Киллеры против начдивов, или Разборка в стане «левых».

Мы привыкли называть события октября-ноября 1917 года «большевистской революцией» (или, точнее, переворотом). И в дальнейшем, во всей истории гражданской войны, слова «красные» и «большевики» для нас стали привычными синонимами. Дело же обстояло сложнее.

Помните, как в фильме «Чапаев» уральский крестьянин в исполнении Б. Чиркова задавал Василию Ивановичу изумительный вопрос: «Ты за большевиков али за кумунистов?». Для нас – смешно, для Чапаева – нелепо: он понимает, что это одно и то же. А вот крестьяне так не считали. Для них большевики – те, кто 7 ноября дали им землю, а «кумунисты» – те, кто весной 1918 года пришли её отбирать. Такая антиномия в крестьянских настроениях того времени прочно засвидетельствована очевидцами. Отсюда парадоксальный факт: во время восстаний мужики, по словам историка Л. Юзефовича, «с благоговением произносили имя Ленина и резали коммунистов». А уж что такое «Интернационал», за который Чапай (в фильме, разумеется), то об этом надо вообще хорошенько подумать…

Но дело не только в терминологической путанице – она не случайна. За ней стоит прочно забытый нами и абсолютно очевидный для участников событий факт: красный лагерь был не монопартийным. «Красными» были представители леворадикального крыла тогдашней российской политической палитры. То есть левые социал-демократы (большевики и так называемые меньшевики-интернационалисты), левые эсеры, эсеры-максималисты и левая часть анархистов – анархо-коммунисты, анархо-социалисты и анархо-индивидуалисты (была и правая часть анархистов – к ней, например, принадлежал тогда ветеран анархизма вообще, престарелый князь Пётр Кропоткин). То, что левые эсеры до Брестского мира входили в Совнарком – общеизвестно. Но это лишь часть сотрудничества «левых», и притом не самая главная. Акцентируя внимание на Совнаркоме, мы впадаем в ложное представление о том, что после Бреста контакты между бывшими союзниками якобы прекратились. А это не соответствует действительности.

Главное, о чём не просто забыли, но именно предпочли забыть – это активнейшее и не прекращавшееся после Бреста участие левых партий в гражданской войне своими вооружёнными структурами на стороне красных. Этот факт настолько выпал из традиционной картины гражданской войны, что большинство даже не представляют себе масштабы этого явления. А оно было одним из решающих факторов в развёртывающейся российской трагедии.

Менее всего в этом плане проявили себя меньшевики – у них просто практически не было вооружённых отрядов (партия-то была – парламентского типа!). Но среди руководящих деятелей красных мы находим меньшевиков-интернационалистов не только в политическом руководстве (дипломат Г. Чичерин, творец политики «военного коммунизма» Ю. Ларин, он же – М. Лурье), но и среди военных: таков, к примеру, начдив С. Вострецов, герой гражданской войны на Урале, отвоевавший у белых Челябинск.

Гораздо более значительный вес в этом отношении – у левых эсеров и максималистов. Это, в общем, понятно – в отличие от меньшевиков, социалисты-революционеры всегда были партией не парламентского, но подпольного, боевого (по современной политологической терминологии – экстремистского) типа, нацеленной на вооруженную борьбу. То же можно сказать и про анархистов. И на царской каторге, замечу, у эсеров и анархистов – абсолютное преобладание: большевиков там были считанные единицы. Так вот, эсеровские боевые дружины под красным флагом – неотъемлемая часть истории борьбы «за власть Советов», причём повсеместно, в том числе и на Урале. В Ижевске, к примеру, уже с сентября 1917 года (!) власть была захвачена большевиками, опиравшимися на максималистскую Красную гвардию. А вот характерный документ лета 1918 года – сводка Информотдела Уральского управления НКВД о положении в Екатеринбургском уезде в июне 1918 года: «13 июня отправлено в Екатеринбург для борьбы с чехами (от себя добавлю: всех послали на подавление мужиков – Д. С.) 4 отряда, 412 человек, из них 3-й отряд, левые эсеры – 54 человека».

Участие анархистов было ещё более весомым. Достаточно вспомнить, что под смешанными эсеро-анархическими лозунгами будет развиваться всё так называемое сибирское партизанское движение. Аналогичная картина – и на Украине: достаточно вспомнить армию Н. Махно – а это далеко не единственная вооружённая структура под чёрным анархистским флагом на юге. Небезызвестная «Маруся» (собственно, Мария Никифорова) – тоже командир анархистского отряда, воюющего за красных[1]. Были многочисленные структуры подобного рода и а Восточном фронте (в том числе и в Екатеринбурге). А в Москве вообще легально действовала Чёрная гвардия – и тоже за советскую власть, и её услугами охотно пользовались. Что касается Питера, то активнейшее участие в описываемых событиях «красы и гордости революции» (слова Л. Троцкого) – матросов, среди которых проанархистские симпатии были особенно высоки – полностью избавляет меня от необходимости комментариев. Отряды матросов-анархистов были ударным остриём переворота 7 ноября, главной силой подавления юнкерских выступлений (именно матросская группировка Ф. Раскольникова переломила ход московских боёв в пользу сторонников Ленина), первым призывом ЧК и первым орудием красного террора – С. Мельгунов рассказывает на страницах своего «Красного террора в России» о жутких расправах над офицерами, которые осуществлял в Питере анархист Н. Железняков (старший брат легендарного «матроса Железняка») со товарищи. А разгон Учредительного собрания, как вы помните, проводил сам «матрос Железняк» – тоже анархист.

Но самое впечатляющее – это список военных деятелей Красной Армии, имевших «альтернативную» партийность. Помимо уже упоминавшегося меньшевика С. Вострецова, это: максималисты М. Левандовский и Р. Эйдеман; левые эсеры Ю. Саблин, М. Муравьёв, А. Егоров, С. Лазо, Г. Котовский, В. Киквидзе; анархисты… Впрочем о них речь особая, поскольку список их наиболее представителен. Так вот, анархистами были: командующий Восточно-Сибирской партизанской армией Н. Каландаришвили; уже упоминавшийся легендарный «Железняк» – А. Железняков; К. Акашев – о нём надо рассказывать вообще отдельно. 7 ноября 1917 года он, по сути, сыграл самую главную роль в перевороте: будучи комиссаром Временного правительства по артиллерийским училищам, он по поддельному документу (!) убедил юнкеров-артиллеристов покинуть позиции у Зимнего дворца (тем самым сделав его оборону, по существу, невозможной). В гражданскую войну К. Акашев – командующий Военно-воздушными силами Красной Армии. Его послужной список впечатляет: взятие Казани, борьба с конницей Мамонтова (согласно белым архивам, мамонтовская конница прорвалась к своим практически без потерь, всего 70 раненых, даже ещё привели с собой 5 000 добровольцев!), на Урале – участие в уфимской операции и деблокаде Уральска (и то, и другое – летом 1919 года[2]). На Урале, кстати, был и ещё один чрезвычайно популярный военачальник-анархист. Это… Чапаев. Да-да, он в 1917 году состоял в саратовской организации анархо-коммунистов! Вспомните теперь всё то, что я писал о Чапаевской дивизии в предыдущих главах. И что Д. Фурманов тоже был анархистом. А теперь сделайте выводы: несомненно, прославленная дивизия в некотором смысле была «уральским аналогом» махновской армии.

Кроме того, вполне хватало и командиров, не состоявших в упомянутых партиях, но явно к ним тяготеющих. Таковы казачьи революционные вожаки Дона Подтёлков и Кривошлыков, знакомые нам по «Тихому Дону» М. Шолохова и испытывавшие отчётливые проэсеровские симпатии (как известно, они погибли от рук красновцев летом 1918 года). Таковы сибирские партизанские командармы А. Кравченко в Минусинской котловине и П. Щетинкин в так называемой Свободно-Баджейской республике (около Байкала): оба были явно проанархически настроены. Напомню, что и Иркутский Политцентр, расстрелявший Колчака, состоял из людей, примыкавших к вышеупомянутым партиям.

А на Украине, в довершение всего, были так называемые «боротьбисты» (коммунисты-националисты); они группировались вокруг газеты «Боротьба» (по-украински – «борьба»), отсюда и название. Так вот, к боротьбистам явно примыкали известные полевые командиры комбриги Т. Черняк и В. Боженко, а также прославленный начдив Н. Щорс.

Тут мы подходим к самому гвоздю проблемы. Большевики, пользуюсь услугами своих левых союзников, отнюдь не собирались делить с ними власть. Характерно, что большевистская пропаганда с самого начала усиленно создавала отрицательный имидж всем вышеупомянутым партиям. О боротьбистах, к примеру, Ленин в «Письме рабочим и крестьянам по поводу победы над Деникиным» отзывается, что называется, сквозь зубы – хочет обрушиться, а ещё нельзя. Позднее же, в сталинские и послесталинские годы, их уже откровенно бесчестили – всех интересующихся отсылаю к небезызвестному «Краткому курсу истории КПСС». О левых эсерах и анархистах и говорить нечего – обвинения в их адрес уже стали общим местом массового восприятия. Но, пожалуй, самое странное – жёсткое отношение большевиков к максималистам (кстати, самой левоэкстремистской партии всего левого блока).

Помните, в «Разгроме» А. Фадеева один из главных героев романа, интеллигент Мечик приходит в красный партизанский отряд Шалдыбы по путёвке обкома максималистов. И… партизаны встречают его мордобоем – как эсера. Затем, когда он попадает в отряд Левинсона, там, по сути, повторяется то же самое: только не бьют, а просто проявляют «странное отношение» (буквально так у Фадеева). И Мечику приходится просто из чувства самосохранения стараться как-то «смазать значение пославшей его организации» (опять-таки – буквальная цитата). Хороши братья по классовым битвам! «Зато это были не книжные, а живые люди» – так Фадеев оправдывает издевательства над Мечиком: весьма своеобразная аргументация, если не сказать более.

Только сейчас проясняются истоки драмы, разразившейся летом 1918 года. Драмы, эпицентром которой стало левоэсеровское «восстание» 6 июля. Собственно, восстания никакого не было, а была грандиозная (и грязная) большевистская провокация по устранению союзника-конкурента. «Эсер» Я. Блюмкин, стрелявший в германского посла графа Мирбаха, был… агентом ЧК (кстати, он нисколько не пострадал после событий 6 июля – наоборот, в поте лица трудился на террористической ниве аж до середины 30-х годов[3]). Этот теракт позволил Ленину свалить причины кризиса на левых эсеров и арестовать всю их фракцию на самом съезде Советов. Неожиданным было только то, что неукротимые эсеры не захотели безропотно ложиться под нож и оказали сопротивление (подавленное, впрочем, в течение дня).

Расправа с левыми эсерами – наиболее известное, но не единственное событие такого рода. Ещё до 6 июля в Москве была разоружена Чёрная гвардия (в частности, разгромлен её штаб на Малой Дмитровке). Но эти столкновения сдетонировали в провинцию, и там развернулись весьма драматические коллизии. Так, в Екатеринбурге Л. Вайнер и П. Хохряков разоружали анархистов в… июне. Если вдуматься, ситуация вырисовывается воистину дичайшая: Екатеринбург держится, что называется, «на честном слове» – только потому, что чехословаки не спешат его брать, а белоповстанцы ещё не рискуют штурмовать красную столицу Урала (они на это решатся в июле). Красное командование, похоже, уже «поставило крест» на Екатеринбурге – об этом откровенно поведал красный военачальник Г. Эйхе в своей книге «Опрокинутый тыл» (М., Воениздат, 1960). И в этой обстановке ЧК разоружает своих союзников!

Самое главное, что этот удар в спину поставил вооружённые отряды левых партий в весьма затруднительное положение. Как быть? Ведь они и большевики одинаково противостоят белым, и путь туда им заказан. Но и не реагировать на действия коммунистов тоже нельзя. Какой же линии придерживаться? Вот весьма типичное свидетельство – выдержка из воспоминаний Н. Махно; речь идёт о митинге в Царицыне летом 1919 года.

«Одного мы не можем понять – втолковывали рабочие – мы здесь стремимся к организации своих дел для развития и защиты революции и её идей… у нас и большевики, и левые эсеры, и анархисты организованно стоят за то, чтобы разбить контрреволюцию… А в Москве и других городах Центральной России анархистские организации разгоняются, непокорные расстреливаются…». Подобное недоумение разделяли многие по всей России.

Естественной реакцией, как и в Москве, было сопротивление. В Ижевске, например, максималистская Красная гвардия в апреле оказала сопротивление попыткам большевистского Совета разогнать её. Вот что пишет по этому поводу уже известный нам эмигрантский историк М. Бернштам: «Максималистская Красная гвардия сцепилась за власть с Советами, арестовала и расстреляла ряд его членов. Совет решил взять вооружённые силы города в свои руки… С этой целью был создан Революционный военно-полевой штаб. Начались военные действия между бывшими союзниками, шёл обстрел улиц, стороны брали друг у друга заложников. В конце концов, ижевские большевики вызвали на помощь отряд матросов из Казани. Бой шёл с обстрелом штабов артиллерией (! – Д. С.). Усиленные матросами большевики разбили Красную гвардию (формулировка фантастическая! – Д. С.) и отправили уцелевших её членов под конвоем в Казанскую тюрьму».

Немного позднее, но тоже до 6 июля произошло столкновение левоэсеровского отряда Н. Петренко с большевиками под командованием С. Орджоникидзе в районе Ростова-на-Дону: эсеров поддержали анархисты «Маруси». А уже в конце июля неповиновение проявил сам главком Восточного фронта М. Муравьёв: напомню, что фронт тогда проходил по Средней Волге и в Приуралье. Все эти события красная пропаганда пыталась впоследствии пришить (явно белыми нитками) к известному так называемому «правоэсеровскому восстанию» в Ярославле – тоже в июле. При этом игнорировались общеизвестные факты: первый – правые и левые эсеры оказались в той войне по разные стороны баррикады; второй – партия правых эсеров официально заявила о неучастии в вооружённой борьбе; третий – идейный вдохновитель Ярославского восстания Б. Савинков давно уже связал свою судьбу с Белым движением.

Однако – и это самое интересное – в конце концов отряды «левых» приняли решение остаться в красных рядах. При всех кровавых разборках апреля-июля общего с большевиками у них было много больше, чем с белыми. А большевики не стали обострять ситуацию – положение на фронтах не позволяло. Да и вооружённые силы у «левых» были столь значительны, что ни пренебречь ими, ни (тем более) отталкивать их было немыслимо – это могло повлечь молниеносную катастрофу. Так, например, под тем же Ижевском: как только началось Прикамское восстание, большевики немедленно «поступились принципами» и… обратились за помощью к только что разбитым максималистам. Крепко, видать, припёрло… И максималисты немедленно откликнулись на призыв о помощи и сформировали отряд для борьбы с «мятежниками» численностью в 600 штыков (для справки: сами большевики наскребли всего 200 – такие данные приводит в своих исследованиях М. Бернштам).

И тут для большевиков вырисовалась проблема: как вырвать из рук «левых» влияние на сформированные ими части? А в том, что эти части явно не сочувствуют коммунистам, те могли многократно убедиться на собственной шкуре. Член РВС Южного фронта Г. Сокольников вспоминает: «В. Киквидзе был близок к левым эсерам, но, несмотря на увещевания приехавшего к нему Прошьяна (один из руководителей левых эсеров – Д. С.), отказался поддержать их движение. Питая недоверие к армейскому командованию, Киквидзе ревниво отстаивал дивизионный сепаратизм».

Подобный «дивизионный сепаратизм» (типичная картина гражданской войны, когда полевые командиры отстаивают свою автономию) был вообще характерен для Красной армии в целом, но для «левых» частей – в особенности. На Урале аналогичная картина была, кстати, в Чапаевской дивизии – если помните, там весьма сильны были позиции анархистов. А матрос Железняк…

Между прочим, А. Деникин в «Очерках русской смуты» написал: «Из-за Железняка… идёт большой спор между анархистами и коммунистами, оспаривающими друг у друга честь числить его в своих рядах». Легендарный матрос проявил столь резкое неповиновение, что председатель Военной инспекции Красной Армии Н. Подвойский… объявил его вне закона (то есть дал «индульгенцию» на его бессудное убийство!). И Железнякову пришлось бежать в оккупированную Одессу, на подпольную работу, под крылышко левого эсера Г. Котовского. А Подвойский вскоре попал в железнодорожную. катастрофу – отделался переломом голени. «Известия ВЦИК» от 6 сентября 1918 года отметили: «Следственная комиссия обнаружила на месте все следы злого умысла катастрофы. Путь был разобран и испорчен на насколько десяткой саженей». А произошло это в красном тылу, на участке, контролировавшемся братвой Железнякова. Если учесть, что Н. Подвойский ранее разоружал анархистов в Курске и подавлял эсеров в Москве 6 июля, крушение его поезда весьма смахивает на теракт… Кстати, кто читал что-нибудь о Щорсе, помнит: у этого начдива тоже было весьма резкое столкновение с РВС.

В общем, «левые» показывали зубы. И тогда начались самые загадочные события… 11 января от «шальной пули» гибнет В. Киквизде (между прочим, художественный фильм о нём так и назывался – «Шальная пуля»). 26 июля, также от «случайной» пули погибает А. Железняков. В августе «при невыясненных обстоятельствах» один за другим находят свою смерть на Украине Т. Черняк, В. Боженко и Н. Щорс… Что за эпидемия «случайных пуль»? Опять совпадения, и опять больше двух – помните «золотое правило разведчика»?

А вот и разгадка. Из воспоминаний Надежды Улановской – советской разведчицы, работавшей в Разведуправе РККА: «Есть версия, что убили Железнякова большевики: к тому времени, как он попал на юг, у них были с ним старые счёты как с анархистом, его объявили вне закона. Но он умел воевать, значит, мог принести пользу (именно!!! – Д. С.). Его замом был большевик, после гибели Железнякова он стал командиром. Бойцы его не любили… Есть основания считать, что этот большевик и застрелил Железнякова, смертельно ранив его в спину во время боя».

А вот аналогичное свидетельство насчёт В. Киквидзе. Из сборника «Кремль за решёткой. Подпольная Россия» (Берлин, 1922): «Киквидзе был очень популярен в красноармейских массах, что крайне беспокоило коммунистов, не имевших возможности ни арестовать его как левого эсера, ни сместить со своего поста (в обоих случаях результатом стал бы немедленный мятеж в его дивизии – Д. С.). Незадолго до смерти Киквидзе попались в руки документы о подготовке на него покушения тайной боевой дружины, приехавшей из Питерской ЧК». Это свидетельство совершенно уникально ещё и потому, что показывает, насколько рано – уже к 1919 году – в секретной службе нового режима стали создавать структуры киллеров, полностью специализировавшихся на тайном терроре. От этих потянется цепочка к спецотделам Лубянки, творившим анонимный террор в России и за рубежом все 73 с лишним года существования режима.

Естественно, и показания Н. Улановской, и вышеприведённая цитата рождают лишь версии. Но версии, очень похожие на правду. Вспомните, что я ранее писал о неповиновении столь же популярного в войсках М. Муравьёва. Как известно, его вызвали на переговоры с комиссаром 1-й армии Ю. Варейкисом и во время этих переговоров застрелили; после же, задним числом, Ленин узаконил его убийство, объявив своего друга (Муравьёв всегда называл Ленина не иначе, как «Владимир Ильич») вне закона.

Напомним также, что позднее, в 20-30-е годы, теракты против политических противников за рубежом и против политических конкурентов внутри страны были заурядным явлением. Так, в 1921 году от руки диверсанта-чекиста погибает в Чугучаке (Китай) вождь оренбургского казачества атаман А. Дутов – этот теракт коммунисты и не прятали: об этом даже в 70-е годы был снят художественный фильм «Конец атамана». Общеизвестны похищения чекистами генералов Миллера и Кутепова из Парижа (!); аналогичная попытка была предпринята и в отношении Врангеля (да и смерть последнего весьма сильно похожа на отравление). Наконец, весьма впечатляющ список деятелей ВКП(б), погибших в 20-е годы в результате крайне странных авто- и авиакатастроф, в которых предельно прозрачно прослеживаются откровенные (и притом демонстративно топорные) теракты: среди жертв этих псевдо-ЧП – легендарный диверсант-террорист Камо, ветеран РДСРП Артём (В. Сергеев), герой гражданской войны Я. Фабрициус, ведущий военный теоретик РККА В. Триандаффилов (последний вошёл в острый конфликт с Тухачевским, а последний такого не прощал никому)…

Так что существование подобного механизма вполне правдоподобно. И ещё. Практически в каждом случае вышеописанных загадочных смертей не оставалось живых свидетелей произошедшего. Кстати, как в случае с Чапаевым. Мы все по фильму братьев Васильевых привыкли считать, что Чапаев утонул в реке Урал. Но вот что пишет в своём романе Фурманов: «На берегу остался один Чапай… Больше Чапая никто не видел». И всё! Специально подчёркиваю: живых свидетелей гибели Чапаева не осталось. Следовательно, всё остальное – фольклор чистой воды.

На случае с Чапаевым необходимо остановиться особо – хотя бы потому, что в данном случае действие происходит на Урале. Сказать, что прославленный начдив конфликтовал с Реввоенсоветом – значит, не сказать ничего. Конфликт Чапаева с РВС и лично с Троцким был демонстративным, яростным и настолько кричащим, что выглядел чем-то экстраординарным даже на фоне всего вышеописанного. Василий Иваныч мог, например, наложить на официальной бумаге из Москвы собственноручную резолюцию – «Пошёл на х..й»; или же «морзянкой» по телеграфу отправить в столицу информацию, в какие именно естественные отверстия и через какое именно колено он собирается поиметь весь состав Реввоенсовета коллективно и по отдельности каждого (кое-что на эту тему можно прочитать даже у Фурманова)… Какие эмоции после этого возникали в Кремле – младенцу понятно; к тому же, учитывая крестьянскую специфику Чапаевской дивизии и партийную принадлежность её начдива, опасения Москвы в адрес нашего героя усиливались тысячекратно (а личная неприязнь Троцкого – тем паче: Лев Давыдович вообще на дух не переносил стихию крестьянской вооружённой вольницы).

А теперь посмотрим на историю с гибелью Чапаева с другой стороны. Как известно, он в роковой для себя момент находился в городе Лбищенске вместе со штабом дивизии и полевыми госпиталями (где содержались тысячи раненых): сама же дивизия ушла далеко вперёд. Белоказаки под командованием атамана Толстова совершили «безусловно талантливый налёт» (характеристика из книги Фурманова) на огромную глубину, нанесли уничтожающий удар по беззащитному Лбищенску и порубали в окрошку всех, кто там в этот момент находился: в числе жертв оказался и Чапаев. Вроде всё ясно и понятно, но…

На самом деле вопросов в данном деле много больше, чем ответов. Суть в том, что местом действия происходящей трагедии служила открытая степь в современных Уральской и Гурьевской областях Казахстана. Укрыться в них трудно даже маленькому отряду; между тем группировка Толстова была не «маленьким отрядом», а крупной по местным масштабом группировкой, включавшей в себя не только конницу, но даже броневики и артиллерию. Укрыть всё это в степи (и тем более скрытно перебросить в глубокий тыл сражающейся красной группировки) невозможно. А документы по Восточному фронту того времени свидетельствуют: авиаразведка красных во время операций на гурьевском направлении буквально висела в воздухе сутками. Следовательно, для успешного проведения своей акции толстовцам требовалась самая малость: в дни их рейда красные аэропланы не должны были подниматься в воздух. И писатель Виктор Быков совершил невозможное – раскопал архивные документы, свидетельствующие: да, именно в те роковые дни красная авиация действительно по непонятной причине осталась на аэродромах! А поскольку подчинялась она не дивизионному и не корпусному, а непосредственно фронтовому командованию, вывод напрашивается сам собой: роковой приказ мог исходить только от М. Фрунзе. Именно он (и стоящий над ним Троцкий) единственно могли дать те директивы, которые на практике должны были привести к искомому результату – ликвидации (чужими руками) неугодного Чапаева. (Тысячи порубанных красноармейцев при такой раскладке должны были стать теми «щепками», которые летят при «рубке леса», по известному афоризму Ленина; впрочем, когда большевики были щепетильными в вопросе ценности человеческой жизни?).

Тут, кстати, возникает и ещё один интересный поворот сюжета: выходит, толстовцы были добротно осведомлены, как минимум, о двух стратегически важных фактах – о том, что именно в дни их рейда у чапаевцев не будет данных авиаразведки, и (главное) о том, что Чапаев именно в эти дни находился в Лбищенске. В самом деле: ведь не раненые же красноармейцы и даже не штаб дивизии были мишенью для такого рискованного рейда (во главе которого, по констатации Фурманова, казаки поставили «лучших своих руководителей»)! Напомню: Чапаевская дивизия, стирая с лица земли всё на своём пути, оттесняла казаков всё ближе и ближе к Каспию, дальше пришлось бы отступать уже в выжженные среднеазиатские степи (что и случится на практике). Единственный (и последний) шанс для казаков состоял в том, чтобы ликвидировать Чапаева и тем самым вызвать замешательство среди личного состава возглавляемой им дивизии (и тем самым выиграть время, перегруппироваться). Так что целью всей акции был Чапаев лично, и ради этого толстовцы пошли на все тяжкие. Только вот вопрос: откуда они узнали обо всём об этом? Случайностью их осведомлённость не может быть ни при каких обстоятельствах; следовательно, имела место утечка информации из красного штаба – причём штаба очень высокого уровня (не ниже фронтового), и притом утечка целенаправленная. Что это – работа белого шпиона (почему же такая удача выпала ему столь вовремя, не раньше и не позже?), или… Утверждать, естественно, ничего не приходится, но… как говорили древние римляне, «сделал тот, кому выгодно». А кому была выгодна смерть Чапаева (при сохранении его дивизии как боевой единицы!), мы уже говорили…

(Что совсем характерно, в советском фольклоре упорно ходили «альтернативные» версии конца Чапаева: выплыл и умер на берегу Урала, расстрелян НКВД, даже… якобы его видели в конце 30-х годов в ГУЛАГе с выколотыми глазами. Чистейший фольклор, конечно, но… как говорили в средние века, «глас народа – глас Божий». Во всяком случае, советский народ чувствовал, что со смертью легендарного начдива что-то нечисто, и доигрывал ситуацию уже в стилистике и по законам народного творчества).

Есть в деле о гибели Чапаева и ещё один, чрезвычайно пикантный момент. Главный «терминатор» Василия Ивановича атаман Толстов впоследствии в Средней Азии попал в плен к красным. И… Киров отпустил его под честное слово! (Толстов уехал через Иран в Австралию, стал крупным преуспевающим бизнесменом и умер в 1956 году в Сиднее). Пускай меня поправят историки, если я ошибаюсь, но, по-моему, это единственный и уникальный пример подобного гуманизма со стороны красных. Даже рядовые бойцы Белого движения, попав в лапы своих оппонентов (и красных, и зелёных), чаще всего на жизнь рассчитывать не могли – особенно если речь шла об офицерах. А тут – генерал, атаман, да ещё и убийца Чапаева! Вспомните участи Колчака, Унгерна, Бакича, Пепеляева… Интересно было бы узнать: за какие такие заслуги перед Советской властью Киров вдруг проявляет «гнилую интеллигентность» и отпускает на все четыре стороны опасного и убеждённого врага, да ещё с таким пятном в биографии? (И почему Кирову это сошло с рук, почему Москва никак на сие не отреагировала?). Не за Лбищенск ли атаману такая милость?.. Ничего не утверждаю по причине отсутствия точных данных, могу только предполагать, но, как хотите, неожиданно счастливая судьба Толстова наводит на нехорошие размышления…

Поэтому лично я склонен воспринимать версию Н. Улановской всерьёз. Ведь не летели «случайные пули» почему-то ни в Тухачевского, ни в Будённого, ни в Блюхера, ни в любого другого лояльного РВС военачальника. А в выходцев из «левых» – что называется, подряд. И не только в 1919-м: в 1920-м крайне загадочно окончил свою жизнь С. Лазо – во всяком случае, популярная легенда о сожжении его японцами в паровозной топке не подтвердилась. В 1925 году столь же таинственно погибает Г. Котовский. В 1921 году смерть настигла сразу двух сибирских партизанских командармов – Н. Каландаришвили и А. Кравченко. Первый, экс-анархист, был – согласно официальному известию – «убит, попав в кулацкую засаду». Что-то плохо верится, что такого аса партизанской войны, как «сибирский дед» (популярное прозвище Каландаришвили среди партизан), можно было так примитивно поймать; впрочем, в случае с Каландаришвили – как и с Чапаевым – живых свидетелей не осталось… А А. Кравченко – минусинский командарм, руководитель «свободных республик Сибири», участник суда над Унгерном – в конце 1921 года внезапно отказался от всех званий, постов и почестей, коими его осыпали красные (бунт!), и поехал как частное лицо в родную Минусинскую котловину, и по дороге его убили грабители (опять-таки по официальной версии). Это в своих-то краях, где на него только что не молились! А если серьёзно, то появление непокорного и непредсказуемого экс-командарма под Минусинском было для красных смертельно опасно (не забудем, что 1921 год – это год Урало-Сибирского восстания), так что устроить «несчастный случай» взбунтовавшемуся Кравченко большевики были, строго говоря, просто обязаны… Наконец, в 1927 году в Улан-Баторе гибнет ещё один «сибиряк», экс-правитель партизанской Тасеевской республики А. Щетинкин, бывший там в качестве командующего красным контингентом. Его убийство, обставленное как несчастный случай по пьяной драке, было организовано председателем монгольского ОГПУ (да, было и такое!)… Я. Блюмкиным. Да-да, вот где выплыл убийца Мирбаха – в «суверенной» Монголии[4]! А до этого, в 1924 году, он ещё уберёт и Б. Савинкова, обставив дело как самоубийство.

Ну и совсем наконец. Напомню, что все пережившие гражданскую войну военачальники – выходцы из «альтернативных» партий (К. Акашев, Ю. Саблин, А. Егоров, С. Вострецов, М. Левандовский, Р. Эйдеман) были уничтожены в 30-е годы. Хорошая память у советской власти, ничего не скажешь…

Но самое циничное – то, что, убирая (возможно) из-за угла неугодных начдивов, коммунисты заставили их служить себе после их смерти. И Киквидзе, и Чапаев, и Железняков, и Щорс, и Боженко, и Котовский, и Лазо были прямо-таки канонизировали советским официозом. О них сняли фильмы, о них сложили песни (как о Железняке; в песне о нём автор текста М. Голодный допустил сразу два искажения правды: герой никогда не был партизаном и никогда не воевал с союзными ему махновцами – сравните в песне: «Матрос Железняк, партизан» и «Махновцы направо. И десять осталось гранат»). И при этом было велено забыть, что ни один из них не был большевиком и у каждого из них были весьма сложные отношения с коммунистами. Их «очищенные» и идеализированные образы призваны были стать идолами нового режима, поскольку живые на эту роль не годились: каждый из уцелевших мог в любую минуту превратиться из «героя» во «врага народа». И те, кто успел слишком рано поднять голос против коммунистов (как Муравьёв или Махно) – тоже не годились. А вот если б Махно, скажем, погиб где-нибудь в 1920 году («случайная пуля» бы прилетела), то, может, и прав был писатель Ю. Поляков, который в своей повести «Апофигей» заметил: тогда пионеры, глядишь, называли бы свои отряды не только «юными чапаевцами» или «юными будённовцами», но и «юными махновцами» тоже…

Я думаю, лучшее резюме всему сказанному можно дать словами кандидата исторических наук Ярослава Леонтьева (Москва): «Подтвердить или опровергнуть все эти версии практически не представляется возможным. Но, сопоставляя таинственную гибель Киквидзе, Щорса, Боженко, Железнякова, Черняка, Котовского и ещё некоторых популярных полевых командиров (добавлю, что старший брат Железнякова, Николай, «пропал без вести» – Д. С.) с расстрелом примерно в это же время Ф. Миронова[5], Б. Думенко, комбрига Приднестровской бригады А. Богунского, дальневосточных партизанских командиров – анархиста Я. Тряпицына и максималистки Н. Лебедевой[6], а также с иезуитской политикой высшего военного советского командования в отношении Н. Махно – всё говорит за возможности такого исхода… До фронта неминуемо докатывалось эхо партийных междоусобиц в центре, выливаясь в кровавые разборки. Кроме того, действовала логика полевых командиров: шёл делёж влияния на войска». Яснее не скажешь.

 

 

[1]Интересно, что в Великую Отечественную войну М. Никифорова снова возглавляла партизанский отряд. Настоящая профессионалка «невидимого фронта» (и, безусловно, героиня).

[2] А расстреляют его, между прочим, уже в 1931 году…

[3] Потом кончил, как все – у стенки: во время одной из «загранкомандировок» вышел на контакт с Троцким, получил от последнего какую-то информацию для К. Радека, по возвращении передал её последнему и… немедленно был взят (Радек к тому времени работал стукачом на Сталина: их нравы!). Вскоре разберутся и с Радеком – «все дороги ведут в Рим» (т. е., в ад!).

[4] Популярная шутка брежневской поры: «Я независим, как Монголия – от меня ничего не зависит».

[5] Миронов был не расстрелян, а убит часовым во время прогулки в тюрьме; это была откровенная провокация.

[6] Это та самая «сладкая парочка», которая вырезала Николаевск-на-Амуре.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: