Омск-Екатеринбург: ГКЧП-1918.

 

То, о чём пойдёт речь в этой главе, составляет одну из самых фундаментальных тайн в истории Белого движения; тайну, имеющую прямое отношение к Уралу и одновременно ко всей российской истории, поскольку касается причин политического и военного краха Колчака. Интересующие нас события как нельзя более выпукло опровергают один из важнейших мифов красной пропаганды – миф о белогвардейцев в целом как реакционерах, угнетателях народа.

Речь идёт о перевороте в Омске в ночь на 18 ноября 1918 года, перевороте, приведшим Колчака к власти. Об этом событии существует весьма обширная литература, но проблематика, связанная с политической подоплёкой вокруг переворота и особенно с реакцией белого лагеря на происшедшее, практически всегда обходилось стороной. Среди немногочисленных работ, проливающих свет на эту весьма тёмную страницу истории гражданской войны, книга «Как сражалась революция» Николая Какурина – офицера царской, петлюровской и Красной армий, выдающегося военного историка, замученного в сталинских застенках в 1936 году. Итак…

Общеизвестно, что власти Колчака предшествовала власть органов, объявивших себя правопреемниками разогнанного большевиками Учредительного собрания. Это, прежде всего, самарский КОМУЧ (Комитет членов Учредительного собрания – тогда его называли просто «Комитет»); позднее, после создания Уфимской директории (23 сентября 1918 года), он был переименован в «Союз членов Учредительного собрания». Кроме того, существовал ряд временных правительств Урала и Сибири. Одно из них – «Уральское временное правительство» – было создано в Екатеринбурге в августе 1918 года и просуществовало до 10 ноября того же года, когда его распустила декретом Уфимская директория. Это временное правительство возглавлялось членом кадетской партии П. Ивановым и контролировало всю Пермскую, часть Вятской, Уфимской и Оренбургской губерний.

Разные региональные правительства достаточно трудно налаживали взаимные контакты[1], что приводило к поражениям от красных, вроде сентябрьской катастрофы 1918 года, когда в течение месяца белые потеряли Симбирск, Самару, Сызрань и Ставрополь-на-Волге (нынешний Тольятти). Особенно натянутые отношения сложились между КОМУЧем и омским «Сибирским областным правительством». Попыткой – и небезуспешной – преодолеть эти трения явилось создание Уфимской директории. В этом коллегиальном органе численно преобладали социалистические по партийной принадлежности члены КОМУЧа.

Обычно деятельность «учредилок» («розовых правительств», как иронически называет их М. Веллер – намекая на «левизну», присущую политической палитре этих властных органов) описывается без особого почтения, и на это есть серьёзные основания. Да, справиться с весьма сложной военно-политической ситуацией КОМУЧу и его преемникам, в общем, не удалось. Да, комитетчики оказались не на высоте и в гражданском управлении, ив решении чисто военных задач. И всё-таки… Что касается легитимности, преемственности законной власти, то «Комитет» являлся, безусловно, единственной абсолютно законной властью в России к востоку от Волги.

Судите сами. Учредительное собрание, чья деятельность была столь трагически прервана на рубеже 1917-1918 годов, было плодом свободного волеизъявления миллионов граждан России, то есть органом верховной власти страны. Большевики в этой ситуации – узурпаторы вдвойне, так как совершили не один, а два переворота: один в октябре против Временного правительства, другой, под Новый год, против Учредительного собрания (второй переворот в истории становления тоталитарного режима даже важнее!).

Теперь посмотрим на ситуацию середины 1918 года. Имели ли право комитетчики называть себя органом Учредительного собрания? Безусловно, да, поскольку они действительно были уцелевшими после большевистской бойни членами того Учредительного. И это подтверждалось международным признанием КОМУЧа в качестве Всероссийского правительства. Обмен консулами между КОМУЧем и США состоялся в августе.

Ещё раз подчеркнём: легитимность КОМУЧа, а впоследствии и Уфимской директории не вызывает ни малейших сомнений.

И отметим уже общеизвестный факт: политическое лицо всех означенных органов – левое или левоцентристское, что также определяется их политической и персональной преемственностью с разогнанным Учредительным собранием. То есть в стане белых правят бал левые, «дети Февраля». Этот факт тщательно скрывала красная пропаганда, валя всех в кучу и обзывая «контрой», однако даже Ленин в статье «Письмо рабочим и крестьянам по случаю победы над Колчаком» вынужден был признать, что меньшевики и эсеры – то есть партии, преобладавшие в вышеописанных органах – не белые в привычном, вульгарно-«красноармейском» смысле, но лишь «пособники белых». Со скрежетом зубовным, но признал Ильич, что весь 1918 год красным на Восточном фронте пришлось воевать с его коллегами по борьбе с самодержавием.

Но тогда встаёт страшный вопрос: каков же смысл переворота в ночь на 18 ноября? Ответ на него позволяет пролить свет на многие последующие события. И ответ этот горек: произошёл форменный военный путч, совершённый руками прибывших с Колчаком военнослужащих бывших русских экспедиционных корпусов, воевавших в 1916-1917 годах во Франции и Греции. Их поддержал ряд местных частей, преимущественно офицерских, а остриём переворота стали казачьи части (сибирский атаман Красильников был главным «ответственным режиссёром» переворота).

Эта чисто офицерская специфика переворота сразу же показывает его политическую направленность. Как известно, сам Колчак в 1917 году был умеренным монархистом и оказался единственным из командующих фронтами и флотами, кто не дал письменного согласия на отречение Николая II (притом, что – по данным, приведённым Э. Радзинским – адмирал в описываемое время был близок к лидеру октябристов В. Гучкову). В 1918 году, судя по его программе, принятой и опубликованной уже после переворота, взгляды Колчака можно охарактеризовать как конституционно-демократические, «февралистские». Но хотел он того или нет, к власти его привела не вся армия, а в первую очередь офицерство, причём, главным образом, пришлое, «экспедиционное», среди которого однозначно доминировали монархически-черносотенные настроения. Если называть вещи своими именами, то путч носил ярко выраженный «правый» характер.

О «легитимности» новой власти говорит такой факт: в ходе переворота все левые члены директории – Зензинов, Аргунов и Авксентьев – были арестованы. Часть министров во главе с Вологодским перешла на сторону Колчака и этим придала свершившемуся «законный вид и толк», но этот «фиговый листок» никого не мог обмануть: власть сменилась насильственным образом. Сила права здесь явно уступила праву силы.

Подведём печальный итог. Несмотря на все привлекательные черты Колчака как личности и как руководителя, факт остаётся фактом: в ночь на 18 ноября правые силы, опирающиеся на военщину, насильственно и с применением репрессий отстранили от власти законно избранное демократическое правительство.

Колчак, конечно, понимал всю щекотливость своего положения и поэтому уже 28 ноября заявил на встрече с представителями печати: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности… Государства наших дней могут жить и развиваться только на прочном демократическом сознании». Однако созыв нового Учредительного собрания, которое Колчак назвал Национальным собранием, должен был, по мысли адмирала, произойти только после окончания войны. И здесь Колчак оказался трезвым реалистом: в условиях взаимной резни любой другой вариант отдавал бы маниловщиной. То есть созыв собрания – это программа-максимум. А программа-минимум, по словам адмирала на той же встрече 28 ноября – «создание сильной, боеспособной армии для беспощадной, неумолимой борьбы с большевиками». Приоритет – государственности России, идеальный инструмент для этого – «единоличная форма власти» (подлинные слова Колчака). В общем, демократия в перспективе. Сегодня же – чрезвычайные меры: «сперва успокоение, потом реформы», как выразился адмирал.

Политический образ новой власти знаком до боли. Военная диктатура «во имя спасения России», своего рода ГКЧП образца 1918 года. Пусть в практическом плане Колчак мог подойти к решению стоящих на повестке дня задач гораздо ближе, чем прекраснодушные говоруны-демократы из «Комитета», но факты – вещь упрямая: режим 18 ноября сразу стал действовать методами «военной хунты», насаждая атмосферу чрезвычайщины. Вот что пишет в своих мемуарах «Сибирь, союзники и Колчак» начальник штаба белых войск на Востоке генерал Г. Гинс:

«Нормальный суд уступил место военно-полевому, гражданские власти были подчинены военным… В полосе военного правления стали возможными всевозможные реквизиции и повинности… Всё это происходило в краю, где население привыкло к свободе… это разочаровало даже ту умеренную демократию, которая ранее поддерживала адмирала… и возбуждало население, которое безразлично относилось к формам власти… Гражданских лиц сажают по одному наговору, и мне не известно ещё ни одного случая привлечения к ответственности виновного военного. Незаконность действий, передача гражданских дел военным властям, расправа без суда, порка даже женщин… В Канске один из участников «дела 18 ноября» повесил на площади городского голову… На селе после проезда экспедиции (карательной – Д. С.) врагами омских властей становились все поголовно».

Словом, военная диктатура во всей своей красе. Сам Верховный правитель признавался: «Деятельность… всякого рода начальников, комендантов – сплошное преступление».

И тут мы подходим к самому главному моменту: как же отреагировала на путч урало-сибирская общественность?

Ответ и составляет главную тайну, особо тщательно скрывавшуюся советскими историками. А истина в том, что переворот не был принят безропотно, народ не безмолвствовал. Вот характерный перечень фактов.

Позиция Чехословацкого национального совета (орган политического руководства чехословацкими войсками в России): «Омский переворот противоречит началам народоправства и свободы и нарушает начала законности, которые должны быть положены в основу всякого государства».

Совет управляющих ведомствами (остаток Уфимской директории): «Протестуем против переворота… Требуем освобождения арестованных членов директории… В противном случае будут выделены необходимые силы для подавления преступного мятежа».

Прикамские повстанцы, которые в этот момент вели отчаянную борьбу с красными, всерьёз обсуждали вопрос об… объявлении войны Омску (об этом у нас уже шла речь). Башкирский Ксе-Курултай в лице своего председателя Валидова заявил о разрыве с Колчаком.

Отрицательное отношение к адмиралу открыто высказал глава белого Забайкалья, атаман Г. Семёнов (скоро он станет походным атаманом всех дальневосточных казачьих войск, то есть его позиция – это позиция всех казаков от Читы до Владивостока). Справедливости ради отмечу, что Семёнов протестовал не против диктатуры, а именно против Колчака лично: у него были с ним счёты.

Но главный вызов бросили адмиралу неукротимые социалисты-революционеры, закалённые многолетней борьбой с царизмом. Члены КОМУЧа, эсеры по партийной принадлежности, создали в Екатеринбурге временный комитет, которые устами депутата Вольского вызвал адмирала к барьеру. Выходит обращение «Ко всем народам России». Имеет смысл процитировать его полностью:

«В ночь на 18 ноября в Омске кучка заговорщиков арестовала членов всероссийского Временного правительства Авксентьева, Зензинова и Аргунова. Часть министров, во главе с членом правительства Вологодским, нарушила торжественное обязательство, подписанное ими самими, захватила власть и объявила себя всероссийским правительством, назначив диктатором адмирала Колчака. Съезд членов всероссийского Учредительного собрания берёт на себя борьбу с преступными захватчиками власти и постановляет:

1). Избрать из своей среды комитет, ответственный перед съездом, уполномочив его принимать все необходимые меры для ликвидации заговора, наказания виновных и восстановления законного порядка и власти на всей освобождённой от большевиков территории;

2). Избрать в состав комитета: Чернов (председатель), Вольский (сопредседатель), Алкин (товарищ председателя), Федорович, Брушвит, Фомин, Иванов (члены);

3). Поручить комитету для выполнения возложенных на него задач войти в соглашение непричастными к заговору членами всероссийского Временного правительства и местными властями и органами самоуправления, чешским национальным советом другими руководящими органами союзных держав. Все гражданам вменяется в обязанность подчиняться распоряжениям комитета и его уполномоченных».

Так Екатеринбург восстал против Омска. Так из уральской столицы демократия призвала Россию к сопротивлению диктатуре.

Деятельность екатеринбургского комитета окончилась трагично. Офицерский путч в Екатеринбурге, не заставивший себя долго ждать, оказался более жестоким, чем события в Омске, где явственно чувствовалась сдерживающая рука самого Колчака (по его личному распоряжению 20 ноября арестованные члены правительства были высланы за границу). На Урале уцелеть удалось только Чернову (за него заступились чехи и отбили у разъярённых офицеров); всех остальных отправили в омскую тюрьму и спустя месяц убили без суда, руками бойцов офицерского отряда.

Посмотрим, какие же последствия для всех участников событий имела драма конца ноября 1918 года.

Для демократических сил, участников всех прежних правительств и комитетов (а с ними и для демократии всей страны) – самые катастрофические. Приход к власти Колчака и компании резко поляризовал политическое противостояние в России на ультралевых и ультраправых. Так демократия оказалась между молотом и наковальней. В связи с этим у противников путча осталось три альтернативы: либо смириться и поддержать адмирала (на правах подручных – никакой другой роли им бы там не отвели), либо продолжать нелегальную борьбу, либо… сбежать к красным. Последним рецептом воспользовались единицы, в том числе Чернов с группой единомышленников. «Они были великодушно приняты Советским правительством» – сообщает Какурин, мило забывая добавить, что все «принятые» окончили жизнь в ГУЛАГе или в подвалах ЧК. На контакты с Колчаком пошли тоже немногие. Большинство же или «легло на дно», или продолжило нелегальное сопротивление.

А что же сам Колчак? В активе у него как будто – поддержка правых и Антанты, но только на первый взгляд. Для правых он чересчур интеллигентен и мягок; на его месте они с удовольствием увидели бы кого-нибудь покруче (даже Деникин устраивал их больше, иначе они не ставили бы перед адмиралом несколько раз в ультимативной форме вопрос о передаче полномочий Антону Ивановичу!). А что касается Антанты, то не забудем о том, кто «сдал» адмирала зимой 1919-1920 годов.

Итак, в активе – ноль. А в пассиве?

Во-первых, чтобы смягчить путчистский характер своей власти, адмирал выбрал тактику демонстрации силы без её применения. С одной стороны, отдавал приказ войскам подавлять всех тех, кто не признает и не подчинится его власти, с другой – явно избегал резких мер по отношению к оппонентам. Так Колчак хотел сгладить острые углы своей чрезвычайной по своей природе политики. И не заметил, как из диктатора превратился, по сути, в заложника тех, кого хотел умиротворить – истинных «героев» 18 ноября: правого офицерства, полевых командиров, казачьих атаманов. Не он контролировал их, а фактически они его. Вот где корень трагической беспомощности Колчака перед «белым большевизмом», перед «сибиреязвенной атаманщиной» (выражения барона Будберга). Самый же ужас для адмирала заключался в том, что режим, к которому он имел весьма отдалённое отношение и которому противостоял как личность, получил название «колчаковщины».

А во-вторых… Расправа над екатеринбургским комитетом подлила масла в огонь и активизировала всех сторонников свергнутого правительства. Некоторые протестовали пассивно. Так, чехословацкие части, определённо сдерживаемые антантовскими представителями, просто начали массами «голосовать против ногами» – уходить в тыл (в разгар ожесточённой борьбы на Восточном фронте!): с этой поры практически все чешские военные, исключая Гайду, стали оппонентами адмирала, да и позднее, под Иркутском, они (как помним) сыграли в судьбе Верховного правителя России роль самую зловещую и роковую. А других не сдерживал никто, и большинство противников режима 18 ноября выступило против него с оружием в руках. Некоторые перешли на сторону красных (как башкирский лидер Валидов с двумя тысячами солдат национальной армии Ксе-Курултая), но подавляющее большинство предпочло сражаться самостоятельно – за идеалы КОМУЧа и Директории, то есть за свой демократический путь.

Уже с декабря 1918 года по сибирским городам прокатывается волна восстаний: 22 декабря – в Омске, позднее – в Енисейске, Тюмени, Томске, Бодайбо, наконец, 24 декабря 1919 года – в Черемхово и Иркутске. Красная пропаганда всегда записывала эти восстания в свой актив и объявляла их «революционными движениями» под воздействием большевистской пропаганды. На самом деле пропаганду вели эсеры, земцы и учредиловцы. «Последующие события показали, что разрушительная работа эсеров имела своё значение в сокрушении власти Колчака» – признаётся Какурин.

Таким образом, помимо борьбы с красными, помимо второго фронта против южносибирских крестьянских повстанческих армий, помимо откровенно враждебного семёновского Забайкалья, Колчак получил ещё и третий фронт – против повстанцев, воюющих за учредительные идеалы. Репрессии, с которыми подавлялись эти восстания, только увеличивали число непримиримых врагов адмирала: они были необязательно за большевиков, но непременно – против Колчака.

Последнее такое восстание – Иркутско-Черемховское – оказалось роковым. Начавшееся 24 декабря 1919 в условиях, когда колчаковская армия уже проиграла противостояние с красными и последние стремительно приближались к Ангаре, оно объективно должно было сыграть роль могильщика режима 18 ноября, а с ним и всего Белого движения в Сибири. Это понимали все, и поэтому единственный раз за всю войну Семёнов попытался помочь своему вечному недругу Колчаку и прислал ему на выручку отряд: правый помогал правому против левых – всё логично… Повстанцев же поддержали чехи и представители Антанты – из чисто своекорыстных интересов (надо срочно смываться из России!). В результате десятидневных крайне ожесточённых боёв верх одержали повстанцы. 4 января 1920 года колчаковское правительство самораспустилось, и на следующий день листовки на улицах Иркутска возвестили о переходе власти к так называемому Политцентру – организации, в которую вошли: ЦК эсеров, комитет бюро Земств, центральный совет профсоюзов, несколько комитетов социал-демократов… Знакомые всё лица – КОМУЧ-2…

И последнее. Не все знают, что именно вменяли Колчаку в вину следователи Политцентра в начале следствия, пока трибунал ещё не был большевистским. Так вот, инкриминировали адмиралу попустительство убийству членов Директории, арестованных в Екатеринбурге и уничтоженных во время декабрьской кровавой бани в омской тюрьме. По сути, следователи Политцентра почти в точности реализовали призыв екатеринбургского обращения «Ко всем народам России» – наказать виновных путчистов. Похоже, Политцентр всерьёз считал себя реальным продолжателем дела КОМУЧа…

Только всё хорошо в меру. Пока в Иркутске шла игра в восстановление справедливости и конституционного порядка, к городу приближался красный девятый вал. На борьбу с поверженным Колчаком у Политцентра сил хватило, а на борьбу с большевиками, естественно, нет. Последним паладинам учредительства ничего другого не оставалось, как прекратить игру и испариться, оставив адмирала в руках торжествующих красных. Остальное… Об этом уже даже и писать не стоит – всем всё известно.

Так кто же единственно выиграл на противостоянии Колчака и учредиловцев? Кто «состриг все купоны»?

Красные. И только они.

 

[1] А то и откровенно враждовали: достаточно вспомнить, как Самара, Омск и Екатеринбург несколько месяцев находились в состоянии натуральной «холодной войны» (едва не перешедшей в «горячую») из-за… претензий на юрисдикцию над Зауральем – каждая из региональных «столиц» имела виды на данный, весьма «аппетитный» регион. (Другого времени не нашли!).

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: