 |
Часть третья. КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
|
|
|
|
«Lapsit ex illis» Вольфрама фон Эшенбаха — Фульк Марсельский — первый антиеретический крестовый поход против Тренкавеля из Каркассона — папа Иннокентий III — Арнольд из Сито — святой Доминик — крестовый поход против альбигойцев и первые пункты страданий еретиков: Безьер, Каркассон — смерть Парсифаля — Симон де Монфор — Петр Арагонский — смерть Симона де Монфора — Тулуза и конец романского мира
Часть четвертая. АПОФЕОЗ БИТВЫ ЗА ГРААЛЬ
Доминик де Гусман и инквизиция — убийство инквизитора в Авиньоне — разрушение Монсегюра, храма Параклета — сокровище еретиков было спасено в пещере Орнольяка — Жак Фурнье осаждает пещерные укрепления катаров и становится папой Бенедиктом XIII — Бернар Делисьё, монах-францисканец из катар — война в пещерах — последний еретик — желание рая
Часть пятая. ПРИМЕЧАНИЯ
Библиография
Комментарии
«Вопреки четко выраженному религиозному характеру легенда о Церкви и духовенстве не была признана. Ни один из сочинителей духовного сана не сообщает нам о Граале. В многочисленных трудах, передаваемых из поколения в поколение служителями Церкви, мы также не находим названия Грааля, за исключением его упоминания хронистом Хелинандом. Но чудесное предание о символе веры не могло быть им неизвестным. Поэтому можно считать, что все они обходили эту легенду полным молчанием. Но еще больше, чем неприятие легенды духовенством, нас должно удивлять то, что идея о столь ценной реликвии была воспринята и реализована отнюдь не сразу». (WechBler Е. Graal, S. 24)
Следует снова обратить внимание у Векслера по вопросу о Die Ursachen des Verlustes von Guiots Gedicht // WechBler E. Die Sage vom heiligen Graal…, S. 177.
|
|
|
Традиционные даты крестовых походов против катаров именно такие, хотя началось все гораздо раньше: в 1179–1181 гг. состоялся III Латеранский собор, на котором папа призвал рыцарей Европы к мечу против катаров, официально объявив крестовый поход и полное прощение грехов всем участникам. Однако на этом этапе крестоносцы лишь разорили ряд областей Лангедока.
Для сравнения с Вальтером Мэпом см. WechBler, Birch-Hirschfeld (Die Sage vom Graal und ihre Entwicklung…), Lea H. Ch. Geschichte der Inquisition im Mittelalter. 1905, Bd. 1, S. 140, и др. Также см.: Цезарий Гейстербахский; Lea Н. Ch. Op. cit. Bd.l, S. 140–141; Dollinger J. Beitrage zur Sektengeschichte des Mitelalters. 1890.
Вальденсы появились гораздо позднее катаров (в начале 1170-х гг.) и ориентировались в первую очередь на городские низы и крестьянство, тогда как «катаризмом» был заражен практически весь юг страны. Катарами были — явно или тайно — большинство дворян Лангедока, не столь редки были даже случаи «обращения» в катаризм католических священников вплоть до аббатов и епископов. Наконец — и это основное, — слово «альбигойцы» происходит от названия города Альби, который был одним из центров движения именно катаров.
Утверждать, что альбигойцы объединяли в себе две секты, было бы явной ошибкой. Роднило и тех, и других то, что с точки зрения Рима они являлись еретиками, плюс к тому — территориальная близость и некоторые схожие моменты учения. И именно в Риме возникло понятие «альбигойцы» для обобщенного наименования французских еретиков.
Kampers F. Das Lichtland der Seelen und der heilige Graal. 1916, S. 78.
Для сравнения с этой частью особенно интересны: Нострадамус; Peyrat, «Civilisation Romane» (Т. 1); Vic-Vaissette, T.6; Kampers; WechBler; Mahn, «Биографии»; KannegieBer и др.
Название «трубадур» происходит от «trobador», родительный падеж от провансальского слова «trobere», или «trobaire», что означает «изобретатель, выдумщик». Вероятно, этим словом принято называть только лирического поэта. Большинство трубадуров могли сами спеть сочиненную ими песню в собственном сопровождении музыкального инструмента. Кому из них это было не по силам, брал себе в услужение так называемого жонглера («joglar» — по-провансальски). Удивительно, однако, что очень многие певцы сами также и сочиняли музыку к своим песням. Это должно вызывать еще большее изумление в связи с тем, что почти все они были неграмотными и вынуждены были диктовать другим свои произведения. Именно по этой причине словосочетание «создание стихотворений» (Dichten) имело такое же значение, как слово «диктовать» (Diktieren). В хорошее время года трубадур был в пути и переезжал от одного замка к другому, — в одиночестве или, если денег хватало, в компании «жонглеров». Он навещал своих старых покровителей и находил себе новых. Когда же наступало плохое время года, он возвращался к себе на родину, чтобы пережить там непогоду, используя собранные средства. Если этих денег было недостаточно, он искал другие способы заработать себе на жизнь. На протяжении всей зимы он сочинял новые стихи и готовился начать будущей весной новое путешествие. Такая жизнь нравилась миннезингеру, — насколько мы можем судить об этом по свидетельству поэтов — продолжателей гомеровских традиций (ср. KannegieBer, S. XVII sqq.).
|
|
|
В первом томе своей «Истории альбигойцев» Наполеон Пейрат сообщает следующее: подобно Греции, Аквитания начинала с поэзии; но Франция, как и Рим, сначала знала только прозу. В Аквитании, как и в Элладе, источник поэтического вдохновения находился на укрытых облаками вершинах гор, названных «Puis», «Pogs» или «Pechs» (от латинского «podium»)… (с. 47 и 51).
Такой свой «Pog» был и в Монсегюре: «Еl Pog de Mont Segur fo per aital bastitz…» (Вильгельм Тудельский, стих 3260).
С творчеством трубадура Вильгельма де Монтаньаголя ср. произведение Куле (с. 48 sqq.) «Е d’amour mou castitatz…» (дословно: «И из любви происходит чистота»).
Романтическое представление о любви с ее стремлением к самоотверженности, кажущимся нам почти неестественным, не могло быть принятым и немецкими миннезингерами. Несмотря на это, сопоставление творений немецкого миннезингера Вольфрама фон Эшенбаха и романского трубадура Пейре Кардиналя помогает выяснить, насколько сильно разнились в то время флирт (т е. плотская) и романтическая любовь:
|
|
|
…Пою я добрую и правую любовь,
Надежды, благородства основанье…
Не ту, фальшивую и лживую любовь,
Что к гибели ведет сердца младые;
Любовь, которая и вовсе не любовь,
А так, лишь увлечение пустое;
Не ту любовь, что мимо промелькнет,
Надежцы ваши обманув и скрывшись…
Пейре Кардиналь
Давно уже сказать пора,
Что песнопений мастера
В стихах сверх всякой меры
Славят власть Венеры!
Нет, это, право, чересчур!
Венера, Купидон, Амур,
Их факелы, их стрелы —
Как это устарело!
Вот посмотрите: Купидон.
Своей стрелой мне в сердце он
Целится напрасно —
Все это неопасно!
Усвоить надобно сперва:
Любовь без Верности мертва!
Что там огонь Венерин?
Кто любит? Тот, кто верен!
Вольфрам фон Эшенбах (пер. Л Гинзбурга)
Автор несколько преувеличивает. Во-первых, меч по-прежнему был достаточно дорогим (хотя его стоимость и стала значительно меньшей по сравнению с предыдущим столетием) оружием, доступным далеко не всем. Во-вторых, даже если крестьянин или горожанин каким-то образом и добывал меч, то, что с ним делать, он скорее всего не знал, поскольку никаких общедоступных школ фехтования в XI–XII вв. не существовало. В-третьих, что особенно важно, в описываемый период крестьяне вовсе не могли держать дома боевое оружие, горожанам же позволялось иметь только кинжалы.
Провансальский язык — первая разновидность (диалект) латинского «lingua rustica», сформировавшаяся с целью использования для искусства. Свое название он получил от названия провинции Прованс, однако на нем говорила вся Южная Франция (Дофинэ, Лангедок, Овернь, Пуату, Гиень, Гасконь), а кроме того, многие испанские области (Арагон, Каталония и Валенсия). Его называют еще «langue d’oc» (по слову «ос», означающему «да», от латинского «hoc»), в противоположность французскому языку — «langue d’oil» («oil», означающему «да», от латинского «hoc illud», современное oui). Все народности, говорившие на провансальском языке, т. е. населявшие все провинции Южной Франции, относились к Лангедоку или близким к нему областям. Ср.: Vic-Vaissette, Т. 9, KannegieBer, S. 14 и т. д.
|
|
|
После крестового похода против альбигойцев «langue d’oc» был обойден «langue d’oil» и сохранился в качестве местного диалекта («patois»). Патуа, на котором говорят в департаменте Арьеж, несколько напоминает язык басков, например, «fenno» (женщина) по-баскски звучит как «hеnnо». До сих пор сохранились также не общепризнанные свидетельства завоеваний готов и сарацин. В названиях трех деревень Сабарте, Гурбит, Банат и Рабат, угадываются названия известных североафриканских городов мавров. Ср.: Garrigou. «IЬeriе» и его же: «Foix».
Данте, «Пещеры», песнь 28-я: Бертран де Борн; «Чистилище», песнь 26-я: Арнаут Даниель.
Достойны упоминания размышления Пейрата об отношении Арнаута Даниеля к катаризму. К сожалению, Пейрат слишком редко обращается к первоисточникам. Его большие заслуги в исследовании катаризма отмечены в майском номере «Nouvelles Litteraires» (1932, Napoleon le Ругеnёеп).
Трубадуры пользовались для предупреждения друг друга так называемой «песней дня» — чтобы после ночи любви не быть застигнутыми врасплох наступившим утром или (не дай Бог!) супругом.
Все названные в биографии Раймона де Мираваля покровители были еретиками и играли важную роль в крестовом походе против альбигойцев. Оборона замков Сайссака, Каб-Арета и Пенотье от крестоносцев подробно описана Пейратом (Т. 2: Croisade). Ср. также: Vic-Vaissette и Tudela.
Бертран де Сайссак был опекуном Рамона-Рожера из Каркассона.
Это стихотворение Раймона де Мираваля было обращено к Аделаиде де Буасессон-и-Ломбер, известной еретичке, которая, однако, оказала предпочтение королю Петру Арагонскому; Эрменгарда де Сайссак, сестра патриарха еретиков Гильаберта из Кастра, одна из дочерей Белиссены, воспетая как «прекрасная альбигойка», и Стефания Волчица (ср.: с. 58 sqq.) не могли поступить лучше. Неверности Эрменгарды трубадур придал смысл символического предостережения. Во время крестового похода замок Раймона был взят французами. Его брак с «Guadairenca» стал основой сюжета новеллы «Поэтесса из Каркассона» фон Хейзе. Ср.: Andraud P. La vie et l’oeuvre du troubadour Raimon de Miraval. Paris, 1902. Пейре из Оверна также вошел в поэтическое произведение как «Монах из Монтодона» (Vic-Vaissette. Т. VI, р. 948). Доходы от своего творчества он отдавал своему монастырю в аббатстве Орильяк.
Пуавер был летней резиденцией виконтессы Аделаиды из Каркассона и располагался не очень далеко от Монсегюра.
Н’Серемонда была родом из городка Тараскон в Сабарте (см. Peyrat, Т. I, р. 115 sqq.). Боккаччо использовал биографию Гийома де Кабестаня в своем «Декамероне» (4.9), а затем Уланд сочинил свою знаменитую балладу. Петрарка упоминает трубадура в своем «Триумфе любви».
|
|
|
Стоит также обратить внимание на труды фон Патцига (Zur Geschichte der Herzmare, 1891) и Xyccepa (Der Troubadour Guillem von Cabestaing, 1869).
Пейре Видаль сопровождал Ричарда Львиное Сердце в его походе в Святую Землю. Его сын погиб при обороне Монсегюра.
Мелиссина приходилась виконтессе Аделаиде Каркассонской внучатой племянницей.
Пейрат приводит (к сожалению, без указания первоисточника) следующую версию жизнеописания Раймона Жордана. Супруг Аладайи де Пена — господин де Пена, как называл его трубадур Мишель де Лa Тур, — погиб на поле брани под Муретом. Раймон Жордан пропал без вести. Эту двойную потерю Аладайя не могла пережить. Отказавшись от всего мирского, она с той поры вела жизнь катарской отшельницы в одной из Пиренейских пещер. Между тем Раймон был жив. Когда он исцелился от ран, он решил снова увидеть Аладайю в замке Пена. К тому времени замок уже был взят крестоносцами, а его хозяйка исчезла. Сохраняя верность, Раймон Жордан оплакивал в лесах Кап де Нак свою возлюбленную и свою родину. Но однажды он принял приглашение Бернарда де Гурдона (брата которого Ричард Львиное Сердце убил под стенами замка Шалю) и его супруги Хелис (госпожа Бертран де Борн) и поселился в их замке. После падения Тулузы он вместе со своим гостеприимным хозяином был вынужден бежать в Пиренеи. Там, в Монсегюре, он наконец встретил Н’Аладайю, ставшую катаркой (I, р. 153).
Многие трубадуры не сами исполняли сочиненные ими песни, прославляющие возлюбленную, а держали для этой цели у себя на службе так называемых жонглеров, которые, в отличие от трубадуров, не занимались высоким искусством стихосложения, а использовали поэзию и музыку как ремесло. «Хороший жонглер должен был полностью владеть искусством канатоходца и фокусника. Он танцевал, кувыркался, прыгал через обруч, ловил маленькие яблоки с воткнутыми в них двумя ножами, подражал пению птиц, выступал с дрессированными собаками и обезьянами, бегал и прыгал на высоко натянутом канате и вообще исполнял роль шута и паяца» (KannegieBer, Diez, Witthoeft и др.)
«Sirventese» (реже «Sirventes») означало первоначально «песня слуги» («servir» — служить), посвященную покровителю, в услужении которому состоял певец. Часто сочинители таких песен были судьями, следили за соблюдением обычаев и исполняли функции духовенства в рыцарском стане. Поэтому со временем «песню слуги» стали называть «песней порицания». См. для сравнения: KannegieBer, Diez, Brinkmaier и др.
Стихотворение Бертрана заимствовано из знаменитой «Guerra me plai».
Судя по всему, автор ошибается. Ни один из современных Ричарду и Бертрану хронистов не упоминает о таком прозвище, зато все отмечают, что Бертран часто именовал Ричарда «Ос е по», то есть «Да-и-Нет», тем самым намекая на то, что принц слишком непостоянен в своих словах и Делах. Прозвище Папиоль носил один из трубадуров Бертрана де Борна.
О Папиоле см. также: Пейрат, I, с. 56. Согласно Ману (Mahn, «Биографии», с. 6), Папиоль был жонглером Бертрана.
«Еn Bertran»: латинское «senior» постепенно преобразовалось в «senhor», «sen» и «Еn» и до одной буквы «n». Например: «Еn bertran, n’Artus». Из «Domina» получилась «Dona» и «Nа» и сокращенно — буква «N». Например: «Na Philipa, N’Esclarmunda».
Ошибка автора. В указанном году в результате несчастного случая во время турнира скончался второй брат Ричарда — Джеффри Бретанский, о котором говорится ниже. Генрих II же умер 6 июля 1189 г., и лишь после этого Ричард стал полноправным королем Англии.
Что касается влияния крестовых походов на поэзию, посвященную Граалю, то мне хотелось бы привести рассуждения Камперса, который (опираясь иногда на другие предпосылки) пришел к выводам, сходным с моими:
«Многочисленные неудачи движения крестоносцев имели следствием сознательное охлаждение религиозного пыла. Стоящее над разумом не было вытеснено из сознания рыцарского общества, но оно перестало быть единственной путеводной звездой. Окружающий мир Востока, полный чудес и сказочного великолепия, давал о себе знать воинам западных стран все более настойчиво. Экзотическая природа и другие люди пробуждали любопытство и удивление. В рассказах о путешествиях и в отступлениях от главной темы чувствуется волнение очевидцев. Старые предрассудки все сильнее тяготили последователей Пророка. На Востоке они обнаружили Во многом превосходящую их цивилизацию, там не почитали многих богов, а исповедовали веру в одного-единого бога, тамошние жители имели правильные представления об общечеловеческих ценностях, и воины часто скрещивали свои клинки в честной борьбе за свои рыцарские убеждения. Место слепых предрассудков часто занимал близорукий фанатизм, особенно в дни тяжелейших сражений. Это странное настроение открыло духовной волне с Востока врата западных стран, которые до тех пор охранялись в страхе. Романтика крестовых походов распространилась на Запад. Но она, как всякая романтика, имела в своей основе неудовлетворенность, стремление к великому Неизвестному — к Граалю…
Добрая часть этой романтики крестовых походов вошла в поэзию того времени. Сказочное великолепие Востока с его иными, чем на Западе, взглядами и настроениями предоставляет творческому началу богатейший материал, овладевает им и вдохновляет его; однако пока еще не удается сплавить в гармоничное единство эту экзотику с приземленными воспоминаниями, и все это — с христианскими преданиями.
«Парцифаль» Вольфрама — свидетельство этой романтики крестовых походов. Ее схематичный, наполовину чувственный, наполовину духовный двоякий мир предстает перед нами в его поэзии, и благодаря этому миру звучит лейтмотив глубокого видения. На фоне всех приключений и сказочных чудес возвышается символ этого стремления: святость нехристианской природы, и все же имеющая религиозные корни. Такой же терпимостью наполнен и сам Вольфрам. Мы лишь однажды читаем о том, как отец Парцифаля Гамурет отправляется на службу к «главному врагу» христианства…
«Барук благословенный» — так называет Вольфрам халифа; автор не находит ничего неестественного в том, что его герой-христианин сражается за него, так же как в заключительной части произведения король Артур без всяких раздумий приглашает к своему круглому столу сводного брата-язычника Парцифаля. Сколь далеко идущая, прямо-таки нецерковная терпимость в немецком стихотворении, созданном в период борьбы с исламом! Принимая в расчет тогдашнюю романтику крестовых походов, она может объясняться только тем, что Вольфрам и здесь остается верен своему источнику. Гийо мог принять и точно выразить такие мысли потому, что был родом из еретического Прованса и испытал на себе духовное влияние, происходившее из центра смешения испанской и арабской культур…
Грааль был христианской реликвией и для Кретьена, и для Вольфрама, и все же он выступает как противоположность набожной боязливости…» // Kampers, S. 21, sqq.
Сам Иоахим не претендовал на роль пророка, но требовал, чтобы библейские пророчества были правильно истолкованы. Его труды были собраны вместе под названием «Вечное Евангелие» и были использованы спиритуалистическими францисканцами как оружие против папства. В 1254 г. минорит Джерардино де Борго Сан-Доннино написал введение к «Вечному Евангелию», в котором объявил папство недуховной властью. По папскому приказу его рукопись была конфискована. За свою провинность автор должен был отсидеть в тюрьме 18 лет. См. для сравнения: Dellinger J. Der Weissagungslaube und das Prophetentum in der christlichen Zeit. 1880.
Ни один из очевидцев тех событий, в том числе первый биограф Ричарда Амбруаз, не упоминает об этом турнире, тогда как событие подобного рода непременно нашло бы отражение в хрониках.
«Исторический персонаж по имени Артур был «dux bellorum», военачальником северных кимров (валлийцев), возглавлявшим их борьбу против англосаксов на рубеже V и VI столетий. В течение последующих столетий он все более и более становился центральной фигурой валлийско-британского героического эпоса, а со времени рыцарской эпохи преобразован кельтскими и французскими поэтами в идеал короля-рыцаря» (WechBler. S. 135, ср. также с Hertz).
Как бы ни велика была симпатия между двумя владыками, ни о какой дружбе между ними речи идти не могло. Уважая друг в друге рыцарственность, стратегический талант и прочие достоинства, Саладин и Ричард по-прежнему оставались врагами.
Случай, описанный автором, неоднократно упоминается у хронистов. Но при всех трениях Ричарда и Рима формально английский король отлучен не был (в отличие от своего брата, будущего короля Иоанна Безземельного). Более того, во время пленения Ричарда папа лично обратился к прелатам с воззванием предать анафеме Генриха VI и Филиппа Августа, если король не будет полностью восстановлен в правах.
Здесь и далее: женой Генриха Льва, герцога Саксонского, действительно стала сестра Ричарда, но имя ее было Матильда. Дочери по имени Лаина у Генриха II и Алиеноры Аквитанской не было вовсе.
На этот счет существует и другая точка зрения. Так, современный французский историк Режин Перну считает, что никакой осады замка Шалю не было. Когда один из крестьян виконта (кстати, Перну приводит другое звучание его имени — Эймар, что кажется нам более близким к истине), работая в поле, нашел «золотую скрижаль», то немедля сообщил о находке сюзерену. G небольшим отрядом ладскнехтов Ричард прибывает в замок Шалю и получает рану, сведшую его в могилу, при обходе крепостных стен.
Здесь автор допускает явную ошибку. Во всех источниках упоминается арбалетный болт, попавший королю в плечо и поначалу не причинявший ему особенных хлопот. Однако именно эта рана становится причиной смерти Ричарда (по одной версии болт был отравлен, по другой — при практически полном отсутствии дезинфекции осколок наконечника застрял в кости плеча и не был извлечен, что повлекло за собой заражение крови). Кроме того, Бертрана де Борна не было в Шалю, и Ричард испустил, дух на руках своей матери, королевы Алиеноры.
Не совсем ясно, откуда автор взял эти сведения. Хронисты утверждают, что останки короля были торжественно погребены в Вербное воскресенье, причем отпевал его Гуго, святой архиепископ Линкольнский, которому сослужили епископы Пуатевинский и Анжерский. Сердце же Ричарда, сообразно с его волей, перенесли в Руанский собор, где оно и было вновь обретено в 1961 г. Кроме того, будучи королем Англии и поэтом (как отмечают современники — вполне недурным), Ричард никогда не носил титула «короля поэтов».
«Последуем за Бертраном де Борном в монастырь…
Были ли знакомы Бертран де Борн и Иоахим Флорский?
В монастыре Граммон через полтора века нашли «Книгу Вечного Утешения», в которой почитается мир «Второго пришествия Христа». Это был поздний вариант «Церкви утешения», евангелие мистика из Нарбонны Иоахима Юнгера. Кто мог написать эту бессмертную книгу? Об этом нашем разговоре с внуком виконтессы Аделаиды Каркассонской уже упоминалось в другом месте…» (ср.: Peyrat. Les Albigeois et l’lnquisition. Т. Ill, liv. XIV, cap. VI).
У Бертрана была склонность к мистицизму. Свидетельство тому — его уход в монастырь Граммон.
Еще одну ценную рукопись обнаружили в Авиньоне. Это ли не доказательство его романского и, вероятно, септиманского происхождения?» (Peyrat. Civilisation Romane. L. IV, cap. VII, p. 248).
Хвалебное стихотворение трубадуров приписывают Раймону VI (Lea, Vol. 1, p. 146).
И перед залом потрясенным
Возник на бархате зеленом
Светлейших радостей исток…
Райский дар, преизбыток земного блаженства…
Вожделеннейший камень Грааль…
(235, пер. Л. Гинзбурга)
Несколько ранее автор утверждает, что «виконт, его юный сын, бароны и епископы были умерщвлены». Судя по всему, Рожер-Тайлефер и был тем самым «юным сыном», поскольку о других наследниках Рамона в тексте не упоминается, зато говорится, что инфанту после смерти отца не исполнилось и двадцати лет.
Фуа: Peyrat. Т. I, р. 29 sqq., 265. Garrigou (Foix, Т. 1). Palauqui. Esclarmonde.
Мнения о битве при «vicus Sotiatum» сильно расходятся. По моему мнению, точку зрения о том, что город Sotiatum находился поблизости от современного Викдессоса, поддерживает сейчас только Гарригу, а раньше — еще и Наполеон III, который в часы своего досуга занимался историей. Однако другие мнения из соображений престижа старались обходить молчанием. Мне удалось найти остатки укрепленного кельтиберийского поселения на высоком плато над пещерами Ломбриве и Нио (т. е. между Викдессос и Орнольяком).
«Munsalvasche», или Мунсальвеш («Munsalvatsche»), как называет Вольфрам крепость Грааля, по-немецки звучит как «Wildenburg» («mont salvaige»; в современном местном диалекте «moun salvatge» или еще «moun salbatg6>). Это название Вольфрам дал вместо «Burg Wildenstein» — подаренного ему графом фон Вертхаймом в качестве ленного поместья. Известная нам и, вероятно, первоначальная форма — «Montsalbat» (на современном местном диалекте «moun salvat» или «moun salbat»), что означает «спасенная гора». Salvatge и «salvat» происходят от одного и того же латинского слова «salvatus». Близкое значение к «gerettet» (спасенная) имеет слово «sicher» (надежный, безопасный) (на латинском «securus», на местном диалекте «segur»). Гора «Salyatge» иначе называется «Salvat», и она же — гора («Mont») «Segur». Сходная этимология применима к встречающимся у Вольфрама Терре де-сальвеш (Terre de Salbasche) и Fontane la Salvasche.
Согласно предисловию Паньера к его переводу «Парцифаля», Вольфрам «имел в виду гору Munsalvasche, находящуюся в Пиренеях» (S. 25).
В XII–XIII вв. во Франции рядом анонимных авторов был составлен «Роман о Лисе» — блистательный образец средневековой городской литературы. Одним из его героев был волк Изегрим, в образе которого горожане высмеивали рыцарство.
Кретьен де Труа между 1180 и 1190 гг. сочинял старейший из дошедших до нас эпосов о Граале «Li contes del graal», посвященный графу Филиппу Фландрскому. Смерть помешала ему завершить свой труд. Кретьен использовал рукопись на латинском языке, переданную ему его покровителем Филиппом Эльзасским, графом Фландрским. Но в сравнении с «Парцифалем» Вольфрама сочинение Кретьена кажется примитивным и поверхностным, хотя некоторые его части не лишены привлекательности. Я хотел бы привести следующие комментарии специалистов:
«Как мало симпатий вызывает Персеваль Кретьена. Юнец без хороших манер, себе на уме, не слышащий, о чем его спрашивают, думающий только о себе и не способный сочувствовать чужому горю. Холодность французского поэта тесно связана с его низкой оценкой женщин, соответствующей общепризнанной ролью женщины в обществе». (Hertz. Parzival, S. 451).
«Кретьен и Гийо-Вольфрам изображают своего героя совсем по-разному, что объясняется их различным отношением к женщинам. Первый из авторов заставляет своего героя пережить массу приключений со служанками и потом жениться на Бланшефлор — все это еще до его первого похода к Граалю. В отличие от него, герой Вольфрама говорит о том, что до сих пор не знал женской любви. И нет никаких сомнений, что второй образ не только ближе к первоисточнику, но и совершеннее: Парцифаль мог достигнуть замка Грааля, только будучи очень молодым». WechBler, S. 158.
Утверждение автора несколько прямолинейно и скорее всего ошибочно. Большинство исследователей творчества Вольфрама отмечают, что в стихотворении, цитируемом О. Раном, великий поэт слукавил.
Его дорога привела
В престольный град Конвалуа,
Где Герцелойда молодая,
Без повелителя страдая,
Велела рыцарей созвать,
Чтоб мужа верного избрать.
Она, считаясь королевой,
Была не женщиной, а девой,
И с целью выбора владыки
Турнир затеяла великий.
(494, пер. Л. Гинзбурга)
Что же касается имени Парцифаля, то Вольфрам считает, что в его основе латинские «регсе» (повелительное наклонение от «регсег» — резать, буравить) и «bellement». «Парцифаль» переводят еще как «разрезаемый материал». Первоначальное значение этого имени было «Spring-ins-Tal» («Peritia — Vallem»), дословно соответствующее немецкому «Springinsfeld» («источник в долине»). Для сравнения см.: WechBler, S. 34, 135; Hertz, S. 490–492; Kampers, S. 56 и т. д.
«Что касается имен и построения генеалогического древа королей Грааля, нужно по меньшей мере отметить, что Вольфрам находится во власти собственной фантазии. Кретьен называет имена не сразу или вообще не называет, Вольфрам, наоборот, дает имена всем, даже второстепенным персонажам. Не придуманы ли эти имена впервые самим Вольфрамом, или его новые персонажи названы старыми именами, ранее встречавшимися в каких-либо произведениях о Граале (например, у Киота), — можно выяснить только при исследовании некоторых других старых французских трудов о Граале. Ни один автор не обошел вниманием произведения своих предшественников. Но где именно находится то, что осталось от Гамурета, Титуреля, Фримутеля, Анфортаса? Должны ли все сочинители, охотно использующие персонажи из чужих произведений и изменяющие их согласно своему сюжету, заключить между собой договор о том, чтобы обходить гробовым молчанием Киота и его труд? Отсутствие всяких упоминаний имен из старой французской поэзии я считаю доказательством того, что Вольфрам самостоятельно ввел все имена своих персонажей. Придумал ли он их сам или использовал известные имена для своих героев — остается только проводить специальное исследование…» Birch-Hirschfeld, S. 280–281.
Что же касается сказания о Парцифале и особенно легенды о Граале (к которой мы обратимся позднее и которая должна стать главным предметом нашего исследования), то я должен еще раз отметить упомянутое в текстовой части книги обстоятельство: с помощью уже известного, но переработанного эпического материала трубадуры прославляли своего покровителя: либо по собственному почину, либо следуя его заказу. Я должен уступить литературоведам и историкам право точного и окончательного установления того, воспевал ли Гийо действительно дом Тренкавелей из Каркассона. В своей книге я не ставлю целью идентифицировать тех из персонажей Вольфрама, которые могут доказывать, что Грааль Вольфрама-Гийо и катарский Мани — одно и то же. Тем не менее я пользуюсь возможностью указать на наиболее заметные отношения между персонажами придворной жизни романской поэзии и образами из «Парцифаля» Вольфрама в качестве направляющих линий для возможного литературно-исторического исследования.
У Вольфрама Артур — король Англии и представитель (символ) мира рыцарства. Нант — столица его королевства. Сводная сестра Артура, Сангива, была матерью Гавана, Беакура, Кундри и Сурдамур, чей супруг Александр был греческим царем.
В образе Артура и Гийо, и Вольфрам фон Эшенбах, вне всяких сомнений, воспевали английского короля Ричарда Львиное Сердце, о котором также скорбел трубадур Гаусельм Файдит. Наверняка Гийо познакомился с Гаусельмом Фай-дитом в Священной Земле, если до этого они не встречались при каком-либо романском дворе. Резиденцией Ричарда Львиное Сердце также был Нант. Сестра Ричарда вышла замуж за Раймона Шестого Бокерского («Beau rocher» или «belle roche» означает «прекрасная скала»; сходство с замком Вольфрама Беарош здесь очевидно). Довольно часто Вольфрам использует вместо географических названий собственные имена и наоборот. Первоначально имя Беакур означало название замка Бокер, в котором должны были праздноваться торжества, поражавшие весь западный мир. Сангива вышла замуж за «короля Лота» в Бокере. Не был ли Гаван воплощением дома Тулузы? Если да, то вся вторая часть «Парцифаля» — не что иное, как поэтическое прославление борьбы Англии с романской коалицией.
Мне кажется, что в таких персонажах, как Парцифаль, Гавейн, а также Анфортас, Гийо воспел не только представителей домов своего времени, но в их лице — и всю их династию. С этой точки зрения нам станут яснее родственные отношения, например, между домами Фуа и Комменж, приведенные в текстовой части книги. Не говоря уже о том, что все романские дворянские фамилии не только претендовали на одних и тех же животных-прародителей (волк, Ас-нар), они на протяжении веков состояли в более или менее тесном родстве. Генеалогическое древо, которое я привожу перед моими примечаниями, может пролить свет на родственные отношения между домами Тулузы, Анжу-Плантагене-тов, Каркассона, Арагона, Фуа и Комменж двенадцатого века. Подробная генеалогия может занимать не один том, как, например, 15-томная «Histoire generate de Languedoc» (Vic-Vaissette).
При проверке указания Вольфрама, что вместе с Парцифалем дом Анжу стал достойным войти в число рыцарей, отправляющихся за Граалем, следует также принимать во внимание родство между Анжу, Тулузой, Каркассоном и Фуа.
Мы установили, что Гавейн соответствует Раймону Шестому или дому Тулузы. Тогда вполне вероятно, что греческий царь Александр — воплощение Раймона Сен-Жилля, властителя Ливана, или даже Нуреддина, Саладина, а может быть — и Малек-Аделя, брата Саладина. Гийо был в Священной Земле, и как раз во время третьего крестового похода. Поэтому ему было хорошо известно, что дом Тулузы господствовал в Тире и Триполи. Вольфрам фон Эшенбах упоминает Александра вместе с Геркулесом. А в Тире с незапамятных времен находился храм Геракла-Мелькарта.
«Sacro catino» — знаменитый изумруд генуэзцев, исследованный в 1806 г. по распоряжению Наполеона и названный «оливково-зеленым глазом». Из достоверного источника у нас есть сообщение XII века от Вильгельма Тирского, согласно которому этот трофей достался генуэзцам при завоевании Кесарии. О более ранней его истории ничего неизвестно. В сказании лишь сообщается о том, что ранее он хранился в храме Геракла в Тире…» (Kampers, S. 85). Вероятно, стоит верить этим сообщениям.
По различным причинам, перечислять которые здесь необязательно, мы отождествляем Репанс де Шой с Эсклармондой де Фуа. Братья Репанс — Анфортас и Треврицент. Исходя из допущения, что отождествляемые Репанс де Шой и Эсклармонда — одно лицо, Анфортас отождествляется с Раймоном-Рожером де Фуа, Раймоном Другом трубадуров. Вероятно, «запретная любовь» Раймона Друта заключалась в его небезупречных любовных отношениях или в его неофициальных отношениях с Эрменгардой дю Тей, матерью Вольфа де Фуа, и с Эсклармондой фон Алион (см.: Пейрат, v. II, р. 262; Vic-Vaissette, v. VI, p. 564). Или, вероятно, они должны были определять его несколько двойственное отношение к катаризму, приверженцем которого он себя все же ощущал? Здесь следует еще раз указать, что графы Фуа были ленными владельцами Монсегюра и что романский табор и пещеры Орнольяка находились в их графстве. В образе Треврицента трубадур Гийо мог изобразить Гильаберта из Кастра (или, что представляется мне намного менее вероятным, патриарха еретиков Гауселин). В других стихотворениях о Граале часто упоминается отшельник, от которого Парцифаль узнал тайную весть о Граале. Только у Вольфрама ему дано имя и только у Вольфрама его образ жизни и вера становятся еретическими. Я уже неоднократно указывал на этимологические отношения между Фонтан ла Сальваш и пещерой Фонтанет. Я также упоминал о том, что в этой пещере находится алтарь-сталактит. Гильаберт из Кастра отправлял катарские церемонии в расположенной неподалеку от этой пещеры Орнольякской пещере Спульга и в Фанжо, в которой позднее поселился святой Доминик. Гильаберт из Кастра был одним из сыновей Белиссены, близко родственных домам Каркассона и Фуа. Таким образом, согласно Вольфраму Эшенбаху, Треврицент был братом Герцелойды, Репанс де Шой и короля Грааля Анфортаса. В связи с этим я должен также отметить, что катары и катарки называли друг друга «братьями» и «сестрами». В этом, возможно, ключ к решению вопроса о родственных отношениях персонажей у Гийо и Вольфрама.
Вольфрам резко отделяет от храмовников отшельника Треврицента, который тоже однажды был «у Грааля». Здесь мы наблюдаем деление романского мира миннезингеров: «верующие» рыцари и «совершенные». Тамплиерам соответствуют рыцари, Треврицент же — катар. Объяснение этому обстоятельству будет приведено далее.
Сыновья Белиссены — воплощение обращенных в катаризм романских рыцарей. Они владели замком Монсегюр как ленным поместьем, полученным от дома Фуа, они разделились на домены и они назначали патриархов, дияконов и министров еретического «клира». В «Песне Эсклармонды» и в других интерполяциях цикла Гуон речь идет о «tresor-Croissant». Отношение к «Croissant» угадывается по гербу «сыновей луны». К их владениям относится город Тараскон, также упомянутый в интерполяции «Гуон и калиф»: «segneurs, celle chit6 Terrascone а а поп». См. также: Schafer, S. 7 и 41 (CLXXXII, 11).
Одна из дев Грааля, названная в «Парцифале», — Флори де Люнель. Люнель — известный город Южной Франции, также населенный в те времена еретиками. По звучанию название «Terra de labur» напоминает «Terre de Lavaur». Родиной Орилуса Лаландского могла быть область к югу от Гаронны. И подобных созвучий (и не только чисто звуковых) — еще очень много…
|
|
|
