там. Ибо Царство Божие внутрь вас есть". "Царство Мое не от мира сего". Социальная революция во всем противоположна словам Христа. Социальная революция ищет прежде всего того, что приложится, а не Царства Божьего; деятели социальной революции не ищут совершенства, подобного совершенству Отца Небесного; они хотят приобрести весь мир и этим вредят своей душе; социальная революция ищет строя жизни, который приходит приметным образом, о котором можно сказать, что он вот, здесь или вот, там; царство, к которому стремится социальная революция, от мира сего. Тоже самое нужно сказать и о духе обратном революции, об империализме. Империализм имеет природу языческую. Христианство было величайшим духовным переворотом в истории человечества, самой большой внутренней революцией, пережитой человечеством. С явлением Христа начинается не только новая историческая эпоха, но и новая космическая эпоха, изменился внутренний состав мира. И вместе с тем христианство не верит, что можно изменить мир к лучшему внешним и насильственным путем, осуждает внешние революции, как основанные на ложной духовной настроенности. В основе всех внешних революций лежит духовная настроенность прямо противоположная христианской. Ими движет зависть, злоба, ненависть, месть, а не любовь, инстинкт разрушения, а не творчество, и они несут с собой смерть, а не воскресение. Подлинно новая, более совершенная и лучшая жизнь приходит изнутри, а не извне, от духовного перерождения, а не от изменения социальных условий, социальной среды. Уничтожение рабства в мире было духовным делом христианства. Мир дохристианский, даже в величайших своих мыслителях не мог подняться до преодоления рабства. Но христианство никогда не призывало рабов бунтовать против своих господ. Лишь неприметно обнаруживаются в истории плоды христианской идеи братства людей. Христианство нисколько не отрицает процессов, совершающихся в природном мире, естественного развития в мире. Но не на эти процессы возлагает оно достижение Царства Божьего, высшего совершенства жизни. К революции христианство относится также, как и ко всякому внешнему событию жизни, всякому внешнему строю жизни, т. е. не революционно. Всякое внешнее событие жизни, всякий внешний строй жизни не случайны и что-то значат для внутренней жизни человека, для его духовного опыта. Ничего нельзя рассматривать исключительно как внешнее насилие, ничем не связанное с моей внутренней судьбой. И на устойчивый строй государства, на монархии, и на революции христианство одинаково смотрит изнутри, из глубины. Царство Божие приходит неприметно, оно приходит не через монархии и не через революции. Но и внешний устойчивый строй жизни и внешние перевороты жизни всегда обозначают события внутреннего духовного мира, они не находятся вне моей собственной судьбы, как порождение низшего материального мира. Христианство не дуалистично или точнее: христианство признает дуализм религиозно-этический, но совершенно не признает дуализма онтологического.

Христианство не отрицает государства и власти. Устами апостола Павла Христианская Церковь признала, что власть происходит от Бога и что начальствующий носит меч не напрасно. Власть имеет онтологический источник, она имеет положительную миссию в греховном мире, она предотвращает хаотический распад мира, не допускает окончательного торжества в нем анархии. Онтологическое начало власти в обществе играет ту же роль, какую закономерность играет в природе, - оно поддерживает космический порядок в греховном хаосе. Слова апостола Павла сказаны не о христианской власти. Христианского государства в то время не было. Государство было языческим и гнало христиан. Слова эти сказаны о всякой власти, о начале власти вообще, они относятся и к языческой власти, и к современной демократической республике, и даже к советской коммунистической власти, через которую, несмотря на ее антихристов характер, частично действует вечное онтологическое начало власти. Человеческое общество должно быть поддерживаемо в состоянии, не допускающем окончательного хаотического и анархического распада. Так и законы природы, которые давят нас, как неотвратимая необходимость, поддерживают элементарный космический порядок в мире, через них в греховной стихии мира отражается вечный божественный космос. Такова правда власти, правда государства. Это есть правда закона, ветхозаветная, а не новозаветная правда. Государство имеет дохристианскую, ветхозаветную, языческую природу. Власть государственная перешла по наследству в христианский мир из мира языческого. Императорская власть, которая в Византии приобрела христианский и священный характер, есть старая языческая власть Рима и великих восточных империй, - Египта, Персии, Ассирии и Вавилона. Императорская и царская власть не имеет никакого самостоятельного христианского, новозаветного происхождения, она получена по наследству от древнего мира, и лишь принята и освящена христианством, потому что христианство не анархично и признает миссию власти в греховном человечестве. Такое отношение к власти и государству не означает еще в христианстве самобытного, чисто христианского идеала общества, идеала христианского государства, которого в первоисточниках христианства не существовало. А. С. Хомяков говорит: "Императорство было, очевидно, неспособно обнять все приложение древнеримской идеи правомерного государства к новой христианской эпохе: оно не содержало в себе начала самоосвящения, которого требовала мысль христианская; ибо Запад не понял еще невозможности совмещения понятий христианства и понятий государства, т. е. воплощения христианства в государственную форму".<<2>> Но то, что Хомяков относит к Западу, должно быть отнесено и к Востоку. После того как была пролита первая капля крови христианских мучеников, навеки были ограничены абсолютность и самодержавие государства и осужден империализм.

Первохристианство было эсхатологически настроено. Оно ждало скорого конца мира и второго пришествия Христа. Перед ним не раскрывались перспективы длительного исторического процесса, в котором Церкви Христовой предстоит быть действующей силой. Первохристиане не бунтовали против языческой власти, не призывали к социальному перевороту, но они целиком были устремлены к концу, ко второму пришествию, им совсем не нужно было собственное, христианское государство. В первохристианском сознании теократия совершенно совпадала с евангельским Царством Божьим. Первохристиане соглашались воздавать кесарю кесарево, но государство было для них "миром", царством мира сего. Царство кесаря, царство мира сего не может быть христианским, священным царством. Если под христианской теократией понимать священное, христианское царство кесаря, то теократическая идея была совершенно чужда первохристианству. Оно жило исключительно идеей Царства Божьего, которое существенно, принципиально отличается от царства кесаря. Первохристиане не стремились и по состоянию своего сознания не могли стремиться к созданию христианского государства. Государство есть "мир", язычество.<<3>> Христианская Церковь противостоит "миру", язычеству, языческому государству. Первохристиане жили исключительными харизмами, духовными дарами, которыми определялся весь строй их жизни, вся организация христианской Церкви и христианского общества. Так нельзя было жить долгой исторической жизнью. И когда в сознании христианском раскрылось, что предстоит еще долгий исторический путь, все начало меняться. Харизматические дары ослабели, Царство Божье отодвинулось в трансцендентную даль, в далекий конец истории. Христианству пришлось жить и действовать в истории. Христианство не может походить на еврейскую апокалиптическую секту. Оно сознало себя всемирно-исторической силой. Неправда монтанизма заключалась в том, что монтанизм хотел удержаться на стадии первохристианства, хотел жить непосредственными харизмами, когда они начали иссякать, противился всемирно-исторической роли христианства. И на этом же построены все религиозно-сектанские движения, которые обычно имели реакционную природу. Первые века христианство жило во враждебных языческих стихиях мира сего. Оно действовало в них не как внешне разрушающая сила, а как сила внутренно преображающая. Христианская Церковь обладает способностью жить окруженной какой угодно враждебной стихией. В катакомбах она обладала наибольшей внутренней силой и из катакомб Церковь покорила мир. Но христианству суждено было вступить в новый исторический период, во второй период отношений между церковью и государством, между Царством Божиим и царством кесаря. Этот период начался с Константина Великого.

Произошло то, чего не ожидали первохристиане. Языческое государство склонилось перед духовной силой христианства. Императорская власть делается христианской. Это есть огромный переворот не только в "мире", в государстве, но и в христианстве, в Церкви. Христианство перестает быть эсхатологическим, христиане не ждут уж скорого конца мира и пришествия Христова. Христианство становится историческим, оно перестраивает себя, подготовляет к активной роли во всемирной истории. Христианство входит в "мир", в историю, приспособляя себя к деятельности в "мире", к завоеваниям в истории. Эта победа куплена была дорогой ценой. Первохристианство с его харизматичностью и эсхатологичностью остается в истории христианства позади, как утерянный рай. Христианству пришлось замарать себя в пыли и грязи земной истории. Оно низошло в низины жизни "мира", выработало себе новые органы для такой жизни. Оно многое утеряло, но многое приобрело. Мы не можем, подобно рационалистическим и протестантским историкам, смотреть на этот новый период христианства, как на падение христианства, как на великое несчастие в истории христианства. Это взгляд совсем не православный. Период первохристианства должен был кончиться. Царство Божье не могло наступить в результате его краткой истории. Дело Константина Великого было провиденциальным делом и оно имело положительный смысл в истории христианства и истории мира. Возникновение "христианского государства", создание христианских теократий не было несчастной случайностью в истории христианства и мира, оно было внутренно неизбежным моментом в судьбе христианства. Но так же неприемлем взгляд, который долгое время господствовал в церковном сознании, что царство кесаря стало подлинно священным, христианским царством, что теократическое государство было создано и должно господствовать до конца времен. Второй период в отношениях между Церковью и государством, между Царством Божиим и царством кесаря не есть окончательный и вечный период. В истории христианства должен наступить и наступил уже третий период. И наступление третьего периода также не есть несчастная случайность, как и наступление второго периода. Церковное сознание не знает догмата о священном царстве кесаря и не знает таинства священной царской власти. Царство Божье и царство кесаря смешались и переплелись в истории. И Царство Божье получило черты сходства с царством кесаря, подобно тому как царство кесаря усвоило себе черты Царства Божьего.

Со времен Константина Великого Церковь освящает власть не так, как оправдывала она власть языческую, она освящает ее как власть христианскую. Мир становится христианским миром, народы становятся христианскими народами, образуется универсум, который получает наименование chretiente. Христианские народы жили единой верой и единой истиной. Этому единству в вере и истине соответствовало и единство, цельность в строе государства и общества, в характере культуры. Монархии наиболее адекватно выражают эту цельность и это единство. И они священны до тех пор, пока народы верят в их священность. Склад государства и общества целиком определяется религиозными верованиями народа. Формы государственной власти падают, когда падают верования народа, когда нет уже санкции власти в религиозном сознании народа. В этом смысле народный суверенитет остается вечной истиной, он существовал и в древнем Египте. Никакая государственная власть не могла существовать голым насилием. Она всегда держалась верой народа в священность этой власти. Когда в священное значение монархии перестают верить, она превращается в тиранию и начинает разлагаться. Цельность и единство не могут быть принудительными. Внешний строй жизни, историческая плоть государства лишь символизует внутреннюю духовную жизнь народов. И когда во внутренней духовной жизни народов происходят существенные изменения, тогда старая символика падает и нужна новая символика. Царство кесаря всегда есть сфера условной и относительной символики, а не безусловных и неизменных реальностей. Тот роковой процесс новой истории, который именуется секуляризацией, есть лишь правдивое внешнее выражение того, что произошло во внутренней жизни христианского человечества. Секуляризация называет все своими именами. Если государство, право, хозяйство, наука, искусство, мораль, весь быт не христианские в глубочайшем, наиреальнейшем смысле этого слова, то их и не следует называть христианскими. Не должно называть царство кесаря священным, христианским царством, теократией, если в действительности оно мирское, языческое, внехристианское и антихристианское по своей природе. Христиане не могут стремиться к секуляризации, христиане должны стремиться всем существом своим к тому, чтобы все стало христианским, священным, стремиться к преображению и просветлению всей жизни, но они могут признавать правдивость секуляризации, они не могут желать условной лжи, насильственного признания христианским того, что не христианское. Трагедия второго, константиновского периода истории христианства в том, что он неизбежно кончается секуляризацией, как требованием правдивости и свободы, как выражением неудачи всех теократий.

III

Насильственно нельзя осуществить Царства Божьего. Не только человек, но и Бог может сказать, что насильно мил не будешь. Свобода человека входит в замысел Божий о Царстве Божием. В исторических христианских теократиях, в восточных и западных, императорских и папских, не было еще в достаточной степени выражено согласие свободы человека на осуществление Царства Божьего, т. е. не было достигнуто реальное преображение жизни. Теократии носили условный и символический характер. В исторической плоти, в царстве кесаря даются знаки, символы, печати Царства Божьего, но само Царство Божие не достигается, реальное просветление и преображение не происходит. Церковь лишь символически освящает царскую власть, кладет христианскую печать на государство и на весь быт человеческий в этом мире. Священное царство кесаря, христианское государство оставалось природным, натуральным царством мира сего, не просветленным и не преображенным, не победившим греха, ветхозаветно-языческим, но как бы окропленным святой водой, в идее подчиненным религиозной цели, полным знаков иного мира, символических прообразов Царства Божьего. Исторические теократии разложились и погибли потому, что они не были реальными теократиями, что в них не преображалась жизнь, не осуществлялось подлинно Царство Божье. Наступило время, когда воля к реализму победила условную символику теократий. В послеконстантиновский период в распавшемся на две половины христианском мире вырабатывается два типа теократии, - восточная, императорская, и западная, папская. Это - две формы соединения Царства Божьего с царством кесаря, две формы ознаменования Царства Божьего в царстве кесаря. Царство кесаря становится священным, теократическим царством или через признание императорской, царской власти делегированной Богом, помазанной Церковью на царство, осуществляющей священное, церковное служение, или через признание папы, римского первосвященника, обладающим священной царской, императорской властью, в мире и источником всякой власти на земле. Исключительное государственное значение папы на Западе и исключительное церковное значение императора на Востоке определялись особенностями исторического пути Запада и Востока.<<4>> Но одна и та же идея римского принудительного универсализма, языческого империализма лежала в основании западной и восточной теократии. В Византии теократия впитала в себя традиции не только римского империализма, но империализма восточного. По идее своей теократия всегда универсальна, национальная теократия есть внутреннее противоречие. Император, обладающий священной властью, так же един, как и папа. Средневековье сознавало это и создало идею мировой священной римской империи. Новое время создало национальные государства и этим разрушило теократическую идею. Священное византийское царство и священное русское царство заключали в себе потенцию вселенскости. Царь, как церковный чин, обладающий церковной властью, не может быть только национальным царем. Константин Великий и был вселенским царем. И если власть русского царя имела исключительное значение для Православной Церкви, то она в потенции мыслилась вселенской властью. Без этой вселенскости православный царь имеет не больше значения, чем английский король в англиканской церкви. Теократия есть такая же универсалистическая утопия, как и коммунизм.

Теократия стремится к обнаружению и утверждению святой исторической плоти в царстве кесаря, к святой телесности. Так бесконечный дух хотят заключить в конечную плоть, хотят поработить бесконечное конечному. Царство Божие делается подобным царству мира сего. И трудно согласовать исторические теократии с евангельскими словами: "Князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но, между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою". Этим утверждается радикальная несоизмеримость и несходство между Царством Божиим и царством кесаря. Существо же теократии в утверждении соизмеримости и сходства, доходящих до тождества. И условный символизм есть путь утверждения такого рода соизмеримости и сходства. Два соблазна связано в истории христианства с теократическим государством, два уклона и срыва - папоцезаризм и цезарепапизм. В чистом и окончательном виде эти два соблазна никогда не торжествовали в христианском мире - и католичество и православие всегда были безмерно глубже и шире этих двух уклонов. И все-таки в историческую плоть католичества и историческую плоть православия глубоко вкоренились начала папоцезаризма и цезарепапизма. Великое преимущество православия в том, что цезарепапизм никогда не был предметом догматизирования церкви, в то время как папоцезаризм был предметом такого рода догматизирования в католичестве. Но в восточной, православной, византийской и русской теократии уклон к цезарепапизму фактически играл большую роль в жизни Церкви. И потому русская революция является огромной, не оцененной еще по глубине своих последствий катастрофой в Православной Церкви, внутренним, а не только внешним переворотом. Хомяков с негодованием отвергал обвинение русской церкви в цезарепапизме. В абсолютном и окончательном смысле он был прав. Но он преуменьшил историческую важность и тревожность этого вопроса. Не случайно в царствование Павла I вкралось в наши основные законы наименование царя главой Церкви.<<5>> Такое сознание не может быть догматически оправдано и не может быть согласовано с природой Православной Церкви, но оно есть естественное порождение исторических теократий. Православная Церковь не знает видимого главы, единым главой своим она признает лишь Христа. Но когда царство кесаря признается священным царством, когда в нем видят отображение Царства Божьего на земле, тогда стремление к единству и целостности в жизни церкви толкает на путь признания единого видимого главы. Цезарепапизм есть последний предел константиновской эпохи в христианстве. В нем историческое понимание христианства окончательно заслоняет эсхатологическое его понимание. Царство Божье не ищется, не достигается реально, а лишь ознаменовывается, символизуется в царстве кесаря. Это есть историческая подмена апокалиптических пророчеств о Царстве Божием, - в ней царство кесаря заменяет Царство Божие. В католическом сознании Царство Божье окончательно отождествилось с исторической жизнью Церкви и от этого угасало эсхатологическое искание Царства Божьего. Но самое радикальное отвержение цезарепапизма и папоцезаризма, как религиозных соблазнов, не означает отрицания положительного значения монархии и значения папства в истории христианских народов. Монархия в прошлом играла положительную, творческую, нередко прогрессивную, а иногда даже и революционную роль в русской истории. Допустим даже, что монархия, в новой форме, и еще будет призвана сыграть положительную роль в возрождении России. Но это нисколько не решает религиозного вопроса о теократической монархии. Старая, священная русская монархия не может возродиться. Монархия есть природно-исторический факт в развитии народов и в этом своем качестве должна быть оценена, она целиком принадлежит миру сему, царству кесаря и черты ее не переносимы на Царство Божье. Хомяков и славянофилы обосновывали самодержавную монархию национально-исторически, а не религиозно-мистически, и им в сущности чужда была юдаистическая теократическая идея. Монархические государства тем отличались от государств демократических, что в основе их обычно лежали начала, обращенные и к иному миру, а не земной эвдемонизм. Поэтому монархия была религиознее демократий.<<6>> Исключение составляют лишь демократии кальвинистические. Но это не значит, что религиозно оправданные монархии были действительными теократиями. Да и возможна ли теократия в христианском мире, теократия новозаветная? Теократическая идея есть идея ветхозаветная, древнееврейская. Применима ли к Богу с христианской точки зрения категория власти, не вернее ли тут подходить путем негативной теологии? Христианская теократия есть лишь обозначение, ознаменование Царства Божьего, а реально Царство Божье есть преображение мира. Христианская теократия знает лишь одного Царя - Христа. А это значит, что теократия в христианстве означает ложное перенесение ветхозаветно-еврейских категорий на христианскую жизнь. И достигается этим лишь оправдание природного языческого царства.<<7>>

IV

Вопрос об отношении между христианством и монархией есть вопрос исторический и ставить его нужно динамически. И то, что свойственно известной исторической эпохе в христианстве, нельзя признать истиной догматической. Монархии разлагаются и падают, как и все земное, природное. Церковь же пребудет нерушимо до конца времен и врата адовы не одолевают ее. Царство кесаря принадлежит времени. Царство Божье принадлежит вечности. Христианство может существовать в самых разнообразных исторических условиях. И нельзя признать существенно принадлежащим природе Церкви то, что является исторически преходящим и непрочным. Крайние сторонники неразрывной связи между православием и самодержавием, для которых власть самодержца священна и церковна, готовы признать в помазании царя на царство восьмое таинство.<<8>> И нужно сказать, что чин венчания на царство дает основание для такого мнения. При миропомазании царя произносятся слова: - "печать дара Духа Святого". Является соблазн признать, что царь получает особого рода харизмы, особого рода благодать на царствование, что царствование есть церковное служение совершенно аналогичное.

Средневековое сознание никогда не признавало абсолютности государства и абсолютности монархической власти. Лишь новое время вернулось в этом отношении к язычески-античным началам. Средневековые учения ставили естественное право выше государства, подчиняли государство справедливости и признавали право сопротивления власти, нарушившей правду, священству.<<9>> Помазание царя вводит царство кесаря в Царство Божье. Языческий кесарь, все истоки свои имеющий в языческом мире, получает помазание и делается православным царем. В православном царе видят теофанию. Как это могло случиться? Церковь ничего в жизни не может оставлять не освященным, она освящает всю человеческую жизнь от рождения до смерти, весь быт человеческий, освящает и государственную власть. Но в жизни Церкви, главным образом Православной Церкви (на Западе было иначе), случился момент, когда она не ограничилась уже признанием религиозного смысла власти и символическим освящением государства, когда она увидела в православном царе как бы явление святой плоти, выражение Царства Божьего на земле. Это уже был большой исторический соблазн церковного человечества, смешение Царства Божьего с царством кесаря. Роковой факт разделения церквей, который был величайшей неудачей христианства в истории, способствовал укреплению двух уклонов и соблазнов, на Востоке цезарепапизма, на Западе папоцезаризма. Можно даже сделать предположение, что если бы не было разделения Церквей, то никогда не достигла бы таких размеров на Востоке императорская теократия и на Западе теократия папская. Но теократиям этим не суждено было вечное историческое существование. Папа остался и даже провозглашена была в XIX веке его непогрешимость в делах веры, но папа утерял власть над миром, над мирскими государствами, он перестал быть монархом. Папской теократии больше не существует. Западный мир секуляризировался и католическая церковь существует внешне, как одна из организаций наряду с другими организациями в западных государствах. В лучшем случае церковь прибегает к конкордатам, в худшем она еле терпится и даже преследуется атеистическими правительствами. Византийское теократическое царство пало давно. Греческая церковь ряд столетий существовала под турками. Наконец разрушилась и величайшая из теократий Востока - священное русское царство. И пало оно не только от внешних ударов, но и от внутреннего разложения. Падение в нем эстетического стиля было предвестником разложения. Теократии перестали символизировать духовное состояние народов, перестали отражать религиозные верования народов. Единство и цельность народных верований кончились, началось время разделения. Насильственно нельзя удержать старых начал. Старая символика перестала быть священной, как в Европе, так и в России. Революция и есть изменение символики внутренней жизни народов. Монархии на западе или перестали существовать или потеряли всякое реальное значение (Англия, Италия). К политическим формам все более и более теряется интерес. В России монархия уже со времен Петра Великого стала гуманистической и секуляризовалась все более и более. Подчинение церкви государству, образование синодального строя и было процессом секуляризации русского государства и приближением к типу западного просвещенного абсолютизма.<<10>> Славянофилы давно уже утверждали, что в Петербургский период русской истории не существует в России самодержавия, а существует абсолютизм с крайне развитой бюрократией. Абсолютизм же по славянофильскому сознанию не есть русская и православная форма государственной власти, а есть лишь развитие языческо-римской империалистической идеи. Также противопоставляет самодержавие абсолютизму и Л. Тихомиров в своей книге "Монархическая Государственность", которая несправедливо замалчивалась и которую нужно признать лучшим обоснованием идеи самодержавной монархии.<<11>> В чем же сущность религиозной идеи самодержавия и чем она отличается от абсолютизма? Согласно идеол