Отражательно-оценочная функция эмоция 23 глава

ных. Они обыкновенно прекрасно уживаются в размеренных рамках хорошо налаженной жизни, но зато чрезвычайно быстро теряются в условиях, требующих находчивости и решительности, очень легко давая патологические реакции на неприятные переживания, хотя сколько-нибудь выводящие их из душевного равновесия.

ГРУППА АСТЕНИКОВ

(...) В наиболее чистом и простом виде симптоматология консти-туциональной астении представлена у так называемых невра­стеников, субъектов, наиболее отличительными чертами кото­рых именно и являются чрезмерная нервно-психическая возбуди­мость, раздражительность, с одной стороны, и истощаемость, утомля­емость — с другой. Помимо того, в симптоматологии этих случаев большую роль играют явления как бы соматического порядка: ощу­щения в различных частях тела, функциональные нарушения дея­тельности сердца, желудочно-кишечного аппарата и пр.; больные жалуются на головные боли, сердцебиение, бессоницу ночью и сонли­вость днем, плохой аппетит, поносы, сменяющиеся запорами, поло­вую слабость. Некоторые из них отличаются, кроме того, общей вялостью, отсутствием инициативы, нерешительностью, мнитель­ностью или апатичным, или чаще, равномерно угнетенным настрое­нием. Подобного рода субъекты неспособны к длительному усилию и усидчивой работе: последняя быстро начинает им надоедать, появ­ляется чувство усталости, слабости, даже сонливости. Часто страх перед чрезмерностью требующегося от них трудового напряжения уже заранее парализует их волю и делает их неспособными даже приняться за дело. При попытке преодолеть неохоту и отвращение развиваются всякие неприятные ощущения: чувство тяжести в голо­ве, тянущие боли в спине, частые позывы на мочеиспускание и пр., а иногда и какое-то особое состояние возбуждения, не позволяющее субъекту долго сидеть на одном месте. (...)

От описанного типа вялого неврастеника-ипохондрика несколько отличаются субъекты, у которых наряду с той же, а, может быть, и еще большей истощаемостью резко выявляется склонность к увле­чению той или иной работой, теми или другими интересами; это свойство проистекает из второй основной, характеризующей их организацию черты — возбудимости, раздражимости. Эти люди лег­ко усваивают все новое, но, как и только что описанные, совер­шенно не выдерживают длительного напряжения. В их работе неред­ко поражает бросающееся в глаза противоречие между удачным началом и очень незначительным объемом общего эффекта — резуль­тат наступающего уже через очень короткое время быстрого падения продуктивности. (...) До полной неработоспособности дело, впрочем, почти никогда не доходит: больные работают неправильно, нерегу­лярно, скачками и вспышками, однако все-таки сохраняют способ­ность давать достаточно полноценные результаты и оставаться полезными членами общества. Такого рода людей часто обви-

няют в «лени», называют «лентяями», но это слишком простое и ничего не говорящее объяснение.

Более сложную группу психопатов астенического склада образу­ют лица, главными чертами которых являются чрезмерная впечатли­тельность, с одной стороны, и резко выраженное чувство собствен­ной недостаточности — с другой, в большей или меньшей степени присущее, впрочем, всем вообще астеникам. Их нервная слабость проявляется в крайней ранимости к переживаниям, хотя сколько-нибудь выходящим из ряда обычных житейских происшествий. Они падают в обморок при виде крови, не в состоянии присутствовать при самой ничтожной операции, не выносят сколько-нибудь горячих споров и до крайности травматизируются видом необычайных улич­ных происшествий: несчастных случаев, драк, скандалов и пр. Роб­кие, малодушные, застенчивые, это обыкновенно нежные, тонко чувствующие натуры, страдающие от всякого грубого прикосновения. Многие из них вздрагивают при малейшем шорохе и всякой неожи­данности, страдают паническим страхом перед темнотой, боятся неко­торых животных, насекомых, не могут выносить резких звуков, не могут видеть без отвращения ряда вещей, не выносят совершенно прикосновения к себе и т. д. Толпа и вообще людское общество их часто утомляет и заставляет искать одиночества. Их мимозоподоб-ность, однако, не является результатом аутистического ухода от жиз­ни, а лишь проявлением чрезмерной чувствительности. Благодаря постоянному травматизированию жизненными впечатлениями преоб­ладающий оттенок настроения у них большей частью пониженный. Так как это обыкновенно люди очень самолюбивые, то особенно их угнетает прежде всего сознание, что они не как все, а затем и вытекающая отсюда крайняя неуверенность в себе. Это создает в них чувство внутренней напряженности и тревоги. Если у больных к тому же есть какие-нибудь телесные дефекты, неуклюжая моторика, недостаточно красивое лицо и др., или если они неожиданно попа­дают в среду, социально выше их стоящую, то их застенчивость легко переходит всякие границы, и у одних развивается крайняя робость и. подозрительность (кажется, что окружающие следят за ним, гово­рят о нем, критикуют его и смеются над ним), усиливается нелов­кость, появляется заикание, при ничтожнейшем поводе выступает краска смущения на лице и т. д., другие же, стремясь преодолеть крайне мучительное для них чувство своей слабости и недостаточ­ности, надевают на себя не всегда удающуюся им личину внешней развязности и даже заносчивости, под которой, однако, нетрудно разглядеть того же самого внутренне смущенного и робкого невра­стеника. Бичом для подобного рода субъектов являются всякие ответственные выступления перед другими людьми: смущение и страх на экзамене даже хорошо подготовленного юношу иногда при­водит в такое замешательство, что развивается полная неспособ­ность вспомнить и связно рассказать то, что требуется (экзамена­ционный ступор); у ораторов, преподавателей, артистов такого типа каждое выступление на кафедре, трибуне или сцене вызывает тяже­лое нервное потрясение, от которого иной раз приходится оправлять-

IS9

ся в течение нескольких дней. Очень болезненно действуют на таких людей служебные неудачи, как раз именно у них нередкие: при их болезненном самолюбии такие неудачи ведут к резким и несоразмер­ным вспышкам угнетения и отчаяния. Чрезмерная нервная возбу­димость расстраивает обыкновенно у представителей описываемой группы и соматические функции: сон у них чаще всего тревожный, полный кошмарных сновидений, прерываемый острыми приступами страха; нередки кратковременные функциональные расстройства различных органов под влиянием аффективных переживаний (чаще всего страха или замешательства), непорядки в мочеиспускании, нервные рвоты и поносы, резкая потливость и т. д. На почве не­соответствия между теми требованиями, которые эти люди предъяв­ляют к себе и к жизни, и тем положением в последней, которое им на самом деле достается, у них иной раз развиваются длительные депрессивные состояния, дающие иногда повод к смешению с цикло-тимическими депрессиями. Отличием является исключительная зави­симость депрессий у конституционально-нервных от внешних влия­ний, с изменением которых меняется и настроение. Последнее обстоятельство и вообще их эмоциональная неустойчивость, склон­ность к эмоциональным реакциям сближают этих психопатов также и с эмотивно-лабильными психопатами, от которых их действитель­но далеко не всегда легко и можно на первый взгляд отграничить. Однако в своей основе это совсем разные люди. В то время как эмо-тивно-лабильные отличаются чрезвычайным богатством эмо­циональных оттенков, причем подвижность их чувств — основное свойство их натуры, эмоции астеников, концентрируясь почти всегда вокруг их личных неудач, их ущемленного самолюбия и их чувства недостаточности, гораздо беднее; их эмоциональная неустойчивость есть лишь частичное проявление их нервной слабости.

Общим свойством всех астеников является раздражительность. Редко кто из них, и к какой бы группе он ни относился, не жалуется на приступы гневных вспышек, особенно частых при утомлении, вспы­шек, иногда ведущих к довольно бурным взрывам, хотя обыкновен­но и быстро истощающихся. В некоторых случаях эта особенность настолько выдвигается на первый план, что оказывается самой яр­кой, характерной и в то же время тяжелой чертой в картине психопа­тических проявлений астеников. Примером могут служить люди, с одной стороны, самолюбивые, с другой — не обладающие силой воли, выдержкой и работоспособностью, чтобы добиться более или менее видного положения и завоевать себе право на уважение окружаю­щих. Благодаря этому им приходится обыкновенно оказываться в подчиненном положении, терпеть невнимание, обиды, даже унижения от лиц, выше их стоящих, в результате чего у них образуется громад­ный запас неизжитых мелких психических травм, создающий общий напряженный и окрашенный недовольством тон настроения. Сохра­няя внешнюю сдержанность там, где вспышка раздражения могла бы повредить ему самому, такой субъект тем охотнее разряжает нако­пившееся у него внутреннее недовольство на лицах, от него завися­щих, например, на своих домашних: робкий и малозаметный в об-

ществе, он иной раз дома оказывается настоящим тираном, хотя и не­способным к проявлению действительной силы даже в гневе и пере­ходящим от приступов неудержимой ярости к плачу и самообвине­ниям. (...)

Последнюю и наиболее сложную группу описываемой психопатии образуют так называемые психастеники. Основными их чертами являются крайняя нерешительность, боязливость и постоян­ная наклонность к сомнениям. Они чрезвычайно впечатлительны и притом не только к тому, что кругом них в данную минуту происходит, но и еще более к тому, что, по их мнению, может случиться, ко всем тем неприятностям, которые, как они полагают, ожидают их в бли­жайшем будущем. Таким образом, эмоциональная окраска у психа­стеников сопровождает мир представлений о будущем еще в боль­шей степени, чем мир непосредственных переживаний и воспомина­ний. Только еще возможная опасность или неприятность не менее, а может быть, и более страшна психастенику, чем непосредственно существующая. Всякая мелочь, всякий пустяк, который психастеник замечает в окружающей жизни, заставляют его думать; целый ряд обыкновенно неприятных ассоциаций возникает в его уме по таким ничтожным поводам, на которые другой человек не обратит ника­кого внимания. Психастеник очень боязлив и робок, он боится всего, он отступает не только перед действительной опасностью, но и су­ществующей только в его воображении; он боится не только того, чего следует опасаться, нет, он боится даже и того, чего он просто не знает; всякое новое, незнакомое дело, всякая инициатива явля­ется для него источниками мучений; если нет крайности или давления извне, психастеник никогда не решится начать что-нибудь такое, чего он боится или просто не знает. Вообще, принять то или другое решение психастенику крайне трудно, даже в том случае, когда дело касается самого ничтожного обстоятельства. Даже решившись на что-нибудь, начавши уже действовать, психастеник все время сомневается, так ли он поступает, то ли он сделал, что хотел, и эти вечные сомнения, этот всегдашний контроль самого себя делают эту работу и медленной, и мучительной. Сомнения в правильности сделанного им заставляют психастеника вновь переделывать то, что он только что сделал; недоверие к самому себе, к своим силам за­ставляет его обращаться к другим или за помощью, или хотя бы за тем, чтобы его успокоили, чтобы ему сказали, что беспокоиться, волноваться нет решительно никаких оснований. Эта склонность искать поддержки у других, это неумение обходиться без посторонней помощи являются также одной из отличительных черт психастени­ческого характера. Прежде всего, конечно, психастеник боится за себя самого, за то будущее, которое его ожидает и которое он рисует себе мрачными красками, боится за свое физическое и психическое здоровье. Не менее сильно боится он за участь своих близких и род­ных; постоянные тревоги, опасения, беспокойство — вот что напол­няет его жизнь; ждать чего-нибудь — а это что-нибудь рисуется ему обыкновенно в черном свете — он положительно не может; всякое ожидание становится ему невыносимо мучительно: вот почему, не-

смотря на всю свою обычную нерешительность, психастеник оказыва­ется иногда настойчивым и даже нетерпеливым. Он долго не решается, но если уже на что-нибудь решился, то больше не может быть спокоен до тех пор, пока это не будет сделано; беспокоясь сам он не дает покоя и тем из окружающих, от кого зависит приведение в исполнение задуманного им решения. Психастеник ни на минуту не забывает, что на пути к выполнению его цели может встретиться какая-нибудь помеха; он с трудом переносит назначение срока — в таких случаях он начинает бояться, что не поспеет к назначенному времени; он не будет, например, спокойно спать, если знает, что на утро должен рано встать, хотя, если бы такой необходимости не было, он, вероятно, встал бы так же рано, а спал бы спокойно и крепко. Будучи вообще человеком очень деликатным и чутким, •психастеник тем не менее может причинить много Неприятностей окружающим; он обыкновенно большой педант, формалист и требует от других того же самого; всякий пустяк, всякое отступление от фор­мы, от раз навсегда принятого порядка тревожит его, и он не только беспокоится, но и сердится, особенно если дело идет о подчинен­ных ему лицах, а в домашней обстановке самое мелочное наруше­ние его привычек выводит его из равновесия и раздражает. Как и все психопаты астенического склада, психастеники обыкновенно люди конфузливые и застенчивые; сознание, что они являются предметом внимания, для них чрезвычайно мучительно. Благодаря своей стесни­тельности, психастеник часто боится сделать то, что считает необ­ходимым: ему сделали что-нибудь хорошее — он не решается побла­годарить; ему делают неподходящее предложение — он не решается его отклонить; ему должны заплатить деньги — он боится их потребо­вать. «Я часто лгу из боязливости, — говорил один больной Гартен-берга, — потому, что не смею сказать то, что я думаю». Психастеник всегда не энергичен, не активен, бездеятелен, это не человек дела, а мечтатель и фантазер. Большей частью он не любит физического тру­да, очень неловок и с большим трудом привыкает к ручной работе. Вообще, психастеник является человеком, неприспособленным к жизни, непригодным для борьбы за существование, ему нужна упрощенная жизнь, тепличная обстановка. Одной из чрезвычайно характерных черт психастеника является склонность его к самоана­лизу — собственная психика является для него как бы театром, где разыгрывается сцена какой-то идеологической комедии, на представ­лении которой он сам присутствует в качестве далеко не безучастного зрителя. Непосредственное чувство малодоступно психастенику, и беззаботное веселье редко является его уделом. Он часто предается всевозможным размышлениям чисто отвлеченного характера, часто ставит себе те или иные вопросы общего свойства, не имеющие к нему прямого отношения, и непременно старается найти на них отве­ты. Мысленно в своих мечтах психастеник способен пережить многое, но от участия в реальной действительности он всячески старается уклониться. «Любить, мечтать, чувствовать, учиться и понимать — я могу все, лишь бы меня только освободили от необходимости дейст­вовать», — говорит психастеник Амиэль, оставивший после себя

'чрезвычайно ценный документ в виде громадного дневника всей своей жизни. Своеобразной особенностью психастеников является, по-видимому, представляющая результат их неуверенности в себе потребность все снова и снова вызывать в сознании отдельные более всего тревожащие их мысли и образы с целью проверки, не сделано ли каких-нибудь упущений и не грозит ли какая-нибудь беда и неприятность. В дальнейшем это часто ведет к застреванию таких представлений в сознании уже против воли психастеника и к образованию так называемых навязчивых представлений и стра­хов. (...)

ГРУППА ШИЗОИДОВ

(...) Больше всего шизоидов характеризуют следующие особен­ности: аутистическая оторванность от внешнего, реального мира, от­сутствие внутреннего единства и последовательности во всей сумме психики и причудливая парадоксальность эмоциональной жизни и поведения. Они обыкновенно импонируют как люди странные и не­понятные, от которых не знаешь, чего ждать. (...) О содержании шизоидной психики говорить вообще очень трудно, во всяком случае поведение шизоидов не дает о нем никакого представления. Вспом­ним слова Кречмера, что «многие шизоидные люди подобны лишен­ным украшений римским домам, виллам, ставни которых закрыты от яркого солнца; однако, в сумерках их внутренних покоев справ­ляются пиры». (...) Особенно трудно шизоиду проникнуть в душев­ный мир других людей, гораздо труднее, чем наоборот, — быть по­нятым ими: это зависит между прочим от отсутствия у боль­шинства шизоидов того, что Кречмер называет «аффективным резо­нансом» к чужим переживаниям. У них часто можно обнаружить тонкое эстетическое чувство, большой пафос и способность к само­пожертвованию в вопросах принципиальных и общечеловеческих, они, наконец, могут проявлять'много чувствительности и по отноше­нию к людям ими воображаемым, но понять горе и радость людей реальных, их окружающих, им труднее всего. Их эмоциональная жизнь вообще имеет очень сложное строение: аффективные разряды протекают у них не по наиболее обычным и естественным путям, а должны преодолевать целый ряд внутренних противодействий, при­чем самые простые душевные движения, вступая в чрезвычайно запутанные и причудливые ассоциативные сочетания со следами прежних переживаний, могут подвергнуться совершенно непонятным на первый взгляд извращениям. Благодаря этому шизоид, будучи отчужден от действительности, в то же время находится в постоянном и непримиримом внутреннем конфликте с самим собой. Может быть это и служит причиной того, что непрерывно накапливающееся, но, большей частью, сдерживаемое шизоидом внутреннее напряжение, от времени до времени находит себе исход в совершенно неожи­данных аффективных разрядах. Таким образом, раздражитель­ность некоторых шизоидов оказывается в противоречии к их эмоцио-

18*

нальной жизни, противоречии, всегда держащем их в состоянии неприятного напряжения. Принято говорить о душевной холодности шизоидов. Как видно из изложенного, это положение нельзя прини­мать без оговорок. Кречмер считает, что у большинства шизоидов только в разных сочетаниях, имеются, несмотря на взаимную поляр-' ную противоположность, и гиперэстетические и анэстетические эле­менты; отношение, в котором эти последние смешаны у того или другого лица, Кречмер называет по аналогии с диатетической пропор­цией настроений у циклоидов — психэстетической пропорцией. Таким образом, по Кречмеру, у мимозоподобных гиперэстетиков чувстви­тельность соединяется с известной отчужденностью от людей, в эмо­циональной тупости холодных анестетиков почти всегда заметен ка­кой-то налет раздражительности и ранимости. (...)

Хотя, вообще говоря, шизоиды не внушаемы, даже более — упря­мы и негативистичны, однако в отдельных случаях они, подобно шизофреникам, обнаруживают поразительно легкую подчиняемость и легковерие; непонятное соединение упрямства и податливости иногда характеризует их поведение. Воля их большею частью разви­та и направлена крайне неравномерно и односторонне. Шизоид может целые годы проводить в безразличной пассивной бездеятель­ности, оставляя в пренебрежении насущнейшие задачи, а, с другой стороны, ничтожнейшие цели, как, например, собирание негодных к употреблению почтовых марок, могут поглощать всю его энергию, не оставляя у него времени ни на что другое. В поведении шизоидов вообще обращает на себя внимание непоследовательность и недо­статочность связи между отдельными импульсами. Значительную их группу характеризует склонность к чудачествам, неожиданным по­ступкам и эксцентричным, иной раз кажущимся совершенно неле­пыми выходкам. Редко, однако, шизоид чудачит, чтобы обратить на себя внимание, гораздо чаще его странное поведение диктуется ему непосредственными импульсами его не похожей на других природы. Так как у шизоидов обыкновенно отсутствует непосредственное чутье действительности, то и в поступках их нередко можно обнару­жить недостаток такта и полное неумение считаться с чужими инте­ресами. В работе они редко" следуют чужим указаниям, упрямо де­лая все так, как им нравится, руководствуясь иной раз чрезвычайно темными и малопонятными соображениями. Некоторые из них вооб­ще оказываются неспособными к регулярной профессиональной деятельности, особенно к службе под чужим началом. Они часто по ничтожным поводам внезапно отказываются от работы, переходят от одной профессии к другой и т. д. Все это чрезвычайно мешает их жиз­ненному успеху и, озлобляя их, еще более усиливает обычно свойст­венные им замкнутость и подозрительность. (...)

Несколько слов об аутизме шизоидов. Он вытекает не только из отсутствия у них «аффективного резонанса» к чужим переживаниям, но и из их внутренней противоречивости и парадоксальности, особен­ности, которые делают их совершенно неспособными передать другим

² Повышенная и пониженная чувствительность соответственно.—(Прим. ред.).

то, что они сами чувствуют. От времени до времени и у них, конечно, возникает потребность облегчить себя признанием, поделиться с близким человеком радостью или горем, однако испытываемая ими при этом неспособность высказаться до конца и встречаемое непони­мание обыкновенно вызывают еще большую потребность уйти в себя, мимозоподобная замкнутость не от чрезмерной ранимости, а от неспособности найти адекватный способ общения. «Аристократиче­ская» сдержанность, а то и просто чопорность и сухость некоторых шизоидов не всегда является их исконным свойством, в некоторых случаях это выработанное опытом жизни средство держать других людей на расстоянии во избежание разочарований, которые неиз­бежны при близком соприкосновении с ними. Отличаясь вообще не­доверчивостью и подозрительностью, шизоиды далеко не ко всем людям относятся одинаково: будучи вообще людьми крайностей, не знающими середины, склонными к преувеличениям, они и в своих симпатиях и антипатиях большей частью проявляют капризную избирательность и чрезмерную пристрастность. По-настоящему ши­зоиды любят все-таки только себя: будучи эгоистами par excellence³, они почти всегда держатся чрезвычайно высокого мнения о себе, о своих способностях и редко умеют ценить по-настоящему других людей, даже тех, к кому относятся хорошо. (...)

Отрицательную социальную роль играют эмоционально-тупые шизоиды. Выше уже было отмечено, что большая или меньшая эмо­циональная холодность — общее свойство всех шизоидов; однако можно выделить одну их группу, у которой это свойство выступает на первый план и затемняет все остальные их особенности. Чаще всего это ленивые, вялые, безразличные люди с отсутствием всякого инте­реса к человеческому обществу, которое вызывает у них скуку или отвращение. Но есть среди них и люди, отличающиеся большой активностью. Эти холодные энергичные натуры иной раз способны к чрезвычайной жестокости не из стремления к причинению муче­ний, а из безразличия к чужому страданию. Но здесь мы стоим уже на границе, отделяющей шизоидов, с одной стороны, от антисоциаль­ных психопатов, а с другой ~ от фанатиков. (...)

Заканчивая описание шизоидных психопатов, мы считаем необхо­димым отметить, что многие из них представляют кроме специфиче­ских для них особенностей еще и разнообразные астенические чер­ты (Кречмер считает «нервность» одной из характерных черт шизои­дов). Особенно много родственного можно при внимательном анализе обнаружить между погруженными в свой внутренний мир тонко чувствующими шизоидами и некоторыми психастениками.

Мечтатели. Это обыкновенно тонко чувствующие, легко рани­мые субъекты, со слабой волей, в силу нежности своей психической организации плохо переносящие грубое прикосновение действитель­ной жизни; столкновения с последней заставляют их съеживаться и уходить в себя, они погружаются в свои мечты и в этих мечтах словно компенсируют себя за испытываемые ими неприятности в реальной

³ В высшей степени (фр.).-Прим. ред. 265

жизни. Хрупкость нервной организации роднит мечтателей с асте­никами, а отрешенность от действительности и аутистическое по­гружение в мечты не дает возможности провести сколько-нибудь резкую границу между ними и шизоидами. Сплошь и рядом это люди с повышенной самооценкой, недовольные тем положением, которое они заняли в жизни, но неспособные бороться за лучшее. Вялые, «ленивые», бездеятельные — они как бы свысока смотрят на окру­жающую их действительность и с отвращением выполняют обязан­ности, возлагаемые на них необходимостью заботиться о материаль­ном существовании. Свободное время заполняют они фантази­рованием. Главное содержание фантазии — это исполнение их желаний. (...)

ГРУППА ПАРАНОИКОВ

(...) Самым характерным свойством параноиков является их склонность к образованию так называемых сверхценных идей, во власти которых они потом и оказываются; эти идеи заполняют психику параноика и оказывают доминирующее влияние на все его поведение. Самой важной такой сверхценной идеей параноика обычно является мысль об особом значении его собственной лич­ности. Соответственно этому основными чертами психики людей с параноическим характером являются очень большой эгоизм, по­стоянное самодовольство и чрезмерное самомнение. Это люди крайне узкие и односторонние: вся окружающая действительность имеет для них значение и интерес лишь постольку, поскольку она каса­ется их личности; все, что не имеет близкого, интимного отношения к его «я», кажется параноику мало заслуживающим внимания, мало интересным. Всех людей, с которыми ему приходится входить в соприкосновение, он оценивает исключительно по тому отношению, которое они обнаруживают к его деятельности, к его словам; он не прощает ни равнодушия, ни несогласия. Кто не согласен с параноиком, кто думает не так, как он, тот в лучшем случае — просто глупый человек, а в худшем — его личный враг. Параноика не занимает ни наука, ни искусство, ни политика, если он сам не прини­мает ближайшего участия в разработке соответствующих вопросов, если он сам не является деятелем в этих областях; и наоборот, как бы ни был узок и малозначащ сам по себе тот или иной вопрос, раз им занят параноик, этого уже должно быть доста­точно, чтобы этот вопрос получил важность и общее значение. (...)

Что касается эмоциональной жизни параноиков, то уже из всего предыдущего изложения со всей ясностью вытекает, что это люди односторонних, но сильных аффектов: не только мышление, но все их поступки, вся их деятельность определяются каким-то огром­ным аффективным напряжением, всегда существующим вокруг переживаний параноика, вокруг его «комплексов», его «сверх­ценных идей»; лишнее добавлять, что в центре всех этих пережива­ний всегда находится собственная личность параноика. Односторон-

ность параноиков делает их малопонятными и ставит их по отноше­нию к окружающей среде первоначально в состояние отчуждения а затем и враждебности. Крайний эгоизм и самомнение не остав-' ляют места в их личности для чувств симпатии, для хорошего отноше­ния к людям, активность побуждает их к бесцеремонному отноше­нию к окружающим людям, которыми они пользуются как сред­ством для достижения своих целей; сопрогивление, несогласие, борь­ба, на которые они иногда наталкиваются, вызывают у них' и без этого присущее им по самой их натуре чувство недоверия, обидчи­вости, подозрительности. Они неуживчивы и агрессивны: оборо­няясь, они всегда переходят в нападение, и, отражая воображаемые ими обиды, сами, в свою очередь, наносят окружающим гораздо более крупные; таким образом, параноики всегда выходят обидчи­ками, сами выдавая себя за обиженных. Всякий, кто входит с пара­ноиком в столкновение, кто позволит себе поступать не так, как он хочет этого и требует, тот становится его врагом; другой причи­ной враждебных отношений является факт непризнаний со стороны окружающих дарований и превосходства параноика. В каждой мело­чи, в каждом поступке они видят оскорбление их личности, нарушение их прав. Таким образом, очень скоро у них оказывается большое количество «врагов», иногда действительных, а большей частью только воображаемых. Все это делает параноика по существу несчастным человеком, не имеющим интимно близких людей, терпя­щим в жизни одни разочарования. Видя причину своих несчастий в тех или других определенных личностях, параноик считает необходи­мым, считает долгом своей совести — мстить; он злопамятен, не прощает, не забывает ни одной мелочи. Нельзя позавидовать чело­веку, которого обстоятельства вовлекают в борьбу с параноиком, этого рода психопаты отличаются способностью к чрезвычайному и длительному волевому напряжению, они упрямы, настойчивы и сосредоточены в своей деятельности; если параноик приходит к какому-нибудь решению, то он ни перед чем не останавливается для того, чтобы привести его в исполнение; жестокость подчас принятого решения не смущает его, на него не действуют ни просьба его ближних, ни даже угрозы власть имеющих, да к тому же, будучи убежден в своей правоте, параноик никогда и не спрашивает советов, не поддается убеждению и не слушает возражений. В борьбе за свои воображаемые права параноик часто проявляет боль­шую находчивость: очень умело отыскивает он себе сторонников, убеждает всех в своей правоте, бескорыстности, справедливости и иной раз, даже вопреки здравому смыслу, выходит победителем из явно безнадежного столкновения, именно благодаря своему упорству и мелочности. Но и потерпев поражение, он не отчаивается, не унывает, не сознает, что он не прав, наоборот, из неудач он черпает силы для дальнейшей борьбы. Надо добавить, что, пока параноик не пришел в стадию открытой вражды с окружающими, он может быть очень полезным работником; на избранном им узком поприще деятельности он будет работать со свойственным ему упорством, систематичностью, аккуратностью и педантизмом,

не отвлекаясь никакими посторонними соображениями и интере­сами. (...)

123	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: