Замысел автора не тождествен смыслу текста

Отечественная филология ХХ века знала конфликтное противостояние двух интерпретационных парадигм, которые неточно назывались исторической и психологической (имманентной, феноменологической, неокантианской) или по именам ученых-лидеров - линией Д.С. Лихачева и Г.Г. Шпета (ср.: Лихачев 1989: 10-22). Первая парадигма ориентирована на трактовку текста как факта биографии автора, которая сама рассматривается как факт истории, истории литературы в частности. Вторая ориентирована на развитие анализа внутренней структуры текста, для которой понятия жизни эпохи, государственного устройства, общественной и партийной жизни являются специфическими условиями и фоном, но не подменяют собой самого текста как предмета рассмотрения (Шпет 1989).

Согласно Ю.М. Лотману (в его "Лекциях по структуральной поэтике"), Д.С. Лихачеву и в целом литературоведческому направлению в интерпретации текста для того, чтобы стать текстом, графический объект " должен быть определен в его отношении к замыслу автора, эстетическим понятиям эпохи и другим, графически в тексте не отраженным величинам" (Лотман 1994: 203; Лихачев 1989, 1999). Непроясненным для нас остается то, как литературоведческое многознание может отвечать основополагающей для европейской эстетики формуле Канта: "прекрасно то, что нравится в простом суждении (следовательно, не посредством чувственного ощущения в соотвествии с понятием рассудка)" (Кант 1994: 106). Кроме того мы не располагаем лингвистически релевантным представлением о замысле, которое могло бы лечь в основу лингвистической стратегии интерпретации интенции текста.

Как известно, "замысленное всегда остается неопределенным и поддается разнообразному восполнению - сделанное же зафиксировано и тем самым подвержено старению" (Гадамер 1991:155). Уже Лев Толстой (1955: 233-236) в 1889 году, а затем в начале 1970-х годов Д.М. Урнов доказательно продемонстрировали реакционное методологическое значение понятия о замысле как " мере претензий писателя " в сопоставлении с понятием о воплощенном исполнении как мере достигнутого реальным текстом качества (Урнов 1973: 84-88). Ставить перед читателем задачу по подпиранию авторитета надломившегося под грузом тяжеловесного замысла незадачливого писателя не только негуманно, но и безнравственно в силу того, что таким образом оправдывается некачественное текстопроизводство.

Герменевтический круг

Универсальной герменевтической техникой понимания текстов культуры, основы которой были разработаны еще первыми толкователями Библии и основоположниками христианской экзегетики, является техника герменевтического круга. В Новое время данная техника была осмыслена Ф. Шлейермахером (Schleiermacher 1959, 1978) как универсальная филологическая техника понимания текстов культуры, не только сакральных, но и философских и художественных.

В основе учения о герменевтическом круге лежит правило, согласно которому целое надлежит понимать на основе отдельного, а отдельное на основе целого. Процессом смыслопостроения руководит ожидание смысла, основанное на освоении предшествующей части текста. Реконструкция смысла текста опирается на определенную интерпретационную гипотезу, которая должна подтвердиться в полноте смысловой преемственности интерпретации с точки зрения духовного горизонта интерпретатора, аффицированного самим текстом (Betti 1971: 17-23).

 На основе заложенных в тексте коррелятов ожидание смысла перестраивается до восстановления в усмотрении взаимосогласия между целым и его частями. В случае достигнутого понимания детали в частях и части в целом должны, по выражению В. Дильтея, сходиться к единому центру (ср.: Гадамер 1991: 73). Границы текста, определяемые материальным субстратом, при герменевтическом понимании изменению не подлежат (ср. с не разделяемым нами противоположным подходом: Амброзини 1981).

Герменевтика ХХ века, в первую очередь в лице М. Хайдеггера и Г.Г. Гадамера, провозгласила "онтологический поворот герменевтики к путеводной нити языка". Язык же определяется в этой связи как "всеобъемлющая предвосхищающая истолкованность мира" (Гадамер 1991: 29). Большинство категорий, которые использует в своей герменевтике Гадамер, восходит к традиции гуссерлианской феноменологии, а также фундаментальной онтологии М. Хайдеггера. Среди них важнейшее место принадлежит предпониманию, горизонту понимания, традиции, предрассудку.

Предпонимание (оглядка на цель целого - лат. scopus toti) рассматривается как определяющаяся традицией предпосылка понимания, поэтому оно трактуется в качестве одного из условий понимания. Смысловое ожидание читателя по отношению к тексту, или, по выражению Г.Г. Гадамера, " горизонт понимания ", может трактоваться как известная совокупность предрассудков и "предсуждений", обусловленных традицией и языком как частью традиции.

Понятие предрассудка трактуется Гадамером как malum necessarium (необходимое зло) и не несет только негативную смысловую нагрузку. По Гадамеру, "предрассудком называется суждение, которое имеет место до окончательной проверки всех фактически определяющих моментов. Следовательно, "предрассудком" не называют ложное суждение, в его понятии заложено то, что может быть оценено позитивно и негативно" (Gadamer 1960: 255).

Традицию Гадамер считает одной из форм эпистемического авторитета. Связь между историей и современностью пролегает в свете традиции. В современности живы элементы традиции, которые и были названы Гадамером предрассудками.

К так понимаемым предрассудкам в настоящем исследовании мы можем отнести такие влиятельные широчайшие интерпретационные установки, как "европоцентризм", "романтизм" и "христоцентризм". Иными словами, мы исходим (и не всегда осознанно) в интерпретации текстового материала из достижений и ценностей европейского знания и европейской философии Нового времени, а также из ценностей и "горизонтов понимания", открытых Европе христианством.