Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

4 класс. Вещий сон

4 класс

Вещий сон

Жил-был купец, у него было два сына: Дмитрий да Иван. Раз вечером сказал им отец: — Ну, дети, кому что во сне привидится, поутру мне поведайте; а кто утаит свой сон, того казнить велю. Вот наутро приходит старший сын и сказывает отцу: — Снилось мне, батюшка, будто брат Иван высоко летал по поднебесью да двенадцати орлах; да еще будто пропала у тебя любимая овца. — А тебе, Ваня, что привиделось? — Не скажу! — отвечал Иван. Сколько отец ни принуждал его, он уперся и на все увещания одно твердил: Не скажу! да Не скажу! Купец рассердился, позвал своих приказчиков и велел взять непослушного сына и привязать к столбу на большой дороге. Приказчики схватили Ивана и, как сказано, привязали его к столбу крепко-накрепко. Плохо пришлось доброму молодцу: солнце печет его, голод и жажда измучили. Случилось ехать по той дороге молодому царевичу; увидал он купеческого сына, сжалился и велел освободить его, нарядил в свою одежду, привез к себе во дворец и начал расспрашивать: — Кто тебя к столбу привязал? — Родной отец прогневался. — Чем же ты провинился? — Не хотел рассказать ему, что мне во сне привиделось. — Ах, как же глуп твой отец, за такую безделицу да так жестоко наказывать... А что тебе снилось? — Не скажу, царевич! — Как не скажешь? Я тебя от смерти избавил, а ты мне грубить хочешь? Говори сейчас, не то худо будет! — Отцу не сказал и тебе не скажу! Царевич приказал посадить его в темницу; тотчас прибежали солдаты и отвели его в каменный мешок. Прошел год, вздумал царевич жениться, собрался и поехал в чужедальнее государство свататься к Елене Прекрасной. У того царевича была родная сестра, и вскоре после его отъезда случилось ей гулять возле самой темницы. Увидал ее в окошечко Иван — купеческий сын и закричал громким голосом: — Смилуйся, царевна, выпусти меня на волю! Может, и я пригожуся. Ведь я знаю, что царевич поехал к Елене Прекрасной свататься; только без меня ему не жениться, а разве головой поплатиться. Чай, сама слышала, какая хитрая Елена Прекрасная и сколько женихов на тот свет спровадила. — А ты берешься помочь царевичу? — Помог бы, да крылья у сокола связаны. Царевна тотчас же отдала приказ выпустить его из темницы. Иван — купеческий сын набрал себе товарищей, и было всех их и с Иваном двенадцать человек, а похожи друг на дружку словно братья родные — рост в рост, голос в голос, волос в волос. Нарядились они в одинаковые кафтаны, по одной мерке шитые, сели на добрых коней и поехали в путь-дорогу. Ехали день, и два, и три; на четвертый подъезжают к дремучему лесу, и послышался им страшный крик. — Стойте, братцы! — говорит Иван. — Подождите немножко, я на тот шум пойду. Соскочил с коня и побежал в лес; смотрит — на поляне три старика ругаются. — Здравствуйте, старые! Из-за чего у вас спор? — Эх, младой юноша! Получили мы от отца в наследство три диковинки: шапку-невидимку, ковер-самолет и сапоги-скороходы; да вот уже семьдесят лет как спорим, а поделиться никак не можем. — Хотите, я вас разделю? — Сделай милость! Иван — купеческий сын натянул свой тугой лук, наложил три стрелочки и пустил в разные стороны; одному старику велит направо бежать, другому — налево, а третьего посылает прямо: — Кто из вас первый принесет стрелу, тому шапка-невидимка достанется; кто второй явится, тот ковер-самолет получит; а последний пусть возьмет сапоги-скороходы. Старики побежали за стрелками, а Иван — купеческий сын забрал все диковинки и вернулся к своим товарищам. — Братцы, — говорит, — пускайте своих добрых коней на волю да садитесь ко мне на ковер-самолет. Живо уселись все на ковер-самолет и полетели в царство Елены Прекрасной. Прилетели к ее стольному городу, опустились у заставы и пошли разыскивать царевича. Приходят на его двор. — Что вам надобно? — спросил царевич. — Возьми нас, добрых молодцев, к себе на службу; будем тебе радеть и добра желать от чистого сердца. Царевич принял их на свою службу и распределил: кого в повара, кого в конюхи, кого куда. В тот же день нарядился царевич по-праздничному и поехал представляться Елене Прекрасной. Она его встретила ласково, угостила всякими яствами и дорогими напитками и потом стала спрашивать: — А скажи, царевич, по правде, зачем к нам пожаловал? — Да хочу, Елена Прекрасная, к тебе посвататься; пойдешь ли за меня замуж? — Пожалуй, я согласна; только выполни наперед три задачи. Если выполнишь — буду твоя, а нет — готовь свою голову под острый топор. — Задавай задачу! — Будет у меня завтра, а что — не скажу; ухитрись-ка, царевич, да принеси к моему незнаемому свое под пару. Воротился царевич на свою квартиру в большой кручине и печали. Спрашивает его Иван — купеческий сын: — Что, царевич, невесел? Али чем досадила Елена Прекрасная? Поделись своим горем со мною, тебе легче будет. — Так и так, — отвечает царевич, — задала мне Елена Прекрасная такую задачу, что ни один мудрец в свете не разгадает. — Ну, это еще небольшая беда! Ложись спать; утро вечера мудренее, завтра дело рассудим. Царевич лег спать, а Иван — купеческий сын надел шапку-невидимку да сапоги-скороходы — и марш во дворец к Елене Прекрасной; вошел прямо в почивальню и слушает. Тем временем Елена Прекрасная отдавала такой приказ своей любимой служанке: — Возьми эту дорогую материю и отнеси к башмачнику; пусть сделает башмачок на мою ногу, да как можно скорее. Служанка побежала куда приказано, а следом за ней и Иван пошел. Мастер тотчас же за работу принялся, живо сделал башмачок и поставил на окошко; Иван — купеческий сын взял тот башмачок и спрятал потихоньку в карман. Засуетился бедный башмачник — из-под носу пропала работа; уж он искал, искал, все уголки обшарил — все понапрасну! Вот чудо! — думает. — Никак, нечистый со мной пошутил! Нечего делать, взялся опять за иглу, сработал другой башмачок и понес к Елене Прекрасной. — Экий ты мешкотный! — сказала Елена Прекрасная. — Сколько времени за одним башмаком провозился! Села она за рабочий столик, начала вышивать башмак золотом, крупным жемчугом унизывать, самоцветными камнями усаживать. А Иван тут же очутился, вынул свой башмачок и сам то же делает: какой она возьмет камушек, такой и он выбирает; где она приткнет жемчужину, там и он насаживает. Кончила работу Елена Прекрасная, улыбнулась и говорит: — С чем-то царевич завтра покажется! Подожди, — думает Иван, — еще неведомо, кто кого перехитрит! Воротился домой и лег спать; на заре на утренней встал он, оделся и пошел будить царевича; разбудил и дает ему башмачок. — Поезжай, — говорит, — к Елене Прекрасной и покажи башмачок — это ее первая задача! Царевич умылся, принарядился и поскакал к невесте; а у ней гостей собрано полны комнаты — всё бояре да вельможи, люди думные. Как приехал царевич, тотчас заиграла музыка, гости с мест повскакивали, солдаты на караул сделали. Елена Прекрасная вынесла башмачок, крупным жемчугом унизанный, самоцветными камнями усаженный; а сама глядит на царевича, усмехается. Говорит ей царевич: — Хорош башмак, да без пары ни на что не пригоден! Видно, надо подарить тебе другой такой же! С этим словом вынул он из кармана другой башмачок и положил его на стол. Тут все гости в ладоши захлопали, в один голос закричали: — Ай да царевич! Достоин жениться на нашей государыне, на Елене Прекрасной. — А вот увидим! — отвечала Елена Прекрасная. — Пусть исполнит другую задачу. Вечером поздно воротился царевич домой еще пасмурней прежнего. — Полно, царевич, печалиться! — сказал ему Иван — купеческий сын. — Ложись спать, утро вечера мудренее. Уложил его в постель, а сам надел сапоги-скороходы да шапку-невидимку и побежал во дворец к Елене Прекрасной. Она в то самое время отдавала приказ своей любимой служанке: — Сходи поскорей на птичий двор да принеси мне уточку. Служанка побежала на птичий двор, а Иван за нею; служанка ухватила уточку, а Иван — селезня и тем же путем назад пришел. Елена Прекрасная села за рабочий столик, взяла утку, убрала ей крылья лентами, хохолок бриллиантами; Иван — купеческий сын смотрит да то же творит над селезнем. На другой день у Елены Прекрасной опять гости, опять музыка; выпустила она свою уточку и спрашивает царевича: — Угадал ли мою задачку? — Угадал, Елена Прекрасная! Вот к твоей уточке пара, — и пускает тотчас селезня... Тут все бояре в один голос крикнули: — Ай да молодец царевич! Достоин взять за себя Елену Прекрасную! — Постойте, путь исполнит наперед третью задачу. Вечером воротился царевич домой такой пасмурный, что и говорить не хочет. — Не тужи, царевич, ложись лучше спать; утро вечера мудренее, — сказал Иван — купеческий сын. Сам поскорей надел шапку-невидимку да сапоги-скороходы и побежал к Елене Прекрасной. А она собралась на синее море ехать, села в коляску и во всю прыть понеслася; только Иван — купеческий сын ни на шаг не отстает. Приехала Елена Прекрасная к морю и стала вызывать своего дедушку. Волны заколыхалися, и поднялся из воды старый дед — борода у него золотая, на голове волосы серебряные. Вышел он на берег: — Здравствуй, внучка! Давненько я с тобою не виделся: все волосы перепутались — причеши. Лег к ней на колени и задремал сладким сном. Елена Прекрасная чешет деда, а Иван — купеческий сын у ней за плечами стоит. Видит она, что старик заснул, и вырвала у него три серебряных волоса; а Иван — купеческий сын не три волоса — целый пучок выхватил. Дед проснулся и закричал: — Что ты! Ведь больно! — Прости, дедушка! Давно тебя не чесала, все волоса перепутались. Дед успокоился и немного погодя опять заснул. Елена Прекрасная вырвала у него три золотых волоса; а Иван — купеческий сын схватил его за бороду и чуть не всю оторвал. Страшно вскрикнул дед, вскочил на ноги и бросился в море. Теперь царевич попался! — думает Елена Прекрасная. — Таких волос ему не добыть. На следующий день собрались к ней гости; приехал и царевич. Елена Прекрасная показывает ему три волоса серебряные да три золотые и спрашивает: — Видал ли ты где этакое диво? — Нашла чем хвастаться! Хочешь, я тебе целый пучок подарю? Вынул и подал ей клок золотых волос да клок серебряных. Рассердилась Елена Прекрасная, побежала в свою почивальню и стала смотреть в волшебную книгу: сам ли царевич угадывает или кто ему помогает? И видит по книге, что не он хитер, а хитер его слуга, Иван — купеческий сын. Воротилась к гостям и пристала к царевичу: — Пришли ко мне своего любимого слугу. — У меня их двенадцать. — Пришли того, что Иваном зовут. — Да их всех зовут Иванами! — Хорошо, — говорит, — пусть все приедут! — А в уме держит: Я и без тебя найду виноватого! Отдал царевич приказание — и вскоре явились во дворец двенадцать добрых молодцев, его верных слуг; все на одно лицо, рост в рост, голос в голос, волос в волос. — Кто из вас большой? — спросила Елена Прекрасная. Они разом все закричали: — Я большой! Я большой! Ну, — думает она, — тут спроста ничего не узнаешь! — и велела подать одиннадцать простых чарок, а двенадцатую золотую, из которой завсегда сама пила; налила те чарки дорогим вином и стала добрых молодцев потчевать. Никто из них не берет простой чарки, все к золотой потянулись и давай ее вырывать друг у друга; только шуму наделали да вино расплескали! Видит Елена Прекрасная, что шутка ее не удалася; велела этих молодцев накормить-напоить и спать во дворце положить. Вот ночью, как уснули все крепким сном, она пришла к ним с своею волшебною книгою, глянула в ту книгу и тотчас узнала виновного; взяла ножницы и остригла у него висок. По этому знаку я его завтра узнаю и велю казнить. Поутру проснулся Иван — купеческий сын, взялся рукою за голову — а висок-то острижен; вскочил он с постели и давай будить товарищей: — Полно спать, беда близко! Берите-ка ножницы да стригите виски. Через час времени позвала их к себе Елена Прекрасная и стала отыскивать виноватого... Что за чудо? На кого ни взглянет — у всех виски острижены. С досады ухватила она свою волшебную книгу и забросила в печь. После того нельзя было ей отговариваться, надо было выходить замуж за царевича. Свадьба была веселая; три дня народ веселился, три дня кабаки и харчевни стояли отворены — кто хочешь приходи, пей и ешь на казенный счет! Как покончились пиры, царевич собрался с молодою женой ехать в свое государство, а двенадцать добрых молодцев вперед отпустил. Вышли они за город, разостлали ковер-самолет, сели и поднялись выше облака ходячего; летели, летели и опустились как раз у того дремучего леса, где своих добрых коней покинули. Только успели сойти с ковра, глядь — бежит к ним старик со стрелкою. Иван — купеческий сын отдал ему шапку-невидимку. Вслед за тем прибежал другой старик и получил ковер-самолет, а там и третий — этому достались сапоги-скороходы. Говорит Иван своим товарищам: — Седлайте, братцы, лошадей, пора в путь отправляться. Они тотчас изловили лошадей, оседлали их и поехали в свое отечество. Приехали и прямо к царевне явились; та им сильно обрадовалась, расспросила о своем родном братце; как он женился и скоро ль домой будет? — Чем же вас, — спрашивает, — за такую службу наградить? Отвечает Иван — купеческий сын: — Посади меня в темницу, на старое место. Как его царевна ни уговаривала, он таки настоял на своем; взяли его солдаты и отвели в темницу. Через месяц приехал царевич с молодою супругою; встреча была торжественная: музыка играла, в пушки палили, в колокола звонили, народу собралось столько, что хоть по головам ступай! Пришли бояре и всякие чины представляться царевичу; он осмотрелся кругом и стал спрашивать: — Где же Иван, мой верный слуга? — Он, — говорят, — в темнице сидит. — Как в темнице? Кто смел посадить? Говорит ему царевна: — Ты же сам, братец, на него опалился и велел держать в крепком заточении. Помнишь, ты его про какой-то сон расспрашивал, а он сказать не хотел? — Неужели ж это он? — Он самый; я его на время к тебе отпускала. Царевич приказал привести Ивана — купеческого сына, бросился к нему на шею и просил не попомнить старого зла. — А знаешь, царевич, — говорит ему Иван, — все, что с тобою случилося, мне было наперед ведомо, все это я во сне видел; оттого тебе и про сон не сказывал. Царевич наградил его генеральским чином, наделил богатыми именьями и оставил во дворце жить. Иван — купеческий сын выписал к себе отца и старшего брата, и стали они все вместе жить-поживать, добра наживать. Басни Иван Андреевич Крылов Воспитание Льва Льву, Кесарю лесов, бог сына даровал. Звериную вы знаете природу: У них, не как у нас — у нас ребенок году, Хотя б он царский был, и глуп, и слаб, и мал; А годовалый Львенок Давно уж вышел из пеленок. Так к году Лев-отец не шуткой думать стал, Чтобы сынка невежей не оставить, В нем царску честь не уронить, 10И чтоб, когда сынку придется царством править, Не стал бы за сынка народ отца бранить. Кого ж бы попросить, нанять или заставить Царевича Царем на-выучку поставить? Отдать его Лисе — Лиса умна, Да лгать великая охотница она; А со лжецом во всяком деле мука. — Так это, думал Царь, не царская наука. Отдать Кроту: о нем молва была, Что он во всем большой порядок любит: Без ощупи шага́ не ступит И всякое зерно для своего стола Он сам и чистит, сам и лупит; И словом, слава шла, Что Крот великий зверь на малые дела: Беда лишь, под носом глаза Кротовы зорки, Да вдаль не видят ничего; Порядок же Кротов хорош, да для него; А царство Львиное гораздо больше норки. Не взять ли Барса? Барс отважен и силён, 30А сверх того, великий тактик он; Да Барс политики не знает: Гражданских прав совсем не понимает, Какие ж царствовать уроки он подаст! Царь должен быть судья, министр и воин; А Барс лишь резаться горазд: Так и детей учить он царских недостоин. Короче: звери все, и даже самый Слон, Который был в лесах почтён, Как в Греции Платон, 40Льву всё еще казался не умен, И не учен. По счастью, или нет (увидим это вскоре), Услышав про царево горе, Такой же царь, пернатых царь, Орел, Который вел Со Львом приязнь и дружбу, Для друга сослужить большую взялся службу И вызвался сам Львенка воспитать. У Льва как гору с плеч свалило. 50И подлинно: чего, казалось, лучше было Царевичу царя в учители сыскать? Вот Львенка снарядили И отпустили Учиться царствовать к Орлу. Проходит год и два; меж тем, кого ни спросят, О Львенке ото всех лишь слышат похвалу: Все птицы чудеса о нем в лесах разносят. И наконец приходит срочный год, Царь-Лев за сыном шлёт. 60Явился сын; тут царь сбирает весь народ, И малых и больших сзывает; Сынка целует, обнимает, И говорит ему он так: «Любезный сын, По мне наследник ты один; Я в гроб уже гляжу, а ты лишь в свет вступаешь: Так я тебе охотно царство сдам. Скажи теперь при всех лишь нам, Чему учен ты, что ты знаешь, И как ты свой народ счастливым сделать чаешь? » — «Папа́ », ответствовал сынок: «я знаю то, Чего не знает здесь никто: И от Орла до Перепёлки, Какой где птице боле вод, Какая чем из них живет, Какие яица несет, И птичьи нужды все сочту вам до иголки. Вот от учителей тебе мой аттестат: У птиц недаром говорят, Что я хватаю с неба звезды; Когда ж намерен ты правленье мне вручить, То я тотчас начну зверей учить Вить гнезды». Тут ахнул царь и весь звериный свет; Повесил головы Совет, А Лев-старик поздненько спохватился, Что Львенок пустякам учился И не добро он говорит; Что пользы нет большой тому знать птичий быт, Кого зверьми владеть поставила природа, И что важнейшая наука для царей: Знать свойство своего народа И выгоды земли своей. Лев Николаевич Толстой Мужик и водяной Мужик уронил топор в реку; с горя сел на берег и стал плакать. Водяной услыхал, пожалел мужика, вынес ему из реки золотой топор и говорит: «Твой это топор? » Мужик говорит: «Нет, не мой». Водяной вынес другой, серебряный топор. Мужик опять говорит: «Не мой топор». Тогда водяной вынес настоящий топор. Мужик говорит: «Вот это мой топор». Водяной подарил мужику все три топора за его правду. Дома мужик показал товарищам топоры и рассказал, что с ним было. Вот один мужик задумал то же сделать: пошел к реке, нарочно бросил свой топор в воду, сел на берег и заплакал. Водяной вынес золотой топор и спросил: «Твой это топор? » Мужик обрадовался и закричал: «Мой, мой! » Водяной не дал ему золотого топора и его собственного назад не отдал – за его неправду. Литературные сказки Константин Георгиевич Паустовский Квакша Жара стояла над землей уже целый месяц. Взрослые говорили, что эту жару видно «невооруженным глазом». – Как это можно увидеть жару? – спрашивала всех Таня. Тане было пять лет, и потому она каждый день узнавала от взрослых много новых вещей. Действительно, можно было поверить дяде Глебу, что «сколько ни проживешь на этом свете, хоть триста лет, а всего не узнаешь». – Пойдем наверх, я тебе покажу жару, – сказал Глеб. – Откуда лучше видно. Таня вскарабкалась по крутой лестнице на мезонин. Там было светло и душно от нагретой крыши. Ветки старого клена так упорно лезли в окна, что окна трудно было закрыть. Может быть, поэтому они все лето и простояли настежь. На мезонине был балкон с резными перилами. Глеб показал Тане с балкона на луга за рекой и на дальний лес. – Видишь желтый дым? Как от самовара. И весь воздух дрожит. Это и есть жара. Все можно заметить человеческим глазом. И жару, и холод, что хочешь. – А холод – когда снег? – спросила Таня. – Нет. Даже летом можно заметить. Вот будут прохладные дни, тогда я тебе покажу, как выглядит холод. – А как? – Небо вечером бывает зеленое, как мокрая трава. Холодное небо. Пока же стояла жара, и больше всех от нее страдала маленькая лягушка. Она жила во дворе, под кустом бузины. Двор так раскалялся от солнца, что все живое пряталось. Даже муравьи не решались выбегать днем из подземных своих муравейников, а терпеливо дожидались вечера. Только одни кузнечики не боялись жары. Чем горячее был день, тем выше они прыгали и громче трещали. Поймать их было невозможно, и лягушка начала голодать. Однажды она нашла щель под дверью в каменный погреб и с тех пор все дни просиживала, сонная, в погребе, на холодных кирпичных ступеньках. Когда молоденькая работница Ариша спускалась в погреб за молоком, лягушка просыпалась, прыгала в сторону и пряталась за разбитый цветочный горшок. Ариша каждый раз пронзительно вскрикивала. По вечерам лягушка вылезала во двор и осторожно пробиралась в тот угол, где на клумбе распускался к ночи табак и тесно росли кустистые астры. Цветы каждый вечер поливали из лейки, и потому на клумбе можно было дышать – от политой земли тянуло сыростью, а с пахучих белых цветов табака изредка падали на голову холодные капли. Лягушка сидела в темноте, таращила глаза и ждала, когда люди перестанут ходить, разговаривать, звенеть стаканами, стучать медным стерженьком от рукомойника и наконец прикрутят лампы, задуют их, и дом сразу сделается темным и таинственным. Тогда можно будет немного попрыгать по клумбе, пожевать листья астр, потрогать лапкой уснувшего шмеля, чтобы послушать, как он заворчит сквозь сон. А потом прокашляются и закричат по всем дворам петухи и придет полночь самое хорошее время. Может быть, даже упадет роса и в мокрой траве заблестят звезды. Ночь будет тянуться долго, тихая и прохладная, и в лугах загудит нелюдимая птица выпь. Бородатый Глеб был старым, опытным рыболовом. Каждый вечер он убирал со стола скатерть, осторожно высыпал из разных коробочек бронзовые золоченые крючки, круглые свинцовые грузила и прозрачные разноцветные лески и начинал чинить свои удочки. Тогда Тане не разрешалось подходить к столу, чтобы какой-нибудь «мушиный» крючок не впился ей в палец. Когда Глеб чинил удочки, он всегда напевал одно и то же: Сидел рыбак веселый На берегу реки, И перед ним по ветру Качались поплавки. Но в это лето Глебу пришлось туго: из-за засухи пропали черви. Даже самые шустрые мальчишки отказывались их копать. Глеб пришел в отчаяние и написал на воротах дома огромными белыми буквами: «ЗДЕСЬ ПРОИЗВОДИТСЯ СКУПКА ЧЕРВЕЙ ОТ НАСЕЛЕНИЯ». Но это тоже не помогло. Прохожие останавливались, читали надпись, с восхищением качали головами: «Ну и хитрый же человек, чего написал! » – и шли дальше. А на второй день какой-то мальчишка приписал внизу такими же огромными буквами: «В ОБМЕН НА КАРТОФЕЛЬНОЕ ВАРЕНЬЕ». Пришлось стереть надпись. Глеб начал ходить за три километра в овраг, где под кучами старых щепок можно было накопать за час десятка два червей. Глеб их берег, будто эти черви были золотые: перекладывал сырым мхом, завязывал банку с червями марлей и держал ее в темном погребе. Там-то их и отыскала маленькая лягушка. Она долго трудилась, пока стащила марлю, потом залезла в банку и начала есть червей. Она так увлеклась, что не заметила, как в погреб спустился Глеб, вытащил ее из банки за задние лапки и вынес во двор. Там Таня кормила злую подслеповатую курицу. – Вот! – сказал Глеб грозным голосом. – Человек трудится в поте лица, чтобы нарыть хоть десяток червей, а нахальная лягушка бессовестно их ворует. И даже научилась развязывать марлю. Придется ее проучить. – Как? – спросила с испугом Таня, а курица искоса посмотрела на лягушку прищуренным глазом. – Отдать ее на съедение этой курице – и все! Лягушка отчаянно задрыгала лапками, но вырваться ей не удалось. Курица взъерошилась, взлетела и чуть было не вырвала лягушку у Глеба. – Не смей! – закричала Таня на курицу и заплакала. Курица отбежала в сторону, поджала лапу и стала ждать, что будет дальше. – Дядя Глеб, зачем же ее убивать? Дай ее мне. – Чтобы она опять воровала? – Нет. Я ее посажу в стеклянную банку и буду кормить. Разве тебе самому ее не жалко? – Ну ладно! – согласился Глеб. – Бери, так и быть. Ни за что бы я ее не простил, если бы ты не заступилась. И если бы это была обыкновенная лягушка. – А разве она необыкновенная? – спросила Таня и перестала плакать. – А ты не видишь? Это древесная лягушка, квакша. Она замечательно предсказывает дождь. – Вот она его нам и предскажет, – с облегчением вздохнула Таня и скороговоркой повторила слова, которые каждый день слышала от плотника Игната: – Дождик ой как нужен! А то хлеба и огороды посохнут, и тогда не миновать беды! Глеб отдал лягушку Тане. Она посадила ее в банку с травой и поставила на подоконник. – Веточку нужно какую-нибудь засунуть в банку, – посоветовал Глеб. – Зачем? – Когда она влезет на веточку и начнет квакать, значит, будет дождь. А дождя все не было. Лягушка, сидя в банке, слушала разговоры людей о засухе и тяжело дышала: жить в банке было, конечно, безопасно, сытно, но душно. Однажды ночью лягушка вылезла по кленовой ветке из банки и осторожно, останавливаясь и прислушиваясь, поскакала в сад. Там, в беседке, под крышей, жила в гнезде ласточка. Лягушка тихонько квакнула, и ласточка тотчас выглянула из гнезда. – Тебе чего? – спросила она – Весь день носишься-носишься, даже звон в голове стоит. А тут еще и ночью каждый будит, отдохнуть не дает. – Ты сначала послушай, а потом будешь чирикать, – ответила лягушка. – Я тебя никогда еще не будила. – Ну ладно, рассказывай, – ответила ласточка и зевнула. – Что у тебя стряслось? Тогда лягушка рассказала ласточке, что девочка Таня спасла ее, лягушку, от смерти и она, лягушка, все думала, что бы такое хорошее сделать для Тани. И вот, наконец, придумала, но без ласточкиной помощи ничего не получится. Люди очень тревожатся оттого, что нет дождя. Все сохнет. Хлеб может сгореть на корню. Даже для них, для птиц и лягушек, пришло трудное время: пропали червяки и улитки. Лягушка слышала, как отец Тани, агроном, говорил о засухе, а Таня слушала его и заплакала: ей было жалко и отца и всех колхозников, что мучаются из-за этой засухи. Лягушка видела, как Таня стояла однажды около высохшего куста малины, трогала почернелые, ломкие листья и тоже плакала. И еще лягушка слышала, как Танин отец говорил, что люди скоро придумают искусственный дождь. Но пока этого дождя еще нет, и людям надо помочь. – Помочь-то надо, – ответила ласточка. – Только как? Дождь отсюда далеко, за тысячу километров. Я вчера до него немного не долетела. А видеть видела. Сильный дождь, обложной. Только он сюда не дойдет – весь выльется по дороге. – А ты его приведи, – попросила лягушка. – Легко сказать – приведи. Да и не наше это, ласточкино, дело. Это стрижей надо просить. Они быстрее летают. – А ты поговори со стрижами. – Так с ними и поговоришь. Сама небось знаешь, что за народ. Одного какого-нибудь стрижонка нечаянно крылом зацепишь – не оберешься неприятностей. Сейчас же в драку лезут. Крик, шум, писк. Лягушка отвернулась, и из ее глаз скатилась в траву маленькая слеза. – Ну что ж, – прошептала она, – уж если вы, ласточки, не можете привести дождь, тогда со стрижами и говорить нечего. – Это как так не можем? – рассердилась ласточка. – Кто это тебе сказал? Мы всё можем. Даже увернуться от молнии и обогнать самолет. Для нас дождь привести – пустое дело. Только надо всех ласточек собрать, со всей области. Ласточка почистила клюв лапкой, подумала. – Ну ладно! Не реви. Пригоним сюда дождь. – А когда? – спросила лягушка. Ласточка снова почесала клюв лапой. – Надо сообразить. Это не так просто. Собрать всех ласточек – два часа. Лететь до дождя тоже два часа. Обратно с дождем лететь потруднее. Часа четыре пролетим, не меньше. Часов в десять утра будем здесь. Ну, прощай! Ласточка перелетела на скворечню, пискнула и исчезла за тесовыми крышами. Лягушка вернулась в дом. Там все спали. Лягушка влезла в банку, взобралась на ветку клена и тихонько квакнула. Никто не проснулся. Тогда она квакнула громче, потом еще громче, еще и еще, и вскоре ее кваканье заполнило все комнаты, стало слышно в саду. И по всей деревне, в ответ на него, сразу всполошились и заорали петухи. Они старались перекричать друг друга, срывали голоса, сипли и снова орали, неистово хлопая крыльями. Они подняли такой гомон, что со сна можно было подумать, будто в деревне пожар. В доме все сразу проснулись. – Что случилось? – спросонок спросила Таня. – Дождь будет! Дождь! – ответил ей из соседней комнаты отец. – Слышишь, квакша кричит! И петухи заголосили по всем дворам. Верная примета. Глеб вошел со свечой в комнату к Тане и посветил на банку с лягушкой. – Ну так и есть! – сказал он. – Так я и думал! Квакша влезла на ветку и кричит, надрывается. Даже позеленела от натуги. Утро пришло, как всегда, безоблачное, но часам к десяти далеко на западе громыхнул и рассыпался по полям первый гром. Колхозники вышли на обрыв над рекой и смотрели на запад, прикрыв глаза ладонями. Ребята полезли на крыши. Ариша начала торопливо подставлять под все водосточные трубы лоханки и ведра. Отец Тани каждую минуту выходил во двор, смотрел на небо, прислушивался и все повторял: «Лишь бы не мимо, лишь бы захватила нас эта гроза». Таня ходила следом за ним и тоже прислушивалась. Гром подходил ближе. Его раскаты стали торжественнее и шире. На западе поднялась черная туча. Глеб спешно собирал свои удочки и смазывал сапоги, после грозы должен был начаться, по его словам, бешеный клев. Потом в воздухе запахло свежестью дождя. Сад тихонько зашумел листвой, туча придвинулась, и веселая молния как бы распахнула во всю глубину огромное небо. Первая капля дождя звонко ударила по железной крыше. Тотчас стало так тихо, будто все прислушивались к этому звуку и, затаив дыхание, ждали второй капли. Сам дождь тоже прислушивался и соображал, правильно ли он уронил эту первую пробную каплю. И, помедлив, решил, что правильно, потому что вдруг сразу сорвался и загрохотал по крыше тысячами капель. За окнами полились–заблестели полноводные струи дождя. – Идите сюда! – закричал с мезонина Глеб. – Скорее! Все побежали по лестнице на мезонин, а Таня, конечно, отстала. Сверху все увидели, как тысячи, а может быть, десятки тысяч маленьких птиц гнали над землей дождевую тучу, не давали ей свернуть в сторону, бросались на нее несметными стаями, и от ветра, поднятого их крыльями, туча все ниже опускалась к земле и нехотя шла, ворча и громыхая, на иссохшие поля и огороды. Иные птицы подхватывали на лету отдельные струйки дождя и неслись с ними вперед, будто волочили за собой прозрачные водяные нитки. Иногда все птицы сразу встряхивали крыльями. Тогда дождь усиливался и так гремел, что на мезонине все перекрикивались и не слышали друг друга. – Что это такое? – прокричала Таня. – Птичий дождь? – Не понимаю, – ответил Танин отец. – А ты что-нибудь соображаешь, Глеб? – Ничего не соображаю, – ответил Глеб. – Похоже на всемирный перелет ласточек. Когда грохот дождя по крыше перешел в ровный и спокойный гул и пронеслись все ласточки, Таня выпустила лягушку из банки в свежий и шумный сад. Там вся трава и листья качались от ударов дождя. Таня осторожно погладила лягушку по маленькой холодной голове и сказала: – Ну, спасибо тебе, что накликала дождь. Ты живи теперь спокойно, тебя никто не тронет. Лягушка посмотрела на Таню и ничего не ответила. Она не могла выговорить на человеческом языке ни одного слова. Она умела только квакать. Но во взгляде ее была такая преданность, что Таня еще раз погладила ее по голове. Лягушка прыгнула под листья табака и начала ежиться и отряхиваться купаться под дождем. С тех пор лягушку никто не трогал. Ариша перестала взвизгивать, когда встречалась с ней, а Глеб каждый день откладывал для нее из своей заветной «червивой» банки несколько лучших червей. А вокруг густо заколосились хлеба, политые дождем, засверкали от света сырые сады, огороды, запахло сочными огурцами, помидорами и буйным укропом. И рыба начала клевать так жадно, что каждый день обрывала у Глеба драгоценные золоченые крючки. Таня бегала по саду, играла в прятки с лягушкой, и платье ее промокло от росы. Любопытные паучки суетливо спускались с веток на невидимых паутинках, чтобы узнать, почему в саду столько возни и смеха. Узнав, в чем дело, они успокаивались, сматывали свои паутинки в серые шарики, маленькие, как булавочные головки, и засыпали в теплой тени листьев.

Константин Георгиевич Паустовский

12 3 4 5 Следующая ⇒

Воспользуйтесь поиском по сайту: