Колбасные изделия. Август.
Воспоминания детства Очереди за хлебом и молоком
Ешь досыта, - сказал Никита. Надо есть в меру, - сказал Джавахарлал Неру.
Народная присказка. В детстве я жил на улице Сталина (впоследствии ул. Ломоносова) в доме № 65. За продуктами мы обычно ходили в магазин № 30 Сланцевского городского торга (в просторечии магазин «Быки»). Хлебный отдел магазина находился в боковой пристройке, в сторону широкоэкранного кинотеатра «Труд», который мы так и называли – «Широкоэкранный». Я очень плохо помню, как строился этот кинотеатр, хотя он был напротив наших окон.
До некоторых времен правления Н.С. Хрущева обеспечение основной группой продуктов было бесперебойным. Но в начале 1960-х годов, когда я пошел в начальные классы школы № 4, в продаже вдруг исчезло самое необходимое – хлеб, мука, молоко, масло. По моему детскому разумению было трудно представить, почему это произошло. Вряд ли и взрослые знали причины внезапного возникшего дефицита. Народ опять стал бедствовать, - в который раз за годы кичливой советской власти.
Помню, на шахте «Ленинградской» в какие-то годы был бунт шахтеров, во время которого с территории шахты, якобы, была изгнана делегация городской администрации. Говорили, что бунт произошел ввиду изменения расценок на добычу сланца и не был вызван перебоями в снабжении продуктами. Реалии бунта сегодня я описать не могу. Об этом надо расспрашивать старых шахтеров.
Улица имени великого Маяковского, - моего любимого когда-то поэта. Школа № 4 сегодня закрыта колючей проволокой. Сегодня здесь расположено производство водки, а мы постигали здесь азы знаний. Я помню всех учителей, преподававших в школе.
Помню и похороны директора школы – тети Веры Венедиктовой, гроб которой стоял во дворе.
В годы означенного дефицита мать делала блины из размоченных макарон. В детстве, да и вплоть до 1980-х годов, всегда в дефиците был майонез. В начале 1960-х гг. его стряпали, кто как мог. Редкостью были вареные и копченые колбасы. Вместо них в традиционный салат «Оливье» без ущерба для вкусовых качеств добавляли мясо, в т.ч. мясо птицы. Хорошее мясо, говядина и свинина, в то время практически не появлялось на прилавках магазинов. Никогда в открытой продаже не было печени, сердца, языков, вымени. На свою свадьбу в 1975 году я как работник торга смог по великому блату достать 16 кг печенки. В этом мне помогла директор магазина № 47, которая напрямую связалась с руководством Мясокомбината и сделала соответствующий заказ. Нередко имеющие т.н. «блат» раскупали мясо и другие дефициты с черного хода столовых и магазинов. При этом, в предприятиях общепита в связи с отпуском продуктов на сторону, осуществлялось недовложение продуктов при готовке блюд. Мне это как работнику Общепита в 1970-е годы было хорошо известно. «Стандартные недовложения» по данным Пищевой лаборатории Общепита в 1970-1980-е годы обычно составляли от 5 до 30%, но по отдельным столовым, на Лесокомбинате, например, они доходили до 60%. - Чем кормили рабочих и население, - один Бог ведает.
Перед самой перестройкой с мясом в Сланцах тоже были большие проблемы. - По городу ходили подозрительные люди и предлагали какие-то обглоданные кости, добытые на Мясокомбинате. Пару раз и я брал мясопродукты у нигде не работавшего Валерки Валга. О происхождении их можно было только догадываться…
Практика хищений продуктов на предприятиях Общепита – реальная издержка советской системы еще с довоенной поры. О непорядках в работе столовых в 1930-е годы писала газета «Ударник сланца»:
Г. Соломон Среди красных вождей 1893-1923 Москва
…Повидавшись еще кое с кем из старых товарищей, я вышел из Смольного института. Меня снова охватила мрачная, пришибленная улица, робко жмущаяся, настороженная... Все или почти все магазины были реквизированы. Поражало то, что они были полны товаров, в которых так нуждалось население. Товары, аккуратно сложенные на полках, были видны через окна. Стояли часовые... Жители же должны были покупать провизию, главным образом из-под полы... Поражала эта нелепость... Впрочем, мне как-то объяснил ее один рабочий, партийный человек, находившийся на ответственном посту: — А, — сказал он на мой недоуменный вопрос, — вы говорите, товары лежат в лавках... Ну что же, дело в том, что очень много хлопот у нас. Вот реквизируют товары, ну а потом забудут о них... они и портятся... Ничего не поделаешь... лес рубят — щепки летят...
…Не могу не посвятить несколько слов моим сотрудникам, этим истинным страстотерпцам той эпохи. Большинство их были беспартийные, или, по-советски, «буржуи» — дамы, девицы, молодые и старые мужчины. Все это были представители настоящей интеллигенции, образованные, культурные и, конечно, истинные «лишенцы», хотя в то время такого юридического термина и не существовало. Мой комиссариат был лишен всяких пайков, и люди должны были жить на одно только жалованье, покупательская способность которого с ежедневным (факт!) вздорожанием жизни соответственно падала. Периодические увеличения жалованья всегда отставали и не соответствовали неумолимому темпу жизни. И поэтому все сотрудники жили тем, что, под страхом попасть в казематы ЧК, продавали все, что могли, на Сухаревке... В конечном счете люди ходили в каких-то жалких, часто имевших совершенно фантастический вид, лохмотьях и в изношенной до отказа обуви.
…Немудрено, что ввиду такого состояния трамвайного движения главным, если не единственным, способом передвижения для «буржуев» было хождение пешком. Но в течение длинной и суровой зимы улицы и тротуары были забиты сугробами снега и ухабами. Передвигаться было трудно. Голодовки и лишения ослабили людей. И чтобы поспеть вовремя на службу к десяти часам, «буржуи» должны были выходить из дома часов в шесть-восемь утра в зависимости от расстояния, но необходимо помнить, что все дома находящиеся в центре или близко к нему, были заняты «товарищами» и их семьями. С трудом вытаскивая ноги из глубокого снега, проваливаясь и падая, шли они, шатаясь от слабости и от голода в промокшей насквозь обуви или, вернее, остатках обуви. Озябшие и промокшие, приходили они в учреждение, где было холодно, как на Северном полюсе. Кое-как работали весь день (естественно, что работоспособность их была крайне понижена), все время голодая, и в пять часов уходили домой, возвращаясь по неосвещенным улицам, что еще больше затрудняло путь. Совсем изнемогая, приходили домой и погружались в мрак (ведь «буржуям» не полагалось энергии, а керосин и свечи были недоступны) и в холод своих нетопленых жилищ: дрова стоили безумно дорого, лишь счастливцам удавалось за бешеные деньги тайно приобрести топливо, которое употребляли только для готовки на маленьких плитках-буржуйках. Дома они заставали своих близких, детей и стариков, страдающих от голода, холода и наводящей ужас и отчаяние темноты. Но далеко было до отдыха. Кроме службы, была еще «трудовая повинность», которая всем гнетом, всей тяжестью опять-таки ложилась на «буржуев», ибо «товарищи» всегда находили лазейки, чтобы отлынуть вместе со своими семьями от этой барщины. Мне тяжело вспоминать все то, чему я сам был постоянным свидетелем (самому мне не приходилось это испытывать), и то, что мне рассказывали сами испытавшие. Это было столь ужасно, что и до сих пор при воспоминаниях об этих чужих страданиях, обо всем этом «не страшном», я чувствую, как кровь стынет в жилах и по спине проходит дрожь тихого ужаса и отчаяния... Люди голодали в Москве и, конечно, главным образом, «буржуи», хотя бы они и состояли на советской службе. Но провинция, хотя и бедствовала, но не в такой степени. И поэтому служащее по временам выделяли из себя особые «продовольственные экспедиции», с разрешения начальства ездившие в провинцию за продуктами. Одна такая экспедиция была командирована служащими Наркомвнешторга и при мне. Голод стоял адский, пайков почти не выдавалось. И вот однажды ко мне явился заведующий статистическим отделом М.Я. Кауфман, он же председатель исполкома служащих комиссариата, просить разрешения на отправку такой экспедиции за продуктами. Конечно, я разрешил и распорядился приготовить все необходимые документы — разрешения и пр. Служащие собрали по подписному листу какую-то сумму и выбранные ими две сотрудницы и один сотрудник поехали... Экспедиция эта окончилась печально. Провизии посланные привезли очень мало. Но зато все они дорогой, сидя в нетопленых товарных вагонах, наполненных больными сыпным тифом и вшами, заразились сыпным тифом и, больные уже, возвратились в Москву. Двое из них умерли через два-три дня, а третий, после долгой болезни, хотя и оправился, но остался инвалидом на всю жизнь... Да, жизнь служащих была одним сплошным страданием, и я хочу дать читателю представление об этих «тихих» адских мучениях. Вот предо мной встает образ хорошей интеллигентной русской девушки, бывшей курсистки... Она находилась у меня на службе в отделе бухгалтерии. Я ее не знал лично. Фамилии ее я не помню. Смутно вспоминаю, что ее звали Александра Алексеевна. Она в чем-то провинилась. Бухгалтер пришел ко мне с жалобой на нее. Я позвал ее к себе, чтобы... сделать ей внушение. Была зима, и, как я выше говорил, в комиссариате царил холод. Секретарь доложил мне, что пришла сотрудница из бухгалтерии, вызванная мною для объяснений. — Просите войти, — сказал я, все еще в раздражении из-за жалобы главного бухгалтера. Дверь отворилась, и вошла Александра Алексеевна. Бледная, изможденная, голодная и почти замороженная. Она подошла к моему письменному столу. Шла она, как-то неуклюже ступая в громадных дворницких валенках, едва передвигая ноги. Она остановилась у стола против меня. Я взглянул на нее. Голова, обвязанная какими-то лохмотьями шерстяного платка. Рваный, весь тоже в лохмотьях, полушубок. Из-под платка виднелось изможденное, измученное голодом милое лицо с прекрасными голубыми глазами. Слова, приготовленные слова начальнического внушения, сразу куда-то улетели, и вместо них во мне заговорило сложное чувство стыда. Я усадил ее. Она дрожала и от холода, и от страха, что ее вызвал сам комиссар. Я поспешил ее успокоить и стал расспрашивать. У нее на руках был разбитый параличом старик отец, полковник царской службы, больная ревматизмом мать, ходившая с распухшими ногами, и племянница, девочка лет шести, дочь ее умершей сестры... Голод, холод, тьма... Она сама в ревматизме. Я заставил ее показать мне свои валенки. Она сняла и показала: подошва была стерта, и ее заменяла какая-то сложная комбинация из лучинок, картона, тряпья, веревочек, ноги ее покрыты ранками. Мне удалось, с большим трудом удалось, благодаря моим связям в Наркомпроде, получить для нее ботинки с галошами. И это все, что я мог для нее сделать... А другие?.. эта масса других?.. Но перехожу к трудовой повинности. По возвращении домой «буржуи» должны были исполнять еще разные общественные работы. Дворников в реквизированных домах не было, и всю черную работу по очистке дворов и улиц, по сгребанию снега, грязи, мусора, по подметанию тротуаров и улиц должны были производить «буржуи». И кроме того, они же, в порядке трудовой повинности, наряжались на работы по очистке скверов и разных публичных мест, на вокзалы для разгрузки, перегрузки и нагрузки вагонов, по очистке станционных путей, для рубки дров в пригородных лесах и пр. Для работы вне дома советских, «свободных» граждан собирали в определенный пункт, откуда они под конвоем красноармейцев шли к местам работы и делали все, что их заставляли. В награду за труды каждый по окончании работы (не всегда) получал один фунт черного хлеба. И вот, проходя в то время по улицам Москвы, вы могли видеть такие картины: группа женщин и мужчин, молодых и очень уже пожилых, под надзором здоровенных красноармейцев с винтовками в руках, разгребают или свозят на ручных тележках мусор, песок и пр. Все это «буржуи», то есть интеллигенты, отощавшие от голода, с одутловатыми, землистого цвета лицами, часто едва державшиеся на ногах. Непривычная работа не спорится и едва-едва идет. Наблюдающие красноармейцы, по временам покрикивающие на «буржуев», насмешливо смотрят на неуклюже и неумело топчущихся на месте измученных людей, не имеющих сноровки, как поднимать тяжелую лопату с мусором, как вообще ею действовать. И посторонний наблюдатель невольно задался бы мыслью: к чему мучить этих совершенно неумелых и таких слабых людей, заставлять их надрываться над непосильной работой, которую тот же надзирающий за ними красноармеец легко и шутя сделал бы за час-два? Вообще в деле организации этой трудовой повинности часто наблюдались глубокий произвол и чисто человеконенавистническое издевательство над беззащитными людьми. Вот два из массы лично мне известных случая. Одна моя приятельница, женщина немолодая, страдавшая многими женскими болезнями, честная до чисто юношеского ригоризма, хотя и могла, как коммунистка, а также и по болезни, и по возрасту уклониться от трудовой повинности, по принципу всегда шла на эти работы, как бы тяжелы они ни были. Как-то, в одно из воскресений была назначена экстренная, «ударная» работа, в порядке трудовой повинности, по нагрузке на платформы мусора и щебня на путях одной из московских товарных станций, тонувших в грязи и всякого рода отбросах. Явившимся на указанный сборный пункт гражданам особым специально командированным для этого коммунистом была произнесена длинная, якобы «зажигательная» речь с крикливыми трафаретными лозунгами на тему о задачах трудовой повинности в социалистическом государстве. И, конечно, по установившемуся «хорошему тону», речь эта была полна выпадов по адресу «буржуев, этих акул и эксплуататоров» рабочего класса. В заключение своей речи оратор, по обычаю, обратился с крикливым призывом: Итак, товарищи, построимся в могучую трудовую колонну и тесно сомкнутыми рядами дружно, как один человек, двинемся на исполнение нашего высокого, гражданского трудового долга!.. И пролетариат, могучими усилиями и бескорыстными жертвами кующий свободу и счастье ВСЕМУ МИРУ, изнемогая в нечеловеческой борьбе с акулами капиталистического окружения, не останется перед вами в долгу! Я уполномочен заявить, что все труженики, направленные сегодня на работу по очистке железнодорожных путей, по окончании трудового дня получат по фунту хлеба!.. Итак, построимся и ма-а-арш вперед! Эти поистине горе-труженики состояли из «буржуев», служащих в советских учреждениях, почти поголовно больных, измученных тяжелой неделей работы и лишений. Сборный пункт, к которому они должны были дойти, находился где-то в центре. Была лютая зима. Замерзшие, плохо одетые, голодные, они долго ждали, пока агитатор начал свою речь. Она тянулась долго эта речь... Они должны были ее слушать. Наконец, непривычные к строю, они, кое-как, путаясь и сбиваясь, построились в «трудовую колонну» и «тесно сомкнутыми рядами», эти мученики, спотыкаясь на избитых, заполненных снегом и сугробами улицах, выворачивая ноги, пошли к товарной станции Рязанской железной дороги, отстоявшей верст за пять. Дошли. Там им сказали, что у них нечего делать... маленькая ошибка... Долгие справки по телефону с разными центрами, штабами и прочими учреждениями. Выяснилось, что следовало идти на ту же работу на путях Брестской железной дороги. Новая, дополнительная речь агитатора, и снова «сомкнутые ряды», спотыкаясь на своем крестном пути, пошли за восемь верст к месту работы. Пришли. Много времени прошло, пока им выдали из пакгауза лопаты и кирки. Опять «сомкнутыми рядами» двинулись к залежам мусора, представлявшим собой целые холмы. Платформ не было. Их стали подавать. Наконец, приступили к работе. Я не буду описывать ее и прошу читателя представить себе, что испытывали эти измученные люди, исполняя ее: нужно было набирать лопатами тесно слежавшийся и промерзший мусор и поднимать эти лопаты и сваливать мусор на высокую платформу. А ведь «буржуи» не имели ни навыка, ни сноровки к этой работе и к тому же физически они были так слабы и голодны... И само собой результаты этого «трудового» воскресенья были совершенно ничтожны. Это мучительство продолжалось до позднего вечера. Изнемогающих порой до полной потери сил людей неутомимый в служении «великой идее» агитатор - «товарищески» подбодрял «горячим словом убеждения»... Поздно ночью моя приятельница еле-еле добралась домой в самом жалком состоянии, с вывороченной от наклонений и подниманий тяжелой лопаты поясницей, с распухшими и окровавленными ногами и ладонями рук и, что было самое ужасное в то время, с совершенно истерзанными ботинками, ибо мускулы, кости и нервы были свои, некупленные, а обувь... Но зато она принесла фунт плохо испеченного, с соломой и песком хлеба... Описываю все это со слов моей приятельницы. Другой случай я наблюдал лично. Было лето. Я возвращался в «Метрополь». Я был утомлен, а потому, прежде, чем подняться к себе в пятый этаж, присел передохнуть на одну из скамеек, стоявших в сквере против «Метрополя». Я обратил внимание на группу женщин, которые топтались и суетились неподалеку от меня с лопатами, мотыгами и граблями, подчищая дорожки, клумбы с цветами и пересаживая растения. Это была нетрудная и, в сущности, даже приятная работа. Но тут же находился надсмотрщик-красноармеец с винтовкой и штыком, — здоровый и распорядительный парень. Он все время покрикивал на работавших... И вдруг он с ружьем наперевес бегом бросился к присевшей женщине. Это была молодая девушка в легком, заштопанном, но чистеньком белом платье. — Ты что это, стерва, села? — накинулся он на нее. — А? Вставай, нечего тут!.. — Я, товарищ, устала, села передохнуть, — отвечала девушка. — Устала! — грубо передразнил он ее. — У-у, шлюха (площадная ругань) небось... а тут устала! Марш работать, блядь окаянная, загребай, знай, траву, — грубо хватая ее за руку и сдергивая со скамьи, кричал солдат. — А в Чеку не хочешь, стерва? Это, брат, у нас недолго! Меня взорвало, и, хотя это было неблагоразумно, ибо я мог повредить девушке, я вмешался. Но и вмешиваясь, я не должен был подрывать авторитет власти в глазах «буржуев». Я подозвал красноармейца и стал ему выговаривать так, чтобы не слыхали «буржуи». Мой начальнический тон сперва огорошил его, но вслед за тем он яростно накинулся на меня: — А ты что за указчик, чего суешься, куда не спрашивают?.. Я, брат, сам-с-усами. Нечего, проходи, а то я тебя живым манером предоставлю в Чеку клопов кормить! Я вынул свой партийный билет, разные удостоверения, из которых видно было, что я заместитель народного комиссара, и предъявил их ему. Он испугался и униженно стал просить меня «простить» его. Я пригрозил ему товарищем Склянским (помощник Троцкого), который жил в «Метрополе» и с которым я был знаком, потребовал от него его билет (удостоверение), записал его, ту часть, в которой он служил, и его имя. Пригрозив и настращав, сколько мог и умел, я поднялся к себе в «Метрополь» и из окна наблюдал за этим красноармейцем, и видел, как он стал услужлив в отношении «буржуев». А меня взяло раздумье, хорошо ли я сделал, вмешавшись в дело? Ведь этот красноармеец имел тысячу возможностей выместить полученный им от меня нагоняй на беззащитных людях. Да, читатель, было страшно вмешиваться в защиту бесправных людей, не за себя страшно, а за них же... Я ограничиваюсь описанием этих двух случаев из практики трудовой повинности. И, кончая с этим вопросом, лишь напомню читателю, что при исполнении этой трудовой повинности творились «тихие» ужасы человеконенавистничества и издевательства. Мне рассказывали о тех поистине ужасных условиях, в которых работали люди, командированные ранней весной в примосковские леса для рубки и заготовки дров, где они проводили под открытым небом в снегах и грязи, плохо одетые и измученные всеми лишениями своей бесправной жизни и скудно питающиеся, целые недели. …
***
«Широкоэкранный». - Любимый кинотеатр моей юности.
Некогда здесь было Управление кинофикации города и района. Сегодня это гадюшник без окон и дверей. Содержать здание некому. Кино потеряло свою популярность. - У всех есть TV, ПК и проигрыватели DVD дисков.
На моей памяти была проведена денежная реформа 1961 года, и крупные, очень красивые купюры образца 1947 года были заменены на миниатюрные, вначале очень непривычные для населения. Представлялось, что деньги такими быть не должны. Дело в том, что на руках во многих семьях еще имелись как память прошлого бумажные и металлические деньги царских времен. Их было великое множество. Для этого существовали свои причины. Денег советской поры, особенно довоенных, в домах совсем не было. – Для этого тоже были свои причины. Честные труженики в СССР в годы моей юности жили скромно, как и сейчас. Основная масса населения перебивалась от зарплаты до зарплаты. Сделать накопления было сложно. Слава богу, в стране существовал беспроцентный кредит. Сегодня это – немыслимая роскошь.
Мальчишки в мое время вовсю обменивались царскими деньгами, а так же бонами времен Керенского. Последних было намного меньше. Из серебряных рублей и полтинников царского и советского времени рыбаки делали секуши.
Хлебный дефицит для меня выражался в том, что львиную долю личного времени в первой половине дня мне приходилось простаивать в очереди возле магазина. Доставать хлеб было моей обязанностью. В школу в 1-й, 2-й, 3-й и 4-й классы я шел во втором потоке. Норма отпуска продуктов в одни руки была - буханка черного и батон. Молока по неписаной норме отпускалось 3 литра. Размеры семьи при этом никакой роли не играли. Не существовало и продуктовых талонов, - иногда хлеба могло не хватить. Это было неприятно, тем более, если отстоял часок в очереди. Очередь занимали задолго до привоза хлебы и молока. В идеале надо было занять две очереди, т.к. оба продукта продавались в разных отделах и с разных сторон магазина. Перипетии хлебно-молочного дефицита живо обсуждались в очередях и дома, в кругу семьи. Конкретику тех разговоров по малолетству сегодня я уже не упомню.
Специализированный молочный магазин, в который завоз молочных продуктов производился в большем объеме, чем в магазин «Быки», располагался за ДК СПЗ «Сланцы», в угловом доме, в сторону школы № 7 (Жуковского 7). Впоследствии там располагалось Телеателье. Один день мне приходилось пару-часов стоять за хлебом, другой – такое же время за молоком и сметаной.
Быки. Торговый храм прошлого, сегодня провинциальный магазин. Трудно представить, что в начале 1960-х годов справа от магазина стояла многочасовая очередь за хлебом. В правой пристройке был хлебный отдел. Слева раньше стоял тарный павильон, обитый сеткой Рабица. За ним когда-то торговали бочковым пивом. Пивница – Галина Ивановна Степанова.
Первая домовая кухня в Лучках в угловом доме по улице Ломоносова 36, напротив широкоэкранного кинотеатра «Труд». В ней продавали полуфабрикаты. Для желающих перекусить имелись два вида столов, - низкие (со стульями) и высокие, за которыми обедали стоя. Кухня была достаточно популярна у населения. Моя мать, когда возникала необходимость, давала мне денег, чтобы я мог в ней перекусить до школы или после нее. Так же мне поручали купить в кухне что-либо к приходу родителей, обычно котлеты, бифштексы и т.п. Сторож, охранявший магазин «Быки», смотрел и за Домовой кухней. Я помню этих теток, вроде сторожихи из кинофильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика».
Фотография из книги Н.М. Афонского «Сланцы» (Ленинград. 1964). Люди на крыльце ожидают открытия заведения.
Широкоэкранный кинотеатр «Труд» в лучшие свои годы. Фотография из книги Н.М. Афонского «Сланцы» (Ленинград. 1964).
Будько В.И. Лучки - город моей юности.doc Будько В.И. Лучки - город моей юности II.doc Будько В.И. Наше отечество - Лучки.doc Будько В.И. Сланцы. Деревянные строения города.doc
Вот как описывают критическую ситуацию с продуктами в то время современные источники. - Перечисляются факты вроде того, что крестьяне получали по трудодням натуроплатой, что закупочные цены оставались мизерными, что председатели самовольно распоряжались фондом оплаты труда, что зарплата крестьянина составляла только часть зарплаты рабочего и т.п. Коротко упомянуто, что в Новочеркасске люди вышли на улицы. Мы в то время ничего не знали об этой акции. - СМИ молчали.
«…Правительство приняло решение покрыть дефицит сельскохозяйственной продукции повышением закупочных цен на продукты сельхозартелей. Разницу цен намеревались ликвидировать за счет повышения розничных цен на продукцию животноводства, т.е. за счет населения. В советской истории это была одна из немногих правительственных акций, проводившихся в интересах крестьянства и деревни, с потерями для рабочего класса, горожан. В соответствии с постановлением Совета Министров СССР с 1 июня 1962 г. были повышены закупочные цены на скот и птицу, продаваемые колхозами государству, в среднем по стране на 35%. Эти расходы государство перекладывало на граждан, и поэтому одновременно «в целях сокращения убытков, которые несет государство при продаже населению мяса, мясопродуктов и масла животного, а также установления более правильного соотношения между закупочными и розничными ценами», с 1 июня 1962 г. были повышены розничные цены на мясо и мясопродукты в среднем на 30%, а также на масло в среднем на 25%. Удар по бюджету населения «смягчался» понижением розничных цен на сахар, штапельные ткани и изделия из них. Страна ответила на правительственные решения волнениями. Главные события развернулись в г. Новочеркасске, где демонстранты были встречены выстрелами. В Ленинграде появились плакаты «антисоветского содержания». Правительство предполагало двумя мероприятиями — повышением закупочных и одновременно розничных цен на сельскохозяйственную продукцию — насытить рынок продуктами. Но истощенная деревня таких резервов не имела. И на нее начали оказывать нажим. В ответ колхозники обращались с многочисленными жалобами вплоть до Центрального Комитета КПСС. По результатам проверки было принято 25 августа 1962 г. постановление Бюро ЦК КПСС по РСФСР «О фактах нарушения принципа добровольности при проведении закупок продуктов животноводства у населения Татарской АССР», зафиксировавшее факты «администрирования и грубого нарушения принципа добровольности» при закупках продукции животноводства. В постановлении отмечалось, что в республике уполномоченные ряда райкомов КПСС «понуждали колхозников» сдавать мясо государству или «забирали без их согласия скот», т.е. «вместо массово-разъяснительной работы среди населения встали на путь администрирования и нарушения принципа добровольности при заготовках животноводческой продукции». В целях выполнения плана по продаже молока государству «некоторые сборщики собирали деньги на покупку масла на рынке и последующей продаже его государству. Факты такого характера были многочисленными». Повышение закупочных цен на животноводческую продукцию колхозного сектора не привело к автоматическому увеличению этой продукции ни в производственном, ни в заготовительном отношении. Дефицит оставался прежним, а потребление продуктов животноводства в городе в связи с повышением цен снизилось. Для изучения влияния повышения цен на бюджет семьи ЦСУ СССР разработало данные выборочных обследований 16,4 тыс. бюджетов рабочих промышленности и 26,9 тыс. бюджетов колхозников за
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|