 |
Кимон: аристократ, но не олигарх
|
|
|
|
Глава IV
Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что временем наивысшего подъема оказался для греческого мира в целом и для Афин в частности тот исторический период классической эпохи, который лежит между 479 г. до н.э. (изгнание персидских полчищ из Эллады) и 431 г. до н.э. (начало Пелопоннесской войны). Этот период уже у античных авторов, а затем и в современной науке получил название Пентеконтаэтии, т.е. буквально «пятидесятилетия»; и действительно, он длился около 50 лет1.
В политическом отношении период Пентеконтаэтии характеризовался двумя параллельно проходившими процессами. С одной стороны, на протяжении значительной ее части (вплоть до 449 г. до н.э.) продолжалась, хотя и не с той интенсивностью, что прежде, война с Персией. Как мы знаем, персы к рассматриваемому здесь времени были окончательно и бесповоротно изгнаны из Эллады, и теперь со стороны греков имели место военные действия наступательного характера, борьба, направленная на полное вытеснение Ахеменидов из бассейна Эгейского моря, на освобождение от их владычества островов и малоазийских эллинских городов, а по возможности — и на продвижение в глубину зоны персидского контроля. Войну на данном этапе, после фактического распада Эллинского союза, вели исключительно Афины и союзные с ними полисы.
С другой стороны, что касается отношений внутри самой Греции, для всего периода Пентеконтаэтии был характерен так называемый афино-спартанский дуализм2 — примерное
1 О Пентеконтаэтии см.: Badian Ε. From Plataea to Potidaea: Studies in the History and Historiography of the Pentecontaetia. Baltimore, 1993.
2 К характеристике феномена см.: Строгецкий В.М. Полис и империя в классической Греции. Н. Новгород, 1991.
|
|
|
равновесие сил между двумя наиболее сильными греческими государствами, их напряженное и все более обострявшееся противостояние. Оба полиса в V в. до н.э. стояли во главе крупных военно-политических объединений. Спарта, возглавлявшая Пелопоннесский союз, по традиции сохраняла репутацию самого могущественного в военном отношении государства Греции, и долгое время, еще с архаической эпохи, никто не мог составить ей конкуренцию. Теперь лакедемонянам был впервые брошен по-настоящему серьезный вызов, и сделали это афиняне. Афины, опираясь на свою необычайно возросшую в результате политики Фемистокла морскую мощь, на свое лидерство в Делосском союзе, что резко увеличило их финансовые возможности, на авторитет, который создали им славные победы над персами, в продолжение всего «пятидесятилетия» все более активно претендовали на гегемонию в Элладе, что, естественно, никак не устраивало Спарту. Впрочем, афино-спартанские отношения развивались неоднозначно, в них (как мы увидим в дальнейшем) чередовались периоды относительного сближения и острого конфликта.
Весьма значительными были успехи Афин в деле укрепления созданного Аристидом Делосского (или Первого Афинского) морского союза. Дальнейшее разрастание этого объединения полисов, превращение афинской гегемонии в нем во все более полное и неограниченное господство привели со временем к утрате союзом равноправного характера, к его превращению в структуру совершенного нового, неизвестного ранее в древнегреческой истории типа — афинскую морскую державу, или Афинскую архэ3. Временем этого превращения условно считается 454 г. до н.э., когда союзная казна была под предлогом персидской опасности (афин-
3 Из обширной историографии об Афинской архэ представляется необходимым в первую очередь упомянуть две важных книги. Первая из них (Meiggs R. The Athenian Empire. Oxford, 1972) может быть названа классической: в ней нашла наиболее полное воплощение традиционная точка зрения на интересующую нас симмахию, — та, которая и нам представляется наиболее верной. Вторая (Mattingly H.B. The Athenian Empire Restored. Ann Arbor, 1996) вышла относительно недавно, но представляет собой сводку многолетних исследований автора, который известен в антиковедении своими неортодоксальными позициями по целому ряду принципиальных вопросов. Далеко не все идеи Г. Маттингли представляются убедительными и в достаточной мере аргументированными; однако ознакомиться с ними, во всяком случае, необходимо всем, кто интересуется этой проблематикой.
|
|
|
ский флот только что потерпел поражение от персов в Египте) перенесена с острова Делос в Афины (на Акрополь), которые отныне стали распоряжаться огромными суммами фороса, поступавшими от союзников, практически бесконтрольно и самовластно, зачастую — в собственных интересах.
Впрочем, в действительности перерождение союза в державу было, конечно, процессом, происходившим не в одно мгновение, а имевшим длительный характер. По мере освобождения от персидского владычества все новых греческих городов количество членов симмахии постоянно возрастало: в нее сразу вступали все освобождаемые полисы. Уже к середине 50-х годов V в. до н.э. в союзе состояли более 200 полисов разной величины и значения (в основном на восточном и северном берегах Эгейского моря, на его многочисленных островах, в зоне Черноморских проливов). Впоследствии, в период наивысшего расширения Архэ, в него входило до 300 полисов4. Столь колоссального военно-политического объединения Эллада до того еще никогда не знала; оно стало исключительно важным фактором в последние десятилетия Греко-персидских войн.
Официальной целью союза в момент его создания провозглашалась, как мы знаем, именно борьба с Персией. Однако после подписания мирного договора с державой Ахеменидов в 449 г. до н.э. Афинская архэ отнюдь не прекратила существования. Теперь фактически возложенными на нее задачами стали противостояние Пелопоннесскому союзу и в конечном счете достижение гегемонии во всем греческом мире.
Входившие в Архэ полисы номинально считались независимыми союзниками Афин, но фактически они были уже полностью лишены политической самостоятельности (автономии). В частности, был запрещен выход из состава симмахии; полисы, пытавшиеся отпасть от нее, жестоко карались с применением военной силы. А в таких попытках выхода недостатка не существовало, особенно со стороны некоторых сильных островных полисов, в которых зрело недовольство афинским засильем. Уже на первом этапе существования Делосского союза они порой поднимали восстания против
|
|
|
4 В частности, около 437 г. до н.э., в ходе понтийской экспедиции Перикла (см. о ней: Суриков И.Е. Историко-географические проблемы понтийской экспедиции Перикла // ВДИ. 1999. № 2. С. 98 - 114), союзниками Афин стали полисы, расположенные на берегах Черного моря.
Афин. Так, в 469 г. до н.э. восстал Наксос, в 463 г. до н.э. — Фасос. Ситуация усугубилась после окончания Греко-персидских войн, когда союз, по мнению ряда его участников, утратил целесообразность и легитимность. Важнейшим событием стало вспыхнувшее в 440 г. до н.э. восстание против афинского владычества на Самосе — втором по значению и силе члене Архэ после самих Афин. К Самосу пришлось направить мощный афинский флот во главе со всей коллегией стратегов и потратить на его осаду почти год.
Впрочем, естественно, ввиду явного неравенства сил во всех случаях восстания подавлялись афинянами, а пытавшиеся отпасть полисы насильственно возвращались в число союзников, утрачивая при этом свой привилегированный статус и обязываясь вместо поставки кораблей платить форос в союзную казну.
Именно эта ежегодная повинность составила основную обязанность для подавляющего большинства членов Архэ5. Для удобства взыскания фороса вся территория державы была в 443 г. до н.э. разбита на пять округов. В один округ входила Иония, в другой — прибрежная полоса расположенной к югу от нее Карии, в третий — острова Эгейского моря, в четвертый — его северное (фракийское) побережье, в пятый — зона Черноморских проливов. Ставки фороса фиксировались афинским народным собранием; на протяжении периода Пентеконтаэтии они в целом оставались относительно стабильными. Лишь несколько союзных полисов занимали привилегированное положение, вместо выплаты фороса предоставляя в распоряжение афинского командования небольшие эскадры военных кораблей. После 440 г. до н.э. к этой категории относились только острова Хиос и Лесбос.
Полисы, члены Афинской архэ, не имели права вести самостоятельную, независимую от Афин внешнюю политику. На них оказывалось экономическое давление. Так, около
|
|
|
5 Главное, что существует в мировой историографии по форосу, — это, безусловно, фундаментальное исследование: Meritt B.D., WadeGery Н.Т., McGregor M.F. The Athenian Tribute Lists. Princeton, 1939-1953. Vol. 1—4. Поскольку далеко не всякому читателю под силу проштудировать этот многотомный труд, рекомендуем для первичного ознакомления с проблемой работу: Nixon L, Price S. The Size and Resources of Greek Cities // GC. P. 137 - 170. Эта статья хороша тем, что написана целиком на материале списков фороса, и в ней, соответственно представлены ставки ежегодных выплат для различных полисов, входивших в Архэ.
446 г. до н.э. афиняне запретили союзникам чеканить собственную серебряную монету и предписали пользоваться только афинской (знаменитый Монетный декрет, IG.Р. 1453)6. Судебные дела между гражданами союзных полисов по сколько-нибудь важным вопросам должны были рассматриваться афинской гелиеей, что, конечно, создавало для жителей этих, в основном достаточно отдаленных, городов значительные сложности: приходилось отправляться в Афины и там ждать, порой подолгу, пока у перегруженных работой дикастов дойдут руки до твоей тяжбы...
Со временем все более интенсивно стала применяться практика основания на землях полисов-союзников клерухий — военно-земледельческих поселений афинских граждан. Институт клерухии отражает специфически афинский вариант колонизации7. Отличие данного типа колонии от традиционного заключалось в том, что клерухия не становилась независимым полисом, ее жители не приобретали нового гражданства, а сохраняли афинское. Строго говоря, такие поселения не были порождением эпохи Афинской архэ. Первой, самой ранней клерухией Афин, по всей видимости, следует считать Саламин, приобретенный еще в начале VI в. до н.э., при Солоне. Херсонес Фракийский, колонизованный
6 Проблема афинского Монетного декрета - одна из самых сложных и дискуссионных во всей истории классической Греции. Существует обширнейшая исследовательская литература об этом памятнике, на которой по понятным причинам мы не можем здесь подробно останавливаться. Предметом споров является прежде всего датировка постановления. Мы по-прежнему убеждены в правомерности традиционной точки зрения, согласно которой оно было принято в 40-х годах V в. до н.э. Более подробное изложение нашей точки зрения см.: Суриков И.Е. Полемика о датировке Афинского монетного декрета: к оценке аргументации сторон // Десятая Всероссийская нумизматическая конференция: тез. докл. и со-общ. М., 2002. С. 9— 10. В то же время, как известно, в историографии периодически повторяются попытки доказать, что декрет в действительности относится к более позднему времени, к периоду Пелопоннесской войны. Из последних попыток такого рода см.: Mattingly H.B. New Light on the Athenian Standards Decree (ATL II, D 14) // Klio. 1993. Bd. 75. S. 99-102; Idem. The Athenian Empire Restored... P. 5 ff.; Howgego Chr. Ancient History from Coins. L.; N.Y., 1995. P. 44; Стрелков A.B. Афинский монетный декрет // Нумизматика и эпиграфика. 1999. Т. 16. С. 25-47.
7 Romilly J. de. Rencontres avec la Grece classique. P., 1995. P. 219-220. См. также о клерухиях: Brunt P.A. Athenian Settlements Abroad in the Fifth Century B.C. // Ancient Society and Institutions. Oxford, 1966. P. 71-92; Gauthier P. A propos des clerouquies atheniennes du Vе siecle // Problemes de la terre en Grece ancienne. P., 1973. P. 163-178.
|
|
|
Мильтиадом Старшим в середине того же столетия, судя по всему, тоже представлял собой клерухию; во всяком случае, руководители поселения на этом полуострове (сам Мильтиад Старший, затем Стесагор и Мильтиад Младший) оставались афинскими гражданами. Клерухией стал остров Лемнос, захваченный Мильтиадом Младшим где-то на рубеже VI — V вв. до н.э. (точную дату этого события определить вряд ли возможно). В 506 г. до н.э. была основана клерухия на Эвбее, в Халкиде, только что потерпевшей поражение в войне с Афинами8.
И тем не менее, думается, никто не будет спорить, что до эпохи Пентеконтаэтии клерухии оставались единичными, и лишь в этот исторический период их выведение стало настоящей системой; они россыпью покрыли Эгеиду и вышли даже за ее пределы9. Эта практика была неразрывно связана, с одной стороны, с успехами Афинской архэ, с другой — с развитием демократии в Афинах. Наличие большого количества клерухий позволяло обеспечивать земельными наделами беднейших афинян, смягчая социально-политическую ситуацию в Аттике (помимо прочего, в клерухии, несомненно, уходила потенциально наиболее недовольная часть гражданского населения). И те же клерухии помогали удерживать союзников в повиновении.
В некоторые полисы Архэ (хотя далеко не во все) направлялись также афинские гарнизоны и должностные лица (епископы)10. Не говорим уже о том, что в некоторых союзных полисах силой ликвидировались аристократические
8 В отечественной историографии проблемами ранних афинских клерухий наиболее углубленно занималась H.A. Касаткина. См., в частности, из ее работ: Касаткина H.A. Ранние военно-земледельческие поселения афинян (VI в. до н.э.) // Страны Средиземноморья в античную и средневековую эпохи. Горький, 1985. С. 4 —8; Она же. Эксплуатация афинянами земельных владений на Эвбее в V в. до н.э. // Проблемы антиковедения и медиевистики. Н. Новгород, 1999. С. 24 — 26; Она же. Афинские владения на северном берегу Геллеспонта // XII чтения памяти профессора С.И. Архангельского: мат. международ, конф. Н. Новгород, 2001. Ч. 1. С. 56 - 65; Она же. Солон Афинский и остров Саламин // АКРА: сб. научн. тр. Н. Новгород, 2002. С. 59-70.
9 Так, около 437 г. до н.э., в ходе понтийской экспедиции Перикла, афинская клерухия была создана в Синопе, на южном побережье Черного моря. См.: Федосеев Н.Ф. Археологические свидетельства об афинской клерухии в Синопе // ВДИ. 2003. № 3. С. 132-140.
10 См. к этой проблеме: Кондратюк М.В. Архэ и афинская демократия // Античная Греция: проблемы развития полиса. М., 1983. Т. 1-С. 327-365.
режимы и вводилось, по образцу Афин, демократическое правление.
В целом оценить появление на арене греческого мира огромной, жестко структурированной гегемониальной симмахии можно только двояким образом. С одной стороны, идея создания крупного централизованного союза полисов сама по себе являлась прогрессивной, представляя собой шаг по направлению к общеэллинскому единству — политическому, экономическому, культурному. Огромные финансовые средства, скопившиеся в Афинах в результате выплат фороса, позволили превратить столицу Архэ в самый богатый и процветающий город Греции, украсить его великолепными постройками, способствовали стабильному функционированию афинской демократии на протяжении большей части V в. до н.э. Мощный союзный флот не только покончил с персидской опасностью, но и освободил Эгеиду от пиратов, а это благоприятствовало развитию морской торговли.
Однако ни в коем случае не следует забывать и о «другой стороне медали». Методы, которыми осуществлялись объединение и централизация, были откровенно насильственными. Если создавался Делосский союз на добровольных началах, то впоследствии афинское господство не оставило места ни для какой добровольности. При этом подчеркнем: пожалуй, даже не внесение фороса представлялось самым тяжелым в положении союзных городов. С податью еще можно было бы примириться, тем более что взамен нее они получали оборону от внешних врагов: с этой задачей Афины справлялись достаточно компетентно. Если не в афинскую казну, то в персидскую дань, во всяком случае, пришлось бы платить.
Гораздо болезненнее воспринималось другое: фактическая утрата независимости. Подчинение гегемону порождало противоречие с принципом полиса как совершенно самостоятельного, живущего по собственным законам государственного организма. Именно это казалось унижением, невыносимым для свободолюбивых эллинов. Бросающееся в глаза неравноправие (власть Афин и приниженное положение остальных членов союза) порождало законное недовольство входивших в Архэ полисов, становилось причиной роста сепаратистских настроений в них. Как ни подавляли афиняне восстания союзников — такие же восстания вспыхивали снова и снова. В этом внутреннем и, видимо, неискоренимом Пороке объединения скрывалась причина его непрочности.
Ведь надежным и стабильным любой союз полисов мог быть только в том случае, если он не был навязан силой, а явился итогом общего согласия (как, например, Пелопоннесский союз, довольно рыхлый, но вполне добровольный). Как раз этого-то и недоставало Афинской морской державе.
«Червоточина» в ней дала о себе знать при первой же по-настоящему серьезной опасности, в годы Пелопоннесской войны. Но уже намного раньше по Греции пошла молва об Афинах как о «городе-тиране». Вот как говорили о них их давние недоброжелатели — коринфяне (Thuc. I. 124. 3): «Нет сомнения, что этот город, ставший тираном Эллады, одинаково угрожает всем: одни города уже в его власти, а над другими он замышляет установить свое господство». Преувеличение, вызванное враждебностью? Вряд ли. Дело в том, что и в самих Афинах те политики, которые мыслили трезво и смотрели на мир без «розовых очков», понимали ситуацию не иначе (см. у Фукидида: II. 63. 2 — рассуждения Перикла; III. 37. 2 — слова Клеона).
* * *
Конечно, не всегда Афины слыли «городом-тираном», и не в один момент, не с самого начала своего существования возглавляемая ими симмахия стала таким «монстром», наводящим ужас на окружающих. Напротив, первые десятилетия деятельности Делосского союза, бесспорно, овеяны славой. На протяжении 70 —60-х годов V в. до н.э. эта слава как бы нашла себе живое воплощение в личности Кимона — крупнейшего афинского политического деятеля и полководца последнего периода Греко-персидских войн. Он, пожалуй, занимает особое место в истории классической Эллады. Традиция воспринимает его (если можно так выразиться) как «последнего аристократа», имея в виду не столько знатность происхождения (Периклу в этом отношении тоже было чем похвастаться), сколько основные парадигмы политического поведения, сам стиль жизни. Если Аристида, как мы видели в посвященной ему главе, можно назвать «крестным отцом» Делосского союза, то Кимон был его заботливым опекуном, стоявшим у «колыбели» этого объединения полисов и всячески способствовавшим его росту, развитию и усилению.
Источники о Кимоне нельзя назвать слишком многочисленными, но в то же время их в совокупности вполне достаточно, чтобы составить на их материале целостную, связан-
ную с контекстом биографию этого политика. Геродот о Кимоне почти не упоминает, что и не удивительно, поскольку его исторический труд охватывает хронологический отрезок по 479 г. до н.э. включительно, а активная деятельность Кимона началась как раз в следующем, 478 году. Лишь в двух небольших экскурсах у «отца истории» появляется Кимон. В одном месте (VI. 136) Геродот сообщает, что Кимон уплатил большой денежный штраф, наложенный на его отца Мильтиада, но не выплаченный последним, так как марафонский победитель вскоре после суда умер. Другой пассаж (VII. 107) посвящен взятию Кимоном контролируемой персами крепости Эйон в Северной Эгеиде (событие имело место в 477/476 г. до н.э. 11).
Совсем другая картина — у Фукидида, что тоже вполне естественно: этот историк в первой книге своего произведения дал довольно подробный рассказ о военных предприятиях афинского полиса в период Пентеконтаэтии. И пусть рассказ этот нельзя назвать полным, поскольку в нем наличествуют пропуски и умолчания; все-таки Кимон — главный демиург побед афинян в эти годы — должен был занять в повествовании подобающее место. Фукидид (I. 98. 1—2) говорит также о взятии Эйона, а затем о покорении Скироса, о знаменитой победе Кимона над персами при Евримедонте (I. 100. 1), о его военной помощи спартанцам в Третьей Мессенской войне (I. 102. 1), о кампании Кимона на Кипре — последней в его жизни (I. 112). В целом нельзя не отметить, что информация Фукидида о Кимоне довольно скупа, особенно если учесть, что два афинянина — полководец и историк — были, хоть и дальними, но родственниками, принадлежа оба к роду Филаидов. Достаточно вспомнить, что у того же Фукидида есть восторженный панегирик Фемистоклу (мы цитировали его в предыдущей главе), что он подробнейшим образом останавливается на деятельности Перикла; о Кимоне же — лишь несколько сухих фраз.
Из других авторов V в. до н.э., писавших о Кимоне, следует отметить Иона Хиосского — писателя-«многостаночника»: рапсода, лирика, трагедиографа и, помимо прочего, едва ли не первого в греческом мире мемуариста. Ион много путешествовал, был лично знаком с целым рядом выдающихся людей своей эпохи, и его воспоминания, судя по сохранившимся фрагментам, представляли собой чрезвычайно инте-
11 Следуем хронологии Э. Бадиана: Badian Ε. From Plataea... P. 99.
ресный источник, поскольку в них отразились живые впечатления современника. Близко общался этот автор и с Кимоном, о чем сам упоминает (Ion. FGrHist. 392. F13; F14; F15); некоторые сохраненные им сведения были почерпнуты непосредственно из бесед с этим афинским политиком и полководцем. Кроме того, Ион является единственным античным автором, который описывает внешность Кимона (Ibid. F12): «Был он... безупречен и внешностью — высок, с прекрасными густыми вьющимися волосами». Это вообще чрезвычайно редкий случай, когда нам становится относительно достоверно известным облик древнегреческого государственного деятеля. Мы, например, понятия не имеем, как выглядели Солон, Писистрат, Клисфен, Мильтиад, Аристид, а о внешнем виде Перикла знаем только то, что у него голова была несоразмерно вытянутой.
Иону явно симпатичен Кимон. Аналогичное отношение к нему встречаем и еще у одного современного писателя — уже известного нам Стесимброта Фасосского. Его памфлет «О Фемистокле, Фукидиде и Перикле» отличался резко критической, порой прямо-таки желчной трактовкой образов афинских «демагогов». Но вот для Кимона он все-таки находит сравнительно добрые слова (хотя и не без примешанного упрека)12: «Тот (Кимон. — И.С.) не выучился не искусствам, ни чему-либо из общеобразовательных наук, бывших в ходу среди греков, и вовсе не обладал даром изощренного аттического красноречия, но в характере его было много благородного и искреннего и по своему душевному складу этот муж был скорее пелопоннесец» (ар. Plut. Cim. 4). Оставим на совести Стесимброта слова о необразованности Кимона; позволительно усомниться в том, что отпрыск знатнейшего и очень богатого рода не имел возможности в детстве и юности пользоваться услугами лучших учителей. Во всяком случае, Ион «хвалит Кимона за его обходительность, гибкость и благовоспитанность в обращении» (Ion. FGrHist. 392. F15). Иными словами, хорошие манеры у него все-таки были (ср. также: Ibid. F13). Активная культурная политика Кимона в период его лидерства в Афинах (см. ниже) также свидетельствует скорее против тезиса о недостаточности полученного им образования. Однако обратим внимание прежде всего на характерную деталь. Желая польстить Кимону,
12 Однозначно-позитивно относиться к Кимону Стесимброт не мог уже потому, что восстание на его родном Фасосе было подавлено именно этим афинским полководцем.
Стесимброт сравнивает его с «пелопоннесцем» (читай — со спартанцем). В другом месте (ар. Plut. Cim. 16) тот же автор говорит, что Кимон, если ему приходилось упрекнуть в чем-нибудь сограждан, обыкновенно говорил им: «А вот спартанцы не таковы». Иными словами, демонстративное лаконофильство Кимона, из которого тот отнюдь не делал секрета, напротив, проявлял его на всех возможных уровнях — от политической линии до поведения в быту, буквально бросалось в глаза уже современникам, в чем мы не раз еще будем иметь возможность убедиться.
Итак, авторы, заставшие Кимона при жизни, весьма к нему расположены. Парадокс из парадоксов: поэты — представители древней аттической комедии, беспощадно издевавшиеся над политиками самого высокого ранга, не оставлявшие от их репутации буквально «камня на камне»13, для Кимона опять же делают исключение. Вот цитата из пьесы «Архилохи» комедиографа Кратина (Fr. 1 Kock):
И я молил, чтоб мне, писцу Метробию,
Дожить свой век при муже том божественном,
Что лучше всех досель рожденных эллинов, —
При Кимоне, который рад всегда гостям...
Обычная для комедии хула-псогос совершенно неожиданно уступает место энкомию, самому безудержному восхвалению. Если авторам, работавшим в комическом жанре, и приходилось «покусывать» Кимона, то это были не яростные нападки, а скорее доброжелательные насмешки. Например, Евполид (Fr. 208 Kock) характеризует интересующего нас политика следующим образом:
...Плохим (κακός)
Он не был, хоть и был беспечным пьяницей,
Хоть часто ездил даже в Спарту ночевать,
Оставив Эльпинику в одиночестве.
13 См., например, об отношении комедиографов к Периклу: Schwarze J. Die Beurteilung des Perikles durch die attische Komödie und ihre historische und historiographische Bedeutung. München, 1971. В более широком ракурсе см.: Halliwell S. Comic Satire and Freedom of Speech in Classical Athens // JHS. 1991. Vol. 111. P. 48-70; Degani E. Aristofane e la tradizione dell'invettiva personale in Grecia // Entretiens sur l'antiquite classique. 1991. Vol. 38. P. 1—49; Storey I. Poets, Politicians and Perverts: Personal Humour in Aristophanes // Classics Ireland. 1998. Vol. 5. P. 85- 134; Stark I. Athenische Politiker und Strategen als Feiglinge, Beitrüger und Klaffärsehe. Die Wannung vor politischer Devianz und das Spiel mit den Namen prominenter Zeitgenossen // Spoudaiogeloion: Form und Funktion der Verspottung in der aristophanischen Komödie. Stuttgart; Weimar, 2002. S. 147- 167.
Этот пассаж интересен тем, что в нем (с большим, нужно сказать, талантом), как в зеркале, отразились именно те три главных недостатка, которые признавало-таки за Кимоном афинское общественное мнение: пьянство14, излишне близкие отношения с родной сестрой Эльпиникой (об этом речь еще пойдет ниже) и, конечно же, пресловутое лаконофильство. И все-таки, при всем при том — «плохим он не был»!
Фигура Кимона нередко появляется и в источниках более позднего времени, периода поздней классики (например: Andoc. III. З15; IV. 33; Demosth. XIII. 29; XXIII. 205 16; Plat. Gorg. 516d; Theopomp. FGrHist. 115. F88 — 90). Эти упоминания находятся в основном в русле уже сложившейся традиции, но в них содержится и новая немаловажная информация. Следует указать в первую очередь на то, что из Андокида, Платона и Феопомпа мы впервые узнаем об изгнании Кимона остракизмом.
О Кимоне, как об одном из виднейших деятелей истории Афин, естественно, не могли не писать аттидографы. Именно аттидографическая традиция лежит в основе тех свидетельств о деятельности Кимона, которые сохранил Аристотель. В «Афинской политии» подчеркивается огромное богатство этого политика (он, по словам Стагирита, имел «чисто царское состояние»: άτε τυραννικήν... ούσίαν — Ath. pol. 27. 3); в перечне ведущих афинских политиков он фигурирует в качестве простата богатых (ευπόρων) афинян (Ath. pol. 28. 2). Указывается и на его прославленную щедрость, известную, как мы видели, уже Кратину17. Заходит речь в трактате, посвященном государственному устройству Афин, о борьбе Перикла против Кимона — тоже одном из неотъемлемых и важных элементов биографии последнего (Ath. pol. 27. 1; 27. 3 — 4). К сожалению, допускает Аристотель и ошибки, замет-
14 Поэт Меланфий (ар. Plut. Cim. 5) упрекает Кимона еще и в чрезмерном женолюбии.
15 В этом пассаже речь идет о Мильтиаде, сыне Кимона. Но в действительности под ним нужно понимать именно Кимона, сына Мильтиада. См.: Суриков И.Е. Изменения в афинских законах в V в. до н.э. (на примере закона об остракизме) // ДП. 2003. № 1 (11). С. 9; Он же. Остракизм Кимона // AB. 2005. Вып. 7. С. 99, 104.
16 А здесь — путаница противоположного характера: под Кимоном следует понимать его отца — Мильтиада.
17 О щедрости (μεγαλοφροσύνη) Кимона упоминал также в конце V в. до н.э. знаменитый Критий — софист, поэт и политик-олигарх (Crit. Fr. 8 DK).
ные даже невооруженным глазом. Так, он говорит (Ath. pol. 26. 1) применительно к временному отрезку после реформы Эфиальта: «В эту пору как раз произошло такое совпадение, что партия благородных не имела своего вождя (первое место у них занимал Кимон, сын Мильтиада, человек слишком молодой и поздно обратился к занятию государственными делами)». Перед нами достаточно интересная ситуация, когда суждение общего характера, идущее первым, вполне верно, а следующие далее его обоснования ошибочны. Ко времени, которое имеет в виду процитированный автор, Кимону было около 50 лет — это возраст ни по каким меркам нельзя назвать «молодостью». Тезис о позднем вступлении Кимона на политическую арену тоже не соответствует действительности: как мы увидим ниже, дело обстояло как раз противоположным образом. А вождя афинские аристократы после реформы Эфиальта не имели по той простой причине, что Кимон именно тогда был изгнан остракизмом и находился за пределами полиса.
После Аристотеля в традиции о Кимоне наблюдается лакуна. Она, впрочем, относится не только к нему и связана с тем обстоятельством общего характера, что от III —II вв. до н.э. почти не дошло исторических трудов. Свидетельства возобновляются в I в. до н.э., но они уже (что вполне понятно) в значительной степени несут печать вторичности и не всегда содержат аутентичную информацию. Среди источников этого времени необходимо упомянуть книгу XI «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского. В ряде ее глав описывается деятельность Кимона как стратега в Греко-персидских войнах. Именно на этом аспекте его деятельности концентрируется и Корнелий Непот. Впрочем, историческая ценность принадлежащей этому римскому писателю биографии Кимона весьма невелика. Каких-либо новых, неизвестных помимо него важных сведений Непот не приводит, зато, по своему обыкновению, допускает много путаницы, например, считает Эльпинику законной женой Кимона (Nep. Cim. 1), смешивает сражения при Евримедонте и при Микале (Ibid. 2) и др.
Полную противоположность являет собой жизнеописание Кимона, написанное Плутархом. Оно представляется нам вообще одним из лучших произведений, составленных этим автором. Оно весьма информативно, изобилует ссылками на очень хорошие источники; кроме того, в данном труде Плутарх (что, в принципе, для него не слишком характерно) довольно скрупулезно придерживается правильной хроно-
логической последовательности событий, а не «перескакивает» от одного десятилетия к другому и обратно.
Переходя к источникам ненарративного характера, упомянем — уже не раз в этой книге — об острака. Кимон, сам подвергнутый остракизму, представлен на этих памятниках весьма обильно. Известно более 470 остраконов с его именем; почти все найдены на Керамике. Занимая очень видное положение в политической жизни афинского полиса на протяжении нескольких десятилетий, Кимон в течение всего этого времени являлся одним из главных «кандидатов» на десятилетнее изгнание черепками. Соответственно, среди относящихся к нему глиняных «бюллетеней» есть артефакты, датируемые 80-ми, 70-ми и 60-ми годами V в. до н.э. — довольно редкий случай. Некоторые направленные против него остраконы несут дополнительные приписки, что, как мы уже знаем, делает их особенно интересными. Просто-таки уникален черепок с надписью Κίμων Μιλτιάδο Ελπινίκη ν λαβών ϊτω («Пусть Кимон, сын Мильтиада, уходит, взяв Эльпинику»). Он свидетельствует о том, что сплетни о незаконном сожительстве Кимона с сестрой Эльпиникой действительно ходили уже во время их жизни, а не являются более поздним анекдотическим измышлением18.
Весьма оригинален еще один памятник, относящийся уже к сфере изобразительного искусства и в своеобразной форме отразивший одно из самых славных деяний Кимона — победу при Евримедонте. Это краснофигурная ойнохоя (так называемая «ваза Евримедонта», по имеющейся на ней надписи), расписанная в 60-х годах V в. до н.э., хранящаяся ныне в Гамбурге в одном из частных собраний и сравнительно недавно опубликованная19. Сюжет изображения отлича-
18 См.: CromeyR.D. The Mysterious Woman of Kleitor: Some Corrections to a Manuscript Once in Plutarch's Possession // AJPh. 1991. Vol. 112, N 1. P. 91; Brenne S. Ostrakismos und Prominenz in Athen: Attische Bürger des 5. Jhs. v.Chr. auf den Ostraka. Wien, 2001. S. 140; Суриков И.Е. Женщины в политической жизни позднеархаических и раннеклассических Афин: истоки феминизма или матримониальная традиция? // Античный мир и его судьбы в последующие века. М., 1995. С. 47.
19 Editio princeps: Schauenburg К. ΕΤΡΥΜΕΔΩΝ ΕΙΜΙ // MDAI(A). 1975. Bd. 90. S. 97 - 121. Поскольку это издание труднодоступно, укажем также некоторые другие работы, где приводится репродукция того же сосуда: Hölscher Т. Immagini dell'identitd greca // I Greci: Storia, cultura, arte, societä. 2: Una storia greca. II. Definizione. Torino, 1997. P. 230. Fig. 18; Иванчик А.И. Кем были «скифские» лучники на аттических вазах эпохи архаики? // ВДИ. 2002. № 4. С. 35. Рис. 16.
ется грубо-обсценным характером (изнасилование греком перса) и символизирует торжество эллинского начала над варварским.
Переходя от характеристики источников к историографии, отметим, что в западном антиковедении немалое количество работ (как правило, это статьи) посвящено различным аспектам жизни и деятельности Кимона, таким, например, как его внешнеполитическая деятельность20, культурная и религиозная политика21 (в частности, запомнившаяся современникам акция по переносу «останков Тесея» с острова Скирос в Афины22), его опала, изгнание остракизмом и досрочное возвращение23, а также родственные связи этого политического деятеля24. Это позволяет, бесспорно, лучше разобраться в ряде нюансов и деталей карьеры Кимона, но нужда в обобщающем исследовании25 по-прежнему остается. Это a fortiori относится к отечественной науке, в которой
20 Samons L.J. Kimon, Kallias and Peace with Persia // Historia. 1998. Bd. 47, H. 2. S. 129-140.
21 Delvoye Ch. Art et politique ä Athenes ä l'epoque de Cimon // Le monde grec: Hommages ä Claire Preaux. Bruxelles, 1978. P. 801-807; Cerrato T. Sofocle, Cimone, Antenore e i Veneti // Athenaeum. 1985. Vol. 63, fasc. 1/2. P. 167- 174; Shapiro H.A. Theseus in Kimonian Athens: The Iconography of Empire // Mediterranean Historical Review. 1992. Vol. 7, N 1. P. 29-49.
22 Podlecki A.J. Cimon, Skyrosand "Theseus' Bones" //JHS. 1971. Vol. 91. P. 141 - 143; Fell M. Kimon und die Gebeine des Theseus // Klio. 2004. Bd. 86, H. 1. S. 15-54.
23 Raubitschek A.E. Kimons Zurückberufung // Historia. 1955. Bd. 3, H. 3. S. 379-380; Cole J.R. Cimon's Dismissal, Ephialtes' Revolution and the Peloponnesian Wars // GRBS. 1974. Vol. 15, N 4. P. 369 - 385; Piccirilli L. Il filolaconismo, l'incesto e l'ostracismo di Cimone // Quaderni di storia. 1984. Vol. 10, N 19. P. 171-177; Idem. Temistocle, Aristide, Cimone, Tucidide di Melesia fra politica e propaganda. Genova, 1987. P. 86-89; Carawan E.M. Eisangelia and Euthyna: The Trials of Miltiades, Themistocles, and Cimon // GRBS. 1987. Vol. 28, N 2. P. 167 - 208; Bloedow E.F. Why did Sparta Rebuff the Athenians at Ithome in 462 ВС? // AHB. 2000. Vol. 14, N 3. P. 89-101; HeftnerH. [Andokides] 4, 32-37 (ca. 400-395 v.Chr.): die Ostrakisierungen des Kallias Didymiou, Kimon, Megakles und Alkibiades d. Ä. rechtfertigen diejenige des jüngeren Alkibiades, nicht des Sprechers // ОТ. S. 302-316; Scheidel W. Piaton, Gorg. 516d (ca. 390-385 v.Chr.): die Ostrakisierung des Themistokles und des Kimon (ca. 470 bzw. 461 v.Chr.) // ОТ. S. 350-356; Idem. Theopomp FGrHist 115 F 88 (ca. 345-340 v.Chr.): der Rückruf des ostrakisierter Kimon (?) // ОТ. S. 373-386.
24 Piccirilli L. Γυνή Κλειτορία, κλιτορία, άλιτηρία moglie di Cimone // RFIC. 1982. Vol. 110, fasc.3. P. 278-282; CromeyR.D. Op. cit.
25 Ближе всего к таковому подошла ст.: Stein-Hölkeskamp Ε. Kimon und die athenische Demokratie // Hermes. 1999. Bd. 127, H. 2. S. 144-164.
Кимон, подобно Аристиду, практически никогда не привлекал сколько-нибудь значительного внимания. Очень кратко останавливался на его роли в афинской общественной жизни 60-х годов V в. до н.э. В.М. Строгецкий26. Этот исследователь дает Кимону достаточно взвешенную оценку, считает его консерватором и традиционалистом, представителем политики аристократического характера, но в то же время не чуждым и социальной демагогии (вопроса о том, насколько правомерно это последнее суждение, мы еще коснемся ниже). Приходилось затрагивать некоторые проблемы, связанные с Кимоном, также и автору этих строк27.
* * *
Кимон, сын Мильтиада, из Лакиадов родился в конце VI в. до н.э. Традиционно считается, что дата его рождения, если попытаться несколько уточнить ее, приходится на период около 510 г. до н.э., и это представляется весьма близким к истине. Как мы увидим ниже, Кимон вступил на стезю активной политической деятельности в самом начале 70-х годов V в. до н.э.: в 479 г. входил в состав афинского посольства, отправленного в Спарту, в следующем году уже занимал должность стратега. На эту последнюю магистратуру допускались граждане в возрасте не моложе 30 лет; таким образом, позже 509 — 508 гг. до н.э. Кимон родиться не мог. Но не мог и намного раньше, поскольку тогда получилось бы, что он начал свою карьеру в довольно-таки зрелом возрасте, что выглядело бы странным. Хорошо известно, что на протяжении всего V в. до н.э. отпрыски знатных аристократических семейств, коль скоро они желали заниматься политикой, начинали избираться на высшие государственные посты практически сразу по достижении тридцатилетия.
А к Кимону сказанное должно относиться κατ' εξ&#
|
|
|
