М.В. Ломоносов - основоположник российской науки

 

М.В. Ломоносов занимает особое место в истории отечественной науки, культуры в целом, в истории России. Ломоносов считается признанным гением и с течением времени все яснее становится, что его наследие требует дальнейшего тщательного изучения и осмысления. Ломоносов был во всех отношениях личностью небывалого масштаба. Как справедливо писал о нем в начале ХХ столетия русский философ В.Ф. Эрн, «отставьте Академию от Ломоносова - и в Академии останутся лишь стены да мебель». Известно, что Ломоносов внес громадный вклад в развитие целого ряда естественных и гуманитарных наук, известно, что он практически создавал в России серьезное, соответствующее времени, образование как основу для развития науки, известно, как органично вошел он при этом в мировую науку и культуру, ведя за собой Россию. Но все сказанное и написанное о Ломоносове до сих пор не охватывает всего масштаба его личности, что, конечно же, к сожалению, если вспоминать выдающихся отечественных ученых, относится не только к нему, и не только к давним временам.

Открытия Ломоносова, по справедливому заключению В.В. Зеньковского, «далеко опередили его время, но не были оценены его современниками». Не оценен по заслугам размах и творческий полет его мысли, не понято в должной мере существо естественной органичной связи между его научными, философскими, художественными взглядами и позициями.

В основе творческой деятельности Ломоносова всегда была реализуемая им свобода духовной жизни, и потому он так прекрасно написал о Декарте - «Декарту мы особливо благодарны за то, что он ободрил ученых людей … в их праве спорить и тем открыл дорогу к вольному философствованию». Нельзя не учитывать при этом, что понятие «вольное философствование», как и «философствование» вообще употреблялось Ломоносовым, как и многими учеными, не только в отношении философии, но в отношении теоретической мысли в целом, включая в первую очередь теоретическое естествознание. В этом смысле он употреблял понятие философии, в частности, когда писал о том, что, руководствуясь математикой, теоретически взвесив все затруднения познания явления, «необходимо преодолеть все препятствия и проложить путь к ясной здравой философии явлений, нуждающихся в объяснении». В этом смысле он писал о важности постижения в познании «оснований», о понимании того принципа, «метода философствования», что «указывает дорогу к правильному суждению» о законах, на которых держится природа». Понятие «вольного философствования» означало у Ломоносова прежде всего свободу творческой мысли в познании мира, свободу обогащенной философски теоретической мысли. В.В. Зеньковский прекрасно сказал по этому поводу, что для Ломоносова «свобода мысли и исследования настолько уже «естественна», что он даже не защищает этой свободы, а просто ее осуществляет». Вместе с тем защищать эту свободу мысли Ломоносову все же приходилось, и защищал он ее постоянно, не щадя себя; это была непрерывная борьба гения с серостью и безнравственностью тех, кто не давал ему творить.

Ломоносову было трудно работать не только в России, но и за ее пределами, когда приходилось сталкиваться с невежеством коллег, с многочисленными жизненными трудностями. В его письмах масса этому свидетельств. Ломоносов неоднократно вынужден был писать о бесконечной своей нужде, унижениях и притеснениях. Ломоносову приходилось страдать от зависти псевдоученых, от связанных с ней разного рода интриг, которые, как писал он сам, «от того происходят, что они не науками, но чужих рук искусством, а особливо профессорским попранием подняться ищут», и в этих условиях защищать от них науку и гигантскими темпами продвигать ее.

Без науки нет будущего для отечества, справедливо полагал Ломоносов. Движимый реальным патриотизмом, на основе глубоких исследований российской истории, он был способен оценить подлинный потенциал России, ее возможности и понимая, что в историческом развитии так важно не упустить время, всего себя отдавал практической реализации своих научных открытий. Он заботился о претворении в жизнь каждого отдельного предприятия, в котором могли воплотиться его идеи, прекрасно осознавая, что именно путем решения отдельных, часто очень мелких, но требующих неимоверных усилий дел, создается промышленный прогресс. В одном из прошений он писал о своей деятельности по созданию фабрики, которая была предметом его забот и потому не могла бы, писал он о себе, ему «препятствовать: ибо тем кончаются все мои великие химические труды, в которых я три года упражнялся и которые бесплодно потерять мне будет несносное мучение».

Ломоносову был присущ широкий, отличающий большого ученого, взгляд на познание и его предмет. И в этой области, в значительном своем смысле философской, он высказал глубокие, выходящие за пределы конкретного исторического времени, идеи. Выделим две из них. Ломоносов рассматривал духовную культуру как целостное явление, в котором каждая из граней требует осознания своей незаменяемости и самоценности. Нет смысла, по Ломоносову, ставить вопрос о том, что выше - наука или религия, поскольку это просто разные сферы духовной жизни. Разные, но взаимосвязанные. И потому он был близок в понимании проблемы соотношения науки и религии таким мыслителям как Ньютон, Лейбниц, Декарт. Наука и религия, полагал Ломоносов, по своей природе не могут противоречить друг другу. Противоречия возникают при неверном понимании и сущности науки, и сущности религии. Ломоносов писал, что «неверно рассуждает математик, если хочет циркулем измерить Божью волю, но неправ и богослов, если он думает, что на Псалтирье можно научиться астрономии или химии». Потому так естественны у него восклицания: «Но коль велика творческая премудрость!», «Велик зиждитель наш господь», «Бессмертный царь» и т.д. в их сочетании с суждениями о бесконечности познания и ценности наук, о «бесчисленных явлениях, нуждающихся в объяснении»; и закономерны его выводы: «Чем глубже до самых причин толь чудных дел проницает рассуждение, тем яснее показывается непостижимый всего бытия строитель.» И, конечно, при этом открывается путь к пониманию смысла его слов о том, что «испытание натуры трудно, однако, приятно, полезно, свято.» В связи с этим можно вспомнить о том, что И.А. Ильин писал о ряде выдающихся ученых, в том числе и о Ломоносове: «Понятие» Бога не является объясняющей «гипотезой» в составе науки; но Дух Божий есть истинная и определяющая основа всех академических трудов и достижений. Все великие ученые последних веков знали и открыто исповедовали это - и Коперник, и Бэкон, и Галилей, и Ньютон, и Кеплер, и Лейбниц, и Бойль, и Ломоносов, и Либиг, и фон Майер, и Дюбуа-Реймон, и Фехнер, и Карлейль. Они выговаривали свое понимание с недвусмысленной ясностью и благоговением; и были в этом правы и безошибочны. Они искали и находили не видимость, а сокровенную сущность» носовым и по которой он высказал глубокие мысли, не утратившие своей актуальности и не способные.

 

. Историческое наследие М.В. Ломоносова в оценках отечественной историографии

 

Историческими исследованиями М.В. Ломоносов стал заниматься во второй половине 1740-х гг. и продолжал до конца жизни. Его основные труды - "Замечания на диссертацию Г.Ф. Миллера "Происхождение имени и народа российского", "Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 г.", "Краткий Российский летописец с родословием", ряд работ о Петре Первом.

Взяться за перо историка Ломоносова во многом побудило неприятие норманской концепции происхождения древнерусской государственности, которую предложили немецкие ученые, работавшие в Петербургской Академии наук: Г.З. Байер, Г.Ф. Миллер, А.Л. Шлецер. М.В. Ломоносов, усмотрев в норманизме тезис об отсталости славян и их неготовности к образованию государства, активно отстаивал иную точку зрения, в частности, предложив нескандинавскую идентификацию варягов.

После смерти великого ученого, его оппонентам удалось взять реванш и бросить на Ломоносова тень как на специалиста в области истории. В частности А.Л. Шлецер охарактеризовал Ломоносова "невеждой во всем, что называется историческою наукою", национал-патриотом, выступавшим против идей немецких ученых по политическим причинам. Вслед за Шлецером российская дореволюционная историческая наука, в лице самых лучших ее представителей выводила антинорманские идеи Ломоносова за пределы науки, а его самого не рассматривала как профессионального историка.

Значительную роль в распространении идей норманизма в отечественной дореволюционной историографии сыграл Н.М. Карамзин, который считал, что Ломоносов "хотел опровергнуть ясную, неоспоримую истину, что Рюрик и братья его были скандинавы".

С.М. Соловьев своим авторитетом утвердил в XIX веке скептический взгляд на Ломоносова-историка. Подчеркивая, что именно он являлся "отцом русской науки", Соловьев считал, что Ломоносову, обремененному столькими делами "недоставало ни времени, ни средств изучить вполне русскую историю", что тот смотрел на историю с "литературной точки зрения". По поводу дискуссии между норманистами и Ломоносовым Соловьев высказывал мнение, что, "сильнейшее раздражение" первого русского ученого против немецких историков "проистекало… от сильного раздражения его против немецкой стороны в академии". Вместе с тем Соловьев утверждал, что признавать "чуждое происхождение" варяжских князей "было оскорбительно для народного самолюбия".

Оценку М.В. Ломоносова, данную Соловьевым, поддержала большая часть историков второй половины XIX века. Так, В.О. Ключевский полагал, что истинный источник "непримиримой" вражды Ломоносова к немцам-академикам следует искать "в патриотическом негодовании", которое возбуждалось в нем их отношением к делу просвещения в России. Нападки Ломоносова вытекали из его патриотических взглядов, причем доводы его были не столь убедительны, сколько жестоки. По оценке П.Н. Милюкова Ломоносов представлял собой "патриотическо-панегирическое" направление, где главными были не знание истины, а "патриотические преувеличения и модернизация".

Вместе с тем, дореволюционные историки не могли не признавать явные заслуги М.В. Ломоносова в области исторической науки, что в корне разрушало их же представление о нем как об историке. Так, Соловьев и Ключевский констатировали, что "во всей силе великий талант Ломоносова блестит" в его утверждениях, что не существует несмешанных наций и что история народа обыкновенно начинается раньше, чем становится известным его имя.

Советская довоенная историография в полной мере восприняла мнения дореволюционных ученых о Ломоносове-историке. В период пропаганды идей интернационализма, борьбы с "великодержавным шовинизмом" Ломоносов был признан националистом и ксенофобом, а его антинорманская теория была признана ненаучной. Начало Великой Отечественной войны дало мощный импульс пересмотру норманнской концепции и переоценке исторического наследия М.В. Ломоносова. Этому способствовало то, что норманнская теория была взята на вооружение идеологами гитлеровской Германии в качестве обоснования своих захватнических действий. Кроме того, норманнская концепция вставала в некоторое противоречие с марксистской теорией, утверждавшей, что государство не может быть навязано извне.

С началом периода "оттепели" критика норманизма приобрела более взвешенный, конструктивный характер. Так, Л.В. Черепнин утверждал, что "Ломоносов был великим человеком своего времени. Поэтому не нужно изображать немецких ученых невежественными людьми, чтобы оттенить его величие". К историческому наследию М.В. Ломоносова обращалось огромное число советских историков, которые единодушно утверждали, что его изыскания по истории России "не были ни дилетантскими, ни случайными, а являлись такой же необходимостью, как и его занятия естественными науками", что в истории он был ученым-новатором, а его исторические труды заслуженно занимают место рядом с его гениальными творениями в области естественных наук. Подчеркивалось, в частности, что Ломоносов правомерно указал на ненаучность приемов немецкого исследователя Миллера, игнорировавшего показания русских источников. В это время сомнения по поводу взглядов Ломоносова пытались высказать только некоторые советские археологи, занимающиеся изучением славяно-русским древностей.

Однако, при оценке М.В. Ломоносова как историка советскими исследователями слишком подчеркивались его патриотические устремления. Об этом заявлялось столь громогласно, что это могло вызвать сомнения в тезисе о Ломоносове как о выдающемся объективном историке.

С конца 1980-х-начала 90-х гг., с ликвидацией "железного занавеса", начавшейся критикой марксистской концепции истории и всего советского в исторической науке стало нормой нелицеприятно отзываться и об "антинорманизме". В новейшей историографии в оценке Ломоносова как историка опять восторжествовал крайний скептицизм. Такие ученые как А.Б. Каменский, Э.П. Карпеев, И.Н. Данилевский и другие настойчиво подчеркивают, что Ломоносов был пристрастен, создал ненужный ажиотаж вокруг варяжской проблемы и, являясь выразителем "национальной" политики, заменял научную аргументацию "доводами гипертрофированного патриотизма".

Одновременно в исторической науке на современном этапе стало вызревать другое направление, представители которого встали на защиту Ломоносова как историка либо без предубеждений отмечали его явные заслуги на поприще русской истории (А.Н. Сахаров, А.Г. Кузьмин, В.В. Фомин). Эти ученые доказали, что именно служение истине и объективный взгляд на прошлое своего народа позволили М.В. Ломоносову прийти к важнейшим выводам, принятым в отечественной и зарубежной исторической науке: о глубокой древности славян, о скифах и сарматах как древних обитателях России, о сложном этническом составе скифов, о складывании русской народности на полиэтничной основе, об участии славян в Великом переселении народов, о полицентризме русской истории, о широком значении термина "варяги" и др.

В полной мере можно согласиться с высказыванием В.В. Фомина: "трудно представить, что было бы сделано М.В. Ломоносовым на поприще истории, если бы она одна была его уделом". Но и того, что он сделал, занимаясь еще химий, математикой, физикой, металлургией и многими другими отраслями науки, вполне достаточно, чтобы признать Ломоносова ярким историком и без предвзятости взглянуть и на него и на его наследие.

 

. М.В. Ломоносов о происхождении и сущности древнерусского государства

 

В. М. Ломоносов принадлежит к той плеяде великих людей, чьи имена стали символом национальной гордости, а жизнь которых явила редчайший пример человеческого подвига. По меткому определению А. С. Пушкина, Ломоносов был “первым нашим университетом”. Для деятельности Ломоносова характерна не только энциклопедичность, поражавшая уже его современников, но и удивительнейшая способность проникать в безграничные глубины многих областей человеческого познания.

Ломоносов жил в эпоху уже начавшего разлагаться феодализма, когда крестьянские движения, потрясавшие основы крепостнической системы государственного устройства, завершились во второй половине XVIII в. крестьянской революцией Пугачева, когда феодальная знать вынуждена была делать уступку за уступкой требованиям нарождавшейся буржуазии.

Во взглядах Ломоносова на происхождение и сущность древнерусского государства во многом сказалось влияние школы естественного права. Вслед за Ф. Прокоповичем и В. Н. Татищевым Ломоносов выступил сторонником централизованного государства и абсолютной монархии. Не видя в народных массах тех скрытых титанических сил, которые способны совершать крупные социально-экономические и культурные преобразования в жизни страны, Ломоносов полагал, что будущее России всецело зависит от исключительных способностей просвещенного монарха. Государство он сравнивал с пчелиным роем, где “один владетель повелевает, прочие внимают послушанию. Он, один каждому труды разделяет: ленивых и к делу неспособных выгоняет из улья, как из гражданского общества; прочие пчелы в назначенных трудах обращаются примерно”. Это идеалистическое понимание государства без учета классовых противоречий, раздиравших русское феодальное общество, было характерно для передовой части дворянских историков первой половины XVIII в. Но в отличие от дворянских идеологов “просвещенного абсолютизма” он ставил вопрос о просвещении и материальном благосостоянии народных масс, а не о сохранении дворянских привилегий”.

И хотя политические и исторические идеи Ломоносова ставят его неизмеримо выше передовой части русской интеллигенции того времени, он все же не смог освободиться от традиций дворянской историографии, видя всеобщее благоденствие народа в мудрой политике просвещенного монарха. Противоречивость и ограниченность его мировоззрения, сдавленного цепями феодально-крепостнического общества, не позволили Ломоносову подняться до уровня материалистического понимания исторического процесса развития человеческого общества, хотя в его взглядах, как осколки бриллиантов, сверкают зачатки стихийной диалектики.

Наука истории России до Ломоносова была представлена “Синопсисом”, “Историей” В. Н. Татищева и несколькими работами немецких ученых, которые не могли в полной мере удовлетворить растущие запросы современников. Это было время, когда научное осмысливание исторического прошлого России, ставшей крупнейшей державой на европейском континенте, превратилось в национальную необходимость.

Ломоносов не был историком права в нашем понимании, не был он и юристом в узком смысле этого слова. Но, занимаясь на протяжении многих лет проблемами происхождения славянских племен и первых государственных образований у них, Ломоносову приходилось касаться вопросов правовой науки, без изучения которых немыслимо понимание никакого исторического процесса.

Происхождение древнерусского государства является основной темой исторических исследований Ломоносова. Многие из его выводов, касающихся генезиса Руси, остались непоколебленными и нашли свое подтверждение в современной исторической науке. Уже “Наброски плана русской истории” относящиеся, по-видимому, к 1751 г., наглядно показывают, что Ломоносов не пытался слепо следовать ни за “Повестью временных лет”, ни за “Синопсисом”, ни тем более за историческими работами немецких ученых, а имел свою строго определенную и глубоко разработанную периодизацию отечественной истории. Свое повествование он начинает не от призвания варягов, а “от времен, глубокою древностию сокровенных”.

Русский народ и его судьбы стоят в центре исследования Ломоносова. Так, во вступлении к “Истории” он пишет: “Обстоятельства, до особенных людей надлежащие, не должны здесь ожидать похлебства, где весь разум повинен внимать и наблюдать праведную славу целого отечества”. Демократическая направленность взглядов Ломоносова здесь выступает наиболее четко, правда, в посвящении (великому князю Петру Федоровичу) к первой части “Истории Российской” В. Н. Татищева Ломоносов на первый план выдвигает деяния государей, “заслугами своими Россию одолживших”, а историю народа ставит в зависимость от ее “владетелей, а особливо самодержавных”.

Все это находится в прямой связи с абсолютистскими взглядами Ломоносова, но все же следует заметить, что столь категоричная постановка вопроса находится более в соответствии со взглядами Н. В. Татищева, нежели автора посвящения.

Для всего творчества Ломоносова вообще и для разработки вопросов происхождения древнерусского государства в частности характерно стремление научно обосновать и последовательно раскрыть причины того или иного явления с позиции критики церковного догмата. Несправедливо полагают те, писал Ломоносов, которые “думают, что все, как сначала творцом создано... и потому де не надобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест разнятся". Таковы рассуждения весьма вредны приращению всех наук.... хотя оным умникам и легко быть философами, выучась наизусть три слова „Бог так сотворил"-и сие дав в ответ вместо всех причин”. В развитии атеистического взгляда в области естествознания и социальных наук Ломоносов пошел несравненно дальше предшественников- В. Н. Татищева и Кантемира. Оставаясь идеалистом в понимании законов общественного развития, он видел решающую роль разума, просвещения и науки в формировании Русского государства на всех его этапах.

Разработку отечественной истории Ломоносов начинает с вопроса о том, как и в каких условиях сложился русский народ и кто были его предки. Открыто, хотя и в несколько осторожной форме, он выступает против церковного догмата, согласно которому считалось, что славяне происходят от библейского Мосоха, внука Ноева. Смело перешагнув через библейскую легенду, Ломоносов обращается непосредственно к историческим фактам. Скифы и сарматы, по его мнению, являются древнейшими предками славян: “Обои народы одержали великое участие в обширном сем земель пространстве”. Указывая, что в трупах древних историков (Геродота, Страбола, Плиния) скифы и сарматы выступают под разными именами, Ломоносов подчеркивает разноплеменный состав этих народов, что подтверждается данными современной науки. К древним предкам славян он относит также вендов и антов, которые, “соединясь со сродными себе славянами, умножали их силу”. Процесс ассимиляции различных народов со славянами продолжался и в более позднюю эпоху, когда “словенское владение возросло с течением времени” и “многие области, которые в самодержавство первых князей российских чудским народом обитаемы были, после славянами наполнились”.

Уровень современной Ломоносову исторической науки не позволил ему более детально проследить генетическую нить, связывающую славянские народы с русской нацией, но, “рассуждая о разных племенах, составивших Россию”, Ломоносов подчеркивает, что “в составлении российского народа преимущество славян весьма явствует”. Особое внимание Ломоносов уделяет вопросу о “дальней древности словенского народа”, имя которого “поздно достигло слуха внешних писателей и едва прежде царства Юстиниана”. То, что древние греки и римляне столь поздно узнали о славянах, по мнению Ломоносова, не есть доказательство того, что славянские народы возникли незадолго до времен юстиниановых, ибо “имя славянское, по вероятности, много давнее у самих народов употреблялось, нежели в Грецию или Рим достигло и вошло в обычай”.

Если для немецких исследователей истории славян и Древней Руси любое свидетельство древних греческих и римских писателей является аксиомой, то для Ломоносова это лишь вспомогательный материал.

Его возражения на диссертацию Г.-Ф. Миллера показывают, насколько критически он подходит к Изучению греческих и римских источников. Констатируя, что “в северных российских пределах славянские жители умолчаны”, Ломоносов пишет, что это объясняется “не столько за малолюдством, сколько за незнанием от внешних писателей”. Отсутствие у внешних авторов упоминаний о северных славянах, по мнению русского ученого, вовсе не означает, что эти народы не существовали или были весьма малочисленны, ибо “народы от имен не начинаются, но имена народам даются”.

С наибольшей глубиной и редчайшим научным предвидением гений Ломоносова проявился в критике так называемого “норманского вопроса” в отечественной истории, начало которому в тяжелые годы бироновской реакции положила диссертация Г. 3. Байера “De varagis”. Основные положения кенигсбергского ученого Г. 3. Байера были восприняты и развиты Г.-Ф. Миллером, А.-Л. Шлецером и другими немецкими учеными-историками. Следует заметить, что впервые с критикой норманской теории выступил В. Н. Татищев. Но, будучи умеренным норманистом, он не смог разрешить стоящую перед ним историческую проблему, ограничившись отдельными замечаниями, которые не нарушали цельности концепции немецких историков.

Конъюнктурные положения норманской теории происхождения Русского государства, принесенные в русскую историю с Запада, в корне искажали сущность исторического процесса формирования государственности у славянских племен. Патриотические чувства, а порой и научная принципиальность были чужды немцам-академикам, многие из которых принялись заниматься русской историей из чисто спекулятивных соображений. При этом некоторые из них не знали даже русского языка.

Впервые с критикой норманской теории Ломоносов выступил в 1749 г. в замечаниях на диссертацию Г.-Ф. Миллера о “Происхождении имени и народа российского”. Эти положения он в дальнейшем развил в “Кратком российском летописце” и “Древней истории”.

Норманская теория отрицает происхождение древнерусского государства как результат внутреннего общественно-экономического развития. Норманисты связывали начало государственности на Руси с моментом призвания варягов на княжение в Новгород и завоевания ими славянских племен в бассейне Днепра. Они считали, что сами варяги, “из которых был Рурик с братьями, не были колена и языка славенского... они были скандинавы, то есть шведы”.

Ломоносов подверг уничтожающей критике все основные положения этой антинаучной концепции генезиса Древней Руси. Древнерусское государство, по мнению Ломоносова, существовало задолго до призвания варягов-россов в форме разобщенных племенных союзов и отдельных княжеств. Племенные союзы южных и северных славян, которые “без монархии почитали себя вольными”, по его мнению, явно тяготились какой-либо властью. Отмечая роль славян в развитии всемирной истории и падении Римской империи, Ломоносов еще раз подчеркивает свободолюбие славянских племен и их нетерпимое отношение ко всякому угнетению. Тем самым косвенно Ломоносов указывает, что княжеская власть существовала не всегда, а явилась продуктом исторического развития Древней Руси. Особенно ярко показал он это на примере древнего Новгорода, где “новогородцы им (варягам) отказали (в дани) и стали сами собою правительствовать”.

Но классовые противоречия, раздиравшие древнерусское феодальное общество, привели к падению народоправства: новгородцы “впали в великие распри и междоусобные войны, восстал один род против другого для получения большинства”. И именно в этот момент острых классовых противоречий обратились новгородцы (а точнее, та часть новгородцев, которая одержала победу в этой борьбе) к варягам со следующими словами: “земля наша велика и обильна, а наряда у нас нету; да пойдете к нам княжить и владеть нами”.

Акцентируя на этом факте внимание, Ломоносов подчеркивает, что не слабость и не неспособность россов к государственному управлению, как это упорно старались утверждать сторонники норманской теории, а классовые противоречия, которые были подавлены силой варяжской дружины, явились причиной призвания варягов.

Однако в свете рационалистического мировоззрения Ломоносова, стоящего на позициях “просвещенного абсолютизма”, такая форма государственного управления, как народоправство, вовсе не свойственна социально-экономической природе Русского государства. Из трех форм государственного устройства - демократии, аристократии и монархии - последняя, по мнению Ломоносова, является для России наиболее эффективной. Путем исторических обобщений и сравнений он стремится доказать целесообразность абсолютной монархии именно для Русского государства.

Так, указывая на общие черты государственного устройства, присущие античному Риму и древнерусскому государству, а именно на наличие большого элемента самоуправления в ранний период развития этих государств и единодержавие - в более поздний, Ломоносов далее противопоставляет античному Риму Древнюю Русь с одной лишь единственной целью, чтобы показать, что если “Римское государство гражданским владением возвысилось”, а “самодержавством пришло в упадок”, то Россия “разномысленною волностию... едва не дошла до крайнего разрушения” и лишь “самодержавством... умножилась, укрепилась, прославилась”. Сила и могущество Русского государства, благосостояние его подданных, по мнению Ломоносова, всецело зависят от заслуг просвещенных монархов.

Образование и развитие Древней Руси рассматривается им как непрерывный процесс борьбы князей за единодержавие. И хотя Ломоносов замечает, что покорение славянских племен порой сопровождалось, жестким насилием и тяжелой данью, тем не менее эта борьба расценивается им как выражение заботы об этих племенах со стороны киевских князей, ибо “в едино-начальном (т. е. самодержавном) владении залог... блаженства” Русского государства.

Краеугольным камнем дискуссии, начало которой положила диссертация Г. З. Байера, был вопрос, были ли призванные новгородцами варяги генетической ветвью одного из славянских племен или же это скандинавы. Ломоносов проводит резкую грань не только между скандинавами и варягами-россами, но и отделяет варягов как социальную группу от варягов-россов. Последнее обстоятельство обычно выпадало из поля зрения исследователей, тогда как оно имеет большое научное значение. Варяги, полагает Ломоносов, это не этническая, а социальная группа. Неправильно рассуждает тот, писал Ломоносов, “кто варяжское имя приписывает одному народу. Многие сильные доказательства уверяют, что они от разных племен и языков состояли и только одним соединялись обыкновенным тогда по морям разбоям”. И далее: “они не были таль одни шведы, как некоторые думают, ибо в сем случае употребил бы историк собственное их имя”.

Варяги-россы, полагает Ломоносов, - это одно из славянских племен, живших по восточно-южным берегам Варяжского моря между Вислой и Двиной. Поэтому нет ничего удивительного, что новгородцы обратились к своим соседям-славянам. В подтверждение своего мнения Ломоносов приводит ряд доказательств, имеющих большое научное значение. Так, он указывает на отсутствие слов скандинавского происхождения в русском языке. Хотя эта точка зрения Ломоносова в наше время не получила своего развития, тем не менее она имела немало своих последователей.

В прямой связи с этнографической и социальной природой варягов-россов стоит и вопрос о происхождении термина “Русь”, тесно связанный “с вопросом о происхождении Русского государства и русского народа”. Ломоносов не разбирает вопроса о происхождении слова “Русь”, а лишь констатирует, что “силе имя не должно производить и начинать от времени пришествия Рюрика к новгородцам, ибо оно широко по восточно-южным берегам Варяжского моря простиралось от лет давних”. Но еще задолго до того времени, когда волжские россы достигли берегов Варяжского моря, полагает Ломоносов, существовал этот этнический термин на юге нашего государства.

Семасиологические особенности слова “Русь” представляют значительные трудности в установлении этнографической и национальной природы его происхождения, и надо признаться, что и в настоящее время в этом вопросе еще очень много неясного. Заслуга Ломоносова состоит в том, что он первый научно доказал, что нет никакой преемственности между именем “Русь” и “варяжским вопросом”, что слово “Русь” туземного происхождения и известно было задолго до призвания Рюрика.

Работы Ломоносова по вопросу происхождения древнерусского государства имеют большое научное значение для изучения возникновения феодализма Древней Руси. Однако по непонятным причинам исследователи русского феодализма не привлекали работы Ломоносова для изучения генезиса феодализма, тогда как его блестящая разработка “норманского вопроса” стоит в прямой связи с проблемой возникновения феодальных отношений в древнерусском государстве. Именно Ломоносов первый высказал мысль, что государственные образования на территории Древней Руси существовали и до “империи Рюриковичей”.

Научный анализ вопроса происхождения древнерусского государства ставит Ломоносова неизмеримо выше не только современных ему исследователей, но и многих, дореволюционных историков более позднего периода.

Творческое наследие Ломоносова как историка еще недостаточно изучено. В сущности это изучение только начинается. Развитие русской исторической науки дает блистательное подтверждение жизненности многих научных выводов Ломоносова.

Не со всеми положениями Ломоносова можно согласиться, некоторые из них опровергнуты современной исторической наукой, вооруженной методом диалектического и исторического материализма и обогащенной большим количеством новых исторических данных. Тем не менее заслуга Ломоносова перед отечественной историей огромна. Его имя должно по праву стоять в ряду с такими выдающимися русскими-историками, как С. М. Соловьев, С. В. Ключевский, Б. Д. Греков.

 

4. Историческая концепция М.В. Ломоносова

 

В связи с этим Ломоносов высказывает некоторые общие соображения об историческом развитии как смене периодов упадка и расцвета. «Каждому несчастию последовало благополучие большее прежнего, каждому упадку высшее восстановление...».

Представление о том, что исторический процесс совершается путем конфликтов внутреннего и внешнего характера было передовой для того времени идеей. Автор образно представляет себе этот процесс как течение «великия реки», которая «от источников своих по широким полям распростираясь, иногда в малые потоки разделяется и между многими островами теряет глубину и стремление», но затем снова «соединяясь в одни береги, вящую быстрину и великость приобретает», и чем дальше, тем в большей мере вбирая в себя другие реки, «обильнейшими водами разливается и течением умножает свои силы». Это - мысль о поступательном движении истории, преодолевающей на своем пути многочисленные препятствия, отступающей и снова идущей вперед, мысль для того времени достаточно прогрессивная.

Для Ломоносова характерно также стремление понять прошлое своего народа в рамках всемирно-исторического процесса, представляющего собой последовательную смену ряда народов, проходящих циклы своего развития от расцвета до заката. «Начинаются народы, когда другие рассыпаются; одного разрушение даст происхождение другому». Это высказывание, конечно, далеко ушло от фаталистической концепции средневековых

хронографов, видевших в истории поучительный пример тщетности и суетности как личных человеческих судеб, так и судеб целых обществ и государств. Изучение истории Ломоносова, напротив, убеждает в том, что дела «смертных», преходящие «труды» отдельных лиц сообщают бессмертие народу. Всемирно-исторический процесс, по его мнению, свидетельствует о прогрессивном движении человечества, во время которого оставляют свой след в прошлом люди разных поколений и пароды разных времен. И историческая наука должна по этим следам воссоздать путь развития от прошлого к настоящему. История - это движение, она не знает ограниченных рамок времени и пространства, она дает беспредельные возможности дальнейшего роста.

Ученый поднимает вопрос о том, как из действий людей ряда поколений слагается история человечества. Если люди разных времен выступают раздельно, то история объединяет их деяния в общем всемирно-историческом процессе. Эта трактовка представляет значительный шаг но сравнению с развитым Татищевым пониманием истории как науки, изучающей цепь человеческих «деяний» и «приключений», к мысли об их преемственности и непрерывности. Ломоносов выдвигает задачу выяснения общих начал и черт своеобразия в развитии отдельных народов. При этом он исходит из идеи повторяемости явлений у народов, разновременно выступающих на всемирно-исторической арене. Ломоносов сравнивает политическую историю России с историей Древнего Рима. Если римская история началась с единовластия «королей», то история России - с единовластия князей. Перио<

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: