Почему Локк считал, что власть должна быть разделена на гражданскую и религиозную?

Вся юрисдикция правителя распространяется единственно лишь на эти гражданские блага и что все право и все полномочия государственной власти определяются [95] и ограничиваются заботой о поддержании и приумножении лишь этих благ и ни в коем случае не должны и не могут распространяться на спасение души.

Во-первых, гражданскому правителю забота о спасении души принадлежит не более, чем остальным людям. И бог не поручал ему этого, ибо нигде не сказано, что бог предоставил людям право насильно заставлять других людей принимать чуждую им религию.

Во-вторых, гражданскому правителю забота о душе не может принадлежать, ибо вся власть его выражается в принуждении. Истинная же и спасительная религия состоит в глубокой внутренней вере души, без которой ничто не имеет силы в глазах Господа; природа человеческого разума такова, что никакая внешняя сила не способна принудить его. Отними все имущество, брось его в темницу, подвергай тело мучениям — напрасно всеми этими пытками ты надеешься изменить суждение, которое ум составил о вещах.

Но ты скажешь: правитель может воспользоваться доводами разума и тем склонить к истине инаковерующих и спасти их. если он станет поучать, наставлять, доводами разума призывать заблудшего на путь истины, он будет делать то, что подобает всякому порядочному человеку; ведь правитель отнюдь не перестает быть человеком и христианином. Но одно дело — убеждать, другое — приказывать, первое требует аргументов, второе — повелений. Из них второе — дело гражданской власти, первое же — человеческого [96] доброжелательства. Ведь любой смертный имеет право наставлять, убеждать, уличать в заблуждении, доводами разума привлекать на свою сторону, правителю же положено повелевать эдиктами и принуждать мечом. Это как раз то, о чем я говорю,— государственная власть не должна государственным законом предписывать символы веры, т. е. догматы, или то, как именно следует чтить бога. Если кто-нибудь ради спасения души хочет принять какую-то догму или обряд, то необходимо, чтобы он до глубины души верил, что эта догма истинна или что этот обряд угоден богу и будет принят им; но никакая кара не способна внушить душе такого рода убеждение: чтобы изменилось убеждение, сложившееся в душе, нужен свет, а он никогда не может возникнуть из телесных мучений.

В-третьих, забота о спасении души никоим образом не может иметь отношения к гражданскому правителю, ибо если даже допустить, что авторитет законов и сила наказания могли бы быть действенными, способствуя обращению умов, они тем не менее ничем не могли бы помочь спасению души. Ведь только одна религия истинна, только одна дорога ведет к вечному блаженству, то разве остается надежда, что к нему придет больше людей, будь им дана лишь одна возможность: вопреки требованиям разума и совести слепо следовать тому учению, которое разделяет государь.

Власть церковная, она и должна быть ограничена пределами церкви и никоим образом не может распространяться на дела гражданские, поскольку сама церковь полностью и совершенно отделена от государства и гражданских дел. Пределы и для той, и для другого твердо установлены и нерушимы. Смешивать два этих совершенно различных по своему происхождению, цели и предмету сообщества — все равно что смешивать столь несовместимейшие вещи, как небо и земля. А посему никто, каким бы духовным саном ни был он облечен, не может по религиозным причинам карать лишением жизни, свободы или какой-либо части материальных благ кого бы то ни было, кто не принадлежит к его церкви и не разделяет его веру.

В чем он понимал содержание веротерпимости?

Я утверждаю, во-первых, что никакая церковь не обязана на основании принципа веротерпимости сохранять в своем лоне того, кто, несмотря на увещания, упорно нарушает установленные данным сообществом законы; ибо если кому-либо будет позволено безнаказанно попирать их, то сообщество погибнет, потому что они являются и условием его объединения, и единственной его скрепой. Однако же не следует допускать, чтобы постановление об отлучении сопровождалось оскорбительными словами или насильственными действиями, которые каким-то образом могли бы нанести ущерб или самому отлученному, или его имуществу. Ведь, как было сказано, всякое применение силы принадлежит только правителю и не дано ни одному частному лицу, за исключением тех случаев, когда необходимо защититься от насилия.

Во-вторых, ни одно частное лицо не должно каким бы то ни было образом покушаться на гражданские блага другого или наносить им ущерб на том основании, что тот отказался от его религии и обрядов. Все человеческие и гражданские права такого человека должны свято соблюдаться, ибо они не имеют отношения к религии.

Отдельные церкви по отношению друг к другу являются своего рода частными лицами и ни одна не обладает каким-либо правом по отношению к другой, даже в том случае, если гражданский правитель принадлежит к этой, а не к другой церкви. Для свободного сообщества всегда останется неизменным право иметь возможность удалять тех из своих членов, кого оно сочтет нужным, но оно не приобретает со вступлением в него кого бы то ни было никакой юрисдикции над тем, кто не входит в него. А поэтому между различными церквами, как и между отдельными людьми, всегда и в равной мере должны уважаться мир, равенство и дружба без какого-либо правового преимущества.

ПРИМЕР: Чтобы пояснить это на примере, допустим, что в Константинополе существуют две церкви: ремонстрантов и антиремонстрантов. Может ли кто-нибудь сказать, что одна из них имеет право лишать свободы или имущества, наказывать изгнанием или смертью других, не согласных с нею, за то, что они придерживаются другого учения и других обрядов, как мы это видим в других местах? А Турок бы тем временем молча посмеивался, глядя, как жестоко и безжалостно христиане терзают друг друга. Если же одна из этих церквей обладает властью жестоко преследовать другую, то я спрашиваю, какая же из двух и по какому праву? Конечно, мне ответят, что ортодоксальная — против заблуждающейся, т. е. еретической. Но ведь эти высокие и красивые слова, собственно, ничего не говорят. Любая церковь для себя ортодоксальная, для других — заблуждающаяся, или еретическая, потому что каждая верит в то, что считает истинным, а противоположные взгляды осуждает как заблуждение. Таким образом, в споре об истинности догматов, о верности обрядов обе церкви имеют равные основания, и судья не может вынести о нем никакого приговора, да и нет такого судьи ни в [102] Константинополе, ни вообще на земле. Решение принадлежит единственно одному верховному судие, вершащему суд над всеми людьми, и только он может порицать заблудшего. А тем временем пусть поразмыслят, насколько тяжелее грех тех, кто к своему если не заблуждению, то уж во всяком случае высокомерию присоединяет еще и беззаконие, бездумно и нагло терзая рабов чужого хозяина, на которых он не имеет никакого права.

Следовательно, ни один человек, ни одна церковь, ни даже государство не могут обладать каким-либо правом покушаться на гражданские блага друг друга и отнимать друг у друга собственность по религиозным соображениям.

В-третьих, рассмотрим, какие требования предъявляет долг веротерпимости к тем, кто, в силу некиих своих особых церковных функций отличен от остальных прихожан и от мирской толпы, будь то епископы, священники и прочие. каково бы ни было происхождение этой власти, поскольку она церковная, она и должна быть ограничена пределами церкви и никоим образом не может распространяться на дела гражданские, поскольку сама церковь полностью и совершенно отделена от государства и гражданских дел. Пределы и для той, и для другого твердо установлены и нерушимы. Смешивать два этих совершенно различных по своему происхождению, цели и предмету сообщества — все равно что смешивать столь несовместимейшие вещи, как небо и земля. А посему никто, каким бы духовным саном ни был он облечен, не может по религиозным причинам карать лишением жизни, свободы или какой-либо части материальных благ кого бы то ни было, кто не принадлежит к его церкви и не разделяет его веру. Ведь то, что не дозволено церкви в целом, не может быть дозволено по церковному праву и ни одному ее члену в отдельности.

Для лиц духовных недостаточно воздерживаться от насилия, грабежа и всяческих притеснений; тот, кто объявляет себя наследником апостолов и берет на себя бремя поучения, обязан тем самым наставлять учеников своих о долге миролюбия и доброй воли ко всем людям, как заблудшим, так и православным, как разделяющим его верования, так и чуждым его вере и обрядам, и призывать [104] к человеколюбию, кротости, терпимости всех — и частных лиц, и правителей государства, если таковые окажутся принадлежащими к его церкви, убеждать их сдерживать и смягчать свое отвращение и пылкое негодование по отношению к инаковерующим, зажженное в душе либо собственным необузданным рвением в защиту своей религии и секты, либо чьей-то хитростью.

В-четверых, следует, наконец, рассмотреть, какова роль правителя в деле веротерпимости. А она, бесспорно, очень велика.

Выше мы доказали, что к компетенции правителя не принадлежит, если так можно выразиться, «авторитативная» забота о душе, т. е. та, которая осуществляется силою законов, повелевающих и принуждающих угрозой наказания.

Что же касается заботы «харитативной», т. е. проявляющейся в убеждении, поучении, наставлении, то в этом праве нельзя отказать никому. Следовательно, каждому принадлежит забота о собственной душе, сам он, и только сам, должен заботиться о ней.

Ты скажешь: а что, если он пренебрегает заботой о своей душе? Отвечаю: а что, если пренебрегает он заботой о своем здоровье? Или — о своем имуществе? Ведь последнее скорее относится к компетенции правителя. Может быть, правитель еще и специальным эдиктом запретит стать бедным или больным? Законы пытаются, насколько возможно, оберегать имущество и здоровье подданных от чужого насилия или обмана, но не от беспечности владельца или от мотовства. Никого нельзя против его желания принудить быть богатым или здоровым. Тех, кто не хочет, не спасет и сам Господь бог.

Но вот что самое главное и что окончательно решает проблему. Даже когда взгляды правителя на религию предпочтительны и путь, на который он повелевает мне вступить, истинно евангельский, если душою я все-таки не убежден в этом, он не станет для меня спасительным. Никакой путь, на который вступлю я против своей совести, никогда не приведет меня к блаженству. Я могу разбогатеть способом,, который мне противен, я могу исцелиться с помощью лекарств, в которые я не верю, но я не могу спастись с помощью религии, в которую я не верую, через обряды, которые я отвергаю. Неверующий напрасно пытается перенять внешние формы, ибо для того, чтобы быть угодным богу, нужны вера и искренняя внутренняя убежденность.

I. Правитель не может ни в своей, ни тем более в чужой церкви санкционировать государственным законом совершение каких-либо обрядов или церемоний при поклонении богу.

1. Однако отсюда не следует, что правителю позволено выносить любое решение о любой безразличной вещи. Мерой и нормой законодательной деятельности служит общественная польза. Если что-то окажется вредным для государства, сколь бы ни была эта вещь по природе безразличной, она не может быть санкционирована законом.

2. Вещи, сколь угодно безразличные по своей природе, оказываются за пределами юрисдикции правителя, когда они переходят к церкви и становятся частью религиозного культа, ибо в таком употреблении они не имеют никакой связи с гражданской областью. Там, где дело идет лишь о спасении души, ни соседа, ни государства не касается, тот или этот обряд будет исполняться. Соблюдение или несоблюдение определенных церемоний в церковных собраниях не наносит, да и не может наносить, вреда жизни, свободе, достоянию других.

3. Вещи, безразличные по своей природе, не могут становиться частью религиозного культа по желанию и воле человека именно в силу того, что они безразличны. Ведь коль [112] скоро безразличные вещи не обладают от природы качествами, делающими их пригодными для умилостивления божества, то никакое человеческое могущество и никакая власть не способны придать им такие качества и достоинства, чтобы они могли стать угодными богу. В повседневной жизни допустимо свободное использование безразличных по своей природе вещей, если только бог не наложит запрета, и поэтому здесь могут иметь место человеческая воля и власть, но в делах религиозного культа такой свободы нет.

II. Правитель не может запретить религиозным собраниям любой церкви совершать принятые в ней обряды и культовые церемонии, ибо тем самым он уничтожил бы и самое церковь, цель которой состоит в свободном почитании бога по принятому в ней обычаю. Ты скажешь: а что, если они вдруг захотят принести в жертву младенца или, в чем клеветнически обвиняли христиан, вздумают предаться свальному греху, так неужели же все это и тому [114] подобное правитель должен терпеть только из-за того, что это происходит на церковном сходе? Отвечаю: подобные вещи недопустимы ни в частной, ни в общественной жизни, а посему недопустимы также и в религиозном собрании и культе.

То, что позволено в государстве, не может быть запрещено правителем для церкви; и то, что разрешено подданным в повседневной жизни, никоим образом не может и не должно быть запрещено законом церковному собранию или священнослужителям той или иной секты, желающим использовать это в сакральных целях. Если кому-то разрешается у себя дома свободно есть хлеб и пить вино, возлежа или сидя, то государственный закон не должен запрещать совершение того же самого и в ритуале, даже если употребление там вина и хлеба происходит совсем иначе и в церкви обретает культовый характер и мистический. смысл. Все, что само по себе вредно для государства в повседневной жизни и запрещено законами, ставящими своей целью общее благо, не может быть позволено и церкви для сакрального употребления и не может оставаться безнаказанным.