 |
Опасности, угрожающие душе 7 глава
|
|
|
|
Во время беременности жены мужчина племени тумбулу, как мы видели, не только не завязывает узлов – он также не сидит со скрещенными ногами. Ход мысли в обоих случаях одинаков. С точки зрения гомеопатической магии безразлично, скрещиваете ли вы нити, затягивая их в узел, или скрещиваете ноги, когда усаживаетесь поудобнее, – в обоих случаях вы противодействуете свободному протеканию событий. Эту важную истину хорошо усвоили себе римляне. Такой авторитет, как Плиний, уверяет: сидеть со сложенными руками рядом с беременной женщиной или больным, проходящим курс лечения, – значит причинять им большой вред. Еще больший вред вы приносите им, если обнимаете ногу или ноги сложенными руками или кладете ногу на ногу. Древние римляне считали подобные позы помехой во всякого рода делах: в военном совете, на собрании магистратов, во время молений и жертвоприношений никому не разрешалось скрещивать ноги и сплетать руки. Хрестоматийный пример ужасных последствий, которые могут проистечь из этого, – Алкмена. Семь дней и семь ночей не могла она произвести на свет Геракла, потому что перед ее домом со сплетенными руками и скрещенными ногами сидела богиня Люцина; ребенок родился, когда эту богиню обманом заставили изменить позу. Если беременная женщина имеет привычку сидеть скрестив ноги, у нее, по мнению болгар, будут трудные роды. Когда беседа стихает и наступает молчание, жители некоторых районов Баварии приговаривают: «Ну вот, кто‑то скрестил ноги».
Магическое воздействие узлов, связывающих человека и затрудняющих его передвижение, не в меньшей мере, чем на родах, сказывается на браке. Вплоть до XVIII столетия в Европе считалось, что брак может расстроить всякий, кто во время обряда венчания запрет замок или завяжет на веревке узел, а затем выбросит замок или веревку. Подлинный союз новобрачных невозможен до тех пор, пока замок не будет отперт, а узел развязан. Тяжкой обидой считалось поэтому не только прибегать к колдовству такого рода, но и красть или прятать орудие колдовства (то есть замок или веревку с завязанным узлом). В 1718 году парламент города Бордо приговорил человека к сожжению живьем за то, что с помощью завязанных узлов он погубил будто бы целое семейство, В 1705 году в Шотландии за кражу заколдованных узлов были приговорены к смерти двое мужчин; некая женщина изготовила их для того, чтобы расстроить супружеское счастье семьи Сполдинг из города Ашинтилли. Вера в действенность подобных магических средств сохранилась в горных районах графства Перт до конца века. В этот период в приходе Лоджирэйт, что расположен между рекой Туммель и рекой Тей, у жителей сохранялся обычай перед церемонией бракосочетания со всем тщанием распускать узлы на одежде невесты и жениха. С тем же предрассудком мы сталкиваемся в Сирии. Лица, помогающие жениху‑сирийцу облачиться в брачные одежды, следят за тем, чтобы на них не был завязан ни один узел и не была застегнута ни единая пуговица. В противном случае враги смогут магическим путем лишить жениха его супружеских прав. Тот же страх распространен по всей Африке. Для того чтобы лишить жениха мужской силы, колдуну достаточно было завязать узел на платке, который перед этим он потихоньку приложил к какой‑нибудь части тела жениха, когда тот садился на коня, чтобы Отправиться за невестой. Считалось, что, пока узел на платке будет завязан, жених не сможет вступить в свои супружеские права.
|
|
|
Дурное влияние узлов может проявиться также в болезнях и всякого рода напастях. Так, иногда колдун госов в Западной Африке, проклиная врага, затягивает на стебельке травы узел со словами: «Этим узлом я завязываю такого‑то. Пусть на него обрушатся все беды! Пусть змея укусит его, когда он идет по полю! Пусть на охоте набросится на него прожорливый зверь! Пусть вода смоет его, когда он ступит в реку! Пусть во время грозы молния поразит его! Пусть кошмары мучают его по ночам!» В этот узел колдун завязывает якобы жизнь своего врага. Упоминание о злокозненности тех, «кто похваляется узлами», встречается в Коране. В арабском комментарии к этому отрывку говорится, что слова эти относятся к женщинам‑колдуньям, которые завязывают узлы на веревках, а затем дуют и плюют[75]на них. Комментатор рассказывает, что давным‑давно некий коварный иудей околдовал самого пророка Мухаммеда тем, что затянул на веревке девять узелков и припрятал ее в колодце. От этого пророк заболел, и кто знает, как обернулось бы дело, если бы архангел Гавриил вовремя не поведал пророку о местонахождении веревки с узлами. Вскоре верный Али вытащил зловещую веревку из колодца, и пророк прочитал над ней заклинания, которые специально для этого случая были внушены ему свыше. По прочтении каждого стиха развязывали один узел, и Мухаммед чувствовал облегчение.
|
|
|
Узлы не только убивают, но и излечивают. Их целительная сила проистекает из веры в то, что развязывание узлов, вызывающих недомогание, приносит больному облегчение. Вот о каком способе лечения грыжи сообщает Плиний. Из клубка вытягивается нить; на ней завязывают семь или девять узлов, после чего ее привязывают к грыже больного. Чтобы лечение было действенным, нужно, завязывая каждый узел, произносить имя какой‑нибудь вдовы. О'Донован[76]описывает такое средство, употребляемое туркменами против лихорадки. Колдун берет верблюжью шерсть и, бормоча заклинание, сплетает из нее крепкую нить. Потом он завязывает на этой нити семь узлов. Прежде чем затянуть каждый из них, он на него дует. Эту узловатую нить больной носит на запястье в качестве браслета. Ежедневно он распутывает один узел и дует на него. Когда развязаны все семь узлов, нить сворачивают в клубок и кидают в реку, воображая при этом, что вместе с ним уплывает и лихорадка.
Колдуньи пользуются узлами также для того, чтобы крепко привязать к себе возлюбленного. В стихотворении Виргилия девушка, влюбленная в Дафниса, старается выманить его из города с помощью магических чар: на каждой из трех разноцветных веревок она завязывает по три узелка. Арабская девушка, сердце которой было отдано какому‑нибудь мужчине, также стремилась завоевать его любовь и привязать к себе тем, что завязывала узлы на его биче; впрочем, ее ревнивая соперница распутывала их. К узлам в соответствии с тем же принципом гомеопатической магии, прибегали для того, чтобы остановить беглеца. В Свазиленде часто можно видеть, что на траве по обочинам дорог завязаны узлы. Каждый из этих узлов повествует о семейной драме. От мужа убежала жена, и он с друзьями пустился за ней в погоню. А чтобы беглянка не запутала след, они, так сказать, «связали тропу». У русских сеть со множеством завязанных на ней узлов считалась весьма действенным средством против колдовства. Поэтому жители некоторых областей России накидывали на свадебный наряд невесты рыболовную сеть, чтобы тем самым уберечь ее от напастей. С той же целью жених и дружки часто перепоясываются кусками сети или, на крайний случай, плотно прилегающими кушаками. Чтобы навредить им, колдун должен сначала распустить все узлы в сети или снять с них кушаки. Амулет в России нередко представляет собой просто узловатую веревку. Считается, что если обвить вокруг рук и ног моток красной шерсти, то это предохранит от малярии и лихорадки. Для того чтобы обезопасить ребенка от скарлатины, достаточно якобы обвить вокруг его шеи девять мотков шерсти. В Тверской губернии к шее коровы, идущей впереди всего стада, привязывают особой формы мешок, предназначенный для того, чтобы не подпускать волков к стаду: он обладает‑де способностью сковывать челюсти прожорливого зверя. По тому же принципу весной, прежде чем выгнать на выпас табун лошадей, вокруг него трижды обносят висячий замок. Обносящий на ходу замыкает и отмыкает его, приговаривая: «Этим стальным замком я запираю пасть серых волков, чтобы они не напали на мой табун».
|
|
|
Считалось, что узлы и замки могут служить защитой не только от колдунов и от волков, но и от самой смерти. Когда в 1572 году в Сент‑Эндрюз женщину, приговоренную к сожжению живьем за колдовство, подвели к месту казни, на ней обнаружили белую тряпку в форме воротника со множеством свисающих узловатых тесемок. Эту тряпку пришлось отнимать у нее силой, так как женщина явно пребывала в уверенности, что если на ней будет тряпка с узлами, то она не сгорит на костре. Когда тряпку все‑таки отобрали, колдунья воскликнула: «Теперь я пропала!» Во многих районах Англии имеет хождение верование, согласно которому в доме никто не может умереть, пока он остается на замке или на запоре. В силу этого в Англии весьма широко распространен обычай отпирать все замки и засовы, когда больной явно находится при смерти, чтобы без нужды не продлять его агонию. К примеру, в 1863 году в городе Тонтоне ребенок заболел скарлатиной, и смерть его казалась неминуемой. «Как водится, собрались на совет местные матроны и для того, чтобы оградить ребенка от „мучительной смерти“, из всех комодов, ящиков, дверей и шкафов в доме вынули ключи и распахнули их настежь, а тело самого ребенка положили прямо под косяком, чтобы устроить ему надежный и безболезненный переход в вечность». Но ребенок, странное дело, не захотел воспользоваться преимуществами, столь любезно предоставленными в его распоряжение мудрыми и опытными дамами Тонтона, – вместо того чтобы отдать богу душу, он предпочел остаться в живых.
|
|
|
Правило, которое предписывает участвовать в магических и религиозных обрядах с распущенными волосами и босыми ногами, также основывается, вероятно, на опасении, что наличие узла или чего‑то стягивающего на голове или на ногах участника отрицательно скажется на эффективности обряда.
Подобную же способность некоторые народы приписывают кольцам. Так, на острове Карпатос жители не застегивают одежду, в которую обряжают тело мертвого, и следят за тем, чтобы на нем не осталось колец. «Ведь душа, – уверяют они,может задержаться даже в мизинце и не иметь покоя». Здесь не предполагается, наверное, что после смерти душа выходит из тела через кончики пальцев, но все же считается, что, препятствуя ее усилиям покинуть бренную оболочку, кольцо оказывает на бессмертный дух стесняющее воздействие. Другими словами, кольца, как и узлы, действуют наподобие духовных пут. Вероятно, поэтому у древних греков существовало правило – его приписывают Пифагору, – запрещавшее ношение колец. Никто не имел права входить в святилище владычицы в Ликосуре (Аркадия) с кольцом на пальце. Люди, обращавшиеся к оракулу Фавна в Пренесте, должны были сохранять целомудрие, не употреблять в пищу мясо и не носить колец.
|
|
|
То, что препятствует выходу души из тела, может, напротив, помешать злым духам войти в него. Поэтому кольца используются в качестве амулетов против демонов, ведьм и привидений. Тирольцы говорят, что роженице ни при каких обстоятельствах не следует снимать с пальца обручальное кольцо: в противном случае духи и ведьмы получат власть над ней. Человек, которому предстоит положить труп в гроб, по обычаю лапландцев получает от мужа, жены или детей умершего медное кольцо и носит его на правой руке до тех пор, пока не опустит тело в могилу. Кольцо служит ему амулетом, предохраняющим от любого вреда со стороны души покойного. Вопрос о том, в какой мере обычай ношения колец был порожден верой в их способность удерживать душу в теле или отвращать от нее демонов, представляется достойным рассмотрения. Здесь эта вера занимает нас постольку, поскольку она проливает свет на обычай, запрещавший римскому жрецу Юпитера носить кольцо, если последнее не сломано. Наряду с запретом иметь узлы на одежде, это правило указывает на страх перед тем, что свобода передвижения могущественного духа, воплощенного в жреце, будет стеснена духовными и телесными путами, каковыми являются кольца и узлы.
Глава XXII
ЗАПРЕТНЫЕ СЛОВА
Табу на имена собственные. Первобытный человек, не будучи в состоянии проводить четкое различие между словами и вещами, как правило, воображает, что связь между именем и лицом или вещью, которую оно обозначает, является не произвольной и идеальной ассоциацией, а реальными, материально ощутимыми узами, соединяющими их столь тесно, что через имя магическое воздействие на человека оказать столь же легко, как через волосы, ногти или другую часть его тела. Первобытный человек считает свое имя существенной частью самого себя и проявляет о нем надлежащую заботу. Североамериканский индеец, к примеру, «относится к своему имени не как к обычному ярлыку, но как к самостоятельной части своего тела (подобно глазам или зубам) и пребывает в уверенности, что от дурного обращения с именем проистекает не меньший вред, чем от раны, нанесенной какому‑нибудь телесному органу. Такого же мнения придерживаются многочисленные племена, занимающие пространство от Атлантического океана до Тихого. С этим обычаем связано большое число любопытных правил, относящихся к сокрытию или изменению собственных имен». На старости лет некоторые эскимосы выбирают себе новое имя, надеясь с его помощью обрести новые силы. Туземцы племени толампу на острове Целебес верят, что, записав имя человека, вы можете вместе с ним унести и его душу. Многие из современных первобытных людей считают имена существенной частью самих себя и прилагают много усилий, чтобы скрыть свои подлинные имена и тем самым не дать в руки злоумышленников оружие против себя.
Начнем с народов, находящихся на низшей ступени общественного развития. Австралийские аборигены нередко держат личные имена в тайне от всех из боязни, «что, узнав ваше имя, враг может магическим путем использовать его вам во вред». «Австралийский абориген, – по словам другого автора, – всегда очень неохотно называет свое настоящее имя. Это нежелание, несомненно, объясняется страхом перед тем, что, овладев именем, колдун может ему навредить». У племен Центральной Австралии каждый мужчина, женщина и ребенок кроме имени, употребляемого в обиходе, имеет тайное или священное имя, которое присваивается ему старейшинами сразу же или вскоре после рождения. Оно известно только членам группы, имеющим полное посвящение. Упоминается это тайное имя лишь в наиболее торжественных случаях. Произнесение его при женщинах или мужчинах из другого клана расценивается как серьезнейшее нарушение племенного этикета (в нашем понимании к нему можно приравнять разве что случаи самого вопиющего святотатства). Во всяком случае имя произносится только шепотом и лишь после того, как приняты все меры предосторожности, чтобы никто из посторонних не смог его подслушать. «Туземцы не сомневаются, что, узнав их тайные имена, иноплеменник получит благоприятную возможность нанести им вред путем магии».
Тот же страх, по‑видимому, породил сходный обычай у древних египтян, чей сравнительно высокий уровень цивилизации странным образом уживался с пережитками самой грубой дикости. У каждого египтянина было два имени: истинное и доброе или, иначе, большое и малое. Доброе, или малое, имя было известно всем, истинное же, или большое, имя египтяне держали в глубокой тайне. Ребенок из касты брахманов также получает при рождении два имени: имя для повседневного обихода и имя тайное (оно должно быть известно только его отцу и матери). Последнее имя произносят только при совершении обрядов, например обряда бракосочетания. Обычай этот направлен на защиту человека от магии: ведь чары становятся действенными лишь в сочетании с подлинным именем. Туземцы острова Ниас верят, что демоны, услышав имя человека, могут причинить ему вред. Поэтому они никогда не произносят имена младенцев, ибо те особенно подвержены нападениям злых духов. По той же причине местные жители не зовут друг друга по имени, находясь в излюбленных обиталищах духов: в сумрачных чащах, лесах, на берегах рек или водопадов.
Свои имена держат в тайне и индейцы‑чилоте, они не любят, когда их имена произносят в полный голос. Ведь на материке и на прилегающих островах их могут услышать феи и черти. Зная имена, они не замедлят чем‑нибудь навредить людям, но эти злокозненные духи бессильны, пока им неизвестны имена. Арауканец едва ли откроет свое имя чужестранцу из боязни, что последний приобретет сверхъестественное влияние на него. Если человек, несведущий в предрассудках этого племени, все‑таки спросит арауканца о его имени, тот ответит: «У меня его нет». Если тот же вопрос задать оджибве, он посмотрит на одного из присутствующих и попросит ответить за него. «Такое нежелание проистекает из усвоенного в детстве мнения, согласно которому повторение личных имен мешает росту и они останутся малорослыми, Многие пришельцы поэтому воображали, что у индейцев либо совсем нет имен, либо они их позабыли».
Оджибве, как мы только что убедились, сообщают пришельцам имя человека без угрызений совести и без боязни дурных последствий. Ведь такая опасность возникает лишь в том случае, если имя произносит сам его владелец. В чем здесь дело? Почему, в частности, считается, что человек, произнеся свое имя, прекращает расти? Можно предположить, что имя человека в глазах первобытных людей является его частью только тогда, когда он произносит его сам, в остальных же случаях оно не имеет жизненной связи с его личностью и не может служить орудием нанесения вреда. Первобытные философы скорее всего рассуждали так: если имя вылетает из уст самого человека, он расстается с живой частью самого себя. Такой человек, если он продолжает упорствовать в своем безрассудном поведении, наверняка кончит истощением жизненной энергии и расстройством организма. Сторонники этой простой теории могли указать своим запуганным ученикам на скрюченных недугом развратников и людей слабого телосложения – ужасные примеры судьбы, которая рано или поздно ждет людей, чрезмерно усердствующих в произнесении собственных имен.
Фактом (как бы его ни объясняли) остается то, что дикарь испытывает сильнейшее отвращение к произнесению своего имени и в то же время ничего не имеет против того, чтобы его произносили другие люди. Более того, чтобы удовлетворить любопытство настойчивого чужестранца, он сам предлагает им сделать это вместо него. В некоторых районах острова Мадагаскар сообщение имени его носителем является для него табу, но входит в обязанность кого‑нибудь из сопровождающих его лиц или рабов. Та же любопытная непоследовательность отмечена у некоторых племен американских индейцев. Один автор пишет, что «для американского индейца имя является вещью священной и владелец не должен необдуманно разглашать его. Попросите воина любого племени назвать свое имя ваш вопрос встретит либо прямой отказ, либо вам дипломатично дадут понять, что неясен смысл вопроса. Но лишь успеет подойти кто‑то из друзей, как спрошенный индеец прошепчет нужный ответ ему на ухо. Друг имеет право назвать его имя, узнав в обмен на эту любезность имя человека, который задал вопрос». Это общее правило приложимо, в частности, к индейцам Британской Колумбии, относительно которых известно, что «одним из наиболее странных предрассудков, которыми буквально пропитаны все эти племена, является нежелание индейцев называть свои имена. Вы никогда не сможете узнать действительное имя человека от него самого; но имена своих соплеменников индейцы сообщают без каких‑либо колебаний». Тот же этикет остается в силе на островах восточной части Индийского океана. Общим правилом здесь является не произносить собственное имя. Вопрос: «Как вас зовут?»‑является здесь крайне неделикатным. Если об имени туземца осведомятся административные или судебные инстанции, тот вместо ответа знаком покажет на товарища или прямо скажет: «Спросите его». Это суеверие распространено по всей без исключения Ост‑Индии и встречается в племенах моту и моту‑моту, у папуасов Северной Новой Гвинеи, у нумфоров Голландской Новой Гвинеи и меланезийцев архипелага Бисмарка. В Южной Африке местные жители никогда не называют своих имен, если кто‑то может сделать это за них, но в случае крайней нужды и сами не отказываются их сообщить.
В некоторых случаях запрет, накладываемый на произнесение имен людей, не имеет постоянного характера, а зависит от обстоятельств и с их изменением утрачивает силу. Так, когда воины племени найди совершают набег, оставшимся дома соплеменникам не разрешается называть их по именам; воинов следует называть именами птиц. Стоит ребенку забыться и назвать кого‑нибудь из ушедших по имени, мать выбранит и предостережет его: «Не говори о птицах, летающих в небе». Когда негр племени бангала с Верхнего Конго рыбачит или возвращается с уловом, имя его временно находится под запретом. Все зовут рыбака mwele независимо от того, каково его настоящее имя. Делается это потому, что река изобилует духами, которые, услышав настоящее имя рыбака, могут воспользоваться им для того, чтобы помешать ему возвратиться с хорошим уловом. Даже после того как улов выгружен на берег, покупатели продолжают звать рыбака mwele. Ведь духи – стоит им услышать его настоящее имя – запомнят его и либо расквитаются с ним на следующий день, либо так испортят уже пойманную рыбу, что он мало за нее выручит. Поэтому рыбак вправе получить крупный штраф со всякого, кто назовет его по имени, или заставить этого легкомысленного болтуна закупить весь улов по высокой цене. чтобы восстановить удачу на промысле. Когда воины племени сулка в Новой Британии находятся близко от земли своих врагов гактеев, они тщательно следят за тем, чтобы не произносить вражеских имен. В противном случае враги нападут на них и всех перебьют. Поэтому при подобных обстоятельствах воины сулка именуют гактеев о lapsiek (что значит «гнилые стволы деревьев»), полагая, что от этого руки и ноги ненавистных врагов станут тяжеловесными и неуклюжими, как бревна. Этот пример хорошо иллюстрирует крайне материалистическое воззрение сулка на природу слова: им кажется, что выражение, означающее неуклюжесть, будучи произнесено, гомеопатически поразит неуклюжестью члены их отдаленных врагов. Другой пример курьезного заблуждения такого рода мы находим у кафров. Начинающего вора, по их мнению, можно исправить, достаточно только выкрикнуть его имя над кипящим котлом с целебной водой, прикрыть котел крышкой и на несколько дней оставить имя вора в воде. При этом нет ни малейшей необходимости, чтобы о манипуляциях, которые проделывают над его именем, был осведомлен сам вор. Нравственное возрождение ему и так обеспечено.
Когда настоящее имя человека необходимо держать в тайне, в ход нередко идет его прозвище или уменьшительное имя. В отличие от первичных, настоящих имен эти вторичные имена не считаются частью самого человека, так что их можно без опасения разглашать, не рискуя поставить под угрозу безопасность называемого лица. Для того чтобы не произносить настоящего имени человека, его часто называют по имени его ребенка. Например, «аборигены Гипсленда резко возражали против того, чтобы иноплеменникам стали известны их имена: ведь в таком случае враги могли бы превратить их в орудия заклинания и магическим путем лишить их жизни. Так как у детей, как полагают местные жители, врагов нет, они обычно говорят о мужчине как об „отце, дяде или двоюродном брате такого‑то и такого‑то ребенка“. Но от произнесения имени взрослого человека они неизменно воздерживаются». Альфуры в районе Посо на острове Целебес ни в коем случае не станут произносить свои имена. Поэтому, если вы желаете узнать чье‑то имя, вам следует обратиться не к самому этому человеку, а к его соплеменникам. Если это не представляется возможным, например, если поблизости никого нет, вам надлежит осведомиться об имени его ребенка и обращаться к нему: «Отец такого‑то». Впрочем, альфуры неохотно называют даже имена детей: если у ребенка есть племянник или племянница, к нему применяется термин «дядя такого‑то» или «тетя такой‑то». В традиционном малайском обществе у человека никогда не спрашивают, какое у него имя. Чтобы избежать употребления родительских имен родителей зовут именами детей. Автор данного сообщения добавляет, что людей бездетных называют именами младших братьев. У даяков внутренних областей Борнео детей, достигших возмужания, зовут, в зависимости от пола, отцом или матерью ребенка младшего брата или ребенка сестры отца или матери, то есть его двоюродных братьев и сестер. У кафров считается неучтивым называть невесту ее настоящим именем. Даже если она только что помолвлена и не является еще ни женой, ни матерью, ее принято именовать «матерью такого‑то». У племен нага (куки, земи и кача) в Ассаме после рождения ребенка родители перестают произносить свои имена и зовутся матерью и отцом такого‑то. Бездетные пары фигурируют как «бездетный отец» и «бездетная мать».
Высказывалось предположение, что широко распространенный обычай называть отца именем ребенка берет начало в стремлений мужчин утвердить свое отцовство, чтобы с его помощью получить в отношении детей те права, которыми при материнском счете родства пользовалась мать. При этом, однако, не получает объяснения параллельный обычай (обычай называть мать именем ребенка), который, как правило, с ним сосуществует. Это объяснение тем более неприменимо к обычаю называть бездетных родителей матерью и отцом несуществующих детей, называть мужчин именами их младших братьев или употреблять применительно к детям термины «дядя или тетя такого‑то», то есть звать их отцами и матерями собственных двоюродных братьев и сестер. Все эти обычаи находят простое и естественное объяснение, если предположить, что они проистекают из нежелания произносить подлинные имена лиц, с которыми говорят, или лиц, о которых идет речь. Это нежелание коренится отчасти в боязни привлечь внимание злых духов, а отчасти в страхе, как бы имя не попало в руки колдунов и те с его помощью не навредили его носителю.
Табу на имена родственников. Казалось бы, в общении с родственниками и друзьями сдержанность в употреблении Собственных имен должна исчезнуть или по крайней мере ослабеть. На самом же деле часто все как раз наоборот. С величайшей неукоснительностью это правило применяется именно к лицам, связанным самыми тесными кровнородственными узами и в особенности узами брака. Нередко таким лицам запрещается не только называть друг друга по имени, но и употреблять слова, имеющие с этими именами хотя бы один общий слог. Этот запрет относится, в частности, к мужьям и женам, к мужу и родителям жены, к жене и отцу мужа. Например, кафрская женщина не имеет права публично произносить имена, данные при рождении ее мужу или кому‑то из его братьев, а также употреблять запретные слова в их обычном значении. Если, к примеру, мужа ее зовут у‑Мпака (от слова impaka, небольшое животное из семейства кошачьих), то она должна называть это животное другим именем. Кафрской женщине, далее, запрещено даже про себя произносить имена своего свекра и всех родственников мужского пола по восходящей линии. Если ударный слог одного из этих имен встречается в каком‑то другом слове, женщина должна заменить это слово или этот слог. Благодаря этому обычаю в женской среде зародился как бы язык в языке, который кафры называют «женским наречием». Понять это «наречие» очень трудно: нет определенных правил образования эвфемизмов, а ввиду огромного числа таких слов невозможно составить их словарь. Даже в пределах одного племени может быть значительное число женщин, которые не имеют права использовать заменители, употребляемые другими женщинами, как и сами первоначальные слова. Мужчина‑кафр со своей стороны не может произносить имя тещи, а она его имя. Ему, правда, не запрещаете употреблять слова, в которых встречается ударный слог её имени. Киргизка ни в коем случае не решится произнести имена старших родственников своего мужа или употребить слова, напоминающие их по звучанию. Если имя одного из родственников, к примеру, означает «пастух», она должна исключить из своей речи и слово «овца», заменив ее словом «блеющее животное». Если его имя происходит от слова «ягненок», она должна называть ягнят «молодыми блеющими животными». В Южной Индии женщины верят, что произнести имя мужа даже во сне – значит стать причиной его безвременной кончины. Если приморский даяк произнесет имя тестя или тещи, это вызовет гнев духов. А так как он считает своим тестем и тещей не только отца и мать жены, но и отцов и матерей жен своих братьев и мужей своих сестер, а кроме того, отцов и матерей всех двоюродных братьев и сестер, то число табуированных имен может оказаться весьма значительным, вместе с чем возрастает и возможность ошибки. Путаница становится еще большей потому, что даяки нередко дают людям весьма употребительные имена, такие, например, как Луна, Мост, Кобра, Леопард. Если одно из таких имен носит кто‑нибудь из многочисленных тестей и тещ даяка, соответствующее ходовое слово не должно слетать с его уст. Альфуры Минахассы на острове Целебес заходят еще дальше: они запрещают употреблять даже такие слова, которые по звучанию чем‑то напоминают имена людей. Особый запрет накладывается в этой связи на имя тестя. Если того зовут, например. Капала, его зять не может называть лошадь обычным словом kawalo. Он обязан употреблять применительно к ней словосочетание «животное для верховой езды» (sasakajan). У альфуроа с острова Буру запрещается произносить имена своих родителей и родителей жены, а также обозначать предметы обихода словами, которые по звучанию похожи на эти имена. Если ваша теща, например, носит имя Далу, что означает («бетель»), вы не имеете права просто попросить дать вам бетеля, а должны спросить растение, которое «делает рот красным». На том же острове существует табу на упоминание имени старшего брата в его присутствии. Нарушение этих запретов карается штрафом. На острове Сунда считается, что, если человек упомянет имя своего отца или матери, это погубит посев одной из возделываемых там культур.
У нумфоров (Голландская Новая Гвинея) родственникам по браку запрещается называть друг друга по имени. В число табуированных категорий родственников входят жена, теща, тесть, дяди и тети жены, братья и сестры ее деда и все члены семьи жены и мужа одного поколения с ними (есть одно исключение: мужчина может звать по имени своего шурина). Табу эти вступают в силу сразу же после помолвки, то есть еще до бракосочетания. Членам семей жениха и невесты запрещается называть друг друга по имени и даже смотреть друг на друга. При их нечаянных встречах это приводит к комическим сценам. Из употребления исключаются не только сами имена – слова, похожие на них по звучанию, также заменяются другими. Если кому‑то из нумфоров по неосмотрительности случилось произнести запретное имя, он должен тут же упасть на пол со словами: «Я употребил запретное имя. Выбрасываю его в дверь, чтобы спокойно поесть».
|
|
|
