 |
XVIII. Воскресенье 19 июля. - Антуан и Жак едут с Женни в гостиницу, где Жером де Фонтанен пытался застрелиться
|
|
|
|
Женни не узнала Жака. Вероятно, она даже не взглянула на него, не заметила. Она направилась прямо к Антуану; в лице ее была какая-то судорожная напряженность.
- Пойдемте скорей!.. Папа ранен...
- Ранен? - переспросил Антуан. - Опасно? Куда?
Женни подняла руку к виску.
Ее растерянный вид, ее жест, некоторые подробности из жизни Жерома де Фонтанена, известные Антуану, заставили его сразу же предположить драму. Попытка к убийству? К самоубийству?
- Где он?
- В гостинице... У меня есть адрес... Мама там, она вас ждет... Пойдемте!..
- Леон! - крикнул Антуан. - Велите Виктору... Скорей машину!.. - Он обернулся к молодой девушке: - Вы говорите - в гостинице! Но почему же?.. Когда он был ранен?
Женни не отвечала. Она только что обратила внимание на присутствие третьего лица... Жак!
Он потупил глаза. Он почувствовал взгляд Женни, как ожог на своем лице.
Они не встречались со времени памятного лета в Мезон-Лаффите, - целых четыре года!
- Сейчас! Я только захвачу инструменты! - крикнул Антуан на ходу, исчезая за дверью.
Как только Женни оказалась одна лицом к лицу с Жаком, она стала дрожать мелкой дрожью. Она упорно смотрела на ковер. Уголки ее губ незаметно подергивались. Жак затаил дыхание, весь во власти такого волнения, какого он даже и представить себе не мог за минуту до того. Оба одновременно подняли глаза. Их взгляды встретились: в них отражалось одинаковое недоумение, одинаковая тревога. В глазах Женни мелькнуло выражение ужаса, и она поспешила опустить веки.
Машинально Жак подошел ближе.
- Сядьте, по крайней мере... - пробормотал он, подставляя ей стул.
Женни не двинулась с места. Она стояла выпрямившись в лучах света, падавшего с потолка. Тень от ресниц дрожала на ее щеках. На ней был строгий английский костюм, плотно облегавший ее фигуру и делавший ее выше и тоньше.
|
|
|
Быстро вошел Антуан. Он был в визитке и в шляпе. За ним Леон нес две сумки с инструментами, которые Антуан раскрыл на столе, сдвинув приборы.
- Объясните же, в чем дело... Автомобиль сейчас подадут... Как так ранен? Чем? Леон, живо, принесите мне коробку с компрессами...
Разговаривая таким образом, он вынул из одной сумки пинцет и две склянки и переложил их в другую. Он торопился, но все движения его были точны и рассчитаны.
- Мы ничего не знаем... - пролепетала Женни, бросившаяся к Антуану, как только он вернулся. - Пуля из револьвера.
- Вот оно что!.. - заметил Антуан, не поворачивая головы.
- Мы даже не знали, что он в Париже... Мама думала, что он все еще в Вене... - Голос у нее был глухой, взволнованный, но твердый. В своем смятении она все же была полна энергии и мужества. - Нам дали знать из гостиницы, где он находится... Полчаса тому назад... Мы взяли первую попавшуюся машину... Мама высадила меня здесь, проезжая мимо; она не хотела ждать, боялась, что...
Женни не докончила фразы. Вошел Леон с никелированной коробкой в руках.
- Так, - сказал Антуан. - А теперь пошли! Где эта гостиница?
- Фридландская улица, двадцать семь-бис.
- Ты поедешь с нами! - произнес Антуан, обращаясь к Жаку. Тон был скорее повелительный, чем вопросительный. Антуан добавил: - Ты можешь нам быть полезен.
Жак, ничего не отвечая, смотрел на Женни. Она глазом не моргнула, но ему почудилось, что она не возражает против его присутствия.
- Проходите вперед, - сказал Антуан.
Автомобиль еще не был выведен из гаража. Фары бросали во двор ослепительные лучи света. Пока Виктор поспешно закрывал капот, Антуан помог Женни усесться в машину.
- Я сяду впереди, - заявил Жак, забираясь на переднее место.
До площади Согласия доехали очень быстро. Но на Елисейских полях оживленное движение заставило шофера уменьшить скорость.
|
|
|
Антуан, сидевший в глубине рядом с Женни, уважая молчание девушки, не нарушал его. Он без ложного стыда смаковал настоящую минуту - хорошо знакомую ему минуту ожидания, напряжения всей энергии перед тем, что будет после, когда придется проявлять инициативу, нести ответственность. Рассеянным взглядом он смотрел в окно.
Женни отодвинулась в самый дальний угол, избегая малейшего прикосновения к соседу, и тщетно пыталась удержать бившую ее дрожь: она вся с ног до головы трепетала, как задетая струна.
С того момента, как незнакомый лакей из гостиницы, впущенный в дом не без некоторых опасений, объявил зычным голосом, что "господин из девятого номера пустил себе пулю в лоб", до самого приезда на Университетскую улицу, по дороге, в такси, где они с матерью, без слов, без единой слезинки, сидели, судорожно схватившись за руки, все мысли Женни были поглощены раненым. Но, внезапно увидев Жака, - а ее это словно громом поразило, - она забыла думать об отце... Прямо перед ней была эта сильная, широкая спина, на которую она старалась не смотреть, - но все равно он был здесь, и его неоспоримое присутствие словно парализовало все ее силы!.. Стиснув зубы, она прижимала к себе левый локоть, чтобы заглушить биение сердца, и упрямо смотрела под ноги. В эту минуту она была совершенно неспособна разобраться в своих чувствах. Но она отдавалась им, снова в одно мгновение с бешеной силой захваченная драмой всей своей жизни, драмой, от которой она чуть не умерла и от которой считала себя навсегда избавленной.
Резкое торможение заставило ее поднять голову. Автомобиль внезапно остановился на площади, чтобы пропустить военизированную манифестацию.
- Как раз когда спешишь... - проворчал Антуан, обращаясь к Женни.
Батальон молодых людей сомкнутыми рядами, размахивая лампионами, двигался размеренным шагом вслед за оркестром и распевал во всю глотку воинственный марш. Справа и слева, сдерживаемая блюстителями порядка, густая толпа приветствовала горланов и снимала шапки при проходе знамени.
Шофер, убедившись в том, что Жак не снял шляпы, также не дотронулся до своего кепи.
- Конечно, - рискнул он заметить, - в этих кварталах только им и разгуливать. - И, ободренный пренебрежительным жестом Жака, добавил: - У нас, в Бельвиле[96], им пришлось отказаться от этого балагана!.. Каждый раз кончалось побоищем...
|
|
|
К счастью, шествие, направлявшееся к площади Согласия, повернуло налево, освободив проезд по улице Д'Антен.
Несколько минут спустя автомобиль уже мчался вверх по склонам предместья и въезжал на Фридландскую улицу.
Антуан заранее открыл дверцу. Не успела машина остановиться, как он выскочил. Женни с трудам оторвалась от сиденья: избегая поданной ей Антуаном руки, она сама сошла на тротуар. Какую-то секунду, ослепленная яркой полосой света, падавшего из дверей гостиницы на мостовую, Женни чувствовала, что не в силах двинуться с места; у нее так кружилась голова, что она едва не упала.
- Идите за мной, - сказал Антуан, слегка дотронувшись до ее плеча. - Я пройду вперед.
Она выпрямилась и бросилась за ним, "Где он?" - думала она, не рискуя обернуться. (Даже здесь, даже в эту минуту она думала не об отце.)
Отель "Вестминстер" был пансионом для иностранцев, каких много в районе площади Звезды. Небольшой холл был ярко освещен. В глубине, за стеклянной перегородкой на галерее была устроена гостиная, где группы людей, усевшись за столиками, играли в карты и курили под звуки рояля, спрятанного среди зеленых растений.
При первых словах Антуана портье сделал знак дородной особе, затянутой в черное атласное платье, которая тотчас же вышла из-за кассы и, ни слова не говоря, с крайне нелюбезным видом проводила их до лифта. Дверца захлопнулась. Тут только Женни с огромным облегчением заметила, что Жак не поднимается с ними.
Не успев опомниться, она очутилась на площадке одного из этажей, прямо перед своей матерью.
Лицо г-жи де Фонтанен было искажено и в то же время словно застыло. Женни прежде всего заметила, что шляпа у нее совсем съехала набок; этот необычный беспорядок туалета взволновал ее больше, чем скорбный взгляд матери.
Госпожа де Фонтанен держала в руках распечатанный конверт. Она схватила Антуана под руку.
|
|
|
- Он здесь... Идемте... - проговорила она, быстро увлекая его по коридору. - Полиция только что ушла... Он жив... Надо его спасти... Здешний врач говорит, что его нельзя двигать с места. - Г-жа де Фонтанен обернулась к Женни; ей хотелось избавить дочь от мучительного свидания с раненым отцом. - Подожди нас здесь, милая.
И протянула ей конверт, который держала в руке. Это было письмо, найденное на полу, около револьвера: указанный на нем адрес дал возможность сейчас же броситься на улицу Обсерватории.
Женни, оставшись одна на площадке лестницы, пыталась при слабом свете лампочки под потолком разобрать нацарапанную отцом записку. Ее имя "Женни", - бросилось ей в глаза в последних строках:
.................................
"Пусть простит меня моя Женни. Я никогда не умел выказать ей всю мою нежность".
.................................
Руки ее дрожали. Чтобы справиться с нервным ознобом, сотрясавшим ее тело до кончиков пальцев, Женни тщетно пыталась напрячь все мускулы; и силилась как могла прочитать все, с начала до конца.
.................................
"Тереза! Не судите меня слишком строго. Если бы Вы знали, как я страдал, прежде чем дошел до этого! Как мне Вас жаль! Друг мой, сколько я причинил Вам горя! Вам - такой благородной, такой доброй! Мне стыдно, за добро я всегда платил Вам только злом. А между тем я любил Вас, друг мой. Если бы Вы знали! Я люблю Вас, я всегда любил только Вас".
.................................
Слова прыгали перед глазами Женни, но глаза оставались сухими, пылающими, и она ежеминутно отрывала их от письма, чтобы метнуть беспокойный взгляд в сторону лифта, - она не могла думать ни о чем, кроме того, что Жак находится поблизости. Страх перед его появлением был так велик, что она не могла сосредоточиться на трагических строках записки, нацарапанных карандашом поперек страницы, в которых ее отец в роковую минуту, прежде чем сделать решительное движение, оставил след своей последней мысли о ней: "Пусть простит меня моя Женни..."
Она искала взглядом какой-нибудь уголок, где можно было бы спрятаться, какое-нибудь убежище. Ничего нет... Там, в углу, диванчик... Шатаясь, она добралась до него и села. Она не пыталась понять, что она чувствует. Она была слишком утомлена. Ей хотелось умереть здесь, сию минуту, чтобы разом покончить со всем, избавиться от самой себя.
Но она не владела своими мыслями. Прошлое воскресало в памяти, и яркие картины проходили перед ее глазами, как фильм, прокручиваемый со сказочной быстротой... Непонятное начиналось для нее с конца того лета 1910 года, проведенного в Мезон-Лаффите. В то время, когда Жак, по всей видимости, с каждым днем все больше влюблялся, все более настойчиво стремился покорить ее; в то время, когда она сама с каждым днем все больше пугалась своего возрастающего смятения и своего желания уступить ему, - внезапно, без всякого предупреждения, ни строчки не написав ей, ничем не объяснив оскорбления, наносимого ей такой переменой, Жак перестал бывать у них... А потом однажды вечером Антуан вызвал Даниэля к телефону: Жак исчез!.. С этой минуты начались ее терзания. Что послужило причиной бегства или, может быть, хуже того - самоубийства? Какую тайну этот необузданный юноша унес с собой?.. Изо дня в день в течение всего октября этого памятного 1910 года, полная тревоги, она следила за бесплодными поисками Антуана и Даниэля, пытавшихся напасть на след беглеца, и никто вокруг нее, даже мать, не подозревал о ее страданиях... Так продолжалось многие месяцы... В полном молчании и душевном смятении, не имея даже поддержки в настоящем религиозном чувстве, она билась одна в этой тяжелой атмосфере неразгаданной загадки. Упорно скрывала она не только свое отчаяние, но и физическое недомогание, вызванное потрясением всего организма после такого удара... Наконец после года с лишним молчаливой борьбы, после того как силы то восстанавливались, то снова падали, наступило душевное успокоение. Теперь оставалось только позаботиться о теле. Доктора отправили ее на целое лето в горы, а с наступлением первых холодов - на юг... Именно в Провансе прошлой осенью она узнала из письма Даниэля к матери, что Жак отыскался, что он живет в Швейцарии, что он приезжал в Париж на похороны г-на Тибо. В течение нескольких недель после этого она находилась в глубоком смятении, но потом оно само собой улеглось, и, вопреки всему, так быстро, что она действительно поверила в свое выздоровление: между нею и Жаком все кончено, не осталось ничего... Так она думала. А сегодня вечером, в самый драматический час ее жизни, он вдруг снова предстал перед ней со своими бегающими зрачками, со своим недобрым лицом!
|
|
|
Она продолжала сидеть, нагнувшись вперед, не спуская испуганного взгляда с пролета лестницы. Мысли ее неслись галопом. Что ждет ее впереди? Случайная встреча, внезапное столкновение скрестившихся взглядов достаточно ли этого, чтобы всколыхнуть весь осадок прошлого, чтобы в один миг уничтожить физическое и моральное равновесие, с таким трудом достигнутое ею в течение нескольких лет?
По знаку Антуана Жак остался внизу, в холле.
Особа в черном атласном платье снова заняла свое место за кассой и время от времени бросала на Жака недружелюбные взгляды поверх своего пенсне. Скрытый в глубине оркестр, состоявший из рояля и визгливой скрипки, старательно наигрывал танго для одной-единственной пары танцующих, мелькавшей за стеклянной перегородкой. В столовой кончала обедать запоздалая публика. Из буфетной доносился звон посуды. Лакеи сновали взад и вперед с подносами в руках. Проходя мимо кассирши, они объявляли негромким голосом: "Одну бутылку "Эвиана" в третий номер", "Счет десятому номеру", "Два кофе в двадцать седьмой".
Горничная сбежала с лестницы. Кончиком своего пера особа в черном платье указала ей на Жака.
Горничная подала ему записку от Антуана:
"Телеграфируй доктору Эке, пусть срочно приезжает в Пасси. О9-13".
Жак попросил провести его к телефонной будке. В трубку он услышал голос Николь, но не назвал себя.
Эке был дома. Он подошел к телефону.
- Выезжаю. Через десять минут буду на месте.
Кассирша ждала около дверцы телефонной будки. Все, что имело отношение к "этому дураку из девятого номера", казалось ей подозрительным: даже больной обычно является нежелательным постояльцем в гостинице, а что же говорить о самоубийце?
- Понимаете, подобные дела в таком почтенном заведении, как наше... Мы не можем... категорически не можем... Необходимо немедленно...
В эту минуту на лестнице появился Антуан. Он был один и без шляпы. Жак бросился к нему.
- Ну что?
- Он без сознания... Ты звонил по телефону?
- Эке сейчас приедет.
Особа в черном платье решительно набросилась на них:
- Вы, может быть, домашний врач этой семьи?
- Да.
- Мы ни в коем случае не можем держать его здесь, понимаете?.. В такой гостинице, как наша... Необходимо перевезти его в больницу...
Антуан, не обращая больше на кассиршу никакого внимания, увлек брата в другой конец холла.
- Что случилось? - расспрашивал Жак. - Почему он решил покончить с собой?
- Понятия не имею.
- Он жил здесь один?
- Кажется.
- Ты сейчас поднимешься обратно?
- Нет. Подожду Эке, чтобы переговорить с ним... Давай сядем. - Но, едва усевшись, Антуан снова вскочил. - Где телефон? - Он внезапно вспомнил об Анне. - Следи за входной дверью. Я сейчас вернусь.
Анна лежала на диване в темноте, с открытыми окнами и спущенными шторами. Услышав телефонный звонок, она инстинктивно почувствовала, что Антуан не придет. Она слушала его объяснения, но они как-то не доходили до ее сознания.
- Вы меня поняли? - спросил он, удивленный ее молчанием.
Она не в состоянии была ответить. Спазма сжимала ей горло, душила ее. Сделав над собой усилие, она прошептала:
- Не может быть, Тони!
Голос был такой глухой, такой изменившийся, что Антуан невольно сдержался на минуту, прежде чем дать волю раздражению.
- Что не может быть? Раз я вам говорю... Он без сознания! Я жду хирурга!
Пальцы Анны судорожно сжимали телефонную трубку, и она боялась вымолвить слово, чтобы не разрыдаться.
Антуан терпеливо ждал.
- Где ты находишься? - наконец спросила она.
- В гостинице... Недалеко от площади Звезды.
Она повторила, как слабое эхо:
- Площадь Звезды?.. - После бесконечно долгих колебаний она наконец вымолвила: - Но ведь это совсем рядом... Ты совсем близко от меня, Тони!..
Он усмехнулся:
- Да, недалеко...
Она уловила улыбку в тоне его голоса, и надежды ее сразу ожили.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Антуан, продолжая улыбаться. - Но повторяю, мне придется провести здесь всю ночь... Лучше бы тебе спокойно вернуться домой.
- Нет, - крикнула она быстро и глухо. - Нет, я не тронусь с места! - И после минутного колебания прошептала: - Я буду ждать тебя...
Она откинулась назад, отстранила трубку от лица и глубоко вздохнула. Издали аппарат прохрипел ей в ответ:
-...если мне удастся вырваться... но не слишком на это рассчитывай... До свиданья, милая...
Она живо приблизила телефон к уху. Но Антуан уже повесил трубку.
Тогда она снова растянулась на диване и лежала так, неподвижно, вся напряженная, вытянув ноги, уставившись в одну точку и все еще прижимая к щеке телефонную трубку.
- Госпожа де Фонтанен действительно замечательная женщина, - сказал Антуан задумчиво, усаживаясь рядом с Жаком после телефонного разговора. Он помолчал, затем заговорил снова: - Ты не виделся с Женни... с тех пор? - Он живо вспомнил исчезновение брата, появление "Сестренки" и все, что в свое время удалось разузнать из этой смутной истории.
Жак, нахмурившись, отрицательно покачал головой.
В эту минуту у подъезда гостиницы остановился автомобиль. На нижних ступеньках лестницы показалась фигура Эке. За ним шла его жена. Николь так никогда и не могла простить дяде Жерому: она считала его виновником дурного поведения своей матери, и теперешняя скандальная история казалась ей справедливой божьей карой. Но в этот час тяжкого испытания она не хотела покидать свою тетку Терезу и Женни.
Эке на минуту задержался на пороге. Острым взглядом из-за пенсне он быстро оглядел вестибюль. Увидел Антуана, шедшего к нему навстречу. Но не узнал Жака, который умышленно оставался в тени.
Антуан не встречался с Николь с того самого вечера, накануне смерти ее дочурки. (Он знал, что вскоре после этого Николь родила мертвого ребенка, что роды были очень тяжелые и навсегда искалечили ее тело и душу.) Она похудела; юношеское, доверчивое выражение лица совершенно исчезло. Она протянула Антуану руку. Взгляды их встретились, и черты Николь слегка передернулись: образ Антуана был для нее неразрывно связан с самыми мучительными воспоминаниями, и вот сейчас ей опять пришлось встретиться с ним в трагической атмосфере новой драмы...
Антуан, что-то нашептывая хирургу на ухо, проводил его с женой до лифта. Прежде чем все они исчезли в застекленной кабинке, Жак издали увидел, как его брат прижал палец к виску, у самых корней волос.
Особа в черном платье выскочила из-за своей конторки.
- Это родственник?
- Нет, хирург.
- Надеюсь, они не вздумают оперировать его здесь!
Жак повернулся к ней спиной.
Музыка кончилась. В столовой потушили свет. Автобус привез с вокзала молодую молчаливую парочку: это были, по-видимому, англичане; их прекрасные чемоданы сверкали новизной.
Прошло не более десяти минут, как вдруг снова появилась горничная и передала Жаку вторую записку от Антуана:
"Телефонируй в клинику Бодран, Нейи, 54-03, от имени Эке. Пусть немедленно пришлют карету скорой помощи для лежачего больного и готовят операционную".
Жак сейчас же позвонил.
Выходя из телефонной будки, он наткнулся на кассиршу, стоявшую за дверью. С видимым облегчением она любезно улыбнулась ему.
Жак заметил Антуана и Эке, шедших к выходу через холл. Хирург направился к автомобилю и уехал один.
Антуан вернулся к Жаку.
- Эке хочет попытаться извлечь пулю еще до утра. Это единственный шанс...
Жак вопросительно взглянул на брата. Антуан поморщился.
- Черепная коробка глубоко продавлена. Будет чудо, если он выкарабкается из этой истории... Теперь вот что, - продолжал Антуан, направляясь к письменному столу у входа в галерею. - Госпожа де Фонтанен просит известить Даниэля, он в Люневиле. Тебе нужно будет отнести депешу в какое-нибудь почтовое отделение, открытое ночью, например, возле Биржи.
- Дадут ли ему отпуск? - усомнился Жак.
"При создавшемся положении, - думал он, - да еще из пограничного гарнизона!"
- Конечно... А почему бы нет? - возразил Антуан, не понимая.
Он уже сел за стол и начал составлять текст телеграммы. Но передумал и скомкал исписанный лист.
- Нет... Лучше обратиться прямо к полковнику, Это будет вернее. - Он взял другой лист и начал писать, бормоча: "Прошу вас... настоятельно срочно разрешить... отпуск... сержанту Фонтанену... отец которого..." Кончив, он встал.
Жак послушно взял от него телеграмму.
- Встретимся в клинике? Где она находится?
- Если хочешь... бульвар Бино, четырнадцать... Но стоит ли? - добавил он, подумав. - Не лучше ли тебе ехать домой, старина, и хорошенько выспаться... (Он чуть было не прибавил: "Где ты остановился? Не хочешь ли перебраться ко мне на Университетскую улицу?" - но воздержался.) Позвони мне по телефону завтра утром до восьми часов; я сообщу тебе обо всем, что случилось за ночь.
Жак уже направился к выходу, когда Антуан снова окликнул его:
- Тебе следовало бы дать телеграмму и самому Даниэлю тоже и указать ему адрес клиники.
|
|
|
