Убийство под лёгкую музыку

При царях строили православную Империю, при большевиках — коммунизм, сегодня поддерживают властную вертикаль. А для этого вытравляют личностное начало. Наше будущее — шариковы и оруэлловские пролы. Разве не «делают правду» на политических телешоу, как в «Министерстве правды»? В эпоху аудиовизуальной культуры важнее показать, чем заставить думать, миллиарды легче поверят телевизору, чем трезвым доводам. Иные механизмы восприятия, другая природа мышления, развитая бесконечным мельтешением клипов. Так удобно, когда правда становится производной от закона больших чисел, когда погрешность инакомыслящих ничтожно мала по отношению к правоверному населению.

«Живи одним днём!» — главный императив современной России. И наша развращённая власть — тоже его заложница. Её ориентация на «поступательное развитие» выдаёт нежелание что-либо менять. Страна в тупике, необходимы кардинальные реформы, а власть всё устраивает! Мы же не сытая Швейцария, которая может себе позволить развиваться сотни лет! Но может, всё проще, и «после нас хоть потоп»? Это раньше всё решали кадры, а теперь «всё решают мавры». Цены на нефть, десятилетие раздувавшие мыльный пузырь российской экономики, упав, заставили его лопнуть. И не стоит обольщаться, кризиса в России нет, кризис для развитых стран, нас постигла банальная участь сырьевого придатка. Десять лет путинского правления — огромный срок, за который страна могла встать с колен! — были посвящены риторике, маскирующей стагнацию, а когда фарт с энергоресурсами кончился, выяснилось, что власть обанкротилась, что у неё в запасе ни идей, ни денег, ни планов. Остаются общие призывы, пустые обещания, а также проверенные средства — ужесточения и репрессии. При сокращениях в армии аппарат МВД растёт, увольнять могут рабочих, врачей, учителей, но не парней с дубинками! Запрет на несанкционированные митинги, когда нужно просить разрешение власти, чтобы её критиковать, проект закона, окрещённого «За измену Родине», под который может быть подведён любой не кричащий: «Хайль, президент!», или проявивший нелояльность в кухонном разговоре, вызывают в памяти библейское: «А где двое вас соберутся, там и я — третий!» Пародией на культ личности выглядят наши политики и деятели искусств, устраивающие парад лизоблюдства. Чего стоит одно высказывание в адрес премьера: «Мы в вас видим человека, который является системообразующим явлением сам по себе». Или: «Очень хорошо, что вы родились!» И такие же дифирамбы расточают президенту! Впрочем, в общественном сознании они сливаются: власть в Российской Империи символизировалась двуглавым орлом, в сегодняшней России — двуликим янусом.

Дегуманистическая система плодит бездушных трудоголиков, завистливых потребителей, одномерных и невротичных. Она тиражирует поколение покорных тупиц. И в глубоко больном обществе они становятся опорой власти. Это ли не гуманитарная катастрофа! Вынуть из телевизора идеологическую пропаганду (а такой откровенной промывкой мозгов брезговали даже поздние коммунисты!), убрать низкопробную «развлекуху» — значит опустошить экран, значит выдернуть стержень из современной власти. Снижение образовательного уровня, сокращение учебных часов по гуманитарным дисциплинам демонстрирует, что наши правители совсем не задумываются о будущем нации, ограничиваясь будущим собственных детей.

Мы занимаем первое место в мире по самоубийствам, второе по количеству заключённых, по авиакатастрофам и темпам СПИДа обогнали Африку, нас осталось сто сорок миллионов, на трёх рождённых в минуту мы имеем пять смертей, теряя в год население такого города как Краснодар, обезлюживаются Север, Дальний Восток, Сибирь, а телевизионные новости кормят нас достижениями нашей эстрады! У нас миллионы безработных, бездомных, наркоманов — удручающая статистика, говорящая в пользу прогноза Бжезинского о распаде России к 2012 году. Похоже, этнос, пережив фазу надлома, ступил на путь обскурации, включив механизмы самоуничтожения. Шестьдесят процентов респондентов главным событием года назвали очередную свадьбу популярной певички. В России самые высокие показатели медицинской ошибки, самая низкая оплата труда врачей, убыль мужского населения сравнима с потерями в Отечественную Войну, но каждый пропускает эту «негативную» информацию мимо себя, ориентируясь только на собственное «благополучие». В сущности, государство давно распалось, осталось атомизированное население, кое-как склеенное липкой лентой СМИ. Мы занимаем второе место по количеству желающих уехать на Запад. Но за границей принимают лишь избранных. Мы уверенно лидируем по количеству поддельных медикаментов. А зачем лечить обречённых? По большому счёту нам предлагают умереть.

Чтобы летали ракеты и вращались турбины, коммунисты работали засучив рукава, страдая при этом косноязычием. У наших правителей язык подвешен, на очевидные доводы их спичрайтеры подыщут выгодные им «объяснения». Только что толку? Грядущее обнищание многим откроет глаза, однако кто верит, что политический климат в России изменится? Наши правители продолжают плыть по течению. Они-то доплывут.

А мы?

АПОКАЛИПСИС СЕГОДНЯ

То, что не удалось Троцкому с его перманентной революцией, оказалось под силу отцам глобализации, опирающимся на самый многочисленный класс — обывателей. «Потребители всех стран, соединяйтесь!» — стало главной заповедью современной религии. Мещанство интернационально, потому что зоология космополитична, а перед прилавком все равны. Катаклизмы прошлого столетия, исход человечества из биологического плена под знамёнами коммунизма и фашизма обернулся тотальной усталостью, реставрацией животного начала и торжеством вульгарного эпикурейства. Естественные надобности, еда и секс, вышедшие на первый план, заслонили идеологические разногласия, разрешили споры о счастье, подвели черту под мечтами о светлом будущем. Символом нашей эпохи стала потребительская корзина, на все вопросы современность даёт ответ в денежном эквиваленте. Миллиарды одномерных людей, как саранча, атакуют супермаркеты, как загиптотизированные сомнамбулы, они бредут мимо полок в их искусственных лабиринтах. Кажется, они будут скитаться так тысячи лет, вместо пастырей придерживаясь рекламы, как евреи в пустыне, питаясь манной гамбургеров и модифицированных продуктов. Быт подменил бытие, борьба за выживание сменилась гонкой за комфортом.

Что это, конец истории или духовный апокалипсис?

Повсюду торжествует агрессивная посредственность, ограниченность стала визитной карточкой телевизионных «интеллектуалов». Интеллектуальное искусство вытеснено на обочину, а его место оккупировало творчество сумасшедших. Современные культурные изыскания ассоциируются с перфомансами, инсталляциями и деструктивными языковыми конструкциями, подражающими авангардистам начала XX века. Выжженная пустыня современной культуры существует как придаток прилавка, и её неказистая витрина не радует глаз даже чахлой самобытностью. Это закон рынка. Когда искусство стало товаром, каток масскульта втоптал в грязь всё талантливое, оставив на поверхности напористых бездарностей. Их образы, тиражируемые электронными СМИ, требуют религиозного поклонения, а поделки голливудской фабрики кошмаров объявляются культовыми. Современная история представляется как бесконечно затянувшийся сериал. Неужели и через тысячу лет главными мировыми новостями будут сплетни из жизни голливудских «звёзд»? Неужели и тогда духовные запросы общества будут удовлетворять творцы масскультуры? Нас уверяют, что народы сами жаждут этого, замалчивая о воспитательной нагрузке искусства, забывая, что «народ — это чистый лист бумаги, на котором можно ставить любой иероглиф». На самом деле под лицемерными лозунгами свободной конкуренции навязывают культуру одной страны. Разве араба, индуса или русского настолько интересуют насущные проблемы американцев, разве американский образ жизни — единственный эталон? Почему миру отводят роль дворни, подглядывающей в замочную скважину хозяйских покоев? Торжество коммунистической идеи вместе с властью Москвы несло развивающимся странам братскую помощь, строящиеся заводы с тысячами рабочих мест и бесплатное здравоохранение. А что дало миру семнадцатилетие безраздельной власти США? Разгромленную Югославию? Уничтоженный Ирак? Разве мир вздохнул свободно? И чем дальше, тем отчётливее видно, что мировые хозяева заботятся лишь о своём кармане, вместо идеологии распространяя борьбу с идеологией. Освободители от железной пяты СССР требуют не меньшего подчинения, предлагая взамен лишь бесконечные декларации о правах человека.

Россия сегодня переживает эпоху застоя, по сравнению с которой брежневские времена — буря. Тогда была подспудная общественная жизнь, кухонными разговорами интеллигенция откликалась на текущие события, и её мнение было отлично от официального. Теперь добровольно берут под козырёк всем начинаниям властей, телевидение, отучая мыслить самостоятельно, стало перстом указующим. Да и государственная жизнь в брежневские времена была привычно насыщена — то Олимпиаду выиграли, то очередной корабль в космос запустили, то завод-гигант построили. Сегодняшний же период стагнации похоже на века — на короткий срок высоких цен на топливо. Как писал английский журналист, аккредитованный в Петербурге: «России уготована судьба Карфагена. Она станет, выражаясь языком Библии, рубить лес и черпать воду для финансовых магнатов современной России и Западной Европы». Эти пророчества относятся к семнадцатому году! И теперь мы, действительно, рубим лес на сырьё, а вместо воды черпаем нефть. Отцы и деды отодвинули крах на семьдесят лет, беззастенчивые самовыдвиженцы девяностых пустили страну с молотка. Притом, что половина населения России оказалась за чертой бедности, Москва стала самым дорогим городом мира, в котором живут семьдесят четыре миллиардера. Советскую власть сменил неофеодализм, олигархи и коррумпированное чиновничество возглавляют финансовую пирамиду, которая обречена рассыпаться, как карточный домик, с падением цен на энергосырьё.

Этот международный проект и есть наша национальная идея?

Деградация последних десятилетий обеспечила также бурное возрождение средневекового реликта: Церковь, обслуживающая общество потребления, — это ещё один феномен современной России. На месте тысяч закрытых НИИ, как грибы, выросли храмы, России, от которой осталось одно название, остаётся надеяться лишь на Бога. Современные иосифляне исправно служат власти, как их предшественники, они так же угодливо продаются, обвиняя в ереси нестяжателей.^[1] «Вне церкви нет спасения!» — узурпируя Бога, торгуют они индульгенциями, как и раньше причисляя к лику святых сильных мира сего. Церкви отведена роль идеологического отдела «Единой России», которую она, превратившись в духовное КГБ, исполняет с таким же рвением, как раньше поддерживала царское самодержавие.

Дуэли, возникавшие на почве затронутой чести, кажутся иррациональными в наш век расчётливого прагматизма. «Ничего личного», — бомбят сегодня в погоне за прибылью, и человечество всё больше походит на гигантскую машину, бездушного механического спрута, подчинённого воле экономических законов. В атомизированном обществе народы демонстрируют поразительное смирение, их лидеры не вызывают презрения, когда верноподданнически заглядывают в глаза заокеанскому Большому Брату, выстраиваясь в очередь у его парадного подъезда. Демократическая толерантность и политкорректность прикрывают полнейшее равнодушие к судьбам нации. За товары в супермаркете стерпят любые унижения и, что хуже, предадут национальные интересы, будущее своих детей и внуков. Этническое отступает на фоне экономического, интернационализация капиталов ведёт к разрушению традиционных сложившихся государств. Нам твердят о мире без границ, но географические границы сменили куда более крепкие — денежные. И формирование международного правительства происходит за закрытыми дверями, оставляя остальным принимать участие в фарсе национальных выборов.

Духовное состояние общества характеризуется, по-видимому, не строем, формой производства и уровнем технического прогресса, а энергетикой его членов. И сегодня горячую фазу революций и войн XX века в надломленной фазе обскурации сменил холодный апокалипсис.

ДЕМОКРАТИЯ И ТОТАЛИТАРИЗМ

То, что в СССР называлось спекуляцией и законодательно каралось, в современной России превратилось в почётное ремесло. Каждое общество имеет свои духовные основы, каждая власть — свой психологический подтекст — чувства, к которым она апеллирует, струны личности, на которых играет. Теократия обращается к посмертному воздаянию и комплексу вины, имманентно присущему как расплата за первородный грех. Тоталитаризм взывает к чувствам, близким религиозным, но, приземляя их, декларирует построение идеального государства, сводя потусторонность к посюсторонности. Ущемление личной свободы при этом оправдывается высокими целями, их достижение основывается на долге, коллективной ответственности и страхе, персонифицированном в лидере.

Психологическая палитра управленческих приёмов демократии значительно богаче. В её арсенале — тщеславие, зависть, страсть к стяжательству, страх, потеряв работу, оказаться в общественной изоляции; демократия дёргает за верёвочки корыстолюбия и неуверенности в завтрашнем дне. Провозглашая идеологией отсутствие идеологии, она не ставит возвышенных задач, ограничивая личностные запросы вульгарным эпикурейством. Делая ставку на индивидуализм, предоставляя свободу, граничащую с равнодушием, она педалирует эгоистические мотивы и потому более устойчива. Развитие осуществляется за счёт внутриэтнической конкуренции, борьбе за место под солнцем, а этическим перпетуумом мобиле выступает «хомо хоминем люпус эст». Теократический и тоталитарный режимы развивают чувство коллектива и носят характер общинных. Демократия же подразумевает скрытую войну всех против всех, которая в психологическом плане может быть приравнена к гражданской. На этой невидимой войне гибнут ничуть не меньше, чем на настоящей, сгорая во внутреннем трении. На биологическом языке это означает, что межвидовая борьба уступает место внутривидовой, как известно, более жестокой. Так «холодная война» разъединяла страны, но сплачивала людей внутри этих стран, сближала народ и власть. Теперь граница «холодной войны» проходит по забору частного дома, квартире, личному имуществу, а главное — по индивидуальному сознанию. Человечеству предоставляется горький выбор: трепетать от внешней угрозы, консолидирующей этнос, или сходить с ума от бессмысленной грызни, задыхаясь в удушливой атмосфере «мягких» ценностей.

В царской России самоидентификация привязывалась к сословию — дворянскому, крестьянскому, купеческому, в СССР — к классу рабочих, крестьян или интеллигенции. В демократической России различие между субъектами свелось к банковскому счёту. Но если в сообществе нет официально принятого разделения, то оно выстраивает «неформальные» барьеры. Кастовые сообщества, закрытые клубы и ложи для избранных составляют тайную основу демократической иерархии.

При нынешних мировых ценах на топливо России с её нефтью и газом уготована судьба двоечника, которому дают списывать и которому нет нужды разбираться в своём задании. Собственно, страны как таковой уже нет, национальная идея свелась к обслуживанию трубопроводов и скважин, распределению денежных средств в узком слое финансовой олигархии, а за парламентской трескотнёй «оппозиционных» партий не слышно глухого недовольства народа. Демократия по-русски свелась к неофеодализму. Впрочем, в любом обществе неравенство заложено на биологическом уровне — оно делится на активное меньшинство, заряженное энергией власти, ненасытное в отношении собственного благополучия, и пассивное большинство. Советский «тоталитаризм» стремился к социальной «уравниловке», сдерживая животные инстинкты, вовлекая весь народ в управление государством и распределение благ. И в этом была его ошибка. Перевороты и революции всегда устраивает агрессивное меньшинство, недовольное своим положением, масса же, подобно стаду жвачных, не способна самоорганизоваться и протестовать. Но ублажать меньшинство в ущерб большинства противоречило принципам построения бесклассового коммунистического общества, провозгласившего лозунг: «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям!». К тому же потребности всегда превосходят способности. И российская демократия повела себя умнее — предоставила возможности материального успеха активному меньшинству, бросив остальных, как балласт, предоставив им самим заботиться о себе. Сконцентрировавшись преимущественно в столице, активные элементы направили свою энергию в русло личного обогащения, поэтому сейчас в России нет диссидентов, как это было в СССР, когда многие считали себя незаслуженно обделёнными, теперь каждый из недовольных может найти себя в тараканьей гонке, распыляя агрессию в бесконечной войне друг с другом. Остальные же безопасны для власти, они будут довольствоваться крохами и терпеливо наблюдать «красивую» жизнь по телевизору. Поэтому ужасающее неравенство в России не связано с трудностями переходного периода, оно закономерно, ибо придаёт пирамиде устойчивость. И как следствие, уровень образования по сравнению с «тоталитарными» временами катастрофически упал: закрываются школы, облегчаются учебные программы, профанируются университетские дипломы — нужны не гармонично развитые личности и даже не узкие специалисты, а безмозглые потребители. Земля, как и на заре существования, отдана во власть хищных беспозвоночных.

Если общественная дисциплина при тоталитаризме поддерживается сапогом, а управление осуществляется с солдафонской прямолинейностью, то при демократии им на смену приходят изощрённая пропаганда, фарисейское лицемерие и чудовищное по силе внушение. Выбрать из тысячи телеканалов невозможно: тоталитаризм прячет истину глухим молчанием, демократия — откровенным забалтыванием. Но тёмный погреб и видное место одинаково приспособлены для сокрытия.

Тоталитарное искусство грешит назидательностью, злоупотребляя резонёрством, а «демократическое» впадает в другую крайность. У искусства остаётся одна функция — развлекательная. Когда культура превращается в товар, когда художественные достоинства определяются суммой затраченных и вырученных денег, тогда место таланта неизбежно занимает пиар, автора — издатель, а режиссёра — продюсер. Масскультура вытеснила Культуру, сделав её творцов маргиналами, отведя им башню из слоновой кости. Провозглашается, что элитарное искусство существует для избранных, но отделение элиты от плебейской массы, для которой предназначены «хлеб и зрелища», плохо кончается и для «верхов» — в третьем колене они вырождаются.

При советском «тоталитаризме» ориентировались на людей созидательного труда — рабочих, учёных, крестьян, при демократии берут пример с работников сферы услуг — риэлтеров, юристов, офисных клерков. Место адвоката, менеджера и биржевого маклера в десятки раз доходнее инженерского! Демократия не гонится за миражами сверхценностей, не ставит сверхзадач и в этом отношении более естественна. Её философия зиждется на пантеизме, её модель копирует природу. Свободное развитие, саморегуляция и рыночные отношения аналогичны взаимодействию животных популяций. Она строится на биологических началах и потому более жизнестойкая, чем манящие отвлечёнными идеями теократия и тоталитаризм. Они отодвигают счастье в райские кущи или светлое будущее, эксплуатируя принцип бесконечной отсрочки, а психологию нашего времени отражает императив «Живи настоящим!». Мимесис, подражание успешным современникам, ориентация на «здесь и сейчас» придаёт обществу динамику, но мгновенное забвение прошлого делает его неустойчивым, оно течёт, как ручеёк, выбирающий русло, руководствуясь удобством, не задумывается, что ждёт за поворотом. В идейном плане демократия бессильна что-либо предложить, кроме ценностей мамоны, но любые попытки жить иначе вызывают у неё бешеное раздражение. Её позиция основана на отрицании других систем — теократии и тоталитаризма, от которых она стремится освободить мир.^[2] Возможно, в этом и состоит её планетарная роль, её стабилизирующее начало — жертвенный огонь гаснет в демократическом болоте, острое мышление, зачастую приводящее к топору, тупится в тисках политической корректности.

Теократия и тоталитаризм — это искусственные химеры нашего разума, рождённые желанием избавиться от биологических оков, осуществить скачок в развитии, возвысив сознание над материей. Демократия довольствуется тем, что есть, её мировоззрение сводится к тому, что мы, как бабочки-подёнки, пришли на миг, чтобы дать потомство и продолжить вечный спектакль жизни.