Собеседование Иова с друзьями

Услышав о несчастии Иова, к нему приходят трое друзей – Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, по-видимому тоже богатые и знатные, как и он сам. Видя его в таком положении, в течение нескольких дней сидят рядом с ним и ничего не произносят: у них не находится ни одного слова, чтобы сказать Иову. Что они при этом думают, можно заключить из того собеседования, которое между ними происходит в дальнейшем. Тогда Иов начинает говорить первым и проклинает тот день, в который он родился:

«Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Ночь та, – да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! <…> Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? <…> На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душою, которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? [На что дан свет] человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?» (Иов. 3: 3–6, 11, 20–23).

Мы знаем и других ветхозаветных праведников, которые тоже сетовали и стенали, подобно Иову. Моисей молился и говорил: «для чего Ты мучишь раба Твоего? и почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? <…> когда Ты так поступаешь со мною, то лучше умертви меня, если я нашел милость пред очами Твоими, чтобы мне не видеть бедствия моего» (Числ. 11: 11, 15). Упомянем и пророка Иеремию, который говорил: «Проклят день, в который я родился! день, в который родила меня мать моя, да не будет благословен!» (Иер. 20: 14). Скорби этих ветхозаветных праведников велики, смерть кажется им избавлением. Здесь неслучайно много раз повторено слово « ветхозаветные », потому что они жили до благодати. После ниспослания Святого Духа апостол Павел хвалится скорбями и страданиями, говоря: «в чем похвалюсь? Только в скорбях моих похвалюсь» («собою же не похвалюсь, разве только немощами моими» (2 Кор. 12: 5), – потому что благодать Божия позволяет это переживать совсем по-другому.

Когда заговорил Иов, друзья вынуждены отвечать. Они пытаются его утешить, но делают это довольно своеобразно.

Главы 4–26 построены по четкой схеме. Это три круга бесед: по очереди речь каждого из друзей Иова (Елифаза, Вилдада и Софара; правда, в третьем собеседовании речи Софара нет), и ответ Иова на каждую из них. Потом следуют две речи Иова в защиту своей праведности и речь некоего Елиуя, который на протяжении всех предыдущих глав нигде не упоминается.

Что же говорят Иову его друзья? Они начинают ему говорить, что он неразумно ропщет на Бога, потому что Бог справедлив. Бог наказывает нечестивого, Бог благословляет праведника, и поэтому Иов может не беспокоиться о своей судьбе: если Иов праведен, как он думает, Бог его вознаградит и помилует (Иов. 8: 5–7). По умолчанию выходит так, что если Иов – грешник, то поделом ему, только это явным образом не озвучивается. Но Иов должен смиренно молить Бога о помиловании, потому что у Бога просто так ничего не бывает.

Здесь еще нужно вспомнить о том, что если Иов действительно пятый от Авраама и живет в земле Уц, то это еще до Закона происходит. Но даже если принять во внимание Закон, то ситуация будет немногим проще. Ведь на первый взгляд все Пятикнижие построено – по крайней мере, если не вникать в какие-то глубины, – на идее наказания и воздаяния земного. Кто будет соблюдать Закон Божий, тот будет благословен, у того все будет хорошо, нечестивый будет наказан, истреблен. Никакой четко выраженной мысли о загробном воздаянии здесь нет, поэтому ход мыслей друзей Иова выглядит вполне закономерным.

Давайте спросим себя, что бы мы сказали человеку, оказавшемуся в ситуации Иова? Примерно то же, что говорили тому друзья. Но в случае Иова все это оказывается неверно. Иов страдает безвинно, и это ему, в отличие от друзей, хорошо известно. Иов упрекает своих друзей, как ни странно, в малодушии. Он говорит: «вы... увидели страшное и испугались» (Иов. 6: 21). Впоследствии мы еще вернемся к этим словам. Действительно, трудно иначе объяснить ту энергию, с которой они полемизируют с Иовом.

После того как Елифаз порассуждал о том, что Бог благословляет праведников и наказывает грешников (Иов. 4), Иов понимает, куда дальше пойдет разговор: «Что доказывает обличение ваше?» – и требует, чтобы ему доказали, что он действительно грешник. Вилдад начинает его убеждать, что Бог не может быть неправедным судьей и если погибли сыновья Иова, значит, они согрешили (Иов. 8). И Иов в ответ соглашается, что никто не может быть чист перед Богом и никто не может быть праведным перед Богом, и просит, обращаясь к Богу, чтобы был какой-то ходатай, который бы смягчил гнев Божий.

Затем Софар, третий друг, уже прямо обвиняет Иова в том, что он, по-видимому, грешник и поэтому вполне заслуженно несет свое наказание (Иов. 11). На что Иов ему отвечает, что они, конечно, люди весьма мудрые, но если вся их мудрость заключается в том, что они не смогли найти ни одного слова сострадания его положению, а только убеждают его, что так ему и надо, что он должен осознать свой грех и покаяться в нем, обвиняя его таким образом во лжи, то лучше бы они не назывались мудрецами. Иов начинает требовать суда Божия, обращается уже к Самому Богу с требованием суда, чтобы Господь открыл ему, почему так происходит (Иов. 13: 22–24).

Друзья снова по очереди обращаются к Иову. Поскольку Иов с ними не согласился, они начинают убеждать его признать себя грешным. Одним из его грехов, с их точки зрения, является высокомерие, с которым он говорит о себе; самонадеянность, с которой он рассуждает о своей праведности; дерзость, с которой он берется судить о делах Божиих на земле. Друзья указывают ему: неужели он думает, что если он сейчас умрет на этой куче пепла и навоза, то земля без него опустеет, случится мировая катастрофа? С какой стати он устраивает трагедию из своего страдания? «[О ты], раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?» (Иов. 18: 4). У Бога и без него дел много. Пути Промысла Божьего непостижимы, но все-таки они твердо убеждены, что суд Божий совершается здесь, на земле, всегда, в любых условиях и поэтому, если с Иовом такое произошло, значит, он грешен.

В конце третьего цикла бесед друзья начинают уже конкретно перечислять, в каких грехах он, наверное, виноват: он притеснял вдовиц, обижал сирот, отказывал в хлебе голодным. При этом Елифаз высказывает следующую мысль: «Разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности? Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?» (Иов. 22: 2–4).

В ответ Иов подтверждает, что пути Божии неисповедимы, что никто не чист перед Богом, что даже в ангелах Своих Бог усматривает недос­татки, но все-таки ему кажется, что мера возможного греха его не соответствует той мере страданий, той мере наказаний, которую он несет. И более того, Иов вопиет к Богу и молит о помиловании и ослаблении страдания, даже если он и грешен. Потому что завтра его не будет и никто не вспомнит, кто он и каков был. Но при этом решительно не соглашается признаваться в тех грехах, в которых его обвиняют друзья: «не укорит меня сердце мое во все дни мои» (Иов. 27: 6).

Судя по тому что во время этого третьего цикла бесед Софар уже ничего не говорит, собеседование зашло в тупик, каждый остался при своем, аргументы исчерпаны.

Получается, друзья в итоге пришли к выводу, что из случившегося с Иовом и его поведения следует, что на самом деле он был прежде тайным грешником, но благополучные обстоятельства жизни не давали возможности этому проявиться. Как богач в евангельской притче. Он всю жизнь праздновал, и все у него было хорошо, и только потом выяснилось, что он нехороший человек. Но ведь в начале книги то же самое говорил об Иове сатана. Выходит, что суждение по внешности легко оборачивается сатанинской клеветой. Иов ее признать не может.

Правда, святитель Иоанн Златоуст из молчания Софара заключает, что Иов победил в споре, доказав свою правоту, после чего сделал поучение на пользу друзьям [см. 29, т. 6, c. 668]. В конце Иов снова убеждает друзей в своей невиновности, перечисляя достаточно подробно свои доб­родетели.

Нужно сказать, что 31-ю главу Книги Иова полезно почитать, чтобы посмотреть, каковы были ветхозаветные праведники – праведники до благодати, и себя сравнить: таковы ли мы, христиане?

И наконец, он вновь высказывает желание, чтобы не из уст своих друзей слушать обвинения, но чтобы Бог Сам рассмотрел его дело. И в качестве доказательства искренности он выражает готовность понести проклятие, если ему действительно будут предъявлены какие-то серьезные обвинения (Иов. 31: 8, 22, 40).

То, что друзья не смогут договориться, разговор зайдет в тупик горест­ного недоумения, можно было заподозрить с самого начала.

Беда в том, что главная проблема Иова совсем не в том, в чем пытаются его утешить друзья. Они представляют, что главная его беда – это болезнь и все прочие внешние обстоятельства. Но диалог Иова с женой показал, что сами по себе эти несчастья он переносил мужественно, что его тяготит нечто другое. Иов не спрашивает: где мои дети, где мои верблюды, где мое здоровье? Его волнует другое: «Я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал», –говорит он,– теперь стал посмешищем, и не могу объяснить почему, я брошен Богом, оставлен. Был другом Богу, а теперь неизвестно что и не могу объяснить, что я сделал.

То есть Иова мучает то, что он не имеет ответа от Бога, а они его пытаются утешать в том, что он бедный и больной. Его скорбь вообще никак ему не понятна, и потому так мучительны для него «утешения» окружающих. Для них все просто – он лишился имущества, надо помочь ему перетерпеть это и придумать, как вернуть все обратно. Им непонятно, почему он так остро реагирует на совершенно очевидные вещи, когда очевидный выход – смириться, покаяться и принять все как есть, и тогда, несомненно, милосердый Бог поможет. А Иов почему-то в упор его не видит. Они знают, что Иов не глупее их, и почему он не может такую простую вещь понять. Если бы они только молчали, говорит он, это было бы вменено им в мудрость.

Он разделяет полностью их соображения, он согласен, что праведность Богом вознаграждается, а грехи наказываются. Ему это самому понятно, так и было. Ему непонятно, что поменялось. Со стороны Иова ведь ничего не менялось, а Бог вдруг резко повел себя по-другому. Богооставленность – вот источник боли Иова, вот почему он так скорбно взывает. Но друзья слышат только его резкость, особенно когда он начинает говорить о Боге и, как им кажется, в чем-то Его обвинять. Тем самым, не видя и не понимая, в чем именно проблема Иова, друзья только усиливают его страдания.

 

В силу того что собеседования достаточно объемны, для наглядности приведу ряд выдержек из речей Иова и его утешителей.

1-й цикл:

Елифаз: «Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?» (Иов. 4: 7).

«Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя» (Иов. 5: 27).

Иов: «К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю» (Иов. 6: 14).

«Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались. Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня; и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня? Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши. Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему» (Иов. 6: 21–27).

«Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет» (Иов. 7: 20, 21).

Вилдад: «долго ли ты будешь говорить так? – слова уст твоих бурный ветер! Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?» (Иов. 8: 2, 3).

Иов – Вилдаду: «правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом?» (Иов. 9: 2).

«Если [действовать] силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; [если] я невинен, то Он признает меня виновным» (Иов. 9: 19, 20).

«Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас» (Иов. 9: 32–33).

Иов – Софару: «подлинно, [только] вы люди, и с вами умрет мудрость! И у меня [есть] сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же? Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал, посмешищем — [человек] праведный, непорочный. Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами» (Иов. 12:2–5).

«Вот, все [это] видело око мое, слышало ухо мое и заметило для себя. Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас. Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом. А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи. О, если бы вы только молчали! это было бы [вменено] вам в мудрость. Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих. Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь? Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться? Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека? Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите» (Иов 13: 1–10).

2-й цикл:

Елифаз: «Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя» (Иов. 15: 6).

Иов: «слышал я много такого; жалкие утешители все вы!» (Иов. 16: 2).

«И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних! Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое» (Иов. 16: 19–20).

«Заступись, поручись [Сам] за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?» (Иов. 17: 3).

Вилдад: «когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить. Зачем считаться нам за животных и быть униженными в собственных глазах ваших? [О ты], раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?» (Иов. 18: 2–4) (по-славянски это место звучит не менее резко: «Что бо аще ты умреши, не населенна ли будет поднебесная?»).

Иов: «доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами? Вот, уже раз десять вы срамили меня и не стыдитесь теснить меня» (Иов. 19: 2, 3).

«Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня. Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться? О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были! А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей! Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне. Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд» (Иов. 19: 21–29).

Софар: «размышления мои побуждают меня отвечать, и я поспешаю выразить их» (Иов. 20: 2).

«Разве не знаешь ты, что от века, – с того времени, как поставлен человек на земле, – веселье беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенна? Хотя бы возросло до небес величие его, и голова его касалась облаков, – как помет его, навеки пропадает он; видевшие его скажут: где он?» (Иов. 20: 4–7).

Иов: «выслушайте внимательно речь мою, и это будет мне утешением от вас» (Иов. 21: 2).

«Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем? Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем. [Скажешь]: Бог бережет для детей его несчастье его. – Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал. Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева. Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится? Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?» (Иов. 21: 17–22).

3-й цикл

Елифаз: «разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности? Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?» (Иов. 22: 2–4).

«Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца. Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду. Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе; а человеку сильному ты [давал] землю, и сановитый селился на ней. Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками» (Иов. 22: 5–9).

«Помолишься Ему, и Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои» (Иов. 22: 27).

Иов – Вилдаду:«как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!» (Иов. 26: 2) (Интересный вариант чтения видим в славянском текс­те: «Кому хощеши помогати, не Сему ли, Егоже многа крепость?»)

«Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем» (Иов. 26: 7).

Речь Елиуя

После прекращения диалога Иова с друзьями вдруг появляется еще один собеседник – юноша по имени Елиуй, сын Варахиилов. Его преды­дущее молчание (и как бы отсутствие) объясняется в книге тем, что он слушал тех, кто старше его летами (Иов. 32: 4).

Однако когда друзья Иова умолкли, он обвиняет их в неспособнос­ти справиться с Иовом (Иов. 32: 6–19), а его самого – в гордости, самомнении, которые его довели до таких несчастий. Елиуй говорит, что все наказания и несчастья, которые случаются с нами, Господь посылает, во-первых, для предупреждения каких-то преступлений, для предохранения человека от впадения в грехи. Во-вторых, для того, чтобы очистить душу праведника. Для Елиуя тоже очевидно, что наказание бедствиями есть свидетельство какой-то нечистоты в человеке, которую должно очистить. Более того, Елиуй повторяет мысль Елифаза о том, что и собственно праведность или нечестие людей в общем-то к Богу большого отношения не имеют. Богу нет дела до того, праведный человек или неправедный: «Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему? Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей? Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому» (Иов. 35: 6–8). Человек сам пожинает плоды своих дел: если он грешник, то сам разрушает свою жизнь, если он праведник, то пожинает плоды своего благочестия; слишком мелко для Бога переживать из-за каждого человека.

И в заключение Елиуй говорит, что и Иова Бог готов был бы спасти, если бы только он сам себя не оправдывал и не вопиял о своей праведности, ибо в таком случае он сам себя лишает возможности получения спасения.

Истина Елиуя – теоретическая [см. 28, с. 9]. Она мало подходит к данной конкретной ситуации, Иов страдает не потому, что Господь его хочет предупредить от какого-то греха. Речь этого персонажа интерпретируется различно. Например, святитель Иоанн Златоуст считает Елиуя просто безбожником и говорит, что и друзья Иова тоже поняли это, поэтому никто ему не отвечает: «И еще в пятый раз начинает говорить Елиуй, и ни Иов, ни трое друзей не слушают его, как безбожника, из чего открывается, что эти трое образумились» [29, т. 6, с. 670]. Другие толкователи полагают, что он, наоборот, более осмысленно говорил к Иову, поскольку он не настаивал на том, что страдание есть только наказание за грех, но развивал мысль об очистительном действии страдания [см. 69, т. 4, с. 17]. И поэтому, когда в конце Бог осуждает трех друзей Иова, то про Елиуя Он ничего не говорит.

Наличие этого обстоятельства (как и того, что Елиуй не заявлен в самом начале книги) позволяет современной критике утверждать, что речь Елиуя (Иов. 32–37) – это поздняя вставка [см. 91, ч. 2, 207]. Не вдаваясь в дискуссию по этому вопросу, заметим, что даже если допустить справедливость этой идеи, то она ничуть не умаляет значения этого текста, поскольку дает полноту аргументам друзей Иова; больше добавить уже нечего.

Ответ Бога Иову

На речь Елиуя ответа нет. Но происходит нечто существенно более важное: из бури раздается голос Божий, который обращается к Иову. В четырех последних главах, с 38-й по 42-ю, содержится пространная речь Господа, которая прерывается краткими репликами Иова. Первая часть ее исполнена риторическими вопросами, на которые Бог не требует ответа, отвечая Сам: «где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь?» (Иов. 38: 4–5). Он показывает, что величие творения и величие Его превосходят всякую меру знания и понимания Иова. Но в первой речи обозрение творений Божиих ограничивается двумя уровнями: неживой природой и природой живой на уровне растений и животных.

Иов в ответ на эти слова признает неверность своих суждений о действиях Бога (Иов. 39: 34–35). В полемике с друзьями Иов доказывал, что они теоретизируют хорошо, но сам он много раз видел, как праведники бедствуют, а грешники благоденствуют (Иов. 21: 7–25). Он говорил: спросите у путешественников, и они вам скажут, что они видели множество беззаконных людей, которые пребывают у власти и угнетают праведников, и даже заявил, что Бог не наказывает грешников и позволяет им и детям их благоденствовать. Кажется, в пылу спора он погорячился, а главное недопустимо сузил круг примеров. Мироздание не ограничивается человеком, и неустроенность его жизни не стоит обобщать на всю вселенную. И Иов отрекается от своих слов и говорит: «вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, – теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду» (Иов. 39: 34–35).

Затем следует еще одна речь Бога, в которой Он говорит Иову о двух тварях: бегемоте и левиафане (Иов. 40–41). Описав их, Господь предлагает Иову сразиться с ними, спрашивая, есть ли у него достаточно силы и искусства для того, чтобы победить. На что Иов отвечает так: «знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? – Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов. 42: 2–6). После чего Господь говорит Иову о том, что он оправдан, и о том, чтобы он принес жертву во искупление греха друзей своих, которые не так верно говорили о Нем (Иов. 42: 7). После молитвы Иова о друзьях Бог возвращает ему утраченное. Исчезает проказа, он получает вдвое больше скота и всяких богатств по сравнению с тем, сколько он имел прежде, но такое же количество детей, сколько было вначале (Иов. 42: 12–15). Сразу отметим, что Иов утешился сразу, как только Бог ему ответил, еще до того как получил «материальную компенсацию».

Смысл страданий Иова

Нет сомнения в том, что долготерпение Иова являет для нас великий образец для подражания. Об этом говорит св. апостол Иаков (Иак. 5: 11) и святые отцы (см., напр., 29, т. 12, с. 1005–1007). Но тем не менее мы пока не получили ответ на то, что же это за ситуация, когда двое спорят, а третий страдает. Пока не совсем понятно, в чем же неправы друзья, которые говорят о том, что грешник несет наказание, а праведник благоденствует, в чем, собственно, прав, и прав ли Иов, который обвинял Бога в том, что Тот дозволяет благоденствовать грешникам, а праведникам безвинно страдать. Более того, не совсем понятно даже, что же это за ответ такой? Кажется, что Бог является Иову, никак на его вопросы не отвечает, а просто демонстрирует Свою мощь. Иов видит эту мощь, понимает, что деваться ему некуда, кается, смиряется. И наступает такой странный и неподготовленный счастливый конец.

Давайте попробуем разобраться. Чтобы решить, с чего начать, посмотрим богослужебные тексты. В качестве основы для анализа возьмем стихиру из службы Иову Многострадальному: «Многострадальнаго, вернии, восхвалим Иова, иже прежде закона праведника, и прежде пророков пророка, вне рода и завета Авраамова веру Авраамлю добре сохраньшаго, страданьми своими страсти Христовы предъизобразившаго, и ныне в вышних селениих со Христом царствующаго и молящагося о душах наших» [Служба Иову Многострадальному. Стихира на литии // Минея, 6 мая]. Воспользуемся этой стихирой в качестве ключа.

В том, что Иов – праведник, сомнений не возникает. Далее Иов назван пророком, тем, кому и через кого открывается воля Божия. Перед разрушением Содома Господь говорит: «утаю ли Я от Авраама, что хочу делать!» (Быт. 18: 17). «Ибо Господь Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам» (Ам. 3: 7). Иов – истинный раб Божий, «который взывал к Богу, и которому Он отвечал» (Иов. 12: 4), и вдруг он видит, что Бог делает что-то такое, что Иову совершенно непонятно. Иов готов, в конце концов, принять страдания, но он просит, чтобы ему Бог объяснил, почему так, какой в этом смысл? Именно это, а не нищета и проказа является для него главным и самым страшным источником страдания.

В своих речах Иов все время переходит от полемики с друзьями к горячей мольбе, обращенной к Богу. «Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?» (Иов. 21: 4). Не так это у его оппонентов.

Посмотрим на их речи. Бог у них представляется как Всемогущий и как Справедливый, не более того. Причем мы нигде не найдем личного обращения к Богу – они всегда говорят о Боге в третьем лице: «Он». Милосердие Божие, очевидное для Иова, для них почти ничего не значит. В отличие от Иова, Бог для его друзей есть только трансцендентная реальность, абсолют, который делает что хочет, когда хочет, и для человека его пути совершенно непознаваемы.

В рассуждениях друзей Бог выступает фактически неким механизмом, который осуществляет справедливость, невзирая ни на лица, ни на что. Согрешил – будешь наказан, сделал доброе дело – будешь благословен. Никаких личных мотивов у Бога нет. Бог совершенно непознаваем, но действует по определенным законам. И друзья Иова даже готовы признать, что Он вообще выше понятий добра и зла: «что Богу пользы от твоей праведности?»

Исходя из этих представлений, их рассуждения выглядят довольно резонно. Они как бы говорят Иову: «Ну зачем ты воюешь с ветряной мельницей? Зачем тебе судиться с Богом? Зачем тебе познавать Его действия? Вот есть такие правила, подчинись им, тебе будет хорошо, и живи как хочешь. Бог сам по себе, ты сам по себе, всем хорошо. Бог лучше тебя знает, как и что делать. От твоих протестов ничего в мире не переменится, но тебе будет только хуже». Они предлагают Иову добровольно принять сложившуюся ситуацию.

Более того, фактически они предлагают Иову с Богом никаких особенно близких отношений не иметь. То есть вера и религия друзей – это религия внешнего авторитета, она для падшего человека очень удобна, потому что она не накладывает на него никакой личной ответственнос­ти [см. 42, с. 128]. Вот есть такие правила, я по ним живу, и все. Я все, что положено от меня Богу, сделал, и Бог тоже, что мне положено, мне в ответ дает. Мы квиты. Никакой любви тут не требуется, никакого дерзновения, никакой дружбы с Богом. Такое вот автоматическое благочестие.

Однако Иов – пророк. Он знает Бога и не может принять тот ложный образ, который предлагают ему друзья. Именно его он хулит, а вовсе не Бога, как может показаться сначала. Иов не понимает, что произошло, но он не хочет отступить от отношений доверия и близости, существовавших прежде. И это – подвиг веры. В одной проповеди архимандрита Тавриона (Батозского) есть такие слова: «Почему у людей бывает неверие? А потому, что они своего бога выдумывают. Никто своим умом не измеряй Бога!» [13, с. 198].

По слову святителя Василия Великого, принятие ложного образа есть идолопоклонство: «...ибо идол есть также и всякое напечатлеваемое в душе представление понимаемого ложно – о Боге ли то, или о чем-нибудь познаваемом. И доколе не уразумеваются действия или явления истины, дотоле каждый чтит собственные свои кумиры. <…> Почему и те, которые имеют в себе ложные понятия о Боге, идолотворя в себе какое-то мысленное идолослужение, несуществующее почитают существующим, и они делаются повинными клятве: проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника, и поставит его в тайном месте! (Втор. 27: 15)» [12, ч. 2, с. 104–105].

Таким образом, «Иов восстает против лживого подобия истинного Бога, против искажения Его царственности, преломленной в господстве князя мира сего, против этой глумливой карикатуры: праведный отказывался признать в ней Лицо Того Господа, Которого жаждал увидеть» [47, с. 589–590].

Подтвердить эту мысль можно следующим способом. В истории Иова можно увидеть параллель искушениям Христа в пустыне [ср. 42, с. 109–114].

Первое искушение было самое грубое – когда у Иова отнято все имущество. Он благословил Бога, несмотря на потерю материальных благ.

Второе искушение заключается не в потере здоровья, но в словах жены, предлагавшей похулить Бога, искусить Его, действительно ли Иов Ему дорог? «И здесь напоследок [диавол] приводит к праведнику жену, как сильнейшее из предпринятых средств… Чтобы яснее видеть осадное орудие, подведенное к этой несокрушимой стене, выслушаем самые слова» [29, т. 12, кн. 3, с. 1034, 1038]. Но Иов отказывается искушать Творца.

Если продолжать сопоставление, то в третьем искушении Иову должно быть предложено поклониться диаволу, признать его власть и тем обрести благополучие. Но именно это и предлагают друзья. Ведь страдания Иова – дело рук сатаны. Следовательно, признать справедливость происходящего – это значит признать его власть, поклониться ему. Так же как сатана предлагал во время искушений Спасителю. Прозревая это, Иов говорит Елифазу: «Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?» (Иов. 16: 3). Вилдаду: «Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?» (Иов. 26: 4).

После искушений Христа в пустыне говорится, что отошел от Него сатана до времени (Лк. 4: 13). И на Голгофе слышится тот же голос искусителя: «других спасал, а Себя Самого не может спасти. Если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф. 27: 42), то есть отказ от Креста есть то самое искушение, которое претерпевает и Иов тоже, потому что именно это ему предлагают друзья. Мы с вами уже говорили, что нет другого пути в Царствие Божие, кроме Креста, через который идут все праведники и шли все праведники и сейчас, и прежде, еще до того, как этот Крест был воздвигнут на Голгофе, через сострадание Христу. Иов демонстрирует это более чем наглядно.

В речах друзей Иова нас сразу удивляют жесткость и агрессия. Откуда они происходят? По-видимому, Иов, если так можно выразиться, является исключением, не вписывающимся в их стройную и удобную религию. А раз так, то либо воззрения должны быть пересмотрены, либо факт упразднен. В этом смысле друзья Иова также являются предтечами фарисеев, которые на слова: «Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи» (Ин. 5: 11), отвечали: «кто Тот Человек, Который сказал тебе: возьми постель твою и ходи?» (Ин. 5: 12), а также устроили целое следствие с целью доказать, что Иисус не исцелял слепорожденного: «воздай славу Богу; мы знаем, что Человек Тот – грешник» (Ин. 9: 24).

Третий выделенный нами пункт – вера Авраамова. Говоря в свое время об Аврааме, мы выяснили, что его вера была не только всецелым доверием, но и имела вполне определенное содержание. Это была вера в Бога воплотившегося, распятого и воскресшего. Иов соблюл именно «веру Авраама». В его речах мы видим несколько выражений, которые могут нам это подтвердить. «Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас» (Иов. 9: 33). «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!» (Иов. 16: 19); «Заступись, поручись Сам за меня пред Собою!»(Иов. 17: 3). И затем в 19-й главе: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его»(Иов. 19: 25–27). Он восходит от идеи посредника к необходимости искупителя [см. 28, с. 7]. Святитель Иоанн Златоуст делает из приведенных слов Иова вывод: «Следовательно, он знал, мне думается, о воскресении тела, если не скажет кто-нибудь, что воскресение есть освобождение от угнетавших его бедствий» [29, т. 12, кн. 3, с. 1068].

Забегая несколько вперед, в связи с учением о воскресении можно обратить внимание на то, что Бог воздал Иову всего вдвое по сравнению с тем, что у него было, кроме детей. А детей ему дал столько же, сколько было, что, несомненно, тоже говорит о том, что Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых, поскольку дети Иова хотя и погибли, но в воскресении мертвых Иов получит их всех: и тех, что были, и тех, что были ему снова даны. Так объясняет эту подробность святитель Иоанн Златоуст.

Были ли речи Иова с самого начала безупречны? Судя по ответу Бога – нет. Почему? Иов, как вы помните, говорит: я принимал от Бога всякое благо, неужели зло от Него я не приму? То есть Иов не видит и не знает о намерениях и действиях сатаны. Как не видят и не знают о них его друзья. Тезис друзей о благополучном устроении мира Иов оспаривает, хотя и оспаривает его тоже с чисто человеческих позиций, поэтому его аргументация и не заслуживает одобрения. Бог не отвечает на вопросы Иову потому, что эти вопросы поставлены в такой безысходной, чисто человеческой перспективе, в которой они и не могут быть разрешены. Бог зла не творил, Бог смерти не творил, это происходит по некоторой другой причине, и как раз эта причина открывается Иову в обращенной к нему речи Бога.

Вспомним ту часть речи Господа, в которой Он говорит Иову о бегемоте и левиафане. Иногда в современных толкованиях приводится рассуждение о том, что это просто два страшных зверя, с которыми человек не может справиться, а если так, то как же он пытается противостать Богу?

Но здесь есть несколько странностей. Первая из них заключается в том, что о мире живой природы было сказано уже в первой речи и возвращение к нему должно подразумевать какую-то особую причину.

Во-вторых, здесь говорится: «это верх путей Божиих, только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой» (Иов. 40: 14). Никогда и нигде мы в Писании не встречаем того, что бегемот есть верх путей Божиих, самое совершенное творение. Затем говорится: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? <…> Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь. Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?» (Иов. 40: 20–24, 27; 41: 1). Если левиафан – это просто крокодил, то надо заметить, что на крокодила довольно успешно охотятся и охотились, и от одного взгляда его не падают. Дальше: «нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем? <…> Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. <…> От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры <…>. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. <…> Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит <…>. Он кипятит пучину, как коте

⇐ Предыдущая30313233343536373839Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: