 |
Глава XII. «РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ»
|
|
|
|
Глава XII
«РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ»
________________________________________________________________________
На рубеже последних веков прошлого тысячелетия надолго уснувший Дуньхуан ожидало новое потрясение. 22 июня 1900 г. в комплексе Могао произошло событие, которое со временем взбудоражило научную элиту во всем мире. Даос Ван Юаньлу, возглавлявший в то время в монастыре немногочисленную монашескую братию, совершенно случайно обнаружил хранилище бесценных книг, рукописей, музыкальных инструментов, живописных полотен, вышивок на шелке, принадлежностей для буддийских обрядов и других уникальных реликвий, датируемых IV— ХЫ вв.
Все они находились в небольшой пещере, вырубленной в танскую эпоху на средства и в честь монаха Хунбяня (? — 862 гг. ), который был направлен в район далеких оазисов китайским императором во время мощного народного восстания против власти тибетцев в середине IХ в. После его смерти по заказу учеников и благодарных верующих мастера изготовили статую проповедника и установили ее в пещере, получившей спустя тысячелетие 17-й порядковый номер. Позднее именно здесь сложили и замуровали уникальные сокровища буддийского монастыря.
Свыше семи веков в этих пустынных и малонаселенных местах, почти на краю земли пролежали нетронутые человеком фантастические документальные свидетельства яркой истории Шелкового пути. Идеальный для хранения климат и максимальная закрытость помещения обеспечили их удивительную сохранность. Собрание раритетов, включающее свыше 50 тысяч единиц, получило название «Дуньхуанской библиотеки».
Можно только догадываться, что же произошло в ХИ в. и почему «драгоценнейший подарок человечеству» был столь тщательно спрятан. Однако некоторые предположения все-таки имеются. Выше уже говорилось, что с ослаблением династии Тан контакты между центральными районами Китая и Западным краем резко сокращаются, а вскоре и обрываются вовсе. Кочевые племена, имевшие весьма скудные представления об особенностях, преимуществах и выгодах развитой торговли, на огромных пространствах вели бесконечные войны за водные ресурсы и пастбища. Их, как правило, мало интересовали интеллектуальные свершения и изыски, традиции и обычаи покоряемых народов. Подобно другим оазисам Хэсийского (Ганьсуйского) коридора Дуньхуан попадает в полосу «смутного времени», исчисляемого столетиями.
|
|
|
Буддийские монахи Могаоку прекрасно осознавали опасность, которой подвергаются канонические тексты, древние рукописи и материалы, попавшие в руки вооруженных людей, исповедующих иные моральные и нравственные ценности. Вполне вероятно, что в надежде сохранить хотя бы часть культурно-исторических памятников своей обители, на протяжении столетий располагавшейся на перекрестке многочисленных цивилизационных потоков, они во время нашествия очередных завоевателей аккуратно собрали Дуньхуанскую библиотеку в заранее подготовленной пещере, заложили кирпичами вход в нее, а образовавшееся стенное пространство покрыли росписями.
Английский археолог и этнограф Аурел Стейн, которого одни называют «величайшим после Марко Поло исследователем Азии», другие — «обманщиком и авантюристом», а третьи — «откровенным грабителем», в своих воспоминаниях писал: «Можно ли было вообще изобрести место более пригодное для сохранения такого рода реликвий, чем камера, вырубленная прямо в камне этих чудовищно бесплодных холмов и герметически изолированная даже от того ничтожного количества влаги, которое могло находиться в этой пустынной долине? Даже в самой сухой почве на месте развалин какого-нибудь поселения эти сокровища не могли бы настолько избежать разрушения, насколько это удалось им здесь — в предусмотрительно выбранной для данной цели скальной камере, где скрытые за кирпичной стеной и защищенные также толщей песчаных наносов массы рукописей пролежали не потревоженными целые века».
|
|
|
Гражданин Великобритании венгерского происхождения стал первым иностранным специалистом, кто своими глазами увидел и приобщился к феноменальной находке. Он же в конечном итоге сыграл огромную роль в ее дальнейшей судьбе. Длительное время проработавший в Индии и Центральной Азии А. Стейн (1862–1943 гг. ) прибыл в Дуньхуан по совету своего друга, профессора-геолога Л. де Лоцци. Последний побывал здесь в составе австро-венгерской экспедиции графа Сечени, которая в 1877–1880 гг. прошла по маршруту от Шанхая на запад, достигла провинции Ганьсу, но не смогла проникнуть в Тибет и повернула на юг — в Бирму.
В Дуньхуане ее участники были в 1879 г., всего за два месяца до прихода туда Н. М. Пржевальского. Русский путешественник, рассказывая о своих впечатлениях от пещер Могао, упоминает, что их «как оказалось впоследствии, посетил также и граф Сечени». Тогда о существовании библиотеки никто даже не подозревал.
А. Стейн уже в Дуньхуане узнал о даосском монахе и сделанном им открытии. Однако увиденное превзошло все его ожидания. Подавляющее большинство рукописей оказались, естественно, буддийскими текстами, написанными на 9 языках. От 70 до 80 процентов — документы на китайском языке, среди остальных превалирует тибетский. Часть материалов выполнены на древнеуйгурском, сирийском и таких мертвых языках, как санскрит, согдийский, кучинский или хотанский. Самый ранний текст относится к середине IV в., среди наиболее поздних — рукопись 1002 г.
Из памятников религиозного характера следует выделить конфуцианские и даосские произведения, некоторые документы, связанные с христианством (несторианством), манихейством и зороастризмом, которые длительное время были весьма распространены в Центральной Азии. Светская литература составляет небольшой раздел библиотеки. К ней можно отнести тексты, знакомящие с социально-экономическими проблемами обитателей монастыря и жителей оазиса, произведения художественной литературы, повествующие о быте и жизни дуньхуанцев. В произведениях живописи, помимо религиозных сюжетов, нашли отражение исторические события и светская тематика.
|
|
|
Собрание содержит многочисленные сведения по истории, географии, религии, экономике, этнографии, лингвистике, литературе, искусству, науке и технике Китая и «западных государств» Центральной Азии со времени Северных династий (386–581 гг. ) до начального периода эпохи Сун.
Подлинным бриллиантом дуньхуанской сокровищницы следует считать иероглифическую версию буддийской канонической «Алмазной сутры» на превосходной желтой бумаге, датируемую 868 г. Это первая известная в мире книгопечатная продукция. Она выполнена в технике ксилографии. В Китае, кстати, уже в первой половине ХI в. знали и иной способ печати — с применением подвижного шрифта.
Думается, нелишне в этой связи вспомнить, что первое полнообъемное печатное издание в Европе — 42-строчная Библия — было подготовлено Иоганном Гутенбергом в Майнце (Германия) в середине ХV в.
Каждый любитель путешествий, посещающий пещеру 16 комплекса Могао, испытывает вполне понятное волнение. Велик соблазн хоть на мгновение ощутить себя первооткрывателем, попытаться представить душевное состояние человека, только что прикоснувшегося к многовековым тайнам. С годами это чувство не проходит, а лишь усиливается по мере накопления знаний и обостряющейся возрастной сентиментальности. Возможно, здесь есть известное преувеличение эмоциональной составляющей, так как процесс восприятия или постижения окружающего мира все-таки сугубо индивидуален. Однако спокойствие в крайне ограниченном пространстве горного массива после тысяч километров нелегкого пути сохранить очень трудно, когда перед глазами проносятся драматические события столетней давности.
Автору книги известны три версии того, что произошло в Дуньхуане в конце июня 1900 г. Согласно первой их них, Ван Юаньлу совершал внутри указанной пещеры молитву, когда услышал рядом с собой характерный треск и стук упавшей на землю штукатурки. Бросив взгляд в сторону, он увидел небольшое обрушение фресковой живописи. Уже долгие годы стены монастыря не реставрировались, поэтому в этом не было ничего удивительного. Поражало другое: за обвалившимся фрагментом фрески вместо обработанной и ровной поверхности горной породы отчетливо выступала старинная кирпичная кладка, перекрывавшая, как выяснилось, доступ в доселе неведомое пространство, которое китайцы затем назовут Цанцзиндун («пещера хранения сутр»).
|
|
|
По другой версии, к находке имели непосредственное отношение два человека. Монах пригласил в пещеру некоего Яна, переписчика буддийских канонических текстов. Последний за разговором постоянно прикуривал от тлеющей лучины, которую для удобства вставлял в трещину, образовавшуюся в красочном слое на правой от входа стене. Неожиданно лучина исчезла и на полу найти ее не удалось. Опасаясь возгорания и в поисках пропажи, священнослужители отделили часть настенной росписи и увидели средневековые кирпичи.
Третье предание гласит, что великое открытие произошло во время рутинной уборки в пещере 16, когда даос очищал от налетевших песка и пыли пол и стены ее коридора. Следует заметить, что такая трактовка событий чаще других встречается в последних изданиях китайских авторов.
Сейчас напротив входа в прежнее хранилище манускриптов функционирует музей, подробно излагающий хронологию произошедших здесь событий. Его экспозиция на китайском и английском языках, подготовленная и открытая к столетию выдающейся находки, интересна не только для посетителя, только что узнавшего о существовании Дуньхуанской библиотеки, но и для китаиста, много слышавшего о ней, но впервые оказавшегося в этих местах. Многочисленные фотографии, копии важнейших писем и официальных документов воссоздают атмосферу того, что происходило внутри и вокруг таинственной пещеры.
Музей располагается в даосском храме Триады чистых (кит. Саньцингун). Столь необычное название связано с особенностями медитации и культовой символикой традиционной китайской религии. Ван Юаньлу энергично собирал средства на восстановление Саньцингуна, регулярно обращаясь с соответствующими просьбами к верующим из числа жителей близлежащих городов и деревень. На эти цели он расходовал также деньги, вырученные от продажи иностранным визитерам древних текстов. Храм был практически заново отстроен в 1908 г.
Обнаружив библиотеку, даосский монах подарил несколько свитков начальнику уезда Ван Цзунханю, человеку весьма далекому от учености. Позднее они попались на глаза знакомому этого чиновника Е Чанчжи, на протяжении многих лет увлекавшемуся проблемами древней истории. Он организовал запрос в адрес местных властей Ганьсу и предложил перевезти документы в Ланьчжоу — административный центр провинции.
|
|
|
Сославшись на нехватку нужных средств (не удалось отыскать 10 тысяч лянов серебра), в марте 1904 г. губернатор Ганьсу приказал начальнику уезда внимательно пересчитать рукописи и обеспечить их сохранность, но тот посчитал указанное распоряжение чудачеством руководства и не стал его выполнять должным образом. Вход в пещеру формально перегородили досками и кирпичами, что никак не отразилось на регулярности ее посещений упомянутым монахом.
Свои впечатления от первого визита в это книгохранилище А. Стейн описывает следующим образом: «Сваленные слоями, но без всякого порядка, передо мной в тусклом свете маленького светильника в руках даоса сплошной массой до высоты почти 10 футов громоздились связки рукописей, занимавшие, как показали последующие измерения, объем без малого в 500 кубических футов».
Англичанин добрался до Дуньхуана 12 марта 1907 г. и в течение запланированного краткого пребывания намеревался осмотреть Могаоку, а также пополнить запасы воды и продовольствия для продолжения раскопок в безжизненной пустыне. Довольно неожиданно от торговца из Урумчи он узнал об удивительной находке даосского монаха и старинных манускриптах, по-прежнему, как ему поведали, находившихся в одной из пещер. Получив такую информацию, крупный специалист-археолог, разумеется, не мог покинуть город, не встретившись с Ван Юаньлу и не познакомившись с древними рукописями. Однако последнего не было в пределах оазиса, поскольку он совершал очередную поездку по соседним районам, собирая средства на восстановление монастыря.
При посещении пещерного комплекса А. Стейн и сопровождавший его переводчик столкнулись с молодым буддийским монахом-тибетцем, рассказавшим о каноническом тексте, который Ван на время предоставил их обители. По словам англичанина, «это был бумажный свиток в превосходном состоянии около фута шириной и длиной примерно 15 ярдов». Попытки прочитать замысловатые иероглифы оказались безуспешными, что заставило ученого в очередной раз отругать себя за незнание китайского языка. С другой стороны, для него стало совершенно ясно: пребывание в Дуньхуане затягивается на неопределенный срок.
В отсутствие даоса А. Стейн решил не сидеть сложа руки и отправился в северо-западном направлении, в сторону Юймэньгуаня, о котором читатель уже знает. В ходе энергичных раскопок он пришел к твердому убеждению и аргументировано доказал, что руины, сохранившиеся в этих местах и которым более двух тысяч лет, являются составной частью Великой китайской стены, значительно расширив ее прежние границы. После двух месяцев напряженной работы экспедиция вернулась в Дуньхуан 21 мая.
К тому времени Ван Юаньлу был уже на месте. После встречи с ним А. Стейн записал в своем дневнике: «Он выглядел очень странным человеком, исключительно пугливым и нервным, с появляющимся время от времени выражением хитрости, что далеко не обнадеживало. Было ясно с самого начала, что поладить с ним будет нелегко». Чрезвычайно осторожный и осмотрительный монах, выходец из провинции Хубэй, обосновался в Могаоку после того, как несколько лет отслужил в пехотных войсках и затем принял постриг (монашеское имя Фачжэнь).
Узнав о существовании раритетов, а тем более увидев уникальное хранилище Дуньхуанской библиотеки, англичанин сразу осознал грандиозность открытия и откровенно нацелился на вывоз значительной ее части в Великобританию, но одновременно возник предельно простой вопрос: как это сделать «законным путем», не вступая в конфронтацию с Ваном и местными властями?
Однажды в неторопливом разговоре он упомянул своего «ангела-хранителя» Сюаньцзана, к памяти которого никогда не уставал обращаться. Выдающийся буддийский наставник и проповедник далекого прошлого как бы вел его за собой в масштабных исследованиях Центральной Азии, давал постоянный мощный импульс кропотливому научному поиску реальных подтверждений интенсивного культурного обмена между Китаем и Индией в древности и раннем средневековье.
Вход в пещеры Дуньхуанской библиотеки
Имя Сюаньцзана сразу вызвало «блеск живого интереса» в глазах даоса. Хотя в оценках его подвижнической деятельности стороны во многом разошлись, но их беседы с тех пор приобрели регулярный и доверительный характер. Спустя несколько дней через переводчика Ван передал А. Стейну для ознакомления очень старые тексты. Вскоре выяснилось, что это были оригинальные переводы буддийских сутр, выполненные непосредственно танским монахом. Указанный эпизод наглядно свидетельствовал об установлении отношений на принципиально иной основе.
В ходе изучения материалов библиотеки А. Стейн с помощью своего переводчика Цзян Сяованя проявил максимум внимания и терпения, выбирая манускрипты и произведения искусства, которые затем планировал переправить в Великобританию. Проблема, однако, осложнялась тем, что англичанин, как уже было сказано, не владел китайским языком, а его расторопный помощник слабо ориентировался в буддийских рукописях.
Поэтому, кстати, в дуньхуанской коллекции Британского музея довольно много идентичных древних текстов, выполненных различными переписчиками. В любом случае последние представляют огромную культурно-историческую ценность, но на качество отбора данное обстоятельство все-таки оказало определенное влияние. Впрочем, оно не помешало ученому обнаружить и довезти до далекого Лондона ранее упоминавшуюся отпечатанную «Алмазную сутру». Что же касается картин на шелке в основном эпохи Тан и сунского периода, то надо признать, что вкус у А. Стейна оказался отменным. Многие из них в результате продолжительного внешнего воздействия были плотно спрессованы и целиком их смогли открыть только после сложной химической обработки в музейной лаборатории.
Переговорный процесс с Ван Юаньлу прошел несколько стадий. На первом этапе документы были взяты «для глубокого изучения». Чуть позже «возникла идея» их отправки в другую страну для научных изысканий «в обмен на солидные пожертвования монастырю». Активно эксплуатировался тезис «о предстоящей рано или поздно утрате старинных буддийских рукописей при очевидном безразличном отношении властей». Даос, находившийся под жестким и одновременно достаточно корректным прессингом, постоянно испытывал сомнения и однажды даже уехал из Могаоку, закрыв на ключ пещеру-хранилище, но в конце концов на условиях полной секретности совершенной сделки продал внушительную часть раритетов за 200 лянов серебра. Торжествовавший британский подданный покинул Дуньхуан с 24 ящиками уникальных манускриптов, а также 5 ящиками картин, вышивок и других реликвий.
Бесспорно, его усилия увенчались успехом благодаря активной поддержке со стороны Цзян Сяованя, которого многие китайские авторы считают «национальным преступником». Тот регулярно давал дельные советы А. Стейну с учетом особенностей китайского менталитета в его контактах с окружающими, на редкость гибко и деликатно переводил высказывания своего шефа, продумывая нюансы построения конкретных фраз и используемых словосочетаний, в беседах с монахом приводил собственные аргументы в пользу продажи документов. Археолог, в свою очередь, высоко оценил действия верного помощника и выполнил его просьбу, поспособствовав назначению на должность секретаря консульства Великобритании в Кашгаре (совр. Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР).
Об экспедиции 1906–1908 гг. А. Стейн выпустил пятитомный труд под названием «Сериндия», а также «Пещеры тысячи будд» в трех томах. В них он подробно описал историю приобретения материалов из Дуньхуанской библиотеки. В последующие годы специалисты-востоковеды со всего мира изучали и продолжают их изучение. Одним из наиболее авторитетных изданий в данной области считается «Каталог китайских рукописей из коллекции Стейна в Британском музее», опубликованный англичанином Лайонелом Джайлсом в 1957 г.
Следующим представителем Запада, прибывшим в Дуньхуан за шедеврами его сокровищницы, стал француз Поль Пельо (1878–1945 гг. ). Блестяще образованный синолог, свободно владевший почти полутора десятками языков, в том числе и русским, по молодости нередко вел себя вызывающе и эпатировал окружающих, легко наживая врагов, но его научный талант, разносторонняя эрудиция и глубокие профессиональные знания ни у кого не вызывали сомнений.
После впечатляющих археологических находок и открытий в пустынях Гоби и Такла-Макан в начале ХХ в., всколыхнувших широкую общественность, Франция вдруг осознала себя заметно отставшей от Великобритании, Швеции, Германии и Японии в изучении данного региона. Ориенталисты одной из ведущих в мире школ забили тревогу по поводу возможного «предательства великолепных традиций» и настойчиво требовали от правительства принятия быстрых и решительных мер. Под мощным давлением национальной Академии наук на высоком уровне было принято решение об отправке экспедиции в составе трех человек. Выбор пал на 27-летнего П. Пельо, работавшего в то время во Вьетнаме, а также его старого друга, офицера-медика Луи Вайана и Шарля Нуэта, ученого и фотографа.
Летом 1906 г. они через Москву и Ташкент достигли Кашгара, где на протяжении почти двух лет вели интенсивные и в целом плодотворные исследования на территории оазисов древнего Шелкового пути. Например, в Куче французы провели около восьми месяцев, им удалось обнаружить там внушительное собрание буддийских текстов, многие из которых были написаны на неизвестных прежде мертвых языках.
Прибыв в Урумчи — административный центр провинции Синьцзян, П. Пельо совершенно случайно встретил старого знакомого по Пекину и от него, вероятно, впервые узнал о существовании Дуньхуанской библиотеки. В частности, приятель подарил ему манускрипт из Могаоку. По словам Л. Вайана, когда П. Пельо развернул свиток, то сразу определил ориентировочную дату его написания — ранее VIII в. После этого эпизода вопросов относительно дальнейшего маршрута экспедиции у ее членов не возникало.
Забавно, но, оказавшись в марте 1908 г. у стен легендарного монастыря, французы, как и в свое время А. Стейн, не застали Ван Юаньлу на месте. Вход в хранилище был плотно закрыт, на двери висел массивный замок. Однако последующие события развивались уже по другому сценарию. Довольно скоро монаха разыскали в городе. Познакомившись с европейцами и узнав о цели их приезда, он практически сразу согласился отвести П. Пельо в пещеру и показать старинные рукописи. Его действия на сей раз разительно отличались от недавних мучительных раздумий и продолжительных переговоров с настырным англичанином. О причинах столь значительных перемен в поведении даоса трудно говорить наверняка, тем не менее кажутся логичными отдельные предположения.
На него, естественно, произвел сильное впечатление беглый китайский П. Пельо. Даже ярые оппоненты француза в научном мире не могли отрицать его обширных познаний в языке, что же тогда говорить о монахе из далекой глубинки. Кроме того, Ван Юаньлу, возможно, импонировало то обстоятельство, что приезжие ни словом не обмолвились о визите А. Стейна (они об этом действительно ничего не знали). Получалось, что «иностранные дьяволы» (кит. ян гуйцзы) умеют хранить тайну и им можно доверять в столь деликатных вопросах. И, наконец, деньги на восстановление монашеской обители, переданные британским подданным, заканчивались, крайне необходимы были новые пожертвования.
Для П. Пельо неприятной неожиданностью стала информация о посещении книгохранилища А. Стейном, о чем, не вдаваясь в подробности, рассказал даос, да и рукопись, подаренная ему за многие сотни километров от монастыря, наводила на грустные размышления. Тем не менее, он был настроен самым решительным образом и в конечном итоге проделал в Дуньхуане поистине фантастический объем работы.
В течение трех недель П. Пельо практически не покидал пещеры, внимательно просматривая и регистрируя манускрипты на крошечном пятачке при тусклом освещении одинокой свечи. Известная фотография Ш. Нуэта, запечатлевшая его в этот момент, удивительно точно передает феноменальную одержимость ученого-востоковеда. В одном из его писем есть фраза о том, что в первые десять дней он «атаковал по тысяче свитков в сутки». Больше всего француз боялся упустить какой-то неведомый, но исключительно важный документ, поэтому «через мои руки прошел не только каждый свиток, но и всякий клочок бумаги. Только Бог знает, как много там было фрагментов и обрывков».
Тщательно ознакомившись с фондами библиотеки, он приступил к изучению статуй и фресок монастыря. В пещерах до сих пор можно заметить краткие записи, сделанные его рукой, — цифры (порядковый номер) и иероглифы, почти безошибочно фиксирующие исторический период, когда древними мастерами были выполнены скульптурные изображения и настенная живопись. П. Пельо не только впервые осуществил своеобразную инвентаризацию пещер, но и попросил Ш. Нуэта сфотографировать в них то, что, по его мнению, представляло наибольший интерес. По возвращении в Париж они опубликовали в шести томах несколько сотен черно-белых фотографий комплекса Могаоку, которые на протяжении длительного времени оставались единственными для читательской аудитории иллюстрациями, дающими наглядное представление о его искусстве.
Учитывая особый характер доверительных взаимоотношений, сложившихся у П. Пельо с Ван Юаньлу, француз без особых затруднений уговорил даоса продать ему, по различным оценкам, от трех с половиной до шести тысяч единиц Дуньхуанской библиотеки, представлявших, по понятным причинам, особую ценность. В настоящее время полученные таким образом рукописи хранятся в Национальной библиотеке в Париже, а великолепные произведения искусства были переданы им в Лувр, откуда позднее часть из них перевели в столичный музей Гимэ.
Материалы экспедиции не нашли подробного отражения в соответствующих отчетах, как это было сделано у А. Стейна. П. Пельо ограничился только небольшими сообщениями о ее результатах и изданием факсимиле нескольких рукописей. Следует заметить, что сразу после окончательного возвращения во Францию в октябре 1909 г. вместо заслуженного триумфа он подвергся внутри страны резкой критике со стороны ряда ученых, которую, отчасти, спровоцировал сам своими непродуманными высказываниями и опрометчивыми шагами. Однако размах и продолжительность кампании по дискредитации молодого синолога перешли все мыслимые границы. Нашлись даже такие, кто обвинял его в нерациональном использовании общественных средств, выделенных на указанную экспедицию.
Абсурдность такого рода заявлений не вызывала сомнений у настоящих специалистов, между тем поток порочащих его имя публикаций ничуть не ослабевал. В защиту француза выступил А. Стейн, высоко оценив научные достижения последнего и выразив восхищение качеством проведенных им археологических раскопок, с которыми он позднее столкнулся в Куче, но в полемическом ажиотаже и к мнению прославленного британца особенно не прислушались. Представляется, что в основе этой постыдной акции были откровенные зависть и некомпетентность ее инициаторов. Талант и интеллект П. Пельо, безусловно, выдержали данное испытание, однако в составе экспедиций, работавших в Центральной Азии, его с тех пор уже больше не встречали.
В своих обширных и разнообразных по тематике исследованиях П. Пельо уделил особое внимание распространению буддийской культуры, в том числе и в Китае, деятельности паломников, привозивших в Поднебесную соответствующую литературу; проанализировал обстоятельства перевода танским монахом Сюаньцзаном на древнеиндийский литературный язык (санскрит) главного даосского «Канона о дао и дэ»; подготовил весьма насыщенный и пространный комментарий к путешествиям венецианца Марко Поло. В области этих и многих других изысканий француз остается и по сей день крупнейшим научным авторитетом.
Вернувшись в начале лета 1909 г. в Париж, ученый обнаружил, что некоторые тексты частично повреждены, и решил восстановить рукописи в Китае. Срочно приехав в Пекин, П. Пельо поселился в «Льюго фаньдянь» (досл. с китайского «Гостиница шести государств»). Последнюю построили на закате Цинской империи в связи с открытием в столице ряда посольств западных держав. Кстати, сейчас на этом месте, в самом начале пешеходной улицы Ванфуцзин находится недавно отремонтированный роскошный пятизвездный отель «Пекин». Для проведения квалифицированных реставрационных работ была выбрана небольшая мастерская, расположенная неподалеку от нынешнего главного городского вокзала.
В июле того же года сюда зашел известный специалист, признанный знаток древнекитайской письменности Ло Чжэнью. Он был крайне удивлен, увидев бесценные книги по истории, но не стал узнавать, откуда эти поступления, и лишь попросил познакомить его с хозяином рукописей.
Через несколько дней П. Пельо пригласил к себе в номер Ло Чжэнью и его коллег, в том числе Ван Жэньцзюня, Цзян Фу и Дун Кана. Воодушевленный своими приобретениями молодой человек показал им некоторые тексты, рассказал об их происхождении и даже подарил отдельные экземпляры. Ведущие китайские ученые, абсолютно ничего не знавшие о рукописях, найденных в Дуньхуане, испытали подлинный шок, услышав повествование француза.
Выяснив, что в пещере хранятся еще несколько тысяч документов, Ло Чжэнью доложил властям о сложившейся ситуации и убедил высокопоставленных чиновников направить местному руководству на северо-западе страны телеграмму с требованием как можно скорее закрыть Цанцзиндун и не подпускать к ней иностранцев. Одновременно цинское правительство выделило начальнику уезда Чэнь Фаню 6 тысяч лянов серебра для проведения подготовительных работ, а губернатору Синьцзяна был отдан приказ в максимально сжатые сроки перевезти библиотеку в Пекин.
Последующие события развивались по законам криминального жанра. За доставку рукописей в столицу отвечал Хэ Яншэн. Растаскивать их начали уже при погрузке на подводы и транспортировке по территории уездного центра. Причем украдена была значительная часть документов. По свидетельствам очевидцев, связки танских документов, несомненно изъятые из пещеры, позднее предлагались на продажу в Дуньхуане и на всем протяжении пути до Ганьчжоу (Чжанъе). Бойкая торговля редким товаром в провинциях Ганьсу и Синьцзян продолжалась вплоть до 1920 г.
В 1910 г. отправленный груз наконец-то доставили в Пекин, но синьцзянский губернатор дал указание своему сыну Хэ Чжэньи отвезти их не во дворец, а к себе в резиденцию. Там Хэ Чжэньи, его тесть Ли Шэндо и некоторые другие «особо доверенные лица» «провели ревизию» древних памятников, выбрали самые ценные экземпляры и оставили их себе. Не менее ужасно и то, что в попытке «компенсировать» недостающее количество материалов, они разрывали длинные свитки на несколько кусков в стремлении выдать их в дальнейшем за самостоятельные тексты.
Затем Ли Шэндо продал «приобретенные» таким образом рукописи японцам за 80 тысяч иен. Известно также, что в 40-е гг. ХХ в. музей Юринкан в городе Киото (Япония) выкупил указанную коллекцию. Что же касается документов, привезенных в китайскую столицу, то до Пекинской библиотеки добрались лишь 8697 шифров-наименований. На месте выяснилось, что по некоторым шифрам реальные экземпляры отсутствуют, а под другими числятся по два-три свитка. Поэтому общее число единиц, хранящихся в данной библиотеке, чуть-чуть возросло и составило 8717.
Спустя некоторое время выяснилось, что хранилище в Могаоку отнюдь не иссякло. Даже в 1919 г. специально откомандированные в Ганьсу люди совершенно непостижимым образом обнаружили в пещере 94 пачки старинных документов.
Что же касается Ван Юаньлу, то хитрый и ловкий даос, в полной мере познавший материальные выгоды коммерческой деятельности, вошел во вкус и припрятал две огромные деревянные бадьи, доверху заполненные древними рукописями. В них содержалось свыше 3 тысяч экземпляров, которыми новоявленный бизнесмен продолжал активно приторговывать. Так, в ходе своей третьей экспедиции в Центральную Азию 1913–1915 гг. А. Стейн вновь посетил Дуньхуан и купил у него более 570 манускриптов.
Почти одновременно (1914–1915 гг. ) в Дуньхуане находились две группы ученых: из Японии и России во главе соответственно с Отани Кодзуи (1876–1948 гг. ). и С. Ф. Ольденбургом. Японцы дважды наведывались к Ван Юаньлу и в результате смогли переправить на родину несколько сотен свитков, о которых ученый мир узнал уже в 1915 г., когда вышел в свет двухтомник, посвященный результатам работы экспедиции. Попутно следует подчеркнуть, что Отани Кодзуи и его коллеги начали работать в Синьцзяне еще в 1902 г., собирая сведения о проникновении и развитии буддизма в государствах Западного края в I тысячелетии н. э.
Участники экспедиции С. Ф. Ольденбурга, пробывшие в Дуньхуане около полугода, в свою очередь приобрели у местных жителей и вывезли в Россию большую коллекцию прежде всего фрагментов различных текстов, которая в настоящее время хранится в Санкт-Петербурге. Формально она самая объемная — около 12 тысяч единиц, однако значительно уступает другим сопоставимым собраниям по количеству крупных и цельных рукописей, а также качеству имеющихся материалов. Активная работа с этими документами была начата лишь в 1957 г. Группа сотрудников-китаистов ленинградского отделения Института востоковедения Академии наук во главе с Л. Н. Меньшиковым подготовила ряд превосходных изданий, включая переводы и комментарии древних буддийских текстов.
Последними в сумасшедшей гонке за обладание реликвиями Дуньхуана оказались американцы. Произошло столь знаменательное событие в 1924 г. К тому времени «бесхозных» рукописей здесь уже не осталось. Поэтому внимание заокеанского визитера привлекли настенные росписи и статуи пещерного комплекса. Однако не будем торопить события.
4 сентября 1923 г. из города Сиань в сопровождении вооруженного эскорта из 10 китайцев в западном направлении выдвинулись официальные представители музеев Гарварда и Пенсильвании — Лэнгдон Уорнер и Горац Джейн. Это была первая американская экспедиция в Центральную Азию со стороны Китая.
Мировая война и сложная внутриполитическая ситуация в Срединном государстве, возникшая после свержения императорской власти в 1911 г., создали огромные трудности на пути тех, кто пытался проникнуть в данный регион. Пока европейцы переживали страшные последствия чудовищной «мясорубки» и приходили в себя от потрясений, связанных со свержением царизма и победой большевиков в России, американцы, заметно разбогатевшие на военных поставках, обратили свои взоры на духовное достояние мировой культуры.
Перед вышеуказанными специалистами была поставлена цель — выяснить, что осталось на древних маршрутах Восточного Туркестана, если осталось вообще, после экспедиций из Европы и Японии. Мощный и рыжеволосый Лэнгдон Уорнер (1881–1955 гг. ) — выпускник Гарвардского университета 1903 г. — до этого много лет проработал в царской России, путешествуя по Средней Азии. Из восточных стран он посетил Китай и Японию, был знаком с Э. Шаванном, П. Пельо и другими известными ориенталистами. Командировавший и финансировавший его Художественный музей Фогга дал указание привезти для лабораторных исследований фрагменты древних фресок, прежде всего танского периода. В случае успеха вполне реальным становился амбициозный проект их крупномасштабных изъятий из пещер.
Достигнув Сучжоу (Цзюцюань), американцы первоначально взяли курс на северо-восток, в район Хара-Хото, где в свое время активно работали экспедиции П. К. Козлова и А. Стейна, но там их поиски в итоге оказались малопродуктивными. Вскоре в пустыне Гоби выпал снег, создавший дополнительные трудности. К тому же Г. Джейн сильно обморозился, едва остался жив и был вынужден вернуться в Пекин. После всех злоключений Л. Уорнер смог выехать в Дуньхуан лишь в сопровождении китайского переводчика Вана.
Естественно, он превосходно знал о посещении Могаоку А. Стейном, П. Пельо, Отани Кодзуи, С. Ф. Ольденбургом и не питал каких-либо иллюзий в отношении материалов из найденной тут почти четверть века назад библиотеки. Его, историка по образованию, в меньшей степени интересовали манускрипты, но в большей — содержимое пещер.
Судя по мемуарам американца, его до глубины души потрясли и возмутили многочисленные следы вандализма, оставленные белогвардейцами, которые после бегства из России прожили в пещерах Дуньхуана несколько месяцев. О крайне неприглядных действиях наших соотечественников рассказывалось в предыдущей главе и добавить к этому нечего. Однако страстное негодование и демагогические разглагольствования в устах Л. Уорнера абсолютно неуместны: не ему рассуждать о подлинной ценности и сохранении культурно-исторических памятников.
В письме к жене он, в частности, подчеркивает: «Моя задача — сделать все от меня зависящее, чтобы спасти и сохранить то, что смогу, от быстрого разрушения». Осматривая поврежденные скульптуры и настенную живопись, «профессор» с пафосом вопрошает: «Где гарантия того, что после русских тут не будут размещены китайские солдаты? И, что еще того хуже, как долго осталось до восстания мусульман, которого здесь все ждут? » Подобными сентенциями он всячески подзадоривал себя и заодно был не прочь покураж
|
|
|
