Послесловие. Несколько лет спустя.

Монах Салафиил (Филипьев)

Тайна Афонской пустыни

Дневник пустынножителя

Есть книги, которые хочется перечитывать. Такова «Тайна Афонской пустыни». Это не только хроника событий, но история души, исполненная борьбы, поиска и надежды. Дневник афонского пустынника станет вашим другом, с которым не захочется расставаться. Почему? Прочтите и узнаете.

Монах Салафиил (до пострига в мантию — инок Всеволод Филипьев) — автор известных книг «Начальник тишины», «Последний Афон», «Святогорец», на этот раз пишет в дневниковом жанре, делясь личным и сокровенным.

У каждого пустынножителя

Где-то есть мать.

Посвящаю маме

 

Путь каждого человека к его Святой Горе

проходит через смертоносные тернии,

но приводит к светлой звезде исихазма.

«Радуйся тайных цветов прекрасный сущий Раю».

Канон Богородице, Одигитрии

Исход

Я начал писать книгу-дневник «Тайна Афонской пустыни» в очень тяжёлый период моей жизни. Быть может, в самый тяжёлый. Тогда меня придавили события одно чернее другого, и каждую минуту я ожидал ещё худшего. Прошлое казалось перечёркнутым, будущее неизвестным, а настоящее давило и мучило, словно испытывая, какой ещё имеется у меня запас прочности. Каждый день я жил, как последний, ожидая смерти в буквальном, а не в метафорическом смысле...

Но на моё удивление, в дневнике оказалось запечатлённым чудо милости Божией — откровение пустыни, которого я и сам не ждал и не чаял. Когда перечитываю эти записи, понимаю — верно свидетельство святых отцов: в самые тяжёлые периоды жизни вдруг открываются удивительные высоты... Ибо, когда невозможна поддержка от людей, тогда приходит Сам Бог, подавая помощь и утешение.

Возможно, об этом факте более всего и свидетельствует «Тайна Афонской пустыни».

А ещё эта книга — апология исихазма, гимн пустыннолюбию, документальная хроника афонской пустыни глазами одного из её граждан. Взгляд на сокровенное изнутри.

Здесь — те тайны, которые моя грешная душа восприняла в афонском отшелии. Это — документ души, постепенно поднимающейся из руин; души, в которую возвращаются вера, надежда и нетленная Христова любовь.

Теперь для меня самое чудесное чудо Христианства — чудо возрождения, воскрешения и восстания уже умершей и разлагающейся души. Чудо, духовно подобное воскрешению святого Лазаря Четверодневного.

Дневник охватывает собой год жизни с момента моего исхода на Афон. Это описание временного цикла, включающее в себя основное из того, что вообще возможно запечатлеть словом.

Итак, в конце октября 2010 года я должен был умереть очень плохой смертью и в очень страшном состоянии духа. Но по действительно (!) неизреченной милости Божией вместо этого произошло вот что...

+ + +

Я прибыл на Святую Гору Афон 29 октября 2010 года.

Это было незадолго до заката солнца и наступления сумерек. Поскольку фонаря у меня не было, я торопился добраться до братии, пока не стемнело. Из лодки я высадился на пустую, омываемую неприветливыми осенними волнами, пристань, неподалёку от ущелья Трёх Братьев — основного месторасположения братства старца иеросхимонаха Рафаила (Берестова). Заходящее солнце бросало красивые и строгие блики на желтоватые скалы. Ветер усиливался, море билось о камни.

С отнюдь не пустынническим чемоданом и другой поклажей я шагал по валунам и гальке к ущелью и вскоре достиг пустыни братства. Раньше я бывал в местах обитания братства отца Рафаила: пять раз на Святой Горе Афон и три раза в горах Кавказа.

Те несколько братьев, которые обретались сейчас в ущелье, встретили меня, как родного. Но не потому они так меня встретили, что я раньше уже приезжал. По сути, кто я такой им лично? С многими из них виделся только урывками, а новопришедших и вовсе не знал... А потому они встретили меня, как родного, что духовных детей отца Рафаила, где бы они ни были, и какими бы они ни были, крепко связывает любовь духовного отца и чувство принадлежности к единому братству.

Сам старец находился неподалёку, в келлии одного из соседних ущелий. Туда мы и отправились ночью на службу...

Вообще отец Рафаил сделал для нас, его духовных чад, всё главное.

Во-первых, он вдохновил и окрылил вестью о покаянном умном делании, непрестанной молитве и пустынножительстве.

Во-вторых, создал братство своих единомышленников — учеников, для коих стал учителем, духовником, родным батюшкой.

В-третьих, указал путь в пустыню и возглавил исход — вывел братство на блаженные пажити афонского и кавказского отшельничества.

В-четвёртых, показал и продолжает показывать пример умно-молитвенного делания и жизни по заповедям Божиим.

В-пятых, он молится о нас.

Остальное в значительной степени зависит от нашего личного усердия, терпения и постоянства на пути покаянного умно-молитвенного делания.

Моё усердие в последнее время, к сожалению, сводилось не к нулю даже, а к минусу. Я бывал на исповеди у старца в лучшем случае раз в год. А ведь он мой восприемник по монастырскому постригу в иночество, он — тот, кого я, по словам постригального чина, должен слушаться, как Самого Христа...

Но вот наступает афонское утро, четыре часа. За окнами ещё темень. Передо мной — крест и Евангелие, горит свеча. Стою на коленях, а батюшка наклонился надо мною, словно закрывая меня от меня самого и от мира, и от князя его.

Исповедь у духовника в этот раз походила на терпкий, свежий и живой воздух, приносимый ветром моря. Немного сумбурно, но искренно, сразу обо всём, что накопилось нераскаянного, я исповедовался отцу духовному. Сам себе я напоминал мальчишку — преступника, оторвавшегося ненадолго от погони и получившего последний шанс сознаться и покаяться в грехах, последний шанс на помилование.

Тихо, кротко, бережно и одновременно с духовной властью отец Рафаил говорил: «Я чувствовал, что ты падаешь. Я давно ждал твоего возвращения. Господь тебя привёл. Ты сам бы не пришёл», — при этом он по-отечески и даже по-дружески улыбнулся. «Даю тебе всежизненную епитимию: Иисусову молитву с крестным знамением».

Были, разумеется, и другие епитимьи и наставления, обо всём не скажешь...

Меня поразило тогда и поражает сейчас, с каким спокойствием, любовью, милующей радостью принял батюшка мою исповедь. А ведь его христианской и монашеской душе больно слушать такое-то! Но в отличие от мира, лежащего во зле, батюшка принял меня по-доброму, как будто просто пришло время вновь осуществиться в жизни притче о блудном сыне и милостивом отце.

+ + +

На следующую ночь мы опять отправились к старцу на службу. Я и раньше очень любил эту ночную дорогу в храм, по берегу моря, иногда при свете луны, а иногда в кромешной тьме. Сейчас каждый шаг мне казался шагом на пути ко спасению.

Фонарик выхватывал белые прибрежные камни, по которым мы ступали. Вспоминались строки Священного Писания: «...и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 2, 17).

На сей раз в конце исповеди отец Рафаил открыл мне тайну спасения. Он сказал: «Я тебе открою тайну пути спасения. Каждый день говори: даруй мне, Господи, Твоё смиренномудрие».

Как это удивительно, светло, мудро и просто.

+ + +

Старец давно звал меня в пустыню. А сейчас, когда Сам Господь привёл сюда через обстоятельства жизни, отец Рафаил тем более благословил пустынножительное покаяние.

Ещё в послушничестве всем чадам отца Рафаила как-то естественно прививается любовь к молитве Иисусовой и пустынножительству. Не был исключением и я. Мечтал когда-то о пустыннической жизни. С годами стал думать, что со мной никогда этого не случится. Потом вообще над собой как над христианином поставил могильный крест. Думал — конец. И вдруг! Путь возрождения открылся. И сразу дали пустыню. А с пустынническими горькими слезами — такую белую манну духовных покаянных прозрений, такую живую Иисусову молитву.

Тогда я не знал, на какой срок дана пустыня, но знал, что сладость её не забыть. Понял, что покаянная молитва Иисусова — чудо, дар, тайна Божия. Понял, что жемчужина благодати, которая была когда-то дана и давно потерялась (хотя, потеряв, я не искал её), возвращена мне Спасителем. Всё вернулось сторицей, а главное — вера, смысл жизни и путь живого Богообщения.

+ + +

Неожиданно на Афоне события стали развиваться настолько не в мою пользу, что в любой момент, я мог вынужденно покинуть Святую Гору.

В тёмном, подавленном состоянии духа я бродил по прибрежным скалам и чуть было не сорвался с одной из них. В этот момент почувствовал близкое присутствие злой силы. «Загнать жертву и уничтожить её» — события разворачивались по всем правилам демонической охоты...

Вопреки моим страхам, «здравым» соображениям и планам, батюшка благословил мне отравиться вглубь Афона, выше в горы. В самую отдалённую точку горного ущелья Катунаки, расположенную на подступах к вершине Святой Горы. Я не верил... И верил! Отправился.

Но где жить на Катунаках? У подвизающейся здесь малой части братии отца Рафаила свободных мест нет. Между тем дело шло к зиме. И вообще, новому человеку обнаруживать здесь себя нежелательно, нужно сидеть тише воды — ниже травы, из-за постоянной угрозы выселения.

На мои опасения монах Давид с горячей верой, основанной на собственном опыте, твёрдо сказал мне: «Даже не думай! На Афоне Богородица — Игумения. Она решает, кому здесь быть. Она тебя сюда привела. Поднимайся». Впоследствии я многократно убеждался в верности этих слов.

3 ноября 2010 года я прибыл на Катунаки. А меньше чем через две недели, не понимая, как это всё устраивается, я уже благодушествовал в собственной крохотной, но самой настоящей пустыннической келейке. Боялся громко дышать, чтобы злые силы не заметили и прошли мимо... Но теперь уже точно знал — это действуют Богородица и Господь.

И хотя опасности продолжали нависать, окрылял сам факт, что Господь и Матерь Божия сподобили кельи на Святой Горе, пусть и неизвестно насколько. Я понял, что это уже всерьёз. Ведь без чуда такое никак не могло произойти, просто не-мог-ло. Тогда я начал вести дневник. Звали меня тогда инок Всеволод...

Ноября 2010 года

Ну вот, слава Богу, сижу около своей кельи[1], на горной террасе с видом на скалы и море. Солнце. Тишина. Пахнет мёдом.

Эту келью послала Матерь Божия. Принадлежала она греку, отцу Афанасию, который здесь потихоньку молился и разводил пчёлок. Судя по оставшимся от него книгам, он был умеренным зилотом. Незадолго до моего приезда он отправился монашествовать в другое место.

17 ноября Матерь Божия дала мне этот благословенный кусочек земли в Своём Афонском Саду. Тут и правда сад: птицы поют с рассвета до заката, а цветы, говорят, цветут круглый год. Место вообще особенное.

Келейка убогая, монашеская и этим радует глаз и душу. Когда к ней шёл, думал, как её назвать. Были разные мысли. Вхожу внутрь и вижу на стенке, в самом центре — образ Пресвятой Богородицы с Богомладенцем.

Икона достаточно древняя, писанная. Видно, что побывала в огне (видны его следы) и, значит, спасшаяся. Лики Спасителя и Богоматери — добрые, вдумчивые, умилённые, сосредоточенные на главном. Спаситель смотрит на Свою Мать, тесно прижимаясь к ней щекой, а она внимательно смотрит... даже не на нас, а куда-то в вечное. Родное что-то почувствовалось в иконе, но узнать я её не мог. Надписи на лицевой стороне нет. Бережно снял икону со стены. На обратной стороне прочёл название ΓΛΥΚΟΦΙΛΟΥΣΑ (по-русски — «Сладкое лобзание» или «Сладколобзающая»). Икону было трудно опознать ещё и потому, что она является как бы зеркальным изображением известного первообраза «Сладкого лобзания», то есть Богомладенец расположен с другой стороны от Богоматери.

Как только увидел название образа — замер от удивления и тут же возликовал душой! Ведь иконой «Сладкое лобзание» меня мама благословила на монашество в 1992 году. Причём выглядело это тогда неожиданно, ведь икона в России была практически неизвестна. Важный знак, что оригинал этой иконы находится в монастыре Филофей на Афоне. Вот на Афон-то Господь нежданно-негаданно и привёл меня, грешного, монашествовать. Бог знает, что будет завтра, но пока это так.

Сомнений у меня не осталось: келейка моя пустынническая — под покровом образа Пресвятой Богородицы «Сладкое лобзание». Так оно и есть. Всё, что пока со мной происходило на Святой Горе, иначе как сладким лобзанием Господа, Богородицы и благодати Божией не назовёшь.

Я рассказал обо всём этом авве Рафаилу по телефону, он сказал, что очень рад, надеялся, но никак не ожидал, что с кельей сложится всё так быстро и удачно. Сказал в конце: «Бог благословит. Живи и молись». И подтвердил название кельи.

С воодушевлением я рассказал об этих событиях маме по телефону. Попросил благословения от иконы «Сладкое лобзание», которой она благословляла меня на монашеский путь. Эта икона осеняла мою келью на Валааме и в Джорданвилле во все годы. В 1999 году эту икону я привозил на Афон и прикладывал к образу «Сладкое лобзание» в монастыре Филофей. В этот раз так получилось, что икона осталась в Москве у мамы. Перед этим образом мама часто молится и теплит свечу...

Вот что ответила мама: «Господь и Его Пречистая Матерь да благословят моего дорогого сына на благополучное и безопасное житие и богоугодные труды в келлии афонской, под защитой Ангела Хранителя и всех Сил Небесных на многая лета! Ежедневно возжигаю свечи с молитвой перед образом Матери Божией «Сладкое лобзание». Она тебя слышит и ждёт твоих молитв».

Жаль, не поговорил с монахом Афанасием — греком про эту келейную икону. Но добрый и удивительный знак, что он её тут оставил на благословение... Отец Афанасий явно почитал этот образ: я нашёл здесь несколько образков-медальонов, отлитых по афонской технике из воска, ладана и глины, — точные копии местной келейной иконы «Сладкое лобзание», только овальной формы. Вероятно, так он прославлял эту икону, раздавая её копии.

Может, на историю иконы прольёт свет перевод надписи из нескольких слов на греческом языке, сделанной на обороте.

Пресвятая Богородица «Сладкое лобзание», благодарю Сына Твоего Христа Господа нашего Сладчайшего и Тебя, Радость наша, за действительно великие милости ко мне, грешному.

Сейчас сделаю фотографии кельи, какой она меня встретила и начну осматривать хозяйство. Дел много, и они все радостные. Чувствуешь себя, хотя малым, но трудником в афонском Саду Матери Божией.

Пока ещё по-летнему тепло (если судить по-российским меркам), но на дворе-то осень, и скоро зима, хоть и греческая. Нужно готовиться. Так что прощаюсь пока со своим новым, но сразу же ставшим близким другом и сотаинником — дневником. С Божией помощью приступаю к келейным послушаниям.

Ноября

Утро

Господи, какая же тишина, какой покой. Воистину Ты — Начальник Тишины, Кроткий и Смиренномудрый, дающий покой душам нашим.

Как прекрасна иноческая пустыня! Почему раньше я этого не знал? Почему не вкусил её? Вкусил бы, так помнил бы и стремился бы к ней опять. Читал у отцов о пустыне, постоянно слышал о ней от духовника, отца Рафаила, всерьёз думал о ней несколько лет в конце 90-х годов. Но не судил Господь. Наверное, плохо просил и решимости не хватало. Либо тогда ещё было рано...

Сейчас я сделался не лучше, а хуже, но Господь не просто отворил двери пустыни, а так быстро привёл сюда, что я и понять, и осознать сразу не успел. Сейчас осознание приходит. Затаиваю дыхание. Не смею вслух произносить, боюсь даже с собой радостью делиться, что я в пустыне. Удивительны пути Божии и милость Его, как бескрайнее море, которое расстилается внизу перед моим взором.

Отцы пишут, что любой род жизни может быть спасителен, если он благословлён человеку, если есть воля Божия. Не устану повторять сердцем: слава Тебе Господи, что Ты привёл меня, грешного, в пустыню.

Пустынник или безмолвник (исихаст) — это ищущий и через покаяние обретающий заповеданный покой Христов. Не покой плоти и не покой от попускаемых спасительных скорбей, а духовный вечный покой Христов, который не только спасённые Господом покойники (от слова «покой») обретают в ином мире, но, и пустынники обретают в земной жизни. Это покой — благодатный, светоносный, покаянный, радостный, тихий, смиренный, кроткий. Обретают сей покой живые покойники — исихасты, обретают его их живые души и любящие сердца.

На пустыннолюбцах истинных, ревностных и смиренномудрых искателях исихии, где бы они ни пребывали — в отшельничестве, затворе, монастыре или в миру — исполняется священное обетование: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко» (Матф. 28-30).

Сегодня утром все наши отцы из горной Ипатьевской келлии (точнее — каливы) отбыли на день Ангела нашего духовника аввочки Рафаила. А я по благословению батюшки остался и буду молиться здесь один. Присмотрю за Ипатьевской кельей.

Продолжаются тёплые солнечные дни. Сегодня с Божией помощью уложу заготовленные и сваленные в кучу дрова, продолжу разбираться в келье и в небольшой пристройке, служащей кухней и кладовкой одновременно. Потом, Бог даст, сделаем с отцом Памвой небольшой ремонт к зиме. Ну, с Богом. Пошёл.

Вечер того же дня

Как жаль, что я не художник. Хотя Иисусова молитва названа святыми отцами духовным художеством, и потому мы призваны быть художниками...

Сейчас жалею, что не живописец, оттого что впервые передо мной открылся вид, как с самолёта. Келья выше облаков. Облака белым пышным плотным покрывалом легли над морем. И если продлить их горизонтальную линию к моей горной террасе, то они окажутся точно под ногами, как ковёр. А несколько дней назад открывался прямо противоположный вид: море просматривалось на многие километры, воздух был настолько чист и прозрачен, что стала видна континентальная Греция. Вдали виднелись острова, отстоящие от нас примерно на сто пятьдесят километров, а за ними на горизонте гора, за которой, как мне пояснили, дальше по курсу Афины. И всё это, как на ладони. На ладони Божией.

Слава Тебе, Господи, сотворившему всю красоту сию! Ты и есть Сама Первокрасота. Дай мне, грешному, красоту кающейся души, красоту спасения и вечной жизни с Тобой. Аминь.

А у моих ног сейчас рыжий кот. Он пришёл из Ипатьевской кельи впервые. Их там двое. Два брата. Молодые ещё. Этот, что пришёл, ручной и добрый, но крысобелок[2] и змей они оба отлично ловят. Я сразу угостил кота рыбными консервами, чтобы он гостил у меня почаще и даже жил, если захочет. У отца Рафаила, кажется, во всех пустынях жили коты. Кот доволен, ластится к ногам. Вот он пошёл осматривать моё отшелие. Мурлычет. Я буду звать его «Абрикос», он рыжий, точь-в-точь, как в книге «Начальник тишины» у отца Серафима.

...Кот уже отличился и не лучшим образом. Вместо крысобелки или змеи поймал птичку! Я его поругал и сказал: будет птичек ловить, не дам больше рыбы. Конечно, крысобелка и змея — такая же тварь Божия, как птицы, да и как сам кот. Всех жалко, вся тварь страдает из-за человека. Господи, помилуй.

Уже стемнело, но пишу ещё на дворе. Облака по-прежнему под нами. Теперь они в золотистых отблесках уже скрывающегося солнца. Чудо... Здесь каждый день — другой вид.

Иду пить чай.

Ноября

14:00

Вчера поздно вечером, перед сном, написал пустынническое стихотворение, первое со времени приезда на Святую Гору. Утром написал ещё два. Надеюсь, что это вдохновляют поминаемые сегодня Архангел Михаил и прочие Силы Бесплотные — покровители монашествующих.

Утром был густой туман. Я один и в своей, и в Ипатьевской келлиях. Только кот Абрикос не отстаёт ни на шаг. Сейчас сижу у себя на горной террасе. Пью кофе, пишу. Над столом дерево, на нём я укрепил икону Богородицы Пюхтицкой (цветная репродукция). Этот образ я давно знаю, а здесь, как посмотрел на него, так подумал, что икона очень даже Афонская: Пречистая Дева обходит Свои владения, на заднем фоне — лес и горы, прямо как на Афоне — Сад Богородицы.

Теперь, когда подхожу к своей келье, меня ещё на улице встречает Богородица. В келье же прикладываюсь к келейной Покровительнице и Её Божественному Сыну на иконе «Сладкое лобзание».

Скоро, наверное, начнутся зимние ветры и дожди, и не будет такой всепоглощающей тишины. Но пока — тишина и безмолвие. «Благо, Господи, нам здесь быть». И куща у меня Богодарованная теперь есть.

Подумал сегодня: нечего мне гордиться, что Бог извёл в пустыню. Отцы говорят, что гневливым хорошо идти в общежитие, а сластолюбивым — в пустыню. Так что второе закономерно — мне. Только бы плод покаяния принести, а не сгнить в этой пустыне, как закатившееся под камень яблоко. Помоги, Бог.

Мама звонила. До этого она поздравила отца Рафаила с днём Ангела. Он сейчас в ущелье Трёх Братьев. На вопрос мамы: «Как там мой сынок?», старец ответил: «Молится. Всё, что я ему сказал, он пока делает».

Только бы поусерднее молиться Иисусовой молитвой. Особенно ночью вставать на молитву, как батюшка благословляет. Пока трудновато. В течение дня, сколько могу, держу Иисусову молитву. Это очень греет. Хочется молиться ещё. Перед сном тоже держу молитву. Не жалко и не спать, ведь время идёт на молитву. И всё же ночью нужно обязательно начать хоть на час вставать. Уверен, тогда и помыслы будут меньше одолевать своим мороком, а то чувствуется брань, особенно под утро.

Вечер того же дня

Такой вечер прозрачный. Всё: воздух, деревья, трава, скалы, всякая живая тварь напоены мягким бронзовым светом заходящего солнца.

Сижу на террасе, под деревом с иконой Богоматери. Читаю записки старца Силуана Афонского. Хорошо.

...А Москву сегодня покрыл белый снег — мама сказала.

Ноября

13:30

Поднялся ветер. Гонит по верху облака. Грозно сотрясает деревья. Чувствуется приближение зимы. А на сердце — Рай! Так хорошо...

Разбираюсь с нехитрым наследством прежнего насельника кельи. Он оставил много нужного для пустыннической жизни, спаси его Бог за доброту. Есть одеяла, кое-какая зимняя одежда, посуда, крупы, соль, сахар, даже кофе. Дрова тоже на зиму были заготовлены, напилены, но только не подняты с земли, лежали россыпью. Я их сложил и накрыл плёнкой от дождей. Тут ещё всякие мелочи делаю по участку вокруг моего жилища. Так благодатно от мысли, что Матушка Божия доверила пусть и крохотный, но кусочек Своего Афонского Сада, и ты благоустрояешь его.

Ещё из первых впечатлений пустынножительства: пока, по милости Божией, одиночество меня не только не тяготит, но успокаивает, греет, вдохновляет на молитвы и думы о Боге, о вечности, о своих грехах, о покаянии и милости Божией.

Хочется пить и пить пустынное одиночество, священнобезмолвие. И пока мне им никак не напиться. Посмотрим, что дальше. Слава Богу и Царице Небесной за всё.

P.S. Раньше бы сказал или подумал: «Ну, сколько можно повторять «Слава Богу»? Слишком елейно звучит...» А сейчас благодарю Бога и Матерь Его и ещё хочется благодарить и славословить. Искренне это. Из глубины сердца. Такая ведь радость здесь, вот и хочется благодарить постоянно.

Ноября

15:00

Хочу подсыпать немного пустыннического перца, чтобы описание полнее отражало действительность, а не только её радужную сторону.

Коснусь только нескольких моментов, так как понятно, что для нашего врачевания трудности на сей бренной земле были и будут, и числа им нет...

Как положено по неписанному уставу многих монастырей (а уж тем более в афонской пустыне), братия спит обычно на жёстком, без мягких матрасов, кладя на кровать доски или фанеру, а сверху одеяло, поролон и т.п. Такая жёсткость сразу даёт о себе знать пришедшему из мира. Причина аскетическая — не нежить тело.

Спят зачастую не раздеваясь, в подрясниках, в знак того, что и среди ночи готовы встать на молитву.

Сугубо пустынническая особенность, что мыться приходится редко. Монах Амвросий мне рассказывал, что как-то попросил отца Рафаила благословения помыться, сославшись на то, что месяц не мылся. Батюшка благословил, улыбнулся и сказал: «А я несколько лет не мылся». Причина здесь не столько или не только аскетическая, а ещё и та, что в пустыне для мытья нет условий. Нет не только теплой водопроводной воды, но и вообще порой воды не хватает.

И ещё такой подвиг пустынножительства как терпение разного рода кусающихся земляных, бельевых, нательных, постельных насекомых. Вывести их полностью и навсегда в условиях пустыннической жизни на природе, вероятно, невозможно. Когда я ощутил присутствие этих тварей Божиих, то попросил совета у пустынной братии, на что последовал лаконичный ответ: «Мы терпим».

Про трудности медицинского обслуживания, начиная с элементарного лечения зубов, про ограниченность питания и прочее подобное, говорить не стану, легко домыслить.

В пустыню идут для покаяния, безмолвия, Богомыслия и непрестанной молитвы, для радости простой христианской жизни перед Лицом Божиим, а не для снискания удовольствий и комфорта мира сего. А посему все названные и неназванные «трудности» пустыннического жития считаются пустынниками не трудностями, а, по остроумному замечанию одного брата: «Бесплатным приложением к нашему спасению».

Вечер того же дня

Поражаюсь — прожил больше сорока лет, а не знал, что бывают на земле места, где каждый день всё новое. Оказывается, я не видел ещё столько красивого, сотворённого Богом. В этом убедился здесь: ежедневно с моей горной террасы открывается что-то новое, невиданное мною раньше.

Накануне вечером, ночью и сегодня утром я жил в облаке. Оно поглотило гору, ущелье, садик, келью и меня. Если никогда не жил в облаке, то это трудно представить. Чувство, что летишь где-то по небу с этим облаком, внутри него. Вспомнилось: «Тучки небесные, вечные странники» Михаила Лермонтова. И Константина Бальмонта: «Я ведь только облачко. Видите: плыву. И зову мечтателей... Вас я не зову». А я бы сказал: «И зову к Небесному, всех людей зову».

Приходили на ум и библейские сюжеты: облако на Синае во время Богоявления Моисею, глас Божий из облака во время Крещения Господня и облако на Фаворе во время Преображения Господа нашего Иисуса Христа. Таинственные моменты Богоявлений связаны с облаком. Потому у меня в облаке настроение было возвышенное и торжественнострогое...

А к вечеру, когда облако рассеялось, — новое чудо: на горизонте, словно белый драгоценный металл, отражающий солнце, белые-белые светло-ледяные лучи падают на горы и море, через прогалы в облаках. По морю плывут образуемые этими лучами такие же ослепительно-белые «острова». Слава Творцу, за живую живопись Его.

...Продолжаю разбираться в оставленных вещах монаха Афанасия — грека. Нашёл фотографии какого-то благообразного местного греческого старца и его учеников. Несколько фотографий пустыннической жизни. Есть чёрно-белые потрёпанные фотографии, сделанные в период обустройства кельи отцом Афанасием. Теперь я знаю, как выглядит прежний насельник места сего. Он радостно улыбается на фоне скромнейшей хибарки в афонских дебрях. А ещё (!) нашёл какую-то отпечатанную греческую рукопись — работу про молитву Иисусову.

Сейчас на оставленном отцом Афанасием «древнем» кассетном магнитофончике слушаю греческие пасхальные песнопения. И рассматриваю брошюры про элладские храмы и монастыри.

Моё отношение ко всему православно-греческому преобразилось, ушло какое-то предубеждение и отчуждение. Всё стало родным. Как-то сразу проникся и полюбил греческую традицию (не разлюбив нашей русской), их христианскую историю, их путь — трудный, долгий, славный, исповеднический путь православного народа. Мы всё же, в религиозном смысле, — плоть от плоти их, хотя и со своим лицом, характером и историей. Прекрасно, что Христианство объединяет и даёт самовыражаться разным народам и самобытно прославлять Единого Истинного Бога и Спасителя мира Иисуса Христа.

Ноября

10:00

Вспомнил, что зимой 1991 — 1992 годов, когда я с родными завёл речь о монастыре, мама сказала: «Если в монашество, то хорошо бы поехать на Афон».

Сказать глубоко продуманно она тогда такое не могла. Во-первых, сам уход в монашество ещё был под вопросом, во-вторых, мама ещё не воцерковилась, хотя шла к этому, в-третьих, про монастыри Афона она узнала только что...

Но теперь видно насколько сильно материнское слово и благословение. Столько лет прошло, а слова эти исполнились. Спаси Бог тебя, мама. Верю, что воля Божия прозвучала тогда через тебя. А попал я на Афон тогда, когда воле Божией пришёл срок исполниться. Сам не думал и не чаял, а вот Милостивый Господь привёл в Сад Своей Матери.

Ноября

13:40

Теперь понимаю, почему, сколько помню отца Рафаила с первого знакомства на Валааме, он всегда воспевал пустыню. Рассказывал о ней, «плакал», как Адам о потерянном Рае. Хотел вернуться в неё. Возвращение, по милости Божией, всегда у него осуществляется. Если и приходится быть какое-то время в миру или в непустынных монастырях, то вскоре благословенная пустыня вновь раскрывает ему свои объятия.

Ныне, когда я лишь заглядываю из притвора в храм пустынножительства, уже догадываюсь, что однажды вкусивший сладости пустыни, радости молитвы и «одиночества» наедине с Богом, будет всегда искать этого.

Господи, молю, не попусти, чтобы пустынножительство и священнобезмолвие стало для меня обыденностью. Пусть всегда, как и сейчас в начале, в пустынном житие будет явно для меня Твоё чудо, тайна, радость, великая тишина и покой от сует мира, пусть будет со мной благодатный страх Твой, память смертная, Твоя неиссякающая любовь и Сам Ты, везде и здесь присутствующий Живой Бог. Знаю, что недостоин, знаю, что должно приходить искушениям и испытаниям, но молю, молю, молю: оставляй мне всегда хоть глоток внутреннего, непрестанного, молитвенного Богообщения Твоего. Верую, что и глотка довольно для жизни вечной.

Ноября

Сегодня заговенье на Рождественский Пост. Суббота. Так скучаю по храму, по богослужению, по Причастию Святых Христовых Таин!

Но и в этой разлуке — Промысел Божий. Не было бы разлуки, не чувствовал бы, что так скучаю и жду и ценю...

Вообще, удалённость от храма и церковной службы — характерная черта пустынножительства, тяжёлая, вынужденная, но, как правило, неизбежная. Особая школа. Господь как бы говорит пустынножителям: «Храм не всегда имеете с собой, а чётки и молитву Иисусову, и Меня, по вере вашей, всегда с собой имеете. Будьте сами Моими храмами — алтарями Бога Живого, творя непрестанную молитву».

Только что осенило: «творить молитву» — это ведь акт творчества; всё того же сотворчества, соработничества — синергии человека с Богом Творцом. То есть мы творчески общаемся с Богом, совместно «творим общение». Молитва — это сотворчество.

Ещё открылось, что пустынножительство очень близко к моим любимым первохристианским временам. Сидя в дебрях, среди гор, в одинокой келейке при свече, под завывания ветра, чувствуешь себя христианином апостольских безвременных времён! Осознаёшь, что веруешь и очень хочешь исповедовать веру во Христа, Самого Удивительного, Прекрасного, Любящего, Справедливого, Сострадательного Спасителя всего мира и лично моего.

Кстати, отсутствие в пустыне частых церковных служб тоже роднит с первохристианскими временами, тогда ведь тоже так было. При этом принадлежность свою кровную и глубочайшую к Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви переживаешь всем существом.

Может потому пустынножительство так походит на первохристианство, что и там, и здесь всё — живое, настоящее, непредсказуемое, даже опасное, но, по вере, обязательно спасительное, в чём и упование наше!

Ноября

12:30

Сейчас нашёл у старца Силуана ответ для себя. Он пишет: «...я думал: «Грехи мне Господь простил... чего мне ещё надо?» Но не так надо думать. Хотя грехи прощены, но всю жизнь надо о них помнить и скорбеть, чтобы сохранить сокрушение. Я так не делал и перестал сокрушаться, и много я потерпел от бесов...» (Архим. Софроний (Сахаров), «Преподобный Силуан Афонский», Свято-Троице-Сергиева лавра, 2005 г., стр. 294).

Вроде бы и я знал эту мысль, что, хотя грехи прощены, печаль о них нужно сохранять навсегда. Но в жизни это делание оставил в какой-то момент. Сейчас ясно это вспоминаю и осознаю. Тогда пришла сухость. Помню, перестал плакать. Ушло и умиление покаянное, благодарно-радостное. Одновременно с этим, вместо смиренного самовоззрения за даруемые Господом утешения в церковно-писательской области, все больше вызревало в душе самогреющее самодовольство и тщеславие от похвал, а главное — от всевозрастающего мнения о себе в своих собственных глазах. Кроме того, я трагически ошибался, недооценивая или вовсе не учитывая планомерную, неотступную, подтачивающую работу бесов. Всё это готовило и приготовило почву для страшного падения.

Слава Милостивому Богу, не желающему нашей погибели, но пришедшему за такими вот заблудшими овцами, как я...

+ + +

А сегодня Господь даровал опять тёплый солнечный день. Вечнозелёный Сад Царицы Небесной переливается изумрудной листвой на тёплом, но не палящем солнышке.

Ко мне прилетела соседка — пчёлка из улейков, стоящих на маленькой площадке ниже моей террасы. Кружила, кружила вокруг чашки с ароматным греческим кофе, да так и улетела ни с чем. Не знал, как её угостить. А ещё бабочка лимонница пропорхала рядом (здесь у них, в отличие от «русских», половина крыла лимонная, а вторая половина — оранжево-апельсинная. Очень красиво). И это накануне декабря. Непривычно мне.

Как прекрасны горы, море и небо творения Твоего, Господи! Если земное творение так великолепно, то как помыслить о величии Небесном? Только великая благодарность на сердце и чувство недостоинства перед всепокрывающей милостью Твоей, Боже наш.

Хочется молиться. И молюсь.

Ноября

09:43

Сегодня шторм. А когда он кончится, батюшка отец Рафаил уедет в тёплые края на месяц или больше. Грустно. Но это необходимо для его здоровья. Холодный морской климат здесь зимой ему опасен. Утешает, что можно будет с ним общаться по телефону.

Только что говорил с ним. С батюшкой пообщаться, как воздуха напиться.

Умоляю Господа, умоляю, чтобы отец Рафаил подольше побыл с нами, ради таких немощных, нерадивых, глупых и самодовольных, как я. Не ценил я в своё время возможности быть подле него, а вот теперь быть непосредственно рядом не даёт Господь по моим грехам. Мне лекарство — пустыня. А современного начинающего пустынника сам факт бытия на земле таких людей, как наш старец, — носителей живого предания пустыни — вдохновляет и окрыляет.

В разговоре батюшка попросил исполнять всё, что он мне наказал. Ещё, отвечая на мои вопросы, пояснил, что помыслы мутятся — это от беса, гнать их. А когда блудные помыслы или сны, или разжение ночью, делать двадцать поклонов и просить Господа, чтобы Он оградил. Сказал ходить на общее послушание к нашей пустынной братии. А чтобы ночью я просыпался на молитву, сказал, что когда вернётся на Афон, я ему буду звонить и будить ночью (для того, чтобы я сам просыпался, он-то встаёт, не нуждаясь в том, чтобы его будили, я это знаю). Наверное, ему и другие чада звонят, и он спокоен, что все проснулись и бдят.

Я сказал, что вдохновлён монашеством и Афоном, пишу стихи и дневник, попросил благословения. Отец Рафаил благословил и добавил: «Пиши, аввочка. И почаще самоукоряйся, смиряй себя».

В конце разговора я попросил духовно наставить меня. Старец сказал: «Сейчас главное побольше читай Иисусову молитву с покаянием». Казалось бы, простое наставление, но какая в нём кротость и сила. Это потому, что сила в самом наставнике. Как смиренно и с какой любовью батюшка наставляет. На душе, как в берёзовой роще весной. Слёзы на глазах...

+ + +

Напишу здесь о разговорах с митрополитом Иларионом, первоиерархом Русской Зарубежной Церкви. Ему два раза звонил перед выездо

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: