Революция или традиция, борьба между ними – именно это во многом определяет самое существо жизни российских народов и русского литературного процесса последних трёх веков.

И. П. Карпов

Революции и традиции
в русской жизни и словесности

В современном «светском» литературоведении историко-литературные курсы в вузе (да и в школе) строятся по одному шаблону: сначала даётся обзор исторической эпохи и литературной ситуации, далее – по направлениям (классицизм, сентиментализма, романтизм и т. д.), и наконец – изучение творчества отдельных писателей.

Можно и так, но что объединяет все этапы многовекового развития русской словесности? Что определяет её коренные свойства, без которых она не была бы русской словесностью?

Несколько лет назад я определил для себя следующее. Первое: русская словесность – это словесность русского народа.

Иное понимание проблемы соотношения писателя и этноса даёт энциклопедия «Википедия»: «Русские писатели – это писатели, создававшие произведения на русском языке, независимо от национальности, гражданства и места пребывания» (Википедия 2011).

При таком решении проблемы получается, например, что русские писатели-аристократы эпохи Екатерины II – А. П. Шувалов, А. М. Белосельский, С. П. Румянцев, «блестяще писавшие по-французски» (Крестова 1961: 95), – писатели французские.

Данное определение «свободной» энциклопедии, когда космополитизм как элемент глобализации проникает во все поры нашей культуры, – характерный признак сегодняшнего времени с его тотальным уничижением русских, попыткой лишить русских своей идентичности, в данном случае – и своих писателей. Это касается не только русских. Если нашим друзьям марийским писателям, пишущим на русском языке, сказать, что они русские писатели, думаю, они этому, мягко говоря, не поверят. Потому что они – русскоязычные марийские писатели. И в этом их своеобразие: на русском языке они несут своим единоплеменникам и другим народам своё национальное мировосприятие, свои традиции.

Второе, что я определил для себя: русская словесность есть единство трех её частей в их сложном взаимодействии (Карпов 2011: 180–189) – мирской словесности (былины, песни… до современного анекдота или молодёжного фольклора), духовной (Святое Писание, святоотеческое предание, духовная публицистика, начиная от «Слова о Законе и Благодати» митр. Илариона… до трудов митр. Иоанна (Снычева) (Иоанн 1999)
и светской (от «Слова о полку Игореве» до современной литературы). Конечно, есть и пограничные явления, есть и своеобразие русской словесности в каждый исторический период.

При таком понимании русская литература оказывается теснейшим образом связанной с историей русского народа (русского этноса), с историей Русской Православной Церкви (в том числе историей религиозно-философских течений).

Образным воплощением этого единства может быть представление сидящими за одним столом и слушающими друг друга А. C. Пушкина – митрополита Филарета (Дроздова) – и Арины Родионовны (Матвеевой): в едином диалоге соединись бы слово светское (литературное) – слово духовное и слово народное.

В день своего рождения 26 мая 1928 года А. С. Пушкин сетовал на жизнь:

Дар напрасный, дар случайный

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

(Пушкин 19741978. 2: 139)

Митрополит Филарет понял пессимистическое настроение поэта, его жалобу на слепой жестокий рок. Подобные настроения были широко распространены в начале XIX века. И митрополит Филарет ответил на эти настроения в поэтической стихотворения:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога нам дана.

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

(См.: Анастасий 1996: 105)

А. С. Пушкин признал правоту митрополита и ответил большим стихотворением (процитирую, как и в предыдущих стихах, только несколько строк):

Твоим огнём душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе Серафима

В священном ужасе поэт.

(Пушкин 19741978. 2: 218)

Арина Родионовна, «подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя» (А. С. Пушкин), забавляла бы и поэта и митрополита народными сказками или пленительным рассказом «про стародавних бар» («К няне А. С. П(ушкина)») (Языков 1988: 209).

При таком понимании русская литература становится литературой общенародного единства, а также литературой побед и бед русского народа (см.: Кожинов 2002). Лучше сказать «беды и победы», потому что сначала народ настигает беда,
а потом уже по-беда (или поражение).

Замыкаясь во внутрилитературной классификации, в «жанрах», «стилях», «поэтиках», мы порой забываем, что литература есть реакция на общественные события. Она неотделима от них, она – часть жизни народа, она существует в этнической истории как «истории событий в их связи и последовательности». Это я цитирую Л. Н. Гумилева, который применил системный подход к исследованию жизни народов (этногенезу), вводя в научный оборот понятие «событие» и определяя его как утрату (Гумилёв 2007: 39). Пока человек или народ что-то приобретает, пока система усложняется – это воспримется как само собой разумеющееся. Но как только люди утрачивают национальные традиции, религиозные обряды, даже привычную обеспеченность – так это осознаётся как утраты.

* * *

Самыми большими бедами в нашей истории были войны, внешняя агрессия. C этими бедами русский народ вместе с другими российскими народами справлялся.

Но есть беды не менее сильные – это три революции,
потрясшие нашу страну изнутри: революция Петра Первого (рубеж XVII–XVIII вв.), социалистическая революция (начало XX в.), либерально-буржуазная революция (конец XX в.).

Будем иметь в виду, что финал революции – это резкая ломка веками сложившихся традиций, национального уклада, национальных стереотипов поведения, хотя подготовка революции – событие долговременное. «Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три» (Розанов 1994: 414), – писал В. В. Розанов в связи с Февральской революцией 1917 года. Ничего подобного. Революции предшествуют десятилетия скрытых целенаправленных действий внешних и внутренних сил на разрушение страны. И далее революция, как планета, долгое время не отпускает от себя всего, что попало в её орбиту.

Все три революции имеют некоторые общие черты.

Первая – это революции антирусские, именно русский народ утратил более всего в своей численности, культуре, религиозных традициях в результате этих революций.

Вторая – эти революции антиправославные, православие – основной враг всех революций. Здесь могут мне указать на сегодняшнее возрождение церковной жизни. Дай Бог, чтобы наше время было исключением.

Третья черта – все революции пытались перестроить жизнь России на западный лад в его разных вариантах: Петр взял
за образец протестантские страны Европы, большевики (Ленин и Троцкий) – учение Карла Маркса и атеизм; сегодня запущен процесс глобализации и экуменизма.

Своеобразие наших «русских» революций – в том, что ещё до Петра, но особенно в результате революции Петра, в России образовался целый слой интеллигентов-западников, идеалом которых были страны так называемого цивилизованного Запада – не идеалы Православия, не национальные традиции. Лучше всего это умонастроение в русском языке характеризуется словом «чужебесие».

Всем трём революциям сопутствовал поток не только западной беллетристики, но и литературы мистической, оккультной, которую переводили, распространяли, идеи которой заимствовали многие представители русской интеллигенции.

«Большому перевороту» всегда сопутствовала идейная, политическая истерия, нарушение нравственных норм, общая развращённость правящих классов.

Русский писатель и публицист XVIII века С. П. Румянцев записал свои наблюдения над жизнью и нравами парижан в канун Великой французской революции:

«Когда я покидал Париж в 1783 году, было легко понять, что готовился большой переворот… Философию превратили
в обоснование вольнодумства и адюльтера. К развращённости чувств прибавили развращённость разума и сердца. Позволялось быть неверной супругой и непостоянным мужем, лишь бы уметь процитировать кстати стихотворную строку Вольтера, остроту Дидро, мысль Руссо; супруги жили раздельно, но жена держала на туалетном столике томик “Эмиля” и с энтузиазмом рассуждала о священных обязанностях матери, в то время как муж, на словах – сторонник экономических наук, растрачивал своё состояние с девкой из Оперного театра… В полусне и полубодрствовании бродили по краю всех заблуждений
и всех преступлений, словно лунатики и по краю крыш и пропасти. Наблюдая эту свободу что угодно говорить и писать,
я не очень-то понимал, на что жалуются философы. Я уехал
в том момент, когда они готовились к реализации своих теорий» (Крестова 1961: 101, 102, 103).

(Вспомним эти слова, когда далее будет приведено высказывание И. А. Бунина, характеризующее жизнь русской интеллигенции накануне наших «русских» революций).

Характерный пример из времён подготовки революции конца XX века: издательство политической литературы в период перестройки мгновенно переключилось с издания советской политической литературы на издание книг мистических и антихристианских (см.: Горбачёв 1988, Бёме 1990, Сумерки богов 1989).

Если революции преследуют цель ломки ментальности народа, значит, они возможны до определённого предела, до того момента, когда народ начинает ощущать, что стоит на краю гибели. Значит, революциям всегда сопутствует реакция на них.

Военно-политическое сопротивление обычно успешно подавляется: стрелецкий бунт во время Петра, война Емельяна Пугачёва во время Екатерины Второй, белое движение и тамбовское восстание крестьян во время большевиков, бунт молодежи на Манежной площади 11 декабря 2010 года.

Но сопротивление уходит внутрь, в глубь народа, в жизнедеятельность тех, кто стоит за традиции – за свою веру, обычаи, нравы. Носителями этого сопротивления становятся не только широкие слои народа, но и представители власти, которая, окрепнув, начинает выступать как сила, заинтересованная в сильном самостоятельном государстве. В этом случае происходит всё большее слияние государства и национальной оппозиции. Тем более русской – как государственно образующего народа. Здесь уместно вспомнить русскую пословицу «Терпение и труд всё перетрут». Русская православная оппозиция отвечает на революции не революциями, но молитвой, трудом, терпением.

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро –

А за грехи, за тёмные деянья

Спасителя смиренно умоляют, –

так писал А. С. Пушкин устами монаха Пимена в драме «Борис Годунов» (Пушкин 19741978. 4: 192).

Вот этот внутренний свет трудящегося и молящегося русского народа начинает всё более освещать и преобразовывать общество, казалось бы, совсем отрекшееся от своего великого прошлого.

«Уж на что Петр Великий перелопатил Святую Русь, – пишет один из ведущих критиков современности и идеолог русского консерватизма Владимир Бондаренко, – почище большевиков изменил образ жизни и образ мысли – в результате лишь укрепилась Российская империя, восторжествовал новый консерватизм, имперского образца» (Бондаренко 2011: 11).

Революция или традиция, борьба между ними – именно это во многом определяет самое существо жизни российских народов и русского литературного процесса последних трёх веков.

Революционеры могут по-разному называться (в самоименованиях и именованиях идеологических противников) – западниками, либералами, мартинистами, декабристами, нигилистами, террористами, революционерами-демократами, масонами, пятой колонной, новаторами, модернистами, космополитами. Традиционалисты тоже – консерваторами, славянофилами, «искусством для искусства», охранителями, черносотенцами, русофилами, архаистами, деревенщиками, «тихой лирикой», или уничижительно в XX веке – мужиковствующими, русопятами.

Но главное, что их разделяло и разделяет сейчас, – ответ
на вопрос: с кем вы, с Иисусом Христом или без Иисуса Христа?

* * *

«В глубоком материке, в суровом климате, задержанная игом, отдаленная от запада, осаждённая со всех сторон, – шведами, ливонцами, литвой, поляками, венграми, турками, татарами крымскими, сарайскими (Золотая Орда) и казанскими, – Россия веками задыхалась в борьбе за национальную свободу и за веру и боролась за свои реки и за свободные моря» (Башилов 1988. См. также: Башилов 2003).

Московскую Русь создавали преподобный Сергий Радонежский, монахи-воины Осляба и Пересвет, Дмитрий Донской, Иван III и Иван IV Грозный, Ермак, Иван Сусанин, Минин
и Пожарский, духовные писатели Епифаний Премудрый, Иосиф Волоцкий, Нил Сорский, старец псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофей (концепция «Москва – Третий Рим»), миллионы тружеников и воинов, стойких в следовании Святому Писанию и святоотеческому преданию.

Процесс формирования русского характера, русского мировоззрения завершился в XVI–XVII века – в княжение и царствование Ивана II Васильевича, Василия III Ивановича, Ивана IV Грозного, Федора Ивановича, Бориса Годунова, Василия Шуйского, Михаила Фёдоровича Романова, Алексея Михайловича Романова.

Литературным воплощением этого процесса были первая печатная книга, содержащая Деяния и Писания апостольских – «Апостол», обширный хронологический свод «Русский хронограф», Никоновская летопись (самая крупная из русских летописей), законченные под руководством митрополита Макария «Великие Четьи-Минеи» (собрание всех религиозных книг, имевших хождение в Московской Руси, – 27000 листов большого формата), «Степенная книга» (истолкование исторических судеб Руси), многотомный «Лицевой Летописный Свод» (все известные русские летописи – 9000 страниц текста и 16000 рисунков), «Казанская история», «Повесть от жития святых новых чудотворцев муромских Петра и Февронии» (Петр и Феврония канонизированы в 1547 г.), «Домострой» (свод «поучений и наказаний всякому православному христианину»).

К этому времени сложились и основные идеи русской духовной философии:

«1. Духовная цельность – неразрывность веры и жизни.

2. Добротолюбие – критерий истинно христианской веры
и святости.

3. Нестяжательство – преобладание духовно-нравственных мотивов жизни над материальными.

4. Соборность – любовь к общим духовным ценностям, растворение личности в православном народе, церкви и государстве.

5. Богоизбранность – особая миссия русского народа и борьба с мировым злом» (Платонов 2006: 273).

И вот эта философия – философия Святой Руси – и стоящее за ней жизнеустройство было во многом поколеблено в результате первой революции – Петра. Но внутренний свет Святой Руси продолжал светить всем, кто отличал добро от зла, милосердие от жестокости, кто любил мир, людей и Бога.

Некоторые следствия революции Петра (будем иметь в виду утраты): 1) закабаление крестьянства и освобождение от крепости дворян (от приказов Петра – до Манифеста о вольности дворянству Екатерины Второй, 1762); 2) упразднение патриаршества, притеснения церкви (весь XVIII век); 3) разрыв культурных связей с Московской Русью, которая ещё недавно осознавала себя Третьим Римом, т. е. единственной в мире хранительницей Православия; 4) нерешённость вопроса о престолонаследии, отсюда весь XVIII век – дворцовые перевороты, заговоры, убийства; 6) ориентация на протестантский Запад, что привело к проникновению во все сферы русской жизни протестантов, иезуитов и масонов (см.: Башилов 2003).

На всё это Русская Православная Церковь ответила деятельностью митр. Гавриила (Петрова), святителей Паисия Величковского (1722–1794) и Тихона Задонского (1724–1783). Стараниями митр. Гавриила было издано славяно-российское «Добротолюбие» в переводе Паисия Величковского, который также перевёл сочинения многих святых отцов. Святитель Тихон Задонский, епископ Воронежский написал «Сокровище духовное, от мира собираемое» (1770), а также – «Об истинном христианстве» (1776).

На рубеже XVIII–XIX вв. всё более усиливается духовное влияние старцев Оптиной пустыни. В это время Россия была благословлена духовным подвигом преподобного Серафима Саровского (1759–1833).

Православную оппозицию чужебесию в конце XVIII века
в политике возглавил А. А. Аракчеев, в церковной среде – арх. Фотий (Спасский), в литературе – А. С. Шишков (1754–1841), рядом с которым были Г. Р. Державин, И. А. Крылов и другие.

Архимандрит Фотий (в миру Петр Никитич Спасский) (1792–1838) во время Александра I и Николая I резко выступал против масонов, против сектантов, против Библейского общества (см.: Фотий 2010: 5–75).

Закономерна эволюция многих бывших «карамзинистов» (последователей Н. М. Карамзина, «новаторов»), первое время противников традиционалистов. Зрелый А. С. Пушкин был принят в общество «Беседа любителей русского слова» и с восторгом отзывался о А. С. Шишкове. С. С. Уваров был министром просвещения и одним из авторов идеологии «Православие – Самодержавие – Народность».

«Формула “Православие – Самодержавие – Народность” стала идеологической основой для творчества многих выдающихся деятелей русской культуры» (Платонов 2006: 25): писателей В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Н. Загоскина,
Н. В. Кукольника, Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча, композитора М. И. Глинки, архитектора А. К. Тона и других.

Анализируя трагедию «Борис Годунов» А. С. Пушкина,
я пришёл к выводу, что в основе её содержания и структуры – именно идеология «Православие – Самодержавие – Народность» (Карпов 1999: 172–185).

Для литературоведов интересен факт эволюции многих писателей от увлечения либеральными и масонскими идеями – к национальным истокам, к своей русской культуре и православию.

Характернейший пример – А. С. Пушкин. Автор «свободолюбивой лирики» и кощунственной «Гавриилиады» – в 1830-е годы пишет патриотические стихотворение «Клеветникам России», переложение молитвы Ефрема Сирина «Отцы пустынники
и жены непорочны», говорит, что нужно учиться русскому языку у просвирен, в письме к П. А. Вяземскому (16 марта 1830) пишет: «Государь, уезжая, оставил в Москве проект новой организации контрреволюции революции Петра» (Пушкин 1974–1978. 9: 294). Обратим внимание на то, что говорится не «реформы» Петра, а именно «революция», не случайно Пушкин и Петра называл «Робеспьером на троне». Государь Николай I хотел провести контрреволюцию, но очередная революция во Франции и восстание в Польше помешали это сделать (см. работы Б. Башилова).
А. С. Пушкин пишет широко известное письмо П. Я. Чаадаеву,
в котором высказывает свою веру и в Бога, и в царя, и в отечество.

«Хотя я лично сердечно привязан к Государю, я далеко
не восторгаюсь тем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человека с предрассудками – я оскорблён, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал» (Пушкин 19741978. 10: 287–288).

Другой пример. Князь П. А. Вяземский (тоже в молодости «новатор»), – 1928 год, стихотворение «Русский бог».

Бог метелей, бог ухабов,

Бог мучительных дорог,

Станций – тараканьих штабов,

Вот он, вот он русский бог.

(Вяземский 1986: 219)

И далее с такой же иронией, используя даже сниженную лексику.

Проходит время, поэт взрослеет, лучше понимает жизнь, видит, как Европу сотрясают революции, – и в 1848 году пишет стихотворение «Святая Русь». (Цитирую в сокращении.)

Когда народным бурям внемлю,

И с тайным трепетом гляжу,

Как Божий гнев карает землю,

Предав народы мятежу;

Когда надменные ученья,

Плоды лжемудрости и тьмы,

Питают ядом обольщенья

Самолюбивые умы…

Как в эти дни годины гневной

Ты мне мила, Святая Русь!

Молитвой тёплой, задушевной

Как за тебя в те дни молюсь!

………………………..………

Мне святы старины могилы

И дней грядущих колыбель,

И наша Церковь – благ и силы,

И душ и доблестей купель,

И он, Царей Престол наследной,

От вражьих бурь и от крамол

Любовью, как стеною медной,

Обезопасенный Престол.

(Вяземский 1880: 311 …)

На это стихотворение В. А. Жуковский откликается письмом, которое тоже известно под названием «Святая Русь» (Жуковский 1848).

Переписка 1830 года А. С. Пушкина и П. Я. Чаадаева, стихотворение П. А. Вяземского и письмо В. А. Жуковского являются одними из идейно-эмоциональных центров литературного процесса XIX века, высшим пиком в борьбе русских писателей за сохранение своих национальных святынь.

* * *

Предреволюционную эпоху начала XX века в русской жизни и словесности как отражение идеологических веяний ярко характеризовал И. А. Бунин в речи, посвященной юбилею газеты «Русские ведомости».

«Теперь в литературы пришёл новый “разночинец”, духовный разночинец, уже совсем почти традиций лишённый, сбитый с толку годами восьмидесятыми, девяностыми, а кроме того и тем, что должно было встретиться с ним, – европейским влиянием»; «Он попал в струю тех течений, что шли с Запада, – и охмелел от них и внезапно заявил, что и он “декадент”, “символист”, что и он требует самой коренной ломки всего существующего в искусстве и самых новейших форм его…»; «Буквально каждая зима приносила нам нового кумира. Мы пережили и декаданс, и символизм, и неонатурализм, и порнографию, называвшуюся разрешением “проблемы пола”, и богоборчество, и мифотворчество, и какой-то мистический анархизм,
и Диониса, и Аполлона, и “пролёты в вечность”, и садизм,
и снобизм, и “приятие мира”, и “неприятие мира”, и лубочные подделки под русский стиль, и адамизм, и акмеизм – и дошло до самого плоского хулиганства, называемого нелепым словом “футуризм”. Это ли не Вальпургиева ночь!» (Бунин 19871988. 6: 611, 612).

В мятежные десятилетия рубежа XIX–XX веков всем разрушителям России противостоял праведный Иоанн Кронштадтский (1829–1908), говоривший: «Демократия в аду, а на Небе – Царство», предостерегающий от новомодных лжеучителей (толстовцев и им подобных): «Народ православный! берегись этих учителей, подкапывающих учение веры, законы Церкви
и Отечества! Они вдохновляются пришельцами из иных стран и племен, людей нерусских или врагов России, но кто бы они ни были, русские или нерусские, а ты, народ православный, держись крепко веры своей и будь предан всецело Церкви, Царю и Отечеству» (Иоанн Кронштадтский 2004: 544–545).

Сотни священников пытались направить народ на путь веры и приняли, как и царская семья, мученический венец сразу после революции (см.: Русак 1991).

Физически были уничтожены все, кто даже потенциально мог оказать сопротивление, в том числе и крестьянские писатели и поэты.

Однако уже в конце 1930-х годов, но особенно после войны с фашистской Германией, советское и русское начинают проникать друг в друга. Русское принимает в себя идею экономического равенства (отсутствие частной собственности, эксплуатации человека человеком), советское – в тенденции – впитывает в себя русское как национальную основу.

Внутри советских поэтов, по-прежнему верных и революции, и гражданской войне, побуждается чувство Родины, России.

Примеров – огромное количество. Приведу только один.

Владимир Александрович Луговской (1901–1957) с воодушевлением принял патриотические тенденции в политике конца 1930-х годов, написал стихи к кинофильму «Александр Невский»: «Вставайте, люди русские!» (1938).

В 1950-е В. А. Луговской – автор пронзительных стихов
о родине, о родной природе. Например, стихотворение «Зяблик запел» (1956).

Зяблик запел на берёзе лиловой,

Вышел из чёрной земли чистотел.

Это не высказать будничным словом –

Снова, как в детстве, зяблик запел.

Значит, дано мне опять насладиться

Дедовской русской, прохладной весной,

Видеть, как мчатся пролётные птицы

К старым гнездовьям, на север родной.

(Луговской 1986: 90)

От таких стихов остаётся уже один шаг до признания мира как Божьего творения, потому что внутри поэта уже есть душевный трепет, то чувство, с которым и можно обращаться
к Богу, хваля мир как Его творение.

Особенно сильно это приближение к молитвенному состоянию души было выражено в поэзии Николая Рубцова.

На главную беду коммунистической России: разрушение национального уклада, разрушение русской деревни – писатели ответили самым мощным литературным движением второй половины XX века, которое получило наименования «тихая лирика», «деревенская проза»: Фёдор Абрамов, Евгений Носов, Анатолий Иванов, Петр Проскурин, Василий Шукшин, Василий Белов, Николай Рубцов, Василий Тряпкин, Валентин Распутин и др. В творчестве этих писателей и поэтов, большинство – выходцы из крестьян, впервые – за всю историю России, за всю историю русской литературы – так громко
и полновесно было сказано: вот мы – русский народ! – во всём нашем своеобразии, во всех наших победах и бедах.

* * *

Буржуазно-либеральная революция 1990-х годов. Об этой теме говорить сложно, потому что процесс не закончен.

И всё-таки: разрушена могущественная страна – СССР, разворована общенациональная собственность, идут постоянные реформы – в армии, медицине, образовании. Однако, в последние годы (2010-е) явно ощутима тенденция к укреплению страны, к поддержке власти патриотических настроений.

В современной русской литературе работают несколько поколений писателей-традиционалистов. На наших глазах зарождается целое направление писателей православной тематики, ведущим автором которого является Владимир Крупин (Крупин 2009, 2016), а также: Николай Блохин (Блохин 2011), Юлия Сысоева (Сысоева, 2010, 2011), архимандрит Тихон (Шевкунов), (Тихон 2012), Алексей Варламов (Варламов 2011), Виктор Лихачёв (Лихачёв 2011), Сергей Козлов (Козлов 2011) и другие.

Так что борьба революций с традициями, традиций с революциями продолжается. И светит всем нам неугасимый внутренний свет Святой Руси.

Литература

Анастасий (Грибановский), митр. Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви // А. С. Пушкин: Путь к Православию. М., 1996.

Башилов Б. Московская Русь до проникновения масонов // Неизвестные страницы русской истории [Электронные ресурс], 1988. URL: http://rus-sky.com/history/index.htm (дата обращения: 28.12.2004).

Башилов Б. Пушкин и масонство // Русское небо [Электронные ресурс]. URL: http://www.bibliotekar.ru/rusMassonstvo/index.htm (дата обращения: 2010).

Башилов Борис. История русского масонства. М., 2003.

Бёме Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождение. Репринтное изд. 1914 г. М., 1990.

Блохин Н. В. Татьяна: сборник рассказов. М., 2011.

Бондаренко В. Г. Русский вызов. М., 2011.

Бунин И. А. Собр. соч. В 6 т. М., 19871988.

Википедия. Свободная энциклопедия. URL: http://www.w3.org/TR/
xhtml1/DTD/xhtml1-transitional.dtd (дата обращения: 2011).

Вяземский П. А. Полн. собр. соч. П. А. Вяземского. СПб., 1880. Т. 4: 1828–1852.

Вяземский П. А. Стихотворения. Л., 1986.

Горбачев М. С. О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС
и задачах по углублению перестройки: Доклад на XIX Всероссийской конференции КПСС 28 июня 1988 года. М., 1988.

Гумилёв Л. Н. Конец и вновь начало: Популярные лекции по народоведению. М., 2007.

Жуковский В. А. Святая Русь. Письмо князю П. А. Вяземскому 23-го июля (5-го августа) 1848 // Антология древнерусской литературы [Электронные ресурс]. URL: http://old-rus.narod.ru/articles/art_6.htm (дата обращения: 16.10.2008).

Иоанн (Снычев), митр. Самодержавие духа: Очерки русского самосознания. СПб., 1996.

Иоанн (Кронштадтский), митр. Христианская философия: Избранные работы. М., 2004.

Карпов И. П. Духовный центр трагедии «Борис Годунов» // А. С. Пушкин. Борис Годунов: Тексты, комментарии, материалы, моделирование уроков: научно-методическое пособие для вуза и школы / под ред.: Н. Н. Старыгиной, И. П. Карпова. М., 1999.

Карпов И. П. Триединство русской литературы // Христианское просвещение и русская культура: материалы XIV научно-богословской конференции. Йошкар-Ола, 2011.

Кожинов В. В. Победы и беды России. М., 2002.

Козлов С. С. Вид из окна: Роман. М., 2011.

Крестова Л. В. С. П. Румянцев – писатель и публицист // Русская литература XVIII века. Эпоха классицизма. М.; Л., 1961.

Крупин В. Н. Босиком по Небу: Книга о детях для детей и взрослых. М., 2009.

Крупин В. Н. Таинственный Афон: Рассказы о жизни Святой Горы. М., 2016.

Луговской В. А. Наша московская, синяя наша весна: Стихотворения и поэмы. М., 1986.

Платонов О. А. Война с внутренним врагом: История и идеология русского патриотизма. М., 2006.

Пушкин А. С. Собр. соч. В 10 т. М., 1974–1978.

Розанов В. В. Собр. соч. Мимолетное. М., 1994.

Русак Владимир. Пир сатаны. Русская Православная Церковь в «ленинский» период (1917–1924). Джорданвилл, Нью-Йорк, 1991.

Сумерки богов / сост. и общ. ред. А. А. Яковлева. М., 1989. (Б-ка атеист. лит.)

Тихон (Шевкунов), архимандрит. «Несвятые святые» и другие рассказы. 4-е изд. М., 2012.

Фотий (Спасский), архимандрит. Борьба за веру. Против масонов / сост., предисл. и примеч. В. Улыбин; отв. ред. О. А. Платонов. М., 2010.

Языков Н. М. Стихотворения и поэмы. Л., 1988.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: