 |
Незамечание юридического аспекта языка в отечественной лингвистике явственно обнаруживает себя на разных фонах. Наиболее значимы из них следующие три.
|
|
|
|
Лекция №1: Вводная лекция. Постановка проблем на стыке языка и права
Ключевые понятия и категории: лингвистика, юриспруденция, юрислингвистика, лингвоюристика, инвективность
Социальные функции языка исключительно широки. В литературе по социальной лингвистике регулярно отмечаются выходы языка в культуру, религию, этногенез, национальное и политическое самосознание и государственное строительство [1].
Общеизвестны связи лингвистики, которыми она весьма гордится, с биологией, психологией, географией, историей, социологией, логикой, философией и многими другими науками. Некоторые из таких связей столь устойчивы и регулярны, что на их основе сформировались самостоятельные отрасли языковедческого знания: психолингвистика, социолингвистика, этнолингвистика, когнитивная лингвистика и т.д.Однако в лингвистических учебниках и справочниках за малым исключением [2] не находится места юридическому аспекту языка и связям языкознания с юриспруденцией.
Между тем такой аспект объективно существует и является весьма значимым предметом лингвистической науки. Ср., например: “Поскольку язык представляет собой общественное явление, возникли тенденции сопоставить его с некоторыми сторонами общественной жизни. Так, институциональный характер языка, в котором большое значение имеет явление нормы, натолкнуло лингвистов на сравнение языка с правовыми установлениями. Сравнению языка с правом большое внимание уделяют итальянские ученые ... Это, по-видимому, не случайно: в Италии была жива традиция древнеримской юриспруденции и права” [Гак, 1998, с.163].
У лингвистики и юриспруденции, действительно, всегда было и есть много общих сфер, и тенденции к сближении этих наук вполне объективны. Видимо, не случайны к примеру, стихийные терминологические перекрещивания, все чаще наблюдаемые в последнее время: к “старым” лингвистическим терминам типа НОРМА, ЗАКОН, РЕГЛАМЕНТАЦИЯ, УСТАНОВЛЕНИЕ, издавна существовавшим в языкознании, добавляются новые - ПРЕЦЕДЕНТ, ПРЕЗУМПЦИЯ, СУБЪЕКТ (ДЕЯТЕЛЬНОСТИ), КОДЕКС [3] , АКТ (РЕЧЕВОЙ), УЧАСТНИКИ (РЕЧЕВОЙ СИТУАЦИИ), ДИСКРИМИНАЦИЯ (ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ), ЗАЩИТА ЭКОЛОГИИ ЯЗЫКА и др.
|
|
|
Однако стихийный этап сближения двух наук исчерпан, поэтому пришло время формирования юрислингвистики, имеющей свой предмет, проблемы и задачи, отличающие ее и от “чистой” лингвистики и юриспруденции.
Незамечание юридического аспекта языка в отечественной лингвистике явственно обнаруживает себя на разных фонах. Наиболее значимы из них следующие три.
Первый - очевидная социальная, политическая [4] и коммуникативно-языковая актуальность теоретического и практического характера; она проявляется, в частности, в социальной заявке на разработку юрислингвистических вопросов в юриспруденции, средствах массовой информации, некоторых сферах политики.
Значимость юридического аспекта языка имеет как универсальный, так и конкретно-исторический характер. Языковое общение - одна из форм социального взаимодействия, носящего нередко конфликтный характер, неизбежно рождает потребность его “юридизации”.
В самом языке во многих его сферах всегда существовала тенденция к регламентации, в результате которой стихийная нормативность, как правило, сменяется кодификацией, сначала рекомендательной, а затем и более жесткой. Так, например, было с русской орфографией.
Она пережила этапы стихийности, которая развилась до этапа жесткой регламентация на уровне орфографических кодексов, неоднократно сменявших друг друга, и, наконец, достигла этапа “юридического”, связанного с участием орфографии в реализации образовательного права в советском и постсоветском обществах (мы имеем в виду ее роль в разного рода экзаменах).
|
|
|
Стихийное регулирование по мере накопления и углубления конфликтных ситуаций все более стимулирует процессы собственно “юридизации” языка, отношений людей в связи с использованием языка и т.п., которые являются весьма специфическими и поэтому требующими от юриспруденции особого отношения.
Либерализация российской общественной жизни и особенно актуализация проблемы “права человека” породила массу конфликтов, и прежде в рамках закона о защите чести и достоинства личности, где роль языка и речи является нередко определяющей. Неразработанность лингвистических аспектов права является определенным стимулом увеличения их числа, с одной стороны, и стремления уклониться от обращения в суд с другой, что придает проблемам разработки лингвистических аспектов права обостренно социальный характер.
Не случайно, что первой отечественной работой, посвященной конкретно-практическим аспектам взаимодействия правоведения с лингвистикой, стала недавно вышедшая из печати в серии “Журналистика и закон” в издательстве “Права человека” книга [Понятие чести и достоинства, 1997], в которой проблема словесного оскорбления личности, представляемая в данной работе в лингвоюридическом аспекте, заняла центральное положение.
Вторымфоном является зарубежная юрислингвистика: в западноевропейской и американской литературе юридический аспект языка и лингвистический аспект права представлены более широко и разнообразно, особенно активно разрабатываются вопросы юридической герменевтики и логики (интерпретации, аргументации, лингвистической экспертизы и мн. др.). Полное и глубокое представление о зарубежной лингвоюристике (и отчасти - юрислингвистики) дает научно-аналитический обзор [Юридические понятия и язык права, 1986] (составитель С.В. Лёзов), в котором приводится большой библиографический список работ зарубежных авторов[5].
Третийфон - непосредственно юриспруденция, которая уже давно разрабатывает лингвистические аспекты права [6], и это само по себе делает необходимым постановку вопроса о теоретическом и практическом взаимодействии двух наук.
|
|
|
В настоящее время эту проблему ставят исключительно теоретики права, чаще всего подчеркивающие приоритетную специфику юриспруденции и обходящие или упрощенно трактующие специфику лингвистическую, хотя отдельные авторы поднимаются над одноаспектным, так сказать, “ведомственным” видением роли лингвистики в праве. Ср. мнение С.С. Алексеева, которое высказано в связи с оценкой известной работы доктора юридических наук А.А. Ушакова, посвященной лингвистическим аспектам права [Ушаков, 1967]: “...А.А. Ушаков рассматривает законодательную стилистику (стилистику законодательной речи) в качестве теории, одновременно относящейся и к юридической науке, и к лингвистической науке, к литературоведению. Действительно, на стыках наук возникают специфические научные дисциплины. Однако это не должно приводить к смешению научных аспектов в теоретическом анализе. Ведь дисциплины, возникающие на стыках наук, имеют комплексный характер: в их рамках строго различаются науковедческие ракурсы (планы). А каждая наука имеет свою систему понятий, свой категориальный аппарат, при помощи которого осваиваются факты действительности” [Алексеев, 1982, с. 287-288]. И все же в большинстве правоведческих работ, касающихся языкового аспекта права, наблюдается тенденция отвлечения от собственного лингвистического своеобразия при рассмотрении языко-правовой сферы и сосредоточения на “юридизированном” состоянии языка, определяемом его местом в системе права.
Необходимость широкого диалектического взаимодействия обоих аспектов - лингвистического и юридического - представляет собой кардинальное основание для выделения таких промежуточных дисциплин, как юрислингвистика и лингвоюристика.
В этой ситуации вполне закономерным становится тот факт, что данную проблему, лингвистическую по сути, вынуждены решать юристы, некоторые из которых осознают не только юридический, но и лингвистический ее статус.
|
|
|
Примечательным в этой связи представляется следующий прецедент. Начальник отдела лингвистической экспертизы законопроектов Правового управления Аппарата Государственной Думы в своем пособии, обобщая опыт работы своего управления, справедливо отмечает в “преамбуле”: “Поднимаемые в нашей работе проблемы, связанные с необходимостью более внимательного отношения к языку законодательства, особенно актуальны в связи с тем, что до сих его специфика не исследована в должной мере учеными-лингвистами ” [Калинина, 1997, с.5]. На эту тему имеется “всего лишь несколько статей”, и принадлежат они вовсе не “ученым-лингвистам”, а исключительно юристам.
Итак, “зародышевое” состояние отечественной юрислингвистики ставит перед исследователями взаимоотношений русского языка и российского права проблему осмысления объекта и предмета новой науки, разграничения юридических и лингвистических аспектов, одних и тех же явлений на стыке языка и права; на этом этапе от юрислингвистики требуются накопление материала, первичные наблюдения и обобщения, постановка проблем и гипотез, первичная разработка методики их исследования.
В практическом плане сказанное может служить обоснованием по крайне мере двух общественно-организационных идей.
Во-первых, из него вытекает необходимость создания неких коллективных органов, которые соединили бы усилия лингвистов и юристов (а возможно и представителей других специальностей, например, журналистики, социальной психологии и др.), действующих в рамках принципа дополнительности.
Например, таким органом могла бы стать лингвоюридическая экспертная комиссия, наделенная правами давать официальные лингвистические экспертизы для следственных и судебных органов [7].
Главным препятствием для лингвоэкспертной деятельности являются два основных фактора: во-первых, отсутствие научной (лингвоюридической и юрислингвистической!) базы и, как следствие, сформулированных общих принципов и подходов к экспертизе; во-вторых, отсутствие юридической базы - правовых документов, служебных инструкций, только на основе которых экспертиза и приобретает статус легитимного документа. В ходе работы таких совместных комиссий неизбежно аккумулировался бы важный материал, создавалась бы база для теоретических обобщений на его основе, юридических прецедентов, которые подготавливали бы обоснованные законопроекты и на их основе создавались и принимались бы жизненно важные законы.
Во-вторых, принципиально взаимодействие лингвистов и юристов в сфере законотворчества и законоприменения. Об этом, в частности, убедительно пишут авторы коллективной монографии [Язык закона, 1990]. Ср.: “Язык по отношению к праву выполняет как бы две взаимосвязанные функции – отбразительную (выражает вовне волю законодателя) и коммуникативную (доводит эту волю до сведения участников общественных отношений” (с.8). Из последнего вытекает, что закон (через язык!) должен быть способен воздействовать на волю и сознание граждан (через воздействие на разум и логику), побуждая их к поведению в пределах правовых предписаний. Это в свою очередь означает, что язык должен быть понятен всем “участникам общественных отношений”, в том числе непрофессионалам (с. 18-19, 26 и др.). Это требование сейчас не всегда выдерживается, “отсутствуют регулярные, прочные связи юристов с лингвистами” (с.35). “Представляется, что проект любого нормативного акта перед официальным утверждением должен обязательно проходить специальное языковое и стилевое редактирование” (с.35); “юристы и филологи должны регулярно собираться для обсуждения актуальных вопросов” (с.36); “ целесообразно было бы... в настоящее время создать комиссию, которая могла бы…четко сформулировать основные требования к языковому оформлению правотворческих решений” (с. 36).
|
|
|
Вопросы для обсуждения:
1. Почему в современных условиях свойство инклюзивности лингвистики в различные сферы человеческой жизни усиливаются?
2. Почему в лингвистических учебниках и справочниках за малым исключением не находится места юридическому аспекту языка и связям языкознания с юриспруденцией?
3. Что общего между языком и правовыми установлениями?
4. В чем особенность стихийных терминологических перекрещиваний?
5. В каких условиях не замеченным остается юридический аспект языка в отечественной лингвистике?
6. Чем вызвана необходимость формирования новых научных дисциплин «юрислингвистика» и «лингвоюристика»?
[1] Современный пример: при Президенте РФ указом Президента от 7 декабря 1995 г. создан Совет по русскому языку и разработана Федеральная целевая программа “Русский язык”; остается лишь пожалеть, что программа оказалась по сути нереализованной. Но факт остается фактом - русский язык нуждается в общественной, научной и правовой защите.
[2] Лишь в новом учебнике Н. Б. Мечковской “Социальная лингвистика” особо выделены разделы, связанные с юридическим аспектом языка, но они посвящены только одному вопросу в его рамках - регламентации межъязыковых отношений в многонациональных государствах [Мечковская, 1996, с.121-125].
[3] См., например, употребление термина “кодекс” в статье [Шмелева 1983].
[4] Достаточно указать на проблему юридического статуса языков национальных меньшинств и “нетитульных” национальностей в многонациональных государствах или роль проблемы языка в характере межгосударственных отношений (см., например, об этом в статье Б.И. Осипова в нашем сборнике).
[5] В дополнение к нему и для иллюстрации направлений зарубежных лингвоюридических исследований приведем несколько подстрочных аннотаций к работам иностранных авторов, данных в библиографическом справочнике “Новая литература по социальным и гуманитарным наукам (языкознание)” за 1988 г.: “ семантика и прагматика судебного приговора; роль лингвистического анализа в правильности применения закона”, “лингвистический анализ инструкций, данной присяжным, и ее роли в вынесении смертного приговора”, “особенности допроса детей - жертв преступлений с точки зрения теории текста и социолингвистики”, “роль посредника в судебном разбирательстве с точки зрения теории текста на материале бракоразводных процессов”, “речевые акты в текстах контрактов”, “семантика и прагматика судебного приговора”, “нормативность языка и правовых документов”, “аргументы и интерпретация правового текста; правовой текст как модель нарративного литературного текста”, “нормативность языка и правовых документов”, “выбор семантики слова по толковым словарям современного немецкого языка; в связи с анализом документов судебного судебного процесса над бывшим обер-бургомистром Дрездена по обвинению его в фальсификации результатов выборов” (ср. также названия данных работ в нашем переводе: “К герменевтике права: аргументация и интерпретация”, “Юридическая семантика: основы теории интерпретации в лингвистическом смысле”; “Право, язык и юридическое обоснование”, “Язык и право”, “Семантическая деструкция как метод манипуляции ” и др. Обращает на себя внимание следующий факт: степень проникновения лингвоюристики в собственно лингвистику (особенно в ее современные семантико-прагматические аспекты) в зарубежных исследованиях взаимоотношений права с языком значительно выше, чем в отечественной лингвоюристике.
[6] Некоторые лингвистические аспекты давно уже стали традиционными для вузовских учебников по теории права; в частности, они регулярно помещаются в разделы, посвященные законодательной технике и толкованию законов (см., например, новые учебники [Венгеров, 1998, с. 537-538; Матузов, Мальков, 1997, т.2, с.440-444; Сырых, 1998, с.242-244]), см. также, например: [Язык закона, 1960; Законодательная техника, 1965; Ушаков, 1967; Черданцев, 1979; Савицкий, 1987]. Типичны они и для научно-юридических публикаций; для их иллюстрации укажем некоторые из недавно опубликованных в России лингвоюридических работ; они касаются правовых проблем языковой политики, лингвистической экспертизы законопроектов, языка и стиля правовых документов и судебных процессов: [Андреев, 1997; Бойко, 1996; Горбачева, 1997; Калинина, 1997; Суздалев, 1996 и др.].
[7] Уместно привести аналогию: медицинские заключения, имеющие правовую силу для юридических органов, могут давать только специализированные учреждения, имеющие на это право.Лингвистические же заключения, как показывает практика, дает кто угодно, лишь бы он имел отношение к филологии: школьный учитель, доцент, журналист или корректор издательства. К тому же никак не регламентирован сам выбор эксперта: кто (юридический орган, истец или ответчик) должен осуществлять этот выбор, на основании чего и с какой целью; последнее означает, что не сформулированы презумпциидеятельности эксперта (объективистская, защитительная и т.п.). В некоторой мере причиной такого отношения к лингвистической экспертизе является недооценка языковой специфики ее (экспертизы) предмета со стороны юристов. В качестве примера таковой можно привести весьма симптоматичный случай, когда на выступление в суде в роли эксперта квалифицированного лингвиста (доцента вуза), пытавшегося раскрыть неоднозначность выражений, оцениваемых истцом как инвективы, судья в сердцах отреагировал следующим образом: “Уж лучше бы мы пригласили учительницу из школы: она хоть умеет пользоваться словарем Даля!”.
|
|
|
