 |
О Ты, чьей волей в глину помещен
|
|
|
|
СОТВОРЕНИЕ СОЗНАНИЯ
Миф Юнга для современного человека
Современный миф
Миф о необходимом воплощении Бога... можно
понимать как творческое противоборство человека с
противоположностями и их синтез в Самости, целостности
его личности... Вот цель... которая определяет центральное
положение человека в системе творения и одновременно
придает смысл самому бытию.
К. Г. Юнг. Воспоминания, сны, размышления.
История и антропология учат нас, что человеческое общество не в состоянии долго существовать, если его члены лишены психологической общности, в которой центральное положение занимает живой миф. Благодаря такому мифу бытие приобретает смысл для индивида. Миф дает ответы на актуальные вопросы человеческого бытия, удовлетворяющие наиболее развитых и проницательных членов общества. И если творческое, интеллектуальное меньшинство придерживается господствующего мифа, то и остальные последуют его примеру, и вполне возможно, что смогут даже обойтись без столкновения с роковым вопросом о смысле жизни.
Для наблюдательного человека сегодня представляется очевидным, что западное общество лишилось жизнеспособного, функционального мифа. И действительно, ведущие мировые культуры приближаются — в большей или меньшей степени — к исчезновению мифа. Крах основного мифа вызывает аналогию с разбившимся вдребезги сосудом, содержавшим в себе драгоценную эссенцию; жидкость растеклась в разные стороны, поглощаемая окружающей ее недифференцированной материей. Смысл утерян. Вместо него вновь активизируется примитивный и атавистический потенциал. Дифференцированные ценности исчезают, уступая место стихийным влечениям к власти и наслаждению — ведь иначе индивиду ничего другого не остается, кроме пустоты и отчаяния. С утратой человеком осознания трансперсональной реальности (Бога) в его душе (и в обществе) воцаряется анархия и противостояние индивидуальных желаний.
|
|
|
Когда основополагающий миф утрачен, начинает веять апокалипсисом, но именно таково состояние современного человека.
Поэты давно уже осознали случившееся. Йетс с необычайной силой передал это апокалиптическое осуществление в своем стихотворении «Второе Пришествие»:
Шире и шире кружась в воронке,
Сокол сокольничьего не слышит;
Связи распались, основа не держит;
Анархия выплеснулась на землю,
Тусклый от крови поток вскипает,
И в нем почтенье к невинности тонет;
Добро утратило убежденья,
Зло одержимо неистовой страстью.
Ясно, что откровение близко;
Ясно, Второе Пришествие близко.
Второе Пришествие! Только помянешь
Его, как образ из Spiritus Mundi
Взор потревожит: в песках пустыни
Лев с головой человека и взглядом
Безжалостным и пустым, как солнце,
Поводит бедрами, и на склонах
Мечутся тени разгневанных птиц.
Возвращается мрак; но теперь я знаю,
Что каменный сон двадцати столетий
Был прерван качанием колыбели,
Что ныне зверь, дождавшийся часа,
Ползет в Вифлеем к своему рождеству.
Это стихотворение, впервые опубликованное в 1921 году, поразительно тем, что поэту в предельно сжатой форме удалось выразить драматизм современного состояния коллективной души. Магический круг мандалы распался, и смысл улетучился. Сокол, человеческое эго, утратило связь со своим творцом, и примитивные слои бессознательного один за другим вырываются на свободу. Рожденный хаос требует компенсации, рождения новой центральной психической доминанты. Что это будет? Антихрист? Намек на Сфинкса дает понять, что мы должны еще раз взглянуть в лицо загадке Сфинкса и спросить себя с абсолютной ответственностью: «В чем смысл жизни?»
|
|
|
Именно в утрате формирующего и объединяющего нас мифа видится коренная причина кризиса, переживаемого сегодня как отдельным человеком, так и обществом в целом, и только создание нового базового мифа способно решить возникшие проблемы индивида и общества. В действительности, новый миф созидается, и К. Г. Юнг остро осознавал этот факт. Аналитику-юнгианцу однажды приснился следующий сон.
Огромных размеров воздвигаемый храм. Всюду, насколько хватало глаз — впереди, сзади, справа и слева, — копошилось несметное количество народа, воздвигающего гигантские опоры. Я тоже воздвигал какую-то колонну. Строительные работы, судя по всему, были еще в самом начале, но фундамент уже был заложен, и начинали виднеться стены. Я наравне со всеми участвовал в этой работе.
Когда Юнгу рассказали этот сон, он заметил: «А вы знаете, ведь это — храм, который мы все строим. Мы не знаем этих людей, потому что, поверьте мне, они строят и в Индии, и в Китае, и в России — во всем мире. Это новая религия. Как вы считаете, сколько времени понадобится на ее создание?.. Мне думается, лет шестьсот, не меньше».
Юнг был первым, кто сформулировал проблему современного человека как отсутствие в его жизни мифа. Как и в случае со многими другими его открытиями, он обнаружил это прежде всего в самом себе. В «Воспоминаниях, снах, размышлениях» он рассказывает, что после первой публикации своей книги «Метаморфозы и символы либидо» в 1912 году он находился какое-то время в состоянии необычайного просветления:
Ныне ты владеешь ключом к мифологии и можешь открывать все двери, ведущие в глубь бессознательной психической субстанции человека. Но потом словно кто-то шепнул мне: а нужно ли открывать все двери? И тут же сам собой возник вопрос: чего же, собственно говоря, мне удалось достичь? В христианском мифе — мог бы прозвучать ответ. «Но живешь ли ты сам в этом мифе? — спросил я себя и ответил. — Если быть честным — нет. Это не тот миф, в котором я живу». Так что ж, у человечества больше нет никакого мифа? Очевидно, у человечества и вправду больше нет никакого мифа. Но в таком случае каков же твой миф — миф, в котором ты живешь? Мой диалог с самим собой приобрел не совсем приятный оборот, и я прекратил думать на эту тему. Я зашел в тупик.
|
|
|
Впоследствии Юнг нашел свой миф, и задача, которую поставил перед собой автор этой книги, состоит в том, чтобы показать, что отсутствие у Юнга своего собственного мифа сопряжено с исчезновением мифа из жизни современного общества, а создание им своего индивидуального мифа можно воспринимать как первые ростки нового коллективного мифа. В действительности я глубоко убежден, что при рассмотрении событий в исторической перспективе становится очевидным, что Юнг — эпохальный человек. Эпохальным я называю человека, чья жизнь открывает собой новую эпоху в истории культуры.
Эпохальный человек первым испытывает и вполне отчетливо формулирует новый способ существования. Его жизнь приобретает, таким образом, объективное, безличное значение. Она становится парадигмой, прототипом новой эпохи и тем самым становится образцом для других. Юнг отдавал себе отчет в наличии подобного аспекта в своей жизни. Рассказывая о своем противоборстве с бессознательным, Юнг пишет: «Именно тогда я перестал принадлежать только себе, утратил это право. Отныне моя жизнь принадлежала большинству».
Наглядным примером того, что личная жизнь Юнга отражает судьбу человечества, могут служить поразительные параллели между решающими моментами его внутренней жизни и коллективным кризисом западной цивилизации. Его первое и основное противоборство с бессознательным произошло одновременно с катастрофой Первой мировой войны. В период с 1914 по 1918 гг., когда западный христианский мир был вовлечен в жестокий межнациональный конфликт, Юнг испытывал в своей душе нечто равноценное мировой войне, сопротивляясь в глубине своей души изменению образов коллективного бессознательного и одновременно интегрируя их, Отметим, что Уильям Джеймс говорил о неизбежности существования «морального эквивалента войны». Психологический эквивалент войны был найден Юнгом благодаря конфликту противоположностей в его индивидуальной психике. Нечто подобное произошло и во время Второй мировой войны, когда Юнгу было явлено высшее откровение бессознательного — видения coniunctio в период тяжелой болезни, перенесенной им в 1944 году. Ко дню высадки союзных войск в Европе (6 июня 1944 г.) Юнгу, несмотря на то что он все еще был прикован к постели, стало заметно лучше.
|
|
|
Почти все значительные события в жизни Юнга можно рассматривать как парадигмы нового образа существования, которое является следствием переживания им жизни сообразно собственному мифу. Мы не должны рассматривать жизнь Юнга как парадигму; мы должны взглянуть на природу нового, созданного им мифа, который наполнил его жизнь смыслом и освободил от тягостного состояния, описанного в начале этой главы.
Первые проблески нового мифа в своем сознании Юнг почувствовал во время посещения в начале 1925 года индейцев пуэбло, проживающих на юго-западе Соединенных Штатов. Ему удалось завоевать доверие Охвиэ Биано (Горного Озера) — вождя племени таоса. В «Воспоминаниях, снах, размышлениях» Юнг описывает свой разговор с Охвиэ Биано:
«Американцы хотят разделаться с нашей религией. Неужели они не могут оставить нас в покое? Ведь то, что мы делаем, нужно не только нам, но и им. Да, мы делаем это для всего мира. Это идет на пользу всем людям», — говорил Охвиэ Биано.
Судя по его взволнованности, он намекал на какой-то исключительно важный элемент своей религии. Поэтому я спросил: «Значит, по-вашему, то, что вы делаете в своей религии, приносит пользу всему миру?» Он ответил с величайшим воодушевлением: «Конечно. Если бы мы не делали этого, что стало бы с миром?» И он многозначительным жестом показал на солнце.
Я почувствовал, что мы приблизились к исключительно тонкой материи, таинству племени. «Прежде всего, — сказал он, — мы — народ, который живет на крыше мира; мы — сыны нашего Отца, Солнца, и с помощью нашей религии мы ежедневно помогаем ему пересекать небо. Мы делаем это не только для себя, но для всего мира. Если бы мы прекратили совершать обряды нашей религии, через десять лет солнце перестало бы всходить, и воцарилась бы вечная ночь».
Теперь я понял, на чем основывается «достоинство», самообладание каждого индейца. Ведь он — сын Солнца; его жизнь наполнена космическим смыслом, ибо он ежедневно помогает всходить и заходить Отцу и хранителю жизни.
Вера индейцев пуэбло в то, что они помогают своему Отцу, Солнцу, каждый день всходить и совершать свой небесный переход, послужила основой для первоначальной, наивной версии юнговского мифа. Несколько позже, в том же 1925 году, во время путешествия по Африке Юнг испытал еще одно подобное переживание, благодаря которому формулировка этого мифа стала более отчетливой. Юнг писал:
|
|
|
Из Найроби мы на маленьком «форде» выехали в долину Ати, представляющую собой огромный заповедник. С невысокого холма открывался поистине величественный вид на эту обширную саванну. На горизонте виднелись стада диких животных: газелей, антилоп гну, зебр, бородавочников и т. п. Пощипывая траву, стада неторопливо продвигались вперед, подобно медленно текущей реке. Глубокую тишину нарушали лишь редкие тоскливые крики хищных птиц. Это была тишина вечного начала, тишина мира, каким он был всегда, или мира в состоянии небытия, когда еще никто не побывал в нем и не узнал, что есть мир. Я покинул своих попутчиков, чтобы насладиться чувством совершенного одиночества. Я ощущал себя первым человеком, открывшим для себя существование мира и тем самым сотворившим его.
Здесь мне с потрясающей ясностью открылся космический смысл сознания. Алхимики говорили: «Искусство совершенствует то, что природа создает несовершенным». Человек, воплощенный в моем образе, в невидимом акте творения запечатлевает в мире совершенство, даруя миру объективное бытие. Этот акт мы обычно приписываем Создателю, не отдавая себе отчета в том, что, поступая так, мы рассматриваем жизнь как совершенный механизм, а человеческую психику как функционирующую без всякого смысла согласно известным и предписанным правилам. В подобном унылом, механическом представлении нет места для человеческой драмы, мира и Бога, нет «нового дня», ведущего к «новым берегам»; все это заменено скучным ходом заранее вычисленных процессов. Мне вспомнился мой старый друг индеец. Смыслом существования своего племени он считал помощь солнцу в его ежедневном прохождении по небу. После длительных поисков, потеряв надежду обрести свой собственный миф, я был поражен полнотой смысла, кроющегося в этой вере. И я понял, в чем заключался предмет моих поисков. Я понял даже нечто большее, а именно: человек придает творению необходимую полноту и, в сущности, является вторым творцом мира, поскольку лишь он один дает миру его объективное бытие — ведь без этого безмолвно поглощающий пищу, рождающий, умирающий, клюющий носом в течение сотен миллионов лет мир так и ушел бы в глубочайшую ночь небытия неуслышанным и неувиденным. Человеческое сознание создало объективное бытие и смысл, и тем самым человек нашел свое неотъемлемое место в великом процессе бытия.
В «Ответе Иову» Юнг излагает открывшееся ему в более сжатой форме: «Бытие реально только тогда, когда оно кем-то осознается. Вот почему Создатель нуждается в сознательном человеке, даже если с помощью бессознательного и хотел уберечь его от превращения в сознательное существо». И следующее: «Всякий, кто познает Бога, в известном смысле творит его». В своей автобиографии Юнг писал:
Задача человека состоит... в осознании глубин бессознательного. Он не должен оставаться в бессознательном состоянии, сохранять тождество с бессознательными элементами своего призвания, которое заключается в творческом расширении сознания. Насколько можно определить, единственный смысл человеческого бытия заключается в том, чтобы осветить мрак бесцельного существования. Можно даже сказать, что наше сознание воздействует на бессознательное, точно так же, как бессознательное воздействует на нас.
И в заключение еще одна цитата:
Если соединение противоположностей пережито человеком на собственном опыте, то амбивалентность, заключенная в образе природы или Создателя, уже не представляет для него психологических затруднений. Напротив, миф о необходимом воплощении Бога, являющемся сущностью христианского учения, можно понимать как творческое противоборство человека с противоположностями и их синтез в Самости, в целостности человеческой личности. Неизбежные внутренние противоречия, характерные для образа Создателя, достигают компромисса в единстве и целостности Самости в виде coniunctio oppositorum или unio mystica алхимиков. В опыте Самости примиряются уже не антагонизмы «Бога» и «человека», как было прежде, а антагонизмы, заключенные в образе Бога. Таков смысл божественного служения, которым человек может возблагодарить Бога, дабы свет мог возникнуть из тьмы, Создатель мог осознать Свое творение, а человек — самого себя.
Вот цель — или, по меньшей мере, одна из целей, — которая определяет центральное положение человека в системе творения и одновременно придает смысл самому творению. Этот всеобъясняющий миф постепенно, с течением времени, обрел во мне свою жизнь. Это — цель, которую я могу признать и оценить, и этим она меня удовлетворяет.
Вот основные формулировки, в которых Юнг сообщает нам о возникновении нового мифа. Для многих, особенно для тех, кто не имеет представления о бессознательном, утверждения Юнга могут показаться непонятными. Остальная часть этой главы будет посвящена сущности этого нового мифа. Основная идея состоит в том, что цель человеческой жизни — это созидание (creation) сознания. Ключевым словом является «сознание». К сожалению, смысл этого понятия почти невозможно передать в абстрактной форме. Как и многие фундаментальные аспекты психического, понимание его смысла выходит за рамки чисто интеллектуального подхода. Здесь необходим опосредованный, символический подход.
Рассматривая идею сознания более подробно в следующей главе, я обращаюсь к этимологии данного слова, из которой мы узнаем, что «сознание» и «совесть» являются родственными словами, и что осознание возникает благодаря двум факторам — «знания» и «сопричастности», т. е. знания, разделенного с кем-то. Символически двойственность указывает на противоположности. Таким образом, сознание рождается в результате конфликта противоположностей. Немного позже мы обнаружим, что к этому заключению можно прийти и другим способом.
Под сознанием я понимаю некую субстанцию, психический материал, как правило, невидимый и неосязаемый для чувств. Вопрос в данном случае в том, как мы понимаем слова «психика» и «психический». До тех пор, пока мы на собственном опыте не убедились в существовании психической реальности, нет смысла продолжать обсуждение этого вопроса. Лишь при наличии опыта переживания психической реальности можно постичь идею психической «субстанции». Все психические содержания, скажем так, обладают субстанцией, если они воспринимаются как объективная реальность. Что же тогда является отличительным признаком психической субстанции сознания? Сознание — это психическая субстанция, связанная с эго. Или, если быть более точным, психические содержания, существующие изначально, актуализируются и обретают субстанцию, когда они соединяются с эго, т. е. когда они отчетливо осознаются индивидом, готовым подтвердить факт их присутствия в своем сознании.
Этот процесс, посредством которого ряд психических содержаний — комплексов и архетипических образов — соединяется с эго и тем самым порождает психическую субстанцию сознания, называется процессом индивидуации. Наиболее характерной чертой этого процесса является борьба противоположностей — эго и бессознательного, Я и не-Я, субъекта и объекта, собственной личности и «другого». Таким образом, можно сказать, что каждый раз, когда происходит конфликт между противоположными установками или когда личное желание или идея встречают возражения со стороны «другого» (изнутри или извне), то появляется возможность дальнейшего развития сознания.
Переживание внутреннего или внешнего конфликта, находящее творческое разрешение, которое сопровождается ощущением удовлетворения и приливом жизненных сил — примеры созидания сознания. Конфликты, к которым сознательно стремятся и над которыми систематически размышляют, являются отличительной особенностью процесса индивидуации, который представляет собой постоянную «дискуссию» (die Auseinandersetzung — нем.) или поиск общего языка с «иными» или прямо противоположными эго содержаниями. В алхимии философский камень считается примирителем и посредником между противоположностями. В тексте, в котором камень наделен женскими свойствами, камень говорит:
Я — примирительница элементов, заставляющая их уживаться друг с другом; теплое я делаю холодным, сухое — влажным, то, что твердо, я смягчаю, — и наоборот. Я — конец, а мой возлюбленный — начало. Я — весь труд от начала до конца, и вся наука сокрыта во мне.
С психологической точки зрения в этом тексте говорится, что в процессе созидания сознания человека кидает из стороны в сторону, между противоположными состояниями и установками. Всякий раз, когда эго отождествляет себя с одной из сторон в той или иной паре противоположностей, бессознательное занимает противоположную позицию. Постепенно индивид приобретает способность к плюрализму. Говоря языком алхимиков, вместе с этой способностью рождается философский камень, т. е. возникает сознание. Философский камень нередко описывается в алхимических текстах как продукт coniunctio солнца и луны. С психологической точки зрения для мужчины солнце олицетворяет сознательную сторону психики, а луна — бессознательную. Так, например, Юнг пишет: «Осознание бессознательного содержания равнозначно его интеграции с сознательной стороной психики и, следовательно, представляет собой coniunctio Solis et Lunae».
Многие мифологические и символические идеи связаны с творением сознания. Уместным будет вспомнить, например, гностическую идею света, рассеянного во тьме, который должен быть собран в результате долгого и мучительного труда, а также величественный манихейский образ зодиака в виде огромного водяного колеса, которое опускается под землю, чтобы собрать в свои двенадцать ковшей свет, томящийся в плену материи, и передать его луне и солнцу. Символическое восприятие природы свойственно и каббалистическому учению Исаака Лурия. Согласно этому учению, в начале творения Бог разлил Свой божественный свет по чашам или сосудам, некоторые из которых под воздействием света разбились; и свет рассеялся. Для спасения мира необходимо снова собрать свет и восстановить разбившиеся сосуды.
Наиболее выразительную символику, связанную с творением сознания, мы находим в алхимии. Несмотря на запутанность и сложность алхимических текстов, основная идея алхимии предельно проста. Алхимик должен найти правильный исходный материал — prima materia. Затем он должен произвести над ним в алхимическом сосуде ряд соответствующих, направленных на его трансформацию, операций, конечным результатом которых должна быть таинственная и могущественная сущность, называемая философским камнем. Теперь мы знаем, благодаря глубоким исследованиям Юнга, что алхимическая процедура символизирует процесс индивидуации, и что философский камень представляет собой реализацию Самости, иными словами, осознание целостности. Основное свойство философского камня заключается в том, что он являет собой союз противоположностей. Философский камень — результат coniunctio, символом которого является соединение красного короля и белой королевы, обозначающих пару противоположностей.
Алхимический миф говорит о том, что сотворение сознания происходит в результате соединения противоположностей, об этом же говорят сны некоторых людей. Например:
Одной женщине приснилось, что она оказалась в подземной пещере с несколькими помещениями, в которых стояли перегонные кубы и таинственная химическая аппаратура. Двое ученых приступали к заключительной стадии продолжительных опытов, которые они надеялись успешно завершить с помощью этой женщины. Конечный продукт — золотистые кристаллы — нужно было получить из материнской жидкости в результате многочисленных растворений и перегонок. Химики склонились над ретортами, а сновидица и ее любовник лежали обнявшись в соседнем помещении, при этом их объятия и ласки порождали энергию, необходимую для кристаллизации бесценной золотистой субстанции.
В алхимическом тексте можно обнаружить интересную параллель этому сновидению:
Ведомо ли тебе, что характер человека образуется из души и тела; посему должен ты соединить их — ибо философы, которые в момент приготовления вещества предоставляют возможность супругам соединиться в любовных объятиях, обнаруживают выделяющуюся из веществ золотистую воду.
Золотистые кристаллы и золотистую воду можно понимать как сущность сознания, тождественную Самости.
Несмотря на описание, проникнутое эротикой, coniunctio противоположностей далеко не всегда является приятным переживанием. Зачастую оно подобно распятию. Крест — символ брачного союза горизонтали и вертикали, двух противоположных плоскостей. Подобный конфликт, напоминающий муки на кресте, может обернуться невыносимой агонией. Августин с поразительной откровенностью уподобляет эротическое слияние распятию Христа:
Подобно жениху вышел Христос из своей горницы, вышел с предчувствием своего бракосочетания на просторе мира... Он пришел к брачному ложу креста и, взойдя на него, претерпел свой брак до конца... соединился с супругой навечно.
Соединение противоположностей в сосуде эго — существенная особенность творения сознания. Сознание — это нечто третье, возникающее из конфликта двойственности: эго как субъекта и эго как объекта, эго как активной силы и эго как пассивной жертвы, эго как начала, заслуживающего похвалы, и эго, заслуживающего осуждения. Таким образом, конфликт взаимоисключающих состояний, парализующий психику, может порождать третье, трансцендентное состояние, в котором происходит расширение сознания.
При таком подходе очевидно, что символизм Троицы с точки зрения психологии имеет отношение к творению сознания. Отец и Сын, подобно Богу и человеку, — противоположности, которые вступают в конфликт на кресте. Святой Дух — это третья сила, способная примирить противоположности, возникающая в результате их конфликта и обязанная своим возникновением и Отцу, и Сыну. Таким образом, Святой Дух (Параклет) может возникнуть лишь после смерти Сына, иными словами, сознание — это результат конфликта двойственности. Следовательно, Христос мог сказать: «Лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам, и Он пришед обличит мир о грехе и о правде, и о суде [противоположности и их разрешение] (Иоан. 16, 7—8).
Утешитель — это Святой Дух, который «научит вас всему» (Иоан. 14, 26) и «наставит вас на всякую истину» (Иоан. 16, 13).
То, о чем говорится в послании, с психологической точки зрения имеет отношение к тому, что эго каждого индивида станет потенциальным сосудом для реализации безличностной функции сознания. Вот что пишет по этому поводу Юнг:
Сошествие Святого Духа на людей равносильно воплощению Бога. Христос — сын Бога и божественный посредник, является первенцем и божественной парадигмой, за которой последуют воплощения Святого Духа в других тонко чувствующих людях.
Таким образом, библейское заявление о Параклете предвосхищает новый миф, согласно которому эго каждого индивида потенциально является сосудом, способным нести в себе сверхличное сознание. Слова Господа, обращенные к Павлу, могут быть переадресованы каждому человеку. «Он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое» (Деян. 9, 15).
Образ эго как сосуда приводит нас к важной идее о том, что человек призван быть носителем сознания, то есть воплощением безличностного. Два основных архетипических образа воплотили эту идею в мировой религии — Будда и Христос. Благодаря этому мы имеем возможность сравнивать и сохранять объективность. Только один образ, олицетворяющий собой высший смысл, может являться лишь объектом религиозного поклонения, но понят быть не может. При наличии же двух образов можно обнаружить нечто третье, присущее обоим; в результате понимания этого происходит расширение сознания. И Христос, и Будда в нашем представлении являются носителями сознания. Характерно, что образ, сформировавшийся в западной культуре, отражает сущность эго, а восточный образ — сущность Самости. Два этих образа составляют основную пару противоположностей. Распятый Христос и погруженный в медитацию Будда олицетворяют собой сознание как агонию в первом случае, а во втором — как блаженство, абсолютное принятие материи, с одной стороны, и абсолютное ее преодоление, с другой. Эти образы живо характеризуют два аспекта носителя сознания.
Представление об индивиде как о сосуде для сознания приводит нас к символике Святого Грааля. Чаша с кровью Христа, Грааль, заключает в себе божественную кровь Христа, пролитую им в момент распятия, т. е. в миг глубочайшего переживания конфликта в результате предельного переживания им опыта противоположностей, то есть противоположностей и их coniunctio. Во многом кровь Христа соответствует Святому Духу, Параклету. Подобно тому, как Святой Дух воплощается в конкретном человеке, кровь Христа тоже должна обрести для себя сосуд в психике индивида, своего рода Святой Грааль.
На основе знания о бессознательном понимание традиционного образа Бога расширилось. Обычно Бог изображался всемогущим и всеведущим. В Божественном Провидении видели проявление воли, направляющей все к непостижимой, благой божественной цели. Над степенью осознанности божественной воли особенно не задумывались. Новый миф создает образ Бога, дополняя его одной особенностью, а именно, бессознательностью. Его всемогущество, всеведение и божественная цель не всегда известны Ему. Он нуждается в познающем человеке, для того чтобы познать Самого Себя. В определенном смысле это указывает на вернувшееся к человеку осознание реальности Бога Ветхого Завета — еще недостаточно дифференцированного, завистливого и гневного, которого человек должен увещевать. Божественные противоположности, принятые в христианстве за извечные антагонизмы -Христос и Сатана, начинают сознательно воссоединяться в сосуде современной души.
Постулат нового мифа заключается в том, что сотворенная Вселенная и ее самый изысканный цветок, человек, образуют в совокупности грандиозный процесс, цель которого — творение сознания; каждый индивид является единственным в своем роде в том процессе; и сознание, созданное каждым человеком на протяжении его жизни, поступает на вечное хранение в коллективную сокровищницу архетипической души. Размышляя о психотерапевте, Юнг писал:
Он работает не только для своего пациента, который может быть фигурой вполне незначительной, но и для самого себя и своей собственной души; и, поступая таким образом, он, вероятно, кладет бесконечно малую крупицу на чашу весов общечеловеческой души. Пусть этот вклад мал и незаметен, но он заслуживает того, чтобы назвать его opus magnum.
Некоторые мифологические представления говорят о том, что из земной жизни человек переносится в божественную или архетипическую сферу. Например, в древнеегипетской религии существовало верование, что мертвые превращаются в звезды или спутники солнца. Джеймс Брестед (Breasted) писал:
В величественном сиянии небес обитатель нильской долины... узрел сонм тех, кто жил до него на земле; в облике птиц они ускользали от врагов небесного эфира, и благосклонно принятые Ра как спутники его небесной ладьи, они торжественно совершали свой путь по небу в образе вечных звезд.
В одном из текстов пирамид описывается перемещение умершего царя в небесное царство следующим образом:
Царь восходит, окруженный пребывающими на небесах богами... Ра подает руку на лестнице, ведущей на небо. «Знающий свое место приблизится», — говорят боги. О Чистый, займи свой трон в ладье Ра и отправляйся в небесное плавание. (...) Ты будешь плыть по небосводу вместе с Бессмертными Звездами, ты будешь плыть вместе со Звездами, не знающими усталости.
Подобные образы можно встретить и в христианской религии, в которой праведные после воскресения из мертвых возносятся на небо; апостол Павел говорит:
Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся; ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему — облечься в бессмертие (I Кор. 15; 51—53).
В Откровении Иоанна Богослова подобное обещание изрекает явившийся апостолу в видении Христос:
Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое (Откр. Иоан. 3:12).
Если истолковывать эти тексты с психологической точки зрения, то в них можно обнаружить перенос или переход эго из временной, человеческой жизни в вечную, архетипическую. Важные события, связанные с сознательной жизнью человеческой личности, накопленные им знания в результате сублимации (sublimatio) пополняют коллективную, архетипическую сокровищницу человечества. Вероятно, Юнг имел в виду то же самое, когда описывал свои видения в период тяжелой болезни на грани жизни и смерти:
У меня возникло ощущение, будто все сходит с меня, подобно коже во время линьки... Тем не менее, кое-что осталось; казалось, я несу на себе все, что-либо мною пережитое и сделанное; все, происходившее вокруг меня... Я состоял из своей собственной истории и отчетливо ощущал: это – я.
Похожая идея присутствует во сне, приснившемся одному человеку незадолго до его смерти:
Трудная, почти невыполнимая задача поставлена передо мной. Твердое и тяжелое бревно завалено деревьями в лесной чаще. Я должен подобраться к нему и отпилить от него кругляш, а затем вырезать на этом кругляше рисунок. То, что у меня получится, необходимо сохранить любой ценой, поскольку это никогда уже не повторится, и ему угрожает опасность исчезнуть навсегда. Одновременно с этим должна быть сделана магнитофонная запись, подробно описывающая то, что получилось, то, что это собой представляет, смысл всего в целом. В итоге и сама вещь, и магнитофонная запись должны быть сданы в публичную библиотеку. Кто-то произносит, что только в библиотеке знают, как уберечь магнитофонную пленку от разрушения в течение пяти лет.
Своеобразным приложением к пересказу этого сновидения является рисунок, изображающий вышеупомянутый кругляш, который выглядит примерно так:
На мой взгляд, это сновидение свидетельствует о передаче на хранение жизненных сил индивида в некую коллективную или трансперсональную сокровищницу, библиотеку. Кругляш с вырезанным на нем рисунком и магнитофонная запись могут быть рассмотрены как эквивалентные друг другу, поскольку рисунок на предмете делает его поразительно похожим на бобину с магнитофонной лентой. Это подразумевает, что трудная задача, стоящая перед сновидцем, заключается в трансформации древесины в слово, то есть материи в дух.
Католическая теология, исходя из понятия «Общения Святых», разработала идею «сокровищницы заслуг», накопленных в течение жизни Христом и святыми. Католический богослов пишет:
Если заслуга, в строгом смысле слова, не может передаваться от одного члена христианского общества другому, то искупление грехов за другого человека возможно — приблизительно так же, как можно уплатить долг своего друга. Бесконечное милосердие нашего Господа и милосердие Девы Марии и святых образуют сокровищницу, которую церковь охраняет и использует для погашения долгов, прощаемых верным с помощью индульгенций.
Этот теологический миф воспринимается как ранняя формулировка идеи, искаженной в процессе истории практикой торговли индульгенциями, — идеи того, что душевные достижения индивидов переносятся в коллективную сокровищницу архетипической Души. Постулат нового мифа заключается в том, что ни одна крупица подлинного сознания индивида не пропадает. Расширение сознания каждого пополняет коллективную сокровищницу. Современное понимание этого вопроса является более скромной версией идеи о том, что человек обладает бессмертной душой.
По-видимому, Мильтон хотел выразить подобную идею в «Люсидасе» (строчки 70—84):
Для славы? Да, того, чьи мысли чисты,
Кто суетность утех презрел, она
Ведет вперед стезей труда тернистой.
Но в миг, когда нам цель уже видна,
Слепая фурия рукой узлистой
Нить краткой жизни обрывает... «Грех, —
Гремит мне гневно с неба Феб лучистый, —
Отождествлять со славою успех.
Не в этой жизни истинная слава
Стяжается по праву —
Увенчивает ею не молва,
А лишь один владыка естества,
Всезрящий и всеведущий Юпитер.
Лишь в горных сферах, где вершит он суд,
Награды или кары смертных ждут».
«Слава», в том значении, которое вкладывает в это понятие Мильтон, соответствует тем плодам жизни эго, которые переносятся в сферу вечного на хранение в коллективной душе. Такая слава не «произрастает на смертной почве», не зависит от признания людей, но существует на небесах, в архетипическом царстве. Слава подобна мильтоновскому описанию хорошей книги, которая есть «драгоценный жизненный сок знающей свое дело души, сделанный и зорко хранимый специально для жизни после жизни».
Мы живем в эпоху нового рождения базового мифа, о чем свидетельствуют сны и проявления бессознательного многих людей. Специалисты по глубинной психотерапии, постоянно наблюдающие проявления бессознательного, обладают сейчас уникальной возможностью наблюдать смятение, царящее в коллективной душе. Апокалиптические образы, возн<
|
|
|
