Павлин под соусом из итальянской мафии

Лола Бокова

Мое тело – Босфор

 

 

 

Московское солнце не оставляет на моем теле никаких следов.

Аккуратно складываю в сумку майки и босоножки. Забиваю сумку до отказа, вынимаю половину вещей и опять кладу обратно. Когда же я научусь брать с собой маленькую сумку? Чуть не забыла билет. Может, пора купить абонемент на самолет?

 

Усатый таможенник в замешательстве крутит в руках мой паспорт. Протягивает своему соседу, спрашивает что-то в полголоса. Тот, изображая безразличие, цедит сквозь зубы, явно какую-то мерзость. Rest? - неуверенно спрашивает меня усатый. Rest or work? You come often – поясняет мне на ломаном инглиш с турецким акцентом, как будто я не знаю, что за последний годеду сюда шестой раз. Черт, и каждый раз они ставят меня в тупик. Rest, rest! говорю я уверенно, и все же немножко нервно, и они это видят. Ну, что теперь: не отправите же вы меня обратно на родину! Их недоумение понятно: невозможно идентифицировать объект. Tourist? спрашивает опять усатый, но, кажется, уже из любопытства. Приходится признать, что да, хотя это не совсем правда и ужасно неприятно называться туристом после того, как Горький, кажется, заклеймил туризм самым пошлым проявлением цивилизации.

Только бы вырваться на свет, и чтобы ничья ухмылка не задела.

Когда открываются двери аэропорта вовне - это похоже на роды. Через чрево самолета, таможенные бордюры и кишки коридоров - вдруг выпадаешь на свет божий, с тем же безумным криком новорожденного.

Дрожащими руками я набираю номер. Рамазан? Бен чок иим. Он беш дакка. Пять минут. Слава богу, встречает, значит, не придется ночью ловить такси. Самолет задержался и прилетел на четыре часа позже - мог ведь и не дождаться, договорились кое-как и невнятно. Рамазан – строгий шеф Happy Girl, и я умру, если не попаду в его бар менее чем через полчаса.

Пытаюсь заплатить двадцать баксов за визу, но мне трижды возвращают деньги, пытаясь объяснить, что еще действует виза предыдущая, два положенных месяца еще не истекли. Я тупо киваю. Мои мозги уже отказали.

В пьянящем теплом облаке мы бредем к машине. По дороге нас останавливают два бугая. Просят мой паспорт, долго изучают документы Рамазана. Хмурят брови и просят пройти с ними. Рамазан кажется раздавленным, я еще отсутствую в реальности. Что, собственно, происходит? Мы послушно плетемся за грозными мужиками. Они насильно запихивают нас в машину: едем в полицию. Вы с ним? Вы знаете, что ваш друг продает наркотики? В вашем багаже есть что-либо подозрительное? Сейчас осмотрят ваш багаж.

Мы уже несемся в какую-то темень, я и четверо мужиков, одного из которых я, кажется, знаю, но теперь и в этом не уверена. Толкаю поникшего Рамазана в бок и предлагаю откупиться, он говорит, что денег не взял. Сую ему двадцатку, объясняю, как мы договариваемся с нашей милицией. Он пробует и получает двадцатку обратно в морду. Отчаявшись, я сую полтинник, но и он летит обратно на наше заднее сидение со страшными ругательствами. Тут у меня лопается терпение и я начинаю орать по-английски, мол, русское TV (соображаю,что нет никаких доказательств, все документы остались дома), какое вы имеете право, да я, да вы...

О н и выдерживают многозначительную паузу. Один из грозных провожатаев поворачивается и, смеясь, протягивает мне руку: “Добро пожаловать в Турцию!”. Теперь замолкаю я, а все четверо хохочут. Тем временем мы подъезжаем к знакомому бару, над которым разгоняют ночь два прожектора и скалит зубы половинка розового кадиллака. Добро пожаловать! Я никак не могу проснуться. Малыш Юсуф, мой Маугли, стоит на обочине, судя по всему, не первый час, и от волнения изгрыз себе пальцы. Волны черных волос...его руки… раскосые полуиндейские глаза... Это конечный пункт моего перелета. Дальше - пропасть.

До утра я танцую в баре, на крыше которого улыбается кадиллак, а длинные руки яркого света ловят всех, кто проходит мимо. Если бы не прожекторы, я не нашла бы это место два месяца назад. Только когда уходят последние посетители, Юсуф берет мою сумку и мы выходим на улицу. Скоро будет светать. Взявшись за руки, мы бредем по тихой дороге навстречу восходящему солнцу. Мы обойдем несколько пансионов в поисках неспящего хозяина и свободной комнаты.

 

Это моя вторая весна в Турции, и моя жизнь теперь делится на «до» и «после». Всеми частями своего тела я безнадежно угодила в чувственный капкан, впрочем, как и все мои подруги.

 

 

Против кого дружим?

 

Я полюбила жизнь в прошлом году.

Ради этого стоило совершить окончательную глупость и расписаться со скрипачом. Спустя пару месяцев после свадьбы я заметила, что Славик увлекается не только скрипкой, но и всеми красивыми женщинами, которые как-то вдруг, безо всякого стеснения стали звонить ему по ночам. Увлекшись разборками, мы потеряли ребенка - задолго до того, как тот мог появиться на свет.

Однажды ночью я решилась:

- Слав, мне нужно сменить обстановку.

- Ммм…я сплю. Что ты хочешь сказать, дорогая?

- Мне нужно куда-то уехать. Я схожу с ума.

- Поезжай.

- А ты? Может, вместе отдохнем?

- Мм... Поезжай с подругой.

- Да с кем я поеду? У всех работа или маленькие дети.

- Ну…может, поедешь одна? Заодно и от меня отдохнешь…

 

Пройдя по утреннему рынку дальше привычных точек, я обнаружила стрелку к туристической фирме. Пришлось даже выложить паспорт и записаться на входе.

В комнате уже сидели две девушки. Одна из них громко рассказывала о своем браке с алжирцем и с гордым видом обсуждала варианты отдыха в Африке. Зачем африканцу отдыхать в Африке, мелькнуло у меня в голове, и мы случайно переглянулись с соседкой. Кажется, она подумала то же самое, и я принялась судорожно листать каталоги. А, собственно, чего я хочу?

- А вы не хотите поехать в Турцию?

Это оказалась моя соседка.

- Я как раз выбираю между Прагой и Стамбулом…красивые города…

- Нет, я говорю о побережье.

- Ой, нет, не хочется. Что там делать? Сидеть в отеле? Мне нравится бродить по историческим местам.

- Вдвоем нам будет стоить дешевле.

Соседка не унималась. Я решила наконец рассмотреть ее. Зеленая куртка, много косметики. Да что мы будем делать вместе? Красить губы и обсуждать духи? Нет, я определенно хочу отдохнуть ото всех, в том числе и от бабского трепа.

Но соседка явно решила меня добить.

- Вас как зовут?

- Дарья. Можно на ты.

Спустя час мы с Татьяной сидели в кафешке и пили кофе, а в сумках у нас лежали заветные путевки.

-Ха-ха-хаа! А я то думаю, какая сучка! Нервно листает журнал и ни в какую не хочет разговаривать!

- Ну а сама-то! Прилипла как банный лист, думаю, лесбиянка что ли? Хах-хаа!

- А красотка эта! Хотелось бы мне на ее алжирца посмотреть!

Таня перестала смеяться:

- Скажи честно, у тебя, наверно, какие-то неприятности?

- Да перестань, не будем о грустном!

- Наверно, из-за мужиков? У меня с ними тоже не клеится…

- Ха! А за африканца слабо замуж выскочить? И за пять штук путевки подбирать?

И тут я поняла. Мы просто обозлились на благополучие той русской амазонки, она так и светилась в тот момент, словно нам назло. Мы решили обойти ее тем, чего у нее точно быть не должно – женской дружбой.

- Не забудь, завтра в 10, у табло.

Честно говоря, мне не очень хотелось лететь в Турцию. Я не ждала от нее чудес.

Начало сезона

 

Тонкий мусульманский месяц провис над верблюдом синей горы, и невидимый Мулла огласил верхние слои атмосферы своим сочным астральным баритоном. Без Экстаза нет Сотворения, говорит восточная мудрость. Мы отдыхаем после дневных физических потрясений. Очередная небольшая порция Raki шибает в нос крепким анисовым духом. Кажется, вот-вот все пойдет обратно.

Совсем сроднившись в чужом краю, мы с Таней собираемся пройтись по рынку. Весна, Аланья, начало сезона. Завидев наши белокожие тела, черноголовый народ с усами и без, толкаясь и гомоня, так и норовит потрогать желанную плоть - робко, нахально, шутя, краснея, роняя вешалки, делая баснословные скидки и обещая отдать все бесплатно. И стар и млад, понежнее стараясь приложить к нашим попкам приглянувшуюся джинсу, заговаривает зубы, дабы вытянуть нас вечером на танцы.

“Золото, девушки, золото!”, - кричат нам на чистейшем русском изо всех углов. Мы отмахиваемся, не нужно нам золото. Да что вы, девушки, вы сами золото,- смеются продавцы. Шутка, видно, стандартная.

Таня делает вид, что ищет костюмчик для племянницы, а я знакомлюсь с милым продавцом сувениров. Он похож на солиста одной модной рок-группы. Я – Омар! Ух ты, деликатес! – смеюсь я, и мы вместе забавляемся над его именем. Омар показывает мне всякие сувениры, но деревянные верблюды и синяя мелочевка от сглаза не интересуют ни его, ни меня, потому что между нами уже зависло густое облако физически ощутимого притяжения.

Вспоминаю про Таню и выглядываю из волшебной лавочки. Она мило воркует в лавке напротив, примеряя серебряное колье (явно не для того, чтобы купить) перед двумя близнецами сказочной красоты. Кажется, она позабыла про детский костюмчик, но я ее хорошо понимаю! Бегу к тебе!!!

Длинноволосые близнецы интеллигентны и голубоглазы, знают английский и немецкий в совершенстве и один лучше другого. Наши глаза разбегаются. Братья не проявляют обычной турецкой наглости, и даже смущаются, или делают вид что смущаются, начиная задавать наводящие вопросы о том, как мы планируем провести вечер. Но – о ужас! - богатство выбора уже переутомляет нас и мы делаем глупость, обещая заглянуть в следующий раз. О божественных близнецах мы вспомним только в Москве и взгрустнем о своих неиспользованных шансах.

А пока мы покидаем рынок с ворохом ненужных шмоток и визиток, с ног до головы наэлектризованные эротическими фантазиями.

Смущаясь и пряча глаза, в отеле к нам подходят земляки с фальшивым легкомыслием: Сергей! Анатолий! девчонки, айда вместе по окрестностям гулять! Хорошее настроение моментально улетучивается.

Беспробудною скукой веет от наших мужичков, очень уж невыгодно глядятся они, нетрезвые, беспомощные и красные от солнечных ожогов, на фоне уверенных в своем обаянии местных соблазнителей. В руках последних - все козыри - романтика и восточная экзотика, они носят на руках, показывают звезды и задушевно поют грудными голосами. Не пройдет и пары дней, как Татьяне будут исполнять нежные серенады на сазе, а я буду слушать турецкие песни в хрипло-интимном исполнении «на ушко».

- Э-эх, не добили мы их с Петром Первым! Пойдем зальем наше поражение.

Только и будет слышаться издалека.

Шляпа.

Отогрев на жарком солнце свои до неприличия белые тела, мы моментально адаптируемся к чужому флагу, пальмовым угодиям и загорелым мужским рукам. Нежный климат тянет нас в бездну сексуальности. После экстремальных плаваний по горной реке, после лечебных источников, всевозможных яхт, аэропланов, парашютов, дайвинга и простого плескания в теплом море, сексуальность любого нормального человека начинает резво пробуждаться.

Мы с удовольствием обнажаем все, что можно, и неотвратимо созреваем для любовных авантюр.

…Поднимаемся вверх по брусчатой торговой улочке от анталийского порта. Внизу остались большие деревянные яхты, отчаливающие с очередными добровольцами в бухты счастья - к пещерам, островам и водопадам. Мы молоды, красивы и романтичны, и нам необходимо мужское внимание. Где-где, но здесь мы его получим. Пусть это дешевый театр, рожденный из культа торговли («что-нибудь да впарить») и недостатка женщин на востоке, но мы с удовольствием ввязываемся в новую игру.

Слышу, как Таня зовет меня. Она уже сидит на подушках в обнимку с яркими картинками. Да, мы же собирались на экскурсию в Памуккале - Хлопковый Замок, а в уличных бюро все эти удовольствия недорогие. Я с удивлением взираю на хрипатую казашку неопределенного возраста. Предыдущий род ее занятий не вызывает никаких сомнений. Она представляется Сашей и пытается улыбнуться помилее, что получается у нее с трудом. Плохого вам не посовэтую, хрипло убеждает она.

Мы знакомимся неожиданно, столкнувшись с метафизикой общего имени. Услышав, что меня зовут Дарья, Саша кивает куда-то в сторону, вот, а у нас тут свой Дарья есть. Тот уже улыбается мне по-лошадиному ослепительно. То есть как? Мужчина? Но это же женское имя? Оказывается, что в Турции - мужское. Он очарователен - на вид смесь латиноса с негром, голливудская улыбка, подвижная физиономия и благодушие. Я все еще не верю и он протягивает мне свои права (на фото - совершеннейший шимпанзе), смотрю - в самом деле - Derya. По-турецки это имя означает океан, -говорит он, обволакивая меня с ного до головы харизмой своего сексуального голоса, - океан и волны, и я готов стать волною, в которую ты заплывешь, - он смеется сам над собой и своими поэтическими бреднями, - и нежно покачивать тебя. (Все на весьма продвинутом English). Это актерская бравада, генетически неизбежная, и мы оба это понимаем, все пристальнее вглядываясь друг в друга.

- Наверно, нас не зря назвали одинаково. Значит, мы с тобой похожи! Две половинки!

Ну да, вместе мы составим целое.

Я фотографирую его в смешной шляпе, которую он нахлобучивает в соседнем магазине древних и поношенных вещиц, и за глаза он отныне будет зваться Шляпой.

Меня даже не пугают его позорные босоножки. Судя по всему, Шляпа не шибко богат, но его чувство юмора спасает нас от всех недоразумений.

 

Вечером мы сидим с ним на пляже среди камней, смотрим на звезды и болтаем. Около наших ног носятся крабы: выбегают из воды, замирают и бегут обратно. Шляпа без устали восхищается моими ресницами, руками, характером, голосом и всем остальным, что у меня есть.

- Слушай, Шляп, не перестаю удивляться!

- Чему, darling?

- Вот наши мужики могут всей душой скрипке отдаться, науке, водке, но не женщинам. Женщинам посвящать себя у нас…зазорно как-то. И как у вас получается часами комплименты говорить?

Шляпа прекрасно понимает, о чем я. Из своих тридцати пяти двадцать он прожил в Германии. Он без труда найдет «десять отличий» между теми, ними и нами.

Он собирается ответить, но я неожиданно вскрикиваю.

- Звезда, смотри, звезда падает! Скорее загадывай желание!

Шляпа обнимает меня:

- У меня только одно желание! чтобы мы не расставались!

- Ну вот, зачем ты сказал вслух? Теперь оно не исполнится!

- Ничего, тут звезды падают каждую минуту.

И правда, мы сидели под звездопадом.

Он крадет меня из отеля и везет показывать свою Турцию. Прошлое и будущее испаряются из моего сознания, передо мной только настоящее, и оно есть экстаз.

Мне нравится, что на нас смотрят, ради пущего фарсу мы целуемся посреди улиц, и делаем все так, как не принято. После Германии он может позволить себе проявления не-турецкого менталитета. Все наши экспрессии мы так и называем между собой - это “рашшен менталитэ”, а это - “туркиш менталитэ”. Но все-таки он турок до мозга костей. Стоит кому-нибудь взглянуть на меня чересчур откровенно, как он превращается в зверя: шерсть встает дыбом, глаза горят, порою дело доходит до словесных перепалок. Это и есть “туркиш менталитэ”. Я забавляюсь, ощущая пробудившийся во мне атавизм - гордость отвоеванной самки. Я вдыхаю пыль турецких лавок и превращаюсь в густо покрытый сахарной пудрой лукум с фисташкой. Все, что я вижу и чувствую, нравится мне до безумия. Твердое мороженое, которое надо есть ножом и вилкой, показательные танцы школьниц со звенящими бляшками на бедрах, тягучий мотив турецкой песни, россыпи разноцетных восточных сладостей, и тонкий восточный аромат, и наши поросячьи нежности, и вкусные горячие лепешки, и легкое возгорание от переизбытка чувств в области солнечного сплетения - все это я, я до хрипоты, до тупой пронзительной боли в сердце, до исступления, до потери пульса.

По закону шариата меня бы давно закидали камнями. Я, замужняя женщина, (он об этом не знает), завожу роковые связи с женатым мужчиной (я об этом пока тоже). Мы проводим несколько любвеобильных дней в Анталии, слоняясь по городским достопримечательностям, плавая на яхте и ночуя у его дальних родственников. В душевной теплоте они мне не отказывают. Особенно после проведенного со мной мусульманского обряда - Шляпа производит мое тщательное омовение в ванне - за отсутствием традиционной бани в квартире. Так он демонстрирует всему миру свои серьезные отношения ко мне. Он читает молитву над моей вымытой головой и дело явно перерастает нашу авантюрную забаву. Половину следующего дня мы спим у моря на камнях. Открыв глаза, мы видим седую гору, выглянувшую из туманной дымки. Она фиксирует еще один случай безудержной русско-турецкой любви.

 

Пока я провожу время вдали от отеля вместе со Шляпой, оставшаяся в одиночестве Таня активно посещает турецкую баню. Посетив пару сеансов массажа, сняв с себя излишки кожи и испытав невыносимую легкость бытия, вечерами она начинает грустить. Она знакомится с золотоволосой Улей, которая работает вместе со Шляпой и Сашей. Уля приехала в Турцию в 18 лет, влюбилась по уши в мальчика чуть постарше и спустя месяц вышла за него замуж. Она как приехала, так и осталась с ним, даже не думая возвращаться домой со своими богатыми родителями. Строгий отец плюнул на взбалмошную дочь, сказав, что видеть эту сумасшедшую больше не желает.

Прошло два года, и Уля признается:

- Если бы я хоть немного подумала…Все же сюда приезжают, крутят романы и спокойно возвращаются домой. А мой почти сразу ушел в армию, меня отправил работать. Вот теперь и зазываю тут вас с утра до ночи. И еще, - Уля переходит на шепот, - мне тут нравится один парень…

Таня слушает ее историю как легенду о жизни на Марсе.

- Ты умница, Уля, язык выучила, зарабатываешь неплохо. Может, все не зря? Всегда можно вернуться. Слава богу, детей вы еще не завели.

- Родители меня видеть уже не хотят!

- Захотят. Вот увидишь, они обрадуются.

Чтобы не забыть немецкий и немного развлечься, Таня вступает в бурные дебаты с немцами – их в отеле больше, чем русских. Выпив пива, она братается с пожилыми немками, сравнивая их с известными русскими актрисами.

- Вы похожи на Самойлову! А вы – на Лидию Смирнову! Вылитая!

Бабушки гогочут и театрально кивают головами.

 

 

С балкончика, который, слава богу, имеется в этой простой квартирке с пустыми белыми стенами, я наблюдаю, как анталийская окраина готовится ко сну.

- Смотри, в том магазине я когда-то работал, - говорит Шляпа, указывая на дальнюю витрину, где уже закрывают ставни. К нам подбирается маленькая Ипек, шляпина племянница, она еще не спит. Я сажаю ее к себе на коленки, она улыбается мне, и мы вместе смотрим вниз, на сонную улицу с потусторонними звуками.

На самом деле очень легко обмануть женщину. Откройте ей новый мир, и она будет считать, что это не мир, а вы так интересны. Все эти прекрасные воспоминания и открытия отныне будут соединяться у нее только с вами.

Но я успеваю почувствовать, кто здесь на самом деле бередит мне душу.

Я смотрю на чужой мир внизу. Он не имеет ничего общего с той жизнью, видимость которой витает вокруг отелей. Мимо меня пролетает зловредный амур и целится из своего маленького лука. Я по уши влюбляюсь в эту улицу, гаснущий свет, неясный рокот чужого языка, и в девочку, которая спокойно сидит у меня на коленях, не требуя развлечений.

Наверно, сами турки удивились бы, как можно полюбить такую Турцию. Но это самая сильная любовь с первого взгляда за всю историю человечества.

 

И был вечер, и было утро: день седьмой.

- Где же Дарья&Дарья?

Тяня приходит к казашке Саше со своими волнениями.

- Сегодня звонили, обещали завтра вернуться. Нашему Дарье пора бы и поработать. Здесь ни с кем не церемонятся, уволят и глазом не моргнут.

- Are you still alone?

В Таню упирается пристальный взгляд. Она вздрагивает. Этого типа она уже видела в прошлый раз.

- Хочешь, приходи сюда вечером. Я буду петь на сазе, придут мои немецкие друзья.

Вкуси меня, говорят его глаза.

Он предлагает себя нагло и откровенно.

- Я – Окан.

Это не человек, а змей-искуситель, думает Таня. Не Окан, а Злодейский Кокон.

Своими глазами он раздевает ее и забирается в самые сокровенные уголки ее тела и души. До сих пор туда еще никто не пробирался.

- Угощайся. Очень вкусные яблоки.

Ну, точно Змей, и предлагает те плоды, которые наверняка нельзя вкушать.

Таня приходит вечером, и Окан действительно устраивает целый концерт. Он поет турецкие романсы, и слезы наворачиваются на глазах у всех, кто слышит его песни. Сердца приглашенных на вечер оттаивают и все расходятся, влюбленные в голос Окана и его саз. Таня остается с ним.

Окан оказывается нежным и великодушным.

- Я не могу его узнать, - тихо говорит Татьяне Уля. – Чтобы он так бегал и выполнял каждое желание…наш заносчивый Окан…что ты с ним сделала?

Выясняется, что у Ули роман с другом Окана, молчаливым и странным Онуром. Если их увидят вместе, головы не сносить всем, и компания прячется по вечерам в самых нелюдимых местах. Но турецкие звезды светят ярко, и скрыть что-либо там невозможно. Живая почта из сотен глаз, ушей и языков быстро доставляет новости до адресата. Казашка Саша делает Уле последнее предупреждение: именно ей было поручено следить за улиным поведением. Еще один повод для слухов, и она все расскажет ее мужу!

Две ночи подряд Таня с Оканом проводят в море.

- Нет ничего лучше, чем заниматься этим в море! Я…я…я даже не могу тебе передать, что это было!

На подругу приятно смотреть. Она стала чистой и искренней.

В один из солнечных дней к Окану приезжает жена, застает их на пляже, и у нее на глазах он демонстративно дарит цветы моей Тане.

А что у вас за ракета?

 

Немцы, с которыми мы исторически делим зону отдыха, с осуждением наблюдают, как прирожденные массажисты воодушевленно трудятся над нашими телами прямо на пляже. Сами немки, в отличие от нас, загорают “топлесс”, независимо от возраста, но нас поголовно считают стахановками “легкой промышленности”.

Не стоит доверять ангельскому смирению Тани, когда она молча поворачивается на лежаке то в одну, то в другую сторону. Словно радистка Кэт, она прослушивает все разговоры близлежащих немок, которые, не подозревая, что русские знают какие-то языки кроме русского, вовсю полощут наше девичье белье.

- Они возмущаются, почему все русские девки ездят на отдых без своих мужчин!

Я тихо злюсь.

- Скажи им, что они во Второй Мировой перебили всех наших мужиков, а мы теперь из-за них мучаемся! Спроси еще, куда они своих бюргеров попрятали? Или они тоже за турками поехали, и обнаружили здесь конкурирующую фирму?

Со сложной гаммой чувств мы поглядываем на пожилых немок.

С легкой руки этих уважаемых фройлен в Турции активно процветает мужская проституция. Женщины лет сорока-пятидесяти приезжают со вполне определенными целями провести досуг с максимальной пользой для здоровья. Турки очень хорошо знают, что нужно немецкой фройлен. Четкого прайс-листа на “Sex on the beach” или «помпа» - это турецкий вариант - не существует, мадам может заплатить двести евро как за ночь, так и за проведенную вместе неделю. Обычно они тратят на своих аркадашей больше, оплачивая все счета в барах, ресторанах, пансионах и яхтах.

Иногда между Востоком и Западом происходят странные недоразумения. Одна приятная сорокалетняя фройлен, не так давно потерявшая мужа, плачется Шляпе о бессердечности турецкого плейбоя. Тот страстно объяснялся в любви и ходил к ней с цветами, а накануне отъезда своей дойч мадам сообщил ей, что она должна ему триста евро. Каково же возмущение Шляпы, когда он узнает, что турецкий плейбой – его друг Окан.

- Мерзавец! Я убью его!

Он разыскивает меня и кричит, что Тане надо немедленно расстаться с мерзавцем. К нашему удивлению, известие о похождениях Кокона ее только заводит.

- Я ведь не замуж за него выхожу, - игриво заявляет она. Тем более он женат!

Шляпа тем временем вынашивает план мести. Немка оказалась его старинной приятельницей.

Али, роковой чернобровый ловелас, рисуя нам тату чуть ниже поясницы, рассказывает, что некоторые русские мадам уже взяли пример со своих немецких соратниц и готовы вступать в деловые отношения. Но среди русских женщин купля любви пока не получила широкого распространения.

Стоит ли говорить, что на фоне немок, олицетворяющих потребительский подход к мужскому полу, русские женщины слывут небесно романтичными и дружелюбными.

Вы другие, - говорят турки с уважением, - у вас чувства, слезы.

Мы не можем покупать физиологию. Мы сами выставляем себя напоказ и продолжаем шокировать чужестранцев чем только можем: чересчур короткими юбками, высокими каблуками (по которым сразу определяются русские женщины на отдыхе), крашенной белокуростью и компанейским безрассудством, книжной интеллигентностью и беспробудным пьянством.

 

Одна девушка во время экскурсии спросила:

- А что это у вас везде такое, вроде как ракета, а рядом что-то круглое?

Ей терпеливо объяснили, что мечеть. А другая поинтересовалась - почему мечеть без икон, внутри вся в кафеле и похожа на турецкую баню?

Нам все прощают.

Для русских и цены другие - пятьдесят процентов от тех, что немцам говорится. Спрашиваем про ковры, мол, сколько? - по 150. Да ладно, говорим мы, русским отдайте дешевле, вон, немцы богатые, им по 150 и продавайте! Что вы, машет руками продавец, мы вам русский цена говорим, немцам по 300 отдаем! Вот смотрите.

И правда, уехали немцы с коврами по 300.

Конечно, если Турция для немцев - третий мир, а для нас все равны.

Наконец засверкало. Я попираю босыми ногами восьмое чудо света, и прежняя жизнь уже не вернется. Я слепну от белоснежного сияния и исчезаю в вязком осадке опасных для европейского разума мутных вод единственного в мире источника Pamukkale. Священный Поток уносит меня все дальше и дальше от нестерпимой московской гари, прохладных лиц и ненужных визитов. Уже как в тумане суета телекамер, решетка груженой рамсторовской тележки и зыбучие пески половых отношений. Я никогда больше не буду читать книг, в них абсолютно все - вранье. Правда - здесь, в этой теплой луже без запаха и смысла, я высовываю из нее свою рыбью голову и трогаю плавником край вселенной. Меня уже давно нет с вами, Господа. Со мной - Дарья, мое второе “я”. Мы - две половинки одного имени - мы мажем друг друга грязью и с визгом и хохотом падаем в горячий источник, поднимая фонтан брызг. Я рисую у него на лице историю африканских племен и он превращается в неотразимого бушмена. Ему безумно нравится быть моим “грязным негром”. Он даже выучил эти слова по-русски. На самом деле, это прозвище родилось из страшно неприличного анекдота, который он сам же мне и рассказал. Абсолютно счастливые, мы ныряем в глубины веков. H2O легко пузырится где-то над нашими головами и здесь, среди бурых камней, я торжественно хороню свое одиночество.

Мягкая женщина

Вечером мы с Таней сидим на балконе среди фиолетовых цветов, слушаем сладкие и тягучие, как восточный десерт, турецкие песни, в которых слышится мотив смертельной страсти, и думаем о том, что дома все совсем по-другому, и это, наверно, цивилизация во всем виновата. Это она вытравливает все живые проявления сексуальности у целых народов. Там, где цивилизация умов еще не состоялась, бушуют первобытные страсти. А может, мы просто перепутали жанр курортных романов с образом жизни.

Шляпа уже ждет меня. Сегодня он поверх красной рубахи одел черный кожаный пиджак, и стал похож на героя из фильмов Альмадовара. Он чем-то удручен.

- Я так долго ждал тебя! Мне стало казаться, будто все наши встречи мне приснились. Боялся, что ты выйдешь, и сделаешь вид, что мы незнакомы.

О душа моя, я избавил тебя от всех закоулков, я отвратил от тебя пыль, пауков и сумерки.

О, душа моя, я смыл с тебя маленький стыд и добродетель закоулков и убедил тебя стоять обнаженной пред лучами солнца.

Из почерневших глубин райских кущ слышен знакомый пьяный говор. Вечер вновь сгущает безысходную тоску вечно лишних на родине русских баб, и пьяным нахрапом они штурмуют и без того открытые турецкие крепости. Выпьем? - Выпьем. Disco? - yes, evet, disco! Варум, тешекюр эдерим, знание языков необязательно, благополучный вавилон, межполовое эсперанто, жесты - для пересказа разных пустяков. И - без тормозов - резко ввысь по крутой эрозии горной тропы. Удержишься - не удержишься. Риск баламутит бабью кровь, быть может, в последний раз. Если повезет - не в последний. А вокруг с показным пофигизмом встали синие горы - молчаливый свидетель безумных проявлений загадочной русско- восточной души.

 

- Дарья! Дарья!

- Что такое?

- Прости, мне показалось, ты где-то совсем далеко. Я испугался.

Странно, где же я еще должна быть, если он со всей страстью вклинивается в мое белое тело. Еще и развернув меня спиной к себе.

Разгоряченные, мы лежим, прикрыв глаза.

- Скажи, а я толстая, да?

Шляпа удивленно открывает правый глаз:

- Ты шутишь? У тебя самая красивая фигура. Ты же женщина! Женщина должна быть мягкой. А ты фантастически женственна.

 

ххх

 

Я возвращаюсь домой и ставлю в магнитофон кассету, которую мы купили во время прогулок со Шляпой. Читаю записку на столе: «я на гастролях, не скучай, Славик». Вряд ли он на гастролях, впрочем, почему бы это не назвать «гастролями»? Хорошо хоть никто не будет давить на психику. Начинаю распаковывать сумку и слезы вдруг начинают литься по лицу ручьями. Хочу остановиться, но не могу. Как же я теперь буду жить???

Пытаюсь разобраться в чем дело. Скучаю по Шляпе? Скорее по сизой горе на горизонте, по широким просторам, по фиолетовым цветам, увивавшим наше окошко и… по своей новой подруге.

Моя квартира кажется мне консервной банкой, для которой у меня нет подходящей открывалки. Надо срочно позвонить Тане.

- Ты?

- Да.

- Что делаешь?

- Я не знаю, что делать. Знаешь, я забыла, как жила раньше.

 

 

«Октябрьские купальни»

 

Проходит лето. Шляпа, подобно Петрарке, пишет любовную лирику, которую я ежедневно получаю по «мылу». Не проходит и дня, чтобы мы не созвонились с Таней. Таинство, совместно пережитое, отделяет нас двоих от всего остального мира. Мы сроднились как сестры.

- Тань!

-???

- Мы должны вернуться в Турцию.

- Да я только об этом и думаю! Сама знаешь.

- Когда же наконец? И куда – в Аланью или Кемер? Может, в Мармарис?

- Давай как всегда. Открой какую-нибудь книжку!

Я беру с полки первую попавшуюся книгу, открываю не глядя и держу пальцем неведомую строчку.

- Ну что?!

- Сейчас. Читаю: «как печален вид октябрьских купален…»

Мы смеемся. Время вылета нам уже известно.

Правда, от нашего предсказания слегка повеяло осенней грустью.

Выясняя финансовые параметры октябрьских купален в интернете, я натыкаюсь на русско-турецкие лав-стори. Что и говорить, чувствительны мы до безобразия. Наши сайты о Турции завалены откровенными признаниями сорокалетних, несовершеннолетних, замужних и одиноких баб о невероятных встречах, счастливых романах и реализации несбыточных надежд.

Здесь есть стихи, посвященные священной земле (патриотам есть над чем задуматься), и даже пьесы, обещания вернуться и бабий восторг, омраченный редким разочарованием:

“Он немного зарабатывал и я не требовала от него походов по ресторанам и дискотекам. Но все было так мило, романтично, наивно, свежо. Боже! Я забыла про свои 43!”

“Турецкая любовь?! Да все они бабники и обманщики.”

“Но неужели это я, девочка с глазами по пять копеек, сижу в самолете, выполняющем рейс Шереметьево- Стамбул, бросившая все для того, чтоб вновь пусть не надолго увидеть ЕГО?! Сердце бьется через раз, коленки предательски дрожат, несмотря на выкуренные ещё в Шереметьево полпачки сигарет...”

“Слезы, слезы, слезы, ненавижу их. И как же жить теперь? Как раньше- от sms к sms, от разговора к разговору?!!”

“Я бы предложила взять курорты Турции на вооружение психиатрам, по-моему, туда надо посылать лечить депрессию, меланхолию и т.д. Уверяю вас, вылечат.”

No comments.

Ресепшн в турецком отеле – третье роковое место после бара и анимации. По приезду нас заселяют в номер с огромным жирным пятном на стене, и мы приносимся обратно. У стойки – турок как турок, высокого роста, и нас самих рассматривает нас с головы до пят.

- Другой номер есть?

- Нет, все заняты.

- Тебя как зовут?

- Рустам.

Я кладу перед Рустамом десять долларов.

- Пойдемте.

Он неплохо понимает по-русски.

Мы переносим с его помощью сумки на второй этаж нашего маленького корпуса. Я открываю дверь и ахаю: под нами апельсиновый сад с десятками оранжевых солнц на каждом дереве, а впереди – серые ласковые горы. Солнце уже присело на верхушку одной горы. Кемер тоже бывает очарователен.

- Нравится?

Пока мы радостно киваем, Рустам не спускает глаз с Татьяны.

- Если что будет нужно, обращайтесь.

И оставляет на подушке мои десять баксов.

 

В темноте мы бредем по берегу, озябнув после ночного купания.

- Тань, смотри, какой-то огонек.

- Похоже на костер! Пойдем погреемся.

До утра мы сидим в компании турецких меланхоликов, обсуждаем русских девушек и турецкое вино. Мы довольны – чем спокойнее приезд, тем безумнее отъезд. Главное, у нас уже есть друг Юнус, что в переводе с турецкого значит Дельфин. С ним мы пойдем в горы на поиски большого водопада. А также у нас бесплатный скутер на завтра и легкий вечер с вином и поцелуями на сегодня.

Сонный Рустам у входа просит нас задержаться на секунду.

- Вы хотите, чтобы вам устроили влажную уборку?

- В шесть утра??!

- Шучу, не уходите, пожалуйста. Нет, если скажете – сделаем. Чаю? Вы – Таня?…

Я оставляю их двоих в зеленых плюшевых креслах. Высоким всегда нравятся высокие. А мне на сегодня хватит дельфиньих серенад, теплых волн и потрескивания легко возгорающих турецких дров.

 

ххх

 

За завтраком Татьяна светится от счастья.

- Ну что, Каланча порадовал?

Таня смеется.

- Ты знаешь, он таким задушевным голосом сообщил мне…

-???

- Что у меня чудесное узкое влагалище! Ха-ха-хах! А вообще он воспитанный мальчик и даже читал Достоевского.

- Что-то я не припомню, чтобы Достоевский писал что-то о влагалищах!

 

Зачарованная красотой чеканных тарелок и резных раковин, захожу в сувенирную лавку. Прожженый продавец восточных диковинок уже колдует над моей симпатичной соотечественицей. Слышу стандартный набор фраз: ты очень красивая, выходи за меня замуж, у меня три магазина. Все врет: что три магазина, и что женится. Наверняка у него дома в Адане - жена с детьми, магазин не его, но смотрит он на свою избранницу так страстно, что ей уже все равно, ездит он на велосипеде или на кадиллаке. Тем более что живет он в какой-то загадочной стране, один бог знает, как тут люди живут, но место ужасно романтичное. Тут уж подносят турецкий чай, который грех не посмаковать за милой беседой с горячим незнакомцем, тем более что обещана приятная скидка, и атака продолжается.

 

На выходе из отеля меня круглые сутки подкарауливает Продавец Кож. Кожаный магазин старого ловеласа находится рядом с дверями нашего reseption. Заметив, что моя подруга не противится ухаживаниям турецкого Онегина, он делает характерный для турка вывод: значит, и я ломаться не стану, есть шанс. Он бросает кожу к моим ногам, словно это меха шанхайского барса.

- Красавица моя! Какая ты вкусная! До чего не люблю женщин, у которых кожа да кости!

Конечно, от суточного пребывания среди кож захочется настоящего мяса.

С трудом уворачиваюсь от подарков (эх, чай не в Турции живем, дубленочка не помешала бы!) и бегу к Дельфину.

- Hi! I really missed you!

Он катает меня по волнам на скутере и рассказывает о том, как когда-то собирался жениться на русской Кате и даже приезжал к ней

Поделиться: