 |
Знаю, сегодня воскресенье, но мне нужен вечер для девочек. И не в Lion. 3 глава
|
|
|
|
Я, как обычно, за две секунды делаю свои скоропалительные выводы. Сиськи не настоящие. Губы тоже, и зубы, да. Да она вся ненастоящая. Порой я думаю, и когда я успела стать такой язвой.
Я двигаю плечами, будто пытаясь прогнать негативные эмоции, и пытаюсь быть паинькой, пока Брэм представляет ее всем как Астрид. Астрид говорит привет, мы говорим привет, и они оба исчезают на кухне.
Да, так я здесь единственная без пары. Я даже не могу использовать Аву, потому что она все уплетает и уплетает то, что приготовил Линден. Стеф почти постоянно болтает о сумочках и обуви, хотя я знаю, она тайно умирает, как хочет поговорить о реальных проблемах в моей жизни. Тем не менее, она остается верна своему слову и молчит об этом.
В конце концов, становится поздно. Ава спотыкается об меня в явной голодной коме и тянет меня за джинсы.
— Мамочка, я не могу найти свою кровать, — говорит она.
— Потому что ты не дома, — отвечаю я. И тут Стеф объявляет, что они вечеринка переходит в бар в Лоуэр Хейт. Идеальное время.
— Я вас подброшу, — говорит Брэм, появившись ниоткуда. Он смотрит на Стеф. — Это по пути. Могу захватить еще кого-нибудь.
Я смотрю на Астрид, интересно, что она обо всем этом думает, но она просто стоит и улыбается. Я ей так завидую. Не ее подтянутому телу и гладкой коже, а тому, что она, кажется, совсем неревнивая, не такая, как я.
— Мамочка, кто все эти люди? — спрашивает Ава. Мое сердце пускается вскачь, но тут я вспоминаю, что такие вечеринки могут смутить маленького ребенка.
— Это мамочкины друзья, — объясняю я. — Мы собираемся домой, хорошо? Брэм отвезет нас домой на своей блестящей машине, помнишь? Бэм?
Она не кивает, просто смотрит на меня с тупым выражением лица. Бедная малышка, должно быть она так утомилась. Как и я. Когда вечеринка подходит к концу, вам хочется лишь добраться до своей постели, и дорога от того места, где вы находитесь, до дома, обычно кажется тянется целую вечность.
|
|
|
К счастью, вскоре мы оказываемся в машине Брэма. Астрид сидит спереди, я, Ава и Стеф на заднем сиденье. Заднее сиденье точно не предназначено для троих, а у нас ведь еще и автокресло, поэтому Стеф сидит наполовину на мне и хихикает.
Проходит минут пять, как Брэм ведет свой спортивный автомобиль, когда Ава издает рвотный звук. Воздух наполняет отличительный запах фруктов и я вижу, что Аву стошнило.
— Господи, — говорю я. — Ава ты в порядке?
Я пытаюсь повернуться и кладу ей руку на лоб. Она такая горячая и влажная, ее глаза дикие, она резко дышит.
Все внутри меня застывает, на меня накатывает паника, мне страшно. Но я отталкиваю ее. Надо действовать.
— Что такое? — кричит Стеф мне на ухо, Брэм тут же выключает радио и прижимается к обочине.
— Я не знаю, — мой голос дрожит. Я убираю волосы Авы с лица, и как только мы останавливаемся, Брэм включает в машине свет.
Теперь я все вижу и я в ужасе. Рвота покрывает переднюю часть ее платья, сама она бледная как мел. Она еле держит голову, а когда смотрит на меня, такое чувство, будто она меня не узнает.
Не думаю, что когда-либо мне было так страшно.
— Мамочка? — наконец говорит она, ее дыхание странное.
Я хватаю ее руку и сжимаю.
— Все хорошо, мой ангел, мамочка здесь.
— У тебя есть врач? — спрашивает Брэм. — Или нам надо в больницу?
Я не хочу признаваться прямо сейчас, что у меня нет страховки.
— Сейчас попробую позвонить доктору, — говорю я, пытаясь найти в сумке телефон, но у меня так дрожат руки, что я роняю его.
Стеф поднимает его и говорит.
— Давай отвезем ее в отделение экстренной медицинской помощи.
Я качаю головой.
— Нет. Просто…
Но я знаю, если я попытаюсь позвонить врачу, он не ответит. У меня нет его домашнего, а клиника уже закрыта.
|
|
|
— Никола, все в порядке, — говорит Стеф, сжимая мою ногу. — Давай отвезем ее в больницу. На всякий случай. Это может быть аллергия.
— У нее ни на что нет аллергии.
— Но она ведь может появиться совсем неожиданно, когда ты ребенок, разве нет?
— Верно, — говорит Брэм, и я, наконец, смотрю на него. Он пытается вести себя как обычно, но я вижу беспокойство на его лице. — Когда я был ребенком, у меня ни с того ни с сего появилась аллергия на клубнику. Меня стошнило на глазах у всего класса, и на глазах миссис Хавершман, в которую я тогда был безумно влюблен.
Я даже не могу улыбнуться на это признание. Я просто киваю, зная, что я должна делать то, что будет лучше для Авы, даже если это будет стоить безумных денег.
— Поехали, — говорю я ему. — В любую больницу, все равно куда. Куда там ближе.
Он кивает, и мы несемся вниз по улице, Брэм ведет машину словно маньяк, или он просто пытается повторить сцену из Пули (прим. пер. фильм 1996 г. с Микки Рурком в главной роли)? Мне все равно. Я слушаю дыхание Авы, пытаюсь ее успокоить, даже если сама я себя спокойной не чувствую.
Вскоре мы подъезжаем к отделению экстренной помощи, и я вылетаю из машины, чтобы отстегнуть Аву. Я беру ее на руки и бегу в больницу. Аромат спирта и крови заполняет мой нос. Неожиданно деньги, это последнее, о чем я думаю. Все, чего я хочу, увидеть доктора и как можно скорее. На уме куча разных версий, одна хуже другой.
Что с ней не так? Я сделала что-то не так? Она умрет? С ней все будет хорошо? Что я могла сделать, чтобы этого избежать?
Мне так хочется, чтоб здесь был Фил.
Я не часто об этом думаю. Но он был с нами в первый год ее жизни, и так трудно забыть, что кто-то заботится он ней так же, как я. Опять же, если бы он так заботился о ней, он бы никогда не ушел. Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы он уехал сразу же, как узнал, что я беременна, вместо того, что оставаться на год. У него был шанс узнать ее – как он мог не влюбиться в нее, так как я? Я понимаю, почему он оставил меня. Я не обращала на него внимания, стала заботливой, одержимой мамашей, которой клялась никогда не быть. Но как, черт возьми, он мог оставить ее?
Я проглатываю комок в горле, острые, как бритва воспоминания, могут меня погубить. Я должна быть сильной. Всегда такой чертовски сильной.
|
|
|
Поскольку народу много, проходит, кажется, вечность, пока мы ждем врача. Стеф постоянно кричит на регистратора, Брэм с Астрид, видимо, бродят где-то поблизости, хотя, мне нет дела ни до чего, кроме дочурки в моих руках. У Авы по-прежнему проблемы с дыханием, и только когда ее снова тошнит, медсестра уводит нас прочь от стонущих, перевязанных, больных людей в зале ожидания.
Все происходит словно в тумане. Приходит врач, но я слышу лишь стук своего сердца, а не его имя. Его лицо, словно размытое пятно. Стеф держит меня за руку, но я чувствую лишь мою маленькую Аву.
Он кладет Аву на кровать и осматривает ее. Берет кровь. Задает вопросы.
— Что она ела?
Стеф говорит, что макароны с сыром, и я добавляю, что обычно у нее на них нет никакой реакции.
— Что она пила?
Я говорю, что давала ей апельсиновый сок с водой.
Тогда Стеф говорит, что Линден давал ей еще и колу без кофеина.
Для меня это новость, Стеф выглядит сконфуженной. Я изо всех сил стараюсь кормить Аву только полезной пищей. Кола это враг, как и прочие подобные напитки, диетическая или нет, не важно. Но я не понимаю, разве кола могла стать причиной всего этого?
Доктор кивает, а затем снова продолжает допрашивать меня о ее привычках, задает еще больше вопросов.
— Она абсолютно здорова, — защищаюсь я. Потом я вспоминаю несколько последних поездок к врачу. — Хотя, в последнее время она была очень вялой. Уставшей, часто раздражалась.
— Как долго это продолжается?
— Несколько месяцев. Но врач, ее врач, сказал, что она в порядке.
— Она всегда была такой худой?
— Где-то с января она стала худее, чем была, — быстро объясняю я. — Я сказала это доктору, но он заверил, что все в порядке.
— Да, так бывает, — говорит врач. — Но я думаю, здесь что-то другое. Ваша дочь много пьет?
Этот вопрос попадает в цель. Я помню как сама росла и чаще предпочитала пить, чем есть, поэтому мне никогда не казалось это странным, когда Ава хотела того же.
— Да, — осторожно говорю я, оглядываясь на Стеф. Она кивает.
|
|
|
— Миссис…
— Мисс, — быстро поправляю я. — Мистера у нас нет.
Его непроницаемое лицо теперь выражает сочувствие.
— Хорошо, мисс Прайс. Нам надо посмотреть на результаты, но судя по всему, у вашей дочери диабет первого типа.
Я задыхаюсь. Ничего не могу с собой поделать. Стеф крепко удерживает мою руку, но я словно окоченела.
Он продолжает.
— То, что она переживает сейчас, это может быть диабетический кетоацидоз. Вы знаете, что такое кетоновые тела, мисс Прайс?
— Вещества, которых слишком много производит ваше тело, когда вы сидите на диете Аткинса. — говорит Стеф.
Он поднимает бровь.
— Да. Мы возьмем у нее пробу мочи, чтобы узнать ее уровень данных тел, на данный момент мы введем ей гипотонический раствор натрия, чтобы восполнить потерю жидкости и стабилизировать ее. Но нам, возможно, придется сделать ей инъекцию инсулина. И если так, то вам придется делать ей инъекции каждый день, до конца жизни.
Я не могу дышать. Диабет?
— Но в семье ни у кого нет диабета, — вырывается у меня. — Она всегда так хорошо ест. Здесь должна быть какая-то ошибка.
— В ближайшее время мы все узнаем точно, — говорит он. — Но не всегда у диабета первого типа есть что-то общее с диетой и наследственностью. Просто ее поджелудочная вырабатывает не достаточное количество инсулина. Посидите здесь, я скоро вернусь.
Я не знаю, как долго его нет. Ава все еще тяжело дышит, ее глаза закрыты. Я продолжаю с ней разговаривать, чтобы убедиться, что она не уснула, но она очень устала. Медсестра уверяет меня, что ее жизненные показатели лучше, и она вне опасности, мы привезли ее в нужное время. Но паника и чувство вины по-прежнему давит на меня словно огромное, темное облако.
Я понимаю, что здесь, рядом со мной Стеф, она нарядилась и сейчас она пропускает вечеринку в честь дня рождения мужа. Но я так же боюсь сказать ей, что она должна идти, я боюсь остаться здесь одна.
Поэтому я ничего не говорю, и мы просто сидим рядом.
Время все тянется и тянется. И вот возвращается доктор.
Плохие новости.
Глава 3
НИКОЛА
У Авы сахарный диабет первого типа. У меня занимает время, чтобы осознать это, и я даже испытываю какое-то облегчение, поняв, что у того, что случилось с ней, есть диагноз. Я понимаю, что это хреновый диагноз – диабет – слово с кучей ассоциаций.
Болезнь.
Лечения нет.
Моя маленькая девочка.
Внезапно я начинаю злиться на ее доктора, он никогда не осматривал ее, никогда не проводил нужные испытания.
— Она довольно молода, — говорит доктор, видя ярость на моем лице. — Обычно это происходит в период с восьми до десяти лет. С ней все будет хорошо, она проживет долгую и счастливую жизнь, пока будет получать инъекции.
|
|
|
— И сколько это стоит? — я не могу поверить, что ляпнула такое.
Он потирает лоб.
— Если у вас нет страховки, примерно триста долларов в месяц. Это инсулин. Также вам понадобятся иглы, шприц-ручка с инсулином, если вы не дома, и монитор для контроля уровня сахара.
Я даже не представляю, какой будет счет за больницу, а тут еще и триста долларов каждый месяц, чтобы сохранить Аве жизнь. Очевидно, что выбора у меня нет, я заплачу. Но не имею представления как, это и пугает меня больше всего.
Стеф обнимает меня и говорит слова утешения, говорит, что она мне поможет, но я никогда не позволю ей это сделать. Прямо сейчас я вообще мало что понимаю.
Врач вводит Аве инсулин в живот, показывая мне, как это делается. Я заставляю себя сосредоточиться, пытаюсь прорваться сквозь туман и внимательно слушать. Ава, кажется, ничего не замечает, она лишь слегка извивается, но все так же спит. Стеф тоже внимательно следит за всем, говоря мне, что, возможно, когда-нибудь и ей придется это делать, если я не смогу.
А потом, видимо по доброте душевной, врач отдает мне флакон с инсулином и пакет с иглами и говорит, что этого хватит на месяц. Он так же выписывает рецепт для Авы и говорит мне, что нам все еще нужен монитор, он быстро показывает мне на мониторе больницы как им пользоваться, чтобы убедиться, что уровень сахара в норме. Он так же говорит, что позже я могу воспользоваться услугами медсестры или специального человека, которые снова покажут мне, как все делать правильно, а так же помогут скорректировать ее диету.
Тяжело принять все это, и я не знаю, как справлюсь с этим. Знаю, что мне надо увидеть врача Авы и высказать ему все, что я о нем думаю. Надеюсь, он сможет мне объяснить, как, черт возьми, он это упустил.
Еще несколько часов Ава остается под наблюдением. Время идет медленно, особенно ночью, особенно в больнице.
Постепенно, она начинает выглядеть лучше. Она все еще спит, но ее кожа нормального цвета, дыхание ровное. Медсестра говорит мне, что через час я могу забрать ее домой.
Я смотрю на Стеф, она бледна от усталости.
— Пожалуйста, иди домой, — говорю я. — Я так тебе благодарна, что ты была здесь со мной рядом, но теперь я справлюсь сама.
Она нежно мне улыбается.
— Хорошо. Но только если ты честно этого хочешь.
— Честно, — говорю я ей. — И скажи Линдену, что мне очень жаль.
— Это не твоя вина, — говорит она, вставая со стула и потягиваясь. — И скажи это Линдену сама. Он здесь уже пару часов.
— Что?
— В зале ожидания, вместе с Брэмом, — она хмурится. — Я же тебе говорила, но ты видимо не слышала меня, и не заметила, куда это я бегала каждые пять минут.
Я качаю головой.
— И Брэм тоже все еще здесь? С этой блондинистой шведкой?
— Ха, — говорит она. — Она вытерпела две минуты и заставила Брэма отвезти ее к подруге. Не то чтобы я ее винила. Хотя, я удивлена, что Брэм вернулся. Я посмотрю, сможет ли он отвезти нас с Линденом домой, а потом вернуться за вами.
— Нет, — быстро говорю я, не желая, чтоб кто-нибудь еще что-нибудь делал для меня. — Все в порядке, я возьму такси.
— Никола, — предупреждает она, останавливаясь у двери. — Деньги, которые ты собираешься потратить на такси, лучше потратить на здоровье дочери. К тому же, у него твое автокресло. Уверена, он не против. Милая, позвони мне утром и передай Аве, что я ее люблю. Я приду и что-нибудь принесу ей, а потом мы сможем сходить за лекарствами и прочим. Я отвезу тебя в Target. Уверена, у них хорошая аптека. Если нет, то, по крайней мере, там есть дешевое пиво.
После того, как за ней закрывается дверь, я ощущаю холод и слабость. Я бесконечно благодарна Стеф, что она была здесь, но теперь, когда мы с Авой остались одни, я чувствую, что, наконец, могу побыть самой собой и испытать то, что подавляла всю ночь.
Только слезы не приходят. Ничего не приходит. Я или в шоке, или просто слишком устала чтобы осмыслить эту чудовищную, безвыходную ситуацию – эту гребаную ужасную действительность.
Около трех утра приходит медсестра, проверяет Аву и улыбаясь говорит, что можно идти домой. Она убирает капельницу, и я одеваю ее в ее одежду, добрая медсестра уже почистила ее платье.
Я поднимаю Аву на руки, повыше, так, что она обвивает свои маленькие ручки вокруг моей шеи. Я просто стою и дышу, позволяя своему сердцу немного отдохнуть.
Я выхожу из палаты, иду в холл, и я в шоке, когда вижу, как в зале ожидания сидит Брэм. Он спит в кресле, но он правда здесь, хотя и не должен.
Я минуту смотрю на него. Ноги вытянуты, на нем все еще тот же щегольский костюм, хотя сейчас я замечаю что он надел уродливые носки. На самом деле это выбивает меня из колеи – они коричневые с желтым, на них что-то типа лохнесского чудовища, и они совершенно не сочетаются с его дорогим костюмом (Армани, судя по всему) или тем фактом, что ему за тридцать. Голова откинута назад, кадык выставлен на всеобщее обозрение, глаза закрыты. Он будто в трансе, если б я не слышала легкое похрапывание.
Я подхожу к нему и заглядываю в лицо. Я никогда раньше не рассматривала его так пристально, я ведь не хотела, чтоб он поймал меня – его эго может принять это за то, чего на самом деле нет.
Хотя, полагаю, у него есть полное право восхищаться собой. У него красивое лицо. Темные брови, твердая линия подбородка, идеальные губы, которые растягиваются в идеальную улыбку, хитрые серые глаза, они будто вот-вот откроют тебе какой-то секрет, а не просто поиграют с тобой. Он словно большой кот, очень, очень большой.
Но большие коты опасны, они такие гуляки. Я выпрямляюсь и прочищаю горло.
Он распахивает глаза и пару раз моргает, глядя на меня.
— Который час? — он смотрит на Аву. — Она в порядке?
Я улыбаюсь.
— На данный момент она в порядке. — Я делаю паузу. — Мне жаль, что тебе пришлось нас ждать. Я бы взяла такси.
— Эй, моя невестка попросила отвезти тебя домой, а ради семьи я сделаю все, — ворчит он, вставая. — Я рад, что малышке стало лучше.
Я киваю, не в силах сказать больше. Мы выходим из больницы и идем к машине. После того, как я пристегнула Аву и села, мы оказываемся на дороге, я хочу поблагодарить его за то, что он нас подвозит, но слова застревают у меня в горле.
— Ты в порядке? — спрашивает Брэм, когда я неоднократно прочищаю горло.
— Спасибо, что возишь нас, — говорю я, мой голос больше похож на шепот.
— Не беспокойся об этом, — говорит он. В свете проезжающих машин выражение его лица становится мрачным. — С тобой все хорошо?
Я снова киваю, пытаясь улыбнуться, но давление в носу и в глазах нарастает, и я чувствую, будто разрушаюсь изнутри. Я отвожу взгляд и смотрю в окно, и во второй раз за два дня осознаю, что полностью теряю контроль над ситуацией.
Сначала приходят слезы, рыдания так и рвутся наружу. Мне хочется плакать уже от того, что это происходит перед Брэмом. Перед тем, кого я едва знаю. Я плачу от безысходности, разочарования, этот постоянный вопрос - ну почему я? Вечеринка жалости к себе, я знаю. У меня такие постоянно. За исключение того, что теперь мне страшно за себя и за Аву. Страшно, что для того, чтобы пройти через все это, мне надо полностью изменить свою жизнь.
Брэм ничего не говорит, полагаю, это хорошо. Он просто игнорирует меня, и я надеюсь, что он продолжит в том же духе. Он продолжает вести машину.
И тогда я начинаю говорить. Как только я открываю рот, я понимаю, это ошибка, но никак не могу заткнуться.
— Меня вчера уволили, — говорю я между рыданиями. — Мне оставалась неделя до оформления медицинской страховки. Аренда за мою гребаную, дерьмовую квартиру снова выросла. Машина сломана. А теперь еще и Ава заболела. Она серьезно больна, и я понятия не имею, как я собираюсь платить за лечение, как я собираюсь помочь ей стать лучше, как я вообще собираюсь быть хорошей мамой. Хорошая мама всегда все может, а я не могу. Я просто…ни на что не гожусь. Я не могу сохранить работу. Я получила профессию мечты, но это не практично. У меня нет ничего, кроме нее, но я даже не знаю, как смогу сохранить ей жизнь. Я имею в виду, я не просила о такой ответственности, нет. Но я обещала о ней заботиться, и то, как каждый раз мир словно испытывает меня, это паршиво. — Я делаю паузу, пытаясь придумать что-то позитивное, чтобы остановить слезы, но ничего не выходит. — Инсулин будет стоить триста баксов в месяц. Как я смогу оплатить его, если я едва ли могла платить аренду, а теперь вообще осталась без работы?
В машине полная тишина, слышно лишь мое рваное дыхание. Проходит несколько минут, и Брэм говорит.
— А твои родители?
Полагаю, он имеет в виду, что достаточно долго зависел от денег своих родителей.
Я сглатываю и качаю головой.
— Нет, мама и так помогает, как может. Она два раза в неделю остается с Авой. Но она чертова горничная. Ха, если б ты знал меня, когда я росла, ты бы в это в жизни не поверил. То, кем она стала…Но она сделала кучу ошибок и теперь потеряла все это и….ей не намного лучше, чем мне.
— Понимаю. А отец?
— Он хороший парень. — Я вытираю слезы ладонью. — Но я разговариваю с ним только раз в месяц. Он занимается благотворительностью в Индии и Юго-Восточной Азии. Если у него есть деньги, он помогает.
— Так он может тебе помочь.
— Это не то же самое, — говорю я. — Он помогает тем, кто действительно нуждается.
— Звучит так, будто ты нуждаешься.
Я чувствую, как он смотрит на меня. Я смотрю на свои руки.
— Я не буду у него просить. Не хочу, чтоб он думал, что со мной что-то не так. — Уголком глаза я вижу, как Брэм кивает, и снова молчание. Я чувствую себя хуже, чем раньше.
Вскоре мы останавливаемся перед моим многоквартирным домом. Сквозь слезы я вижу бомжей и прочую шваль, слоняющуюся по улице. Ночью их всегда больше.
— Я провожу тебя, — говорит мне Брэм, и по твердому тону его голоса я понимаю, мне лучше не спорить. — Не могу поверить, что ты здесь живешь. Ты не должна здесь жить.
Я должна чувствовать себя оскорбленной, но нет.
— Я тоже не могу в это поверить, — шепчу я. Я выхожу из машины, и Брэм стоит рядом, внимательно глядя, чтоб ко мне никто не подошел, пока я достаю Аву. Он быстро снимает кресло, ставит машину на сигнализацию, и мы проходим внутрь.
Оказавшись в холле, я беру у него автокресло, но он не отдает. Нет больше высокомерной ухмылки, он чертовски серьезен.
— Я провожу тебя до квартиры, — говорит он. — Я не доверяю твоим соседям, я знаю, что это такое, ходил в школу в Глазго. Я хочу убедиться, что ты в безопасности.
— Тебе не надо этого делать, — говорю я, все еще удерживая кресло.
— Мне ничего не нужно делать, — отвечает он. — Но я хочу. И я это сделаю.
— Твоя машина…
Он смотрит сквозь дверь на улицу.
— Моя машина в порядке. Она на сигнализации, они это знают. И она громкая. Они не посмеют.
Я неохотно отпускаю сиденье и иду вверх по лестнице на второй этаж. Я останавливаюсь у своей двери и достаю ключи. Я действительно не хочу, чтоб он видел мою квартиру, не хочу, чтоб входил. Это странно, но мне кажется, он подумает, что знает меня, что понимает, будто у него сложится определенное мнение обо мне, стоит ему взглянуть на мою мебель, фотографии. Хотя, после моей истерики в машине, он и так достаточно обо мне узнал.
— Мы пришли, — говорю я, вымученно улыбаясь и глядя недружелюбным взглядом, я так делаю, когда хочу, чтоб меня оставили в покое.
Он облизывает губы и кивает.
— Хорошо, — он ставит сиденье напротив двери. — Мне лучше вернуться домой. Но…послушай. — Он кладет руку на дверь и наклоняется так близко, что я вынуждена слушать. Черт, да я практически под гипнозом. — Я знаю, я, вероятно, не твой любимчик, но это нормально. Но, я честно думаю, что могу тебе помочь.
— Помочь мне? — слишком громко говорю я. Ава кладет голову мне на плечо.
Он достает из бумажника визитку и протягивает мне.
— Позвони мне. Завтра. И мы поговорим. У меня есть решение. — Он смотрит на спящую Аву, потом на меня. — У нее отличная мама. — Затем он идет по коридору и вниз по лестнице.
Он уходит прежде чем я смогу снова сказать спасибо.
Глава 4
БРЭМ
— Детка, дай мне подрочить на твои сиськи. — Говорю я Астрид умоляющим тоном, и не очень-то этим горжусь.
Она смотрит на меня, мой член в ее руке, в уголках ее влажных губ слюна и эякулят. Она чертовски великолепна, несмотря на то, что порой её безумный вид приводит меня в ужас. Я остаюсь с ней не из-за ее ума, это уж точно. Но, учитывая то, как сильно я пытаюсь держаться подальше от своего прошлого, ради ее же блага, надеюсь, она не под коксом.
— Разве я плохо сосу твой член? — спрашивает она обиженным голосом маленькой девочки, прежде чем провести языком по пульсирующей головке.
Она хороша. Чертовски хороша. У меня нет никаких сомнений, где она набралась опыта. Не хочу об этом думать, как и она не думает о том, как мои губы и язык могут заставить ее кончить быстрее, чем она успеет выкрикнуть мое имя. Но, когда я написал ей днем, попросил прийти и заставить меня кончить, я рассчитывал трахнуть ее на полу. Или на кровати. Да где угодно, мне все равно.
Но у нее эти ее дни, так что мы делаем то, что делаем. Хотя, я совсем не против секса когда у дамы месячные. Это немного грязно, но так заводит. Но она, как и большинство, не в восторге от этой идеи. Не то чтобы я не наслаждался минетом, опять же, в этом она хороша. Но эта поза, когда она на коленях, заставляет мои мысли блуждать.
Я не хочу этого делать. Но в последнее время делаю слишком часто. Думаю о вещах, которые пытался похоронить, вещах, которые так или иначе всплывают и напоминают о себе.
К счастью, я почти готов кончить, так что я вытаскиваю член из ее рта и переворачиваю ее, надавливая на плечи так, чтоб она оказалась на полу. Пару раз поглаживаю себя и кончаю ей на шею, плечи, мне так нравится.
— Ты немного грубоват, — говорит она томным голосом, хихикая при этом.
И что в этом такого чертовски смешного?
— Только потому что тебе это нравится, — говорю я. Она обожает практически все, что я делаю, и полагаю это не из-за того, на что я способен в постели. Деньги говорят сами за себя.
— Стой так.
Я иду на кухню, беру бумажное полотенце и быстро вытираю сперму с ее спины. Задаюсь вопросом, какой самый легкий способ избавиться от нее? Если подумать, то мне вообще не надо было ее приглашать, но мне надо было что-то, чтобы отвлечь меня от мыслей о Николе.
Дело в том, что когда я даю девушке свой номер, я жду, что она позвонит. Они всегда так делают. И я дал его ей не потому что я хочу ее трахнуть или что-нибудь в этом роде. Я действительно хочу ей помочь. Я хочу этого. И она в этом нуждается. Это редкость, что все так складывается. Это редкость, что у меня есть все три составляющих.
Но уже два часа дня, а она так и не позвонила. Разве ей не любопытно? Разве она не в отчаянии?
Она, правда, так сильно меня ненавидит?
Я всегда знаю, когда женщина меня ненавидит. Знаете, это как прелюдия к срыванию одежды, интересный способ сделать наше общение более захватывающим. Есть женщины, которые меня ненавидят, а есть те, кто хочет моей смерти. Вот именно такое ощущение появилось у меня, когда в прошлом году в баре я впервые увидел Николу, я тогда только сюда переехал. Я-то просто считал ее чопорной выпендрежницей, но она была так мила со всеми остальными и такой высокомерной со мной, что я не мог не принять это на свой счет. И, конечно же, я почувствовал себя так, словно мне бросили вызов.
Это до сих пор не дает мне покоя. После этого я видела ее пару раз, или около того, и каждый раз одно и то же. Холодный кивок, смертельный взгляд, будто я обидел ее в прошлой жизни. Когда я увидел ее на свадьбе брата, я подумал - а вдруг она изменила мнение обо мне. Я поцеловал ее, знаю, я не должен был этого делать, но я и не мог этого не сделать. И на долю секунды я подумал - может быть, я смог бы её завоевать. Я видел что-то такое в ее глазах, что-то дикое и свободное, я просто хотел, чтоб она отпустила себя, как и эту чертовую тугую прическу, которую она тогда сделала.
Этого не случилось. Мой член переиграл меня.
Полагаю, теперь она меня на дух не переносит. Уверен, она видела, как я уединился с той цыпочкой в кустах, и, полагаю, я настолько взбесил ее, что дороги назад нет.
Тем не менее, когда вчера вечером я сказал, что мог бы помочь, я не просто пытался ей понравиться, как-то компенсировать прошлые ошибки. Ну, хорошо, может быть, и по второй причине тоже, но на самом деле у меня самые благие намерения.
Но, если она мне не позвонит, она этого никогда не узнает. А теперь у меня здесь Астрид, по пояс обнаженная, на полу моей квартиры, вытирает остатки моей спермы со своего тела, и я не знаю, как же мне ее выставить.
Я застегиваю штаны и притворно зеваю.
— Знаешь, думаю мне надо вздремнуть. Вечером мне надо поработать.
Она поднимается на ноги, ее задорные грудки покачиваются передо мной. Теперь она выглядит не безумно, а раздраженно. Хорошее изменение.
— Так ты что, пригласил меня сюда для этого, а теперь выгоняешь?
— Я тебя не выгоняю, — говорю я, хватая ее рубашку и кидая ей.
Она хмурится.
— Ты свинья, — говорит она, быстро натягивая рубашку и злясь.
— Я больше похож на борова, — поправляю я. — Они, как правило, больше.
— Сначала ты приглашаешь меня на вечеринку, а потом остаешься в больнице.
Я морщусь.
— Эй, никто этого не ожидал.
— Ну это ведь произошло, — говорит она, направляясь к двери. — И с меня хватит. Не звони мне больше.
Дверь захлопывается за ней.
А я и не собирался звонить. Большинство девушек не выдерживают со мной больше недели, потом с них достаточно. Они могут вести себя молчаливо и добродушно, но я знаю, у всех них есть границы, и я довольно хорошо о них знаю – я их проверяю. Кто-то скажет, что это грустно, но когда это ваша жизнь, вы научитесь принимать это.
Я беру свой телефон и смотрю на него. Никаких пропущенных вызовов, ни сообщений. У меня даже нет ее номера, чтобы самому ей позвонить.
Хотя, я могу позвонить братишке. Если он не за штурвалом вертолета, то он ответит.
Он отвечает на третьем гудке, но связь немного нечеткая.
— Да, что ты хочешь? — кричит Линден.
— Не говори, что ты в воздухе и тебе пришлось ответить.
|
|
|
