Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Психолого-культурологическая концепция созерцания в работах И.А.Ильина

Д.А.Агапов

 

Самарский государственный педагогический университет

 

В данной статье анализируется малоизвестная работа И.А.Ильина «Одинокий художник». Даются основные положения и концепции созерцания которые можно экспроприировать в область психологии искусства.

 

Ранняя эстетическая кон­цепция И.А.Ильина, изложена прежде всего, в его работая "Основы художества. О совершенном в искусстве" (1937). Хотя речь здесь идет о творческом созерцании, очевидно, что это то же самое сердечное созерцание, сущность которого Ильин специально сформулировал позже. Творческое созерцание утверждается в эстетике Ильина как корень всякого подлинного художества, тот фундамент, на котором зиждется гениальность и без которого голый талант (дар изображения) не способен создать настоящее произведение ис­кусства. Уже в этой работе Ильин говорит об универсальности созерцания, показывая его роль в религиозной аскетике (и обна­руживая при этом глубокое знание и понимание христианской мистической традиции), в науке, в добродетели, в политике. Но, пожалуй, кроме религии — самого лона рождения созерцательно­го способа жизни — наибольшую значительность и яркость про­явления созерцание обретает в искусстве [3].

Где-то между 1932-1943 гг. в парижской эмигрантской газете «Возрождение» И.А.Ильиным была опубликована статья «Талант и творческое созерцание» [2], которая вошла в цикл, состоящий из шести публикаций об искусстве и художественности.

Статья посвящалась молодым русским поэтам, а эпиграфом к ней послужило следующее высказывание Карлейля: «Поэту, как и всякому другому человеку, мы скажем, прежде всего: созерцай! Если ты не способен к этому, то совершенно бесполезно упорствовать в подыскивании рифм, звонких и чувствительных окончаний… и называть себя поэтом…» [2, 262]. Работа условно подразделялась на две части, т.к. в первой автор делал акцент в своих размышлениях на таланте, а во второй – на творческом созерцании.

Начиная первую часть Ильин рассуждает: «Ведь талант – это дар богов, «озаряющий голову» человека! <…> Талант делает человека «избранником», ставит его в «первые ряды», даёт ему власть над душами… Он «творит», а над ним нет судьи; и для его созданий нет ни «критерия», ни доказательств» [2, 262]. Но и тут же он спрашивает сам себя: «Отчего же среди талантливых, несомненно талантливых людей одни растрачивают себя на вздорные шалости и кутежи, другие делают только личную карьеру, а третьи создают множество второсортных, спорных, соблазнительных или просто пошлых произведений?» [2, 262].

Из этого вопрошения логично вытекает второй вопрос, который Ильин и задаёт: «Достаточно ли одного таланта, чтобы творчество цвело прекрасными и неумирающими созданиями? Обозначает ли талант полноту художественного дара?» Отвечая на эти вопросы Ильин пишет: «В художественном (как и во всяком духовном) творчестве человека есть две функции, две способности, которыми люди бывают одарены не в равной мере: способность творческого созерцания и способность лёгкого и быстрого проявления, или, если угодно, удачного, приятного или сладостного выражения» [2, 263].

Вторая способность не укрывает за собой первую, замечает автор и доказывает, что: «талант, оторванный от творческого созерцания, пуст и беспочвен. Ему не даны глубокие, таинственные родники духа. Он живёт не в них; и когда он «творит», то не из них. У него нет своего духовного опыта, своего выстраданного слова. И, строго говоря, - ему нечего сказать. Но он – талант; а талант понуждает к проявлениям. И вот он начинает жить случайными, заимствованными или же (что ещё хуже) совершенно недуховными созерцаниями. <…> Такие таланты часто бывают «медиумичны»; не в спиритическом, а в творческом смысле. Это не они творят, а через них несется и проносится разнообразное, разнокачественное, случайное, чаще дурное, чем хорошее жизненное содержание; ветер жизни или вихрь страстей вдувает в них всякую всячину, а они её более или менее талантливо вышвыривают. Такой талант есть не духовная личность и не творческий характер, а какая-то пропускная интенция, медиум своих собственных страстей, своей эпохи, своей толпы, а иногда просто своей житейской карьеры» [2, 265].

Для того, чтобы произошло художественное событие, по мнению Ильина, необходим духовный опыт и творческое созерцание.

Во второй части статьи, посвящённой творческому созерцанию, автор гениально подмечает, что «талант и творческое созерцание не даются людям в соразмерности», т.е. у одного может иметься талант изображать и не может быть силы творческого созерцания, а у другого может быть настоящее духовное ясновидение, но нет изображающего таланта. «А между тем, великое возникает только из сочетания этих двух сил» - подытоживает Ильин [2, 268].

Чтобы не быть голословным, автор приводит убедительные примеры творчества выдающихся писателей, у которых особо ярко была видна эта несоразмерность (хотя у некоторых и на разных этапах творчества). Ильин вспоминает талантливого поэта Бенедиктова (мастера слова, которому сказать было нечего, т.к. он не был созерцателем). Говоря о Тютчеве, Ильин пишет: «Невозможно не преклоняться перед силою творческого созерцания Тютчева. Почти вся его поэзия пропета оттуда, из таинственной стихии мира и человечества, из её древнего хаоса, из её пылающей бездны». Он не только созерцал, но и искал эту силу в себе и умел петь о муках и о восторгах созерцания. Но сила его литературного таланта и мастерства не всегда поспевала за требованиями его безмерного видения» [2, 268].

«У Лермонтова сила созерцания просыпается задолго до того, как созрел его литературный талант. <…> Напротив у Пушкина сила поэтического таланта опережает по времени силу творческого созерцания; и радостно следить за тем, как лёгкая прелесть его раннего стиха зреет и совершенствуется до неслыханной на земле мощи, до невиданной на земле окрылённости, отвечая на требования всё более насыщающего её гениального видения», - тонко подмечает Ильин [2, 268].

Есть, по наблюдениям Ильина, и люди, обладающие глубоким и чистым духовным созерцанием, которые за недостатком таланта не могут облечь свой опыт в художественные образы, которые уходят, как правило, либо в молитвенное подвижничество, либо в философию, хотя, оговаривается автор, «их можно найти, однако, и в самых неожиданных случайных для них званиях и состояниях» [2, 269].

Достаточно убедительно звучат замечания Ильина о том, что даже малоталантливый художник, если он «имеет силу созерцания хотя бы с «горчичное зерно» может создать подлинно художественное произведение». И далее такое же верное высказывание о том, что талант сложно себе прибавить, но, что недочёты таланта можно восполнить упражнением, умением, выучкой, техникой и тогда художник будет подобен Пушкинскому Сальери, но «силу духовного созерцания художник может укрепить, углубить, очистить» [2, 271].

Ильин находит у Пушкина индикатор состояния созерцания, а это, как ни парадоксально «лень» и «сладкое безделье»: «Я здесь от суетных оков освобождённый, учуся в истине блаженство находить» («Деревня»). И далее в статье идёт обозначение созерцания, т.е. то самое ценное, что можно экспроприировать в пространство психологии, а именно, Ильин подчёркивает, что: «дар созерцания предполагает в человеке некую повышенную впечатлительность духа; способность восторгаться всяческим совершенством и страдать от всяческого несовершенства. Это есть некая обострённая отзывчивость на всё подлинно значительное и священное как в вещах, так и в людях. Душа, предрасположенная к созерцанию, как бы непроизвольно пленена тайнами мира и таинством Божиим; и жизнь её проходит в интуитивном переживании их. Созерцающий не задерживается взором на поверхности явлений, хотя видит и эту поверхность с тем большей зоркостью, остротой и точностью, чем глубже он проникает в их сокровенную сущность; и так он не просто «наблюдает обстоятельства» (быт!), но созерцает скрытые за ними существенные «обстояния» (бытие!)» [2, 271]. По сути, Ильин даёт психологическое определение созерцания. Дело же современного психолога рассмотреть это определение с различных позиций: с позиции психологии личности, аналитической психологии, когнитивной психологии; с позиций психологии деятельности, психологии сознания, психологии состояний, психологии искусства и т.д.

Хочется отметить один очень важный момент, который содержится в таком подходе Ильина к психологии художественного творчества, а именно то, что любимая сентенция постмодернистов о «смерти автора» (М.Фуко, Р.Барт и др.) после рассмотрения вышеизложенной концепции Ильина должна произносится с некоторой оговоркой (да, если только рассматривать талант, и автора как носителя дискурсов и нет, если автор обладает даром созерцания и его произведение даёт возможность читателю быть причастным к бессмертному эстетическому событию) [1].

Но существует и проблема непонимания современниками великого художника и эту проблему Ильин рассматривает в статье «Одинокий художник» [2]. Недоступность понимания, по его мнению, в том что: «…в художественном акте могут участвовать все силы души, - и такие, для которых у нас есть слова и названия (например, чувства, воображение, мысль, воля), и такие, для которых у нас вследствие бедности языка и чрезвычайной ограниченности внутреннего наблюдения, ни слов, ни названий ещё нет» [2, 274]. Эти силы проявляются тогда, когда поэт «творит из подлинного созерцания, недоступного по своей энергии чистоте или глубине его современникам» [2, 277].

Контекстуально Ильин даёт подсказку для содержательного наполнения термина «созерцание», а это: сильная и неумолимая воля, трепетное и нежное сердце, мудрая и отречённая мысль, утончённое, духовное и неосязаемое воображение [1].

Но Ильин не только подсказывает, но и призывает: «Здесь тонкому и художественно зоркому психологу предстоит обширное и упоительное поле для исследования; и работа его даст бесконечно много и психологии творчества, и эстетике и художественной критике, и творящим художникам и воспринимающим обывателям» [2, 274].

Рассматривая концепцию творческого созерцания в общем контексте эстетической теории Ильина О.А.Комков ставит вопрос о наличии в данной концепции какой-либо иерархической струк­туры, объясняя это тем что у Ильина созерцание распределяется по высоте созерцаемо­го. У Ильина О.А.Комков находит соответствующую дифференциацию в сфере художественных предметов, или, точнее, "объективных обстояний", которые становятся художественными предметами в глубоком созерцании поэта. Есть обстояния, созерцаемые в Боге ("благодать", "откровение", "пучина милосердия", "неопалимая купина", "необуреваемое пристанище"), — высшая область созер­цаемого; есть обстояния, присущие и Богу и человеку ("любовь", "милость", "прощение"); ниже располагается область созерцаемо­го в человеке ("молитва", "страсть", "преступление", "совесть", "ревность", "бессонница"); наконец, еще ниже (не в смысле эти­ческом и обязательно безблагодатном, а в смысле своей онтоло­гической "ниши" в бытии) находятся обстояния, созерцаемые в человеке и в природе ("томление", "гроза", "тревога", "мрак", "страдание", "озаренность", "вознесенность"). Вместе с тем ряд обстояний может охватывать всю высоту иерархии: "покой", "глубина", "гармония", "чистота" оказываются присущи и Богу, и человеку, и природе, хотя и в разном качественно-феноме­нальном преломлении. Таким образом, уровенъ_и_качество глубокого созерцания могут быть зафиксированы и прочувствованы или пережиты, а следовательно, и описаны через феноменологию духовных обстояний для уровней "поверхностного" созерцания — образов и материи[3] О.А.Комков пишет «Ильин не дает дифференциации по высоте, однако она может быть сформулирована в процессе анализа кон­кретного художественного материала. Опыт практического ис­пользования своей теории, в том числе рассматриваемого нами аспекта, Ильин дал в работе "О тьме и просветлении" (1959). В предлагаемой здесь Ильиным интерпретации произведений Бу­нина, Ремизова и Шмелева можно вычленить исходный для ана­лиза план творческого созерцания, из которого выстраивается весь художественный акт писателя. Так, можно сказать, что у Бунина Ильин обнаруживает глубокое созерцание низших челове­ческих и природных обстояний, пребывание сердцем в сфере "родового, полового инстинкта", а также созерцание на уровне чувственных образов, объектом которого могут быть и высокие" обстояния, вплоть до святости (данные, однако, лишь во внешней, поверхностной живописности); у Ремизова — глубокое со­зерцание юродивого, в котором сердце "видит в человеке и мире некую первозданную тьму" и воплощает ее в художественной фантасмагории; наконец, у Шмелева — глубокое созерцание высших человеческих и Божественных обстояний — благодатного страдания, очищающей скорби и святости, образа Божия в чело­веке и мире» [3, 49].

Обозначенные в статье концепции можно экспроприировать в область психологии искусства, социологии искусства и социальной психологии искусства.

 

 

Литература

1. Агапов Д.А. Психология созерцания в духовном наследии И.А.Ильина. // Духовные основы жизни: философско-религиозное и культурно-педагогическое наследие И.А. Ильина в XXI веке: материалы региональной научно-практической конференции, 14 – 15 октября 2007 г. /Под ред. И.А. Носкова. – Самара: ГОУ ДПО СИПКРО, 2007.

2. Ильин И.А. Одинокий художник / Сост., предисл. и примеч. В.И.Белов. – М.: Искусство, 1993.

3. Комков О.А. Из истории эстетико-культорологических исканий 20 века: концепция созерцания И.А.Ильина // Вестник Московского университета. – М., 2004. №3.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...