 |
Избранная переписка шарлотты Бронте 5 глава
|
|
|
|
Преследуемая хохотом девочек, я бросилась в класс, упала на пол в эркере и заплакала. Никогда прежде я не ощущала себя столь безгранично одинокой, столь глубоко пристыженной, столь безнадежно неполноценной. В этом чуждом месте я погрузилась в полное отчаяние. Полагаю, добрых полчаса я лежала на полу, исторгая рыдания из самой глубины души.
Вдруг я почувствовала, что в комнате кто-то появился. Вытерев глаза, я поднялась и попятилась к окну, надеясь остаться незамеченной. У книжного шкафа стояла невысокая девочка в светло-зеленом платье — новенькая. Не ей ли предстоит разделить со мной кровать?
— Что случилось? — ласково спросила она, направившись к эркеру.
Смущаясь оттого, что меня застигли в столь интимный момент, я молча отвернулась.
— Почему ты плакала? — допытывалась незнакомка.
Поняв, что просто так она не уйдет, я неохотно пояснила:
— Соскучилась по дому.
— Ясно. А я только что приехала. На следующей неделе твоя очередь утешать меня, потому что я наверняка успею соскучиться по дому.
Доброта и сочувствие в ее голосе привели к незамедлительному эффекту; я обернулась и внимательно на нее посмотрела. Девочка была очень хорошенькой, с бледным личиком, покорными карими глазами и мягкими темно-каштановыми кудрями до плеч. Она присела на скамейку у окна, жестом пригласила меня присоединиться и назвала свое имя:
— Меня зовут Эллен Насси.
Я тоже представилась. Вскоре я выяснила, что Эллен — последняя из двенадцати детей, почти на год младше меня и живет всего в нескольких милях от моей семьи.
— В прошлом году я посещала Моравскую женскую академию в миле от дома, но после кончины преподобного Граймса академия уже не та, и мама послала меня сюда.
|
|
|
— У тебя есть мама? — с завистью уточнила я.
— Конечно. А у тебя нет?
Когда я покачала головой, Эллен взяла меня за руки и тихо промолвила:
— Как жаль. Не представляю себе жизни без мамы, но знаю, каково остаться сиротой. Мой отец умер пять лет назад. Я очень по нему тоскую.
Мы улыбнулись друг другу дрожащими губами. Во взгляде Эллен отражалось глубокое и искреннее сочувствие. Тогда я не догадывалась, что это начало самой крепкой и верной дружбы в моей жизни.
Сначала я не была уверена, что полюблю Эллен, поскольку мы во многом отличались. Она, строгая кальвинистка, разделявшая жесткие религиозные доктрины, которые я научилась ненавидеть в Школе дочерей духовенства, была покорной социальным и моральным нормам поведения и не склонной задавать вопросы. Я же, напротив, постоянно подвергала все сомнению и стремилась вырваться за рамки, уготованные дочери священника. Эллен была здравомыслящей и добросовестной, однако не умной; она читала, но признавалась, что не понимает и не ищет глубинного смысла, который был столь важен для меня. Она была спокойной по природе, я же — страстной и романтичной. Несколько раз мне приходилось отнимать у нее книгу, когда она пыталась без малейшего драматического эффекта, запинаясь, читать вслух Шекспира или Вордсворта.
Эллен была доброй, верной, преданной подругой и внимательной слушательницей. Она служила буфером между мной и Амелией с ее капризным нравом и жеманством, а потому была поистине необходимой в нашей спальне. Привязанность, зародившаяся как семечко, пустилась в рост и стала мощным деревом. Деля кровать с Эллен — моей драгоценной Нелл, как я стала ее называть, — я каждую ночь наслаждалась спокойным сном.
Через несколько недель завязалась еще одна неожиданная дружба. На землю уже опустились сумерки, и пока мои соученицы весело щебетали у камина в классной комнате, я стояла на коленях у окна и читала книгу, ловя последние лучи света в надежде продлить занятия.
|
|
|
— Когда мы познакомились, я решила, что ты плохо видишь, но я ошиблась, — раздался голос Мэри Тейлор, которая уселась рядом со мной на пол. — Судя по всему, ты, Шарлотта Бронте, видишь не только днем, но и в темноте.
Мэри избегала меня со дня приезда Эллен; я предполагала, что она испытывает угрызения совести из-за того, что бестактно назвала меня безобразной. Я обернулась и обнаружила, что Мэри безотрывно на меня смотрит.
— Света еще достаточно, чтобы читать. Правда, с трудом, — призналась я.
Мы обе засмеялись.
— Уроки были весь день и продолжатся после ужина. Может, отдохнешь немного вместе с остальными? — предложила Мэри.
— Лучше не буду. Мое пребывание здесь недешево обходится родным. Я должна при каждой возможности получать знания, которые когда-нибудь помогут мне найти работу.
— По мнению моего папы, очень важно, чтобы все женщины могли зарабатывать на жизнь, — Мэри взглянула через мое плечо на книгу у меня в руках. — Это поэма, которую нам задали? Ох! Как она не нравится мне! Не понимаю в ней ни слова.
То было «Сказание о Старом Мореходе».
— Я выучила ее наизусть еще в детстве, — сообщила я. — Нам задали совсем немного. Хочешь, объясню тебе?
— Хочу.
Остаток часа я толковала поэму Мэри и цитировала самые драматичные и выразительные строки. Когда я закончила, Мэри удовлетворенно кивнула.
— Из твоих уст звучит намного интереснее. Ты очень необычная личность, Шарлотта Бронте. В тебе скрывается намного больше, чем кажется на первый взгляд.
— Надеюсь, так и есть, тем более что на первый взгляд я так безобразна.
Мэри покраснела и на мгновение умолкла, затем ответила:
— Мне очень стыдно, Шарлотта, за те слова. Я часто брякаю что-нибудь, не подумав, как и моя сестра Марта. Нас учили говорить все, что приходит на ум. Но я не хотела быть злой. Простишь ли ты меня?
Она не стала меня заверять, что ее замечание было неправдой или простой насмешкой, но искреннее раскаяние в ее тоне пролило бальзам на мою уязвленную гордость.
— Я прощаю тебя.
— Слава богу, — улыбнулась Мэри. — Теперь мы подружимся.
* * *
Той ночью случилось довольно важное событие, которое изменило мою участь самым драматичным образом. На закате поднялась буря; когда мы ложились спать, метель бушевала за окнами и весь дом стонал под порывами ветра. Мы с Амелией и Эллен переоделись в ночные рубашки и завершили вечерний туалет, как вдруг раздался еще более зловещий звук: пронзительный вой, человеческий, насколько мы поняли.
|
|
|
— Кто-то плачет, — рассудила я, немного послушав у стены, — и, мне кажется, в соседней комнате.
Рыдания продолжились, вскоре за ними последовал обмен неразборчивыми репликами. Мы с Эллен решили выяснить, в чем дело, и я взяла свечу. Амелия заявила, что не желает оставаться одна, и поспешно присоединилась к нам. Мы тихо вышли в коридор и постучали в соседнюю дверь. Через какое-то время оттуда выглянула Ханна, подняв над головой свечу.
— Да?
Ханна была серьезной худой девочкой, которая болела последние две недели и лишь недавно выздоровела.
— Мы слышали чей-то плач, — пояснила Эллен. — Все в порядке?
— Это Сьюзен. По-моему, она боится бури.
— Может, у нас получится ее успокоить? — спросила я.
— Как хотите. — Ханна оставила дверь открытой и вернулась в спальню. — Мы уже все испробовали.
В комнате, такой же как наша, жили четыре девочки. Лия Брук и ее сестра Мария занимали одну кровать, а мы с Амелией и Эллен подошли к другой, на которой в мерцающем свете огарка под одеялом виднелся холмик размером с человека.
— Сьюзен, — тихонько позвала я.
— Кто это? — откликнулся слабый приглушенный голос.
— Шарлотта Бронте. Мы услышали, как ты плачешь. Не надо бояться метели. Просто снег, карнизы и ветер беседуют друг с другом.
Одеяло внезапно отлетело в сторону, и на кровати уселась ее крепкая рыжеволосая тринадцатилетняя обитательница с несчастным и заплаканным личиком.
— Я не боюсь. Моя мама считает, что метель — дар божий, она укрывает мир свежим, сверкающим белым покрывалом.
Тут лицо Сьюзен снова сморщилось, и она разразилась слезами.
— Если ты не боишься, то в чем дело? — удивилась Эллен.
— Всякий раз, когда шел снег, — всхлипывала Сьюзен, — мы с мамой вместе смотрели в окно. А если метель бушевала поздно ночью, мама садилась ко мне на кровать и рассказывала историю. Ах! Как далеко я от дома! Как я скучаю по маме!
|
|
|
— Все скучают, — сердито буркнула Лия Брук со своей кровати, — но зачем так убиваться?
— Я предложила принести из класса книгу и почитать вслух, — обиженно произнесла Ханна, — но это ее не устроило.
— Лучше скрип ногтей по стеклу, — отмахнулась Сьюзен, — чем твои жалкие попытки читать.
Неоднократно слушая чтение Ханны в классе, я не могла не согласиться с такой оценкой ее дарований. Не раздумывая, я выпалила:
— Давай я расскажу тебе историю.
И тут же пожалела, что нельзя взять свои слова обратно. Все с интересом повернулись ко мне. Мои щеки вспыхнули, и я быстро пояснила:
— Мы с братом и сестрами постоянно выдумывали истории и развлекали друг друга.
— Серьезно? — Сьюзен утерла слезы. — И что, хорошие истории?
— Тебе судить.
— Ну давай, — Сьюзен подвинулась к спинке кровати и разгладила покрывало, освобождая для меня место. — Расскажи историю.
Я опустилась на кровать; у меня сосало под ложечкой. Обведя глазами девочек, я уточнила:
— Рассказывать?
— Мне все равно, лишь бы она перестала хныкать, — пожала плечами Лия.
Ее сестра одобрительно кивнула.
— Это глупо! — фыркнула Амелия. — Мы уже выросли из сказок на ночь.
— Можешь уйти, если не хочешь слушать, — парировала Эллен, сворачиваясь клубочком рядом с Марией Брук.
Помедлив, Амелия неохотно заняла соседний стул. Тут в комнате появились три остальные ученицы.
— Что происходит? — спросила закутанная в одеяло Мэри Тейлор; ее темные волосы, как и у большинства из нас, были закручены на ночь.
— Шарлотта собирается поведать нам историю, — сообщила Ханна.
— Надо же! Как мило! — обрадовалась Мэри.
Расстелив на полу одеяло, она села. К ней присоединились Сесилия Эллисон и шумная сестра Мэри, двенадцатилетняя Марта, которая воскликнула:
— Обожаю истории!
Мое сердце громко билось от страха. Что заставило меня поступить столь опрометчиво? Сказки, которые мы сочиняли, гуляя по пустошам или отдыхая у огня по вечерам, были глубоко личными, придуманными исключительно для нашего развлечения; мы ни с кем не делились ими. Однако девочки смотрели на меня с ожиданием, и я знала, что если не смогу выдать что-нибудь стоящее, мне никогда этого не забудут. Я решила, что лучше всего придумать совершенно новую историю, скроенную по вкусам моих слушательниц. Глубоко вздохнув, чтобы немного успокоиться, я начала тихим, выразительным голосом:
— Давным-давно, в далеком королевстве, в огромном замке с башенками, расположенном на высоком утесе над морем, жил-был вдовый герцог со своей единственной дочерью. Юную леди звали Эмили. Ей было восемнадцать лет, и ни одна цветущая в глуши дикая роза не могла сравниться по прелести с этим нежным лесным цветком.
|
|
|
В комнате повисла тишина. Я заметила, что все, кроме Амелии, слушают с любопытством.
— Эмили была не только красива, но и великолепно воспитана. Она играла на арфе, много читала, знала три языка, искусно рисовала и писала чудесные стихи. В любую погоду она могла пройти много миль, чтобы помочь нуждающейся семье.
— Звучит слишком хорошо для правды, — насмешливо вставила Амелия.
— Потише, — прошипела Сьюзен и обратилась ко мне: — Пожалуйста, продолжай.
— Доброта, ум и красота Эмили привлекли внимание очаровательного молодого джентльмена из соседнего графства, маркиза Бельведера по имени Уильям. Юноша и девушка встретились и полюбили друг друга. Наконец был назначен день свадьбы. В ночь перед свадьбой Эмили заснула в блаженном предвкушении, мечтая о предстоящем празднестве и долгой жизни со своим дорогим Уильямом. Остальные обитатели замка и гости тоже быстро уснули. Казалось, ничто не может нарушить покой и безопасность Эмили, ничто не помешает венчанию счастливой пары. Но все было не так просто, ужас заключался в том, что Эмили была сомнамбулой.
— Кем? — не поняла Лия.
— Сомнамбулой, — повторила я.
— Лунатиком, — взволнованно пояснила Мэри.
— О нет, — завороженно прошептала Сьюзен.
Увлекшись импровизированным рассказом, я в полной мере наслаждалась собой.
— Отец Эмили знал об этой опасной склонности и много лет нанимал сиделку, чтобы дочь не бродила по ночам. Но в тот раз сиделка выпила на праздничном ужине слишком много вина и задремала в кресле. Эмили встала с кровати и, не просыпаясь, босиком проскользнула мимо нее в длинный коридор и поднялась по лестнице на вершину самой высокой башни замка, возвышавшейся над морем на краю утеса. Девушка протянула руку к ведущей на крышу двери и распахнула ее.
— На крышу, — в страхе пробормотала Ханна; краски сбежали с ее и без того уже бледного лица.
— Когда Эмили выглянула наружу, ее встретил порыв холодного морского ветра, — живописала я, — но даже он не разбудил ее. Она думала, что идет по тропинке через свой любимый луг, и улыбалась, словно то был лишь освежающий весенний ветерок. Эмили достигла низкой зубчатой стены, окружающей крышу башни, и положила на нее ладони. Камень под кончиками пальцев был шероховатым, таким же, как скалы на лугу, по которым она привыкла легко карабкаться. Но Эмили была не на лугу, а у зубчатой стены, вровень с облаками, над бушующим морем. За стеной ничего не было, только звездная ночь и волны, которые разбивались о камни в сотнях футов внизу.
Я умолкла и с удовольствием отметила, что девочки, едва дыша и широко распахнув глаза, подались вперед в ожидании моих слов.
— Что было дальше? — поторопила меня Амелия.
— Как будто в трансе, Эмили забралась на узкий край каменной стены, — сообщила я.
Девочки тревожно завздыхали.
— Довольно долго она стояла на парапете; ветер трепал ее тонкую ночную рубашку и длинные золотистые волосы. Ей казалось, что в десяти ярдах находится ее возлюбленный Уильям с распростертыми объятиями. «Уильям, — тихо промолвила она. — Я иду». — Тут я поднялась и стала разыгрывать сцену, — Эмили двинулась вперед, шажок за шажком. Каждый раз она чудом ступала на зубцы парапета, понятия не имея, что один-единственный неверный шаг может стоить ей жизни.
— Ах! — в отчаянии воскликнула Ханна, прижав руку ко рту.
— В тот самый миг, когда Эмили пустилась в свое опасное путешествие, Уильям, спавший в противоположном конце замка, внезапно пробудился, уверенный, что слышал зов Эмили. Откуда же раздался ее голос? Следуя необъяснимому порыву, он выглянул в окно и задохнулся от ужаса. Эмили в белом струящемся одеянии, словно привидение, шла по круглому парапету самой высокой башни. Хуже того, Уильям увидел, что впереди ее подстерегает смерть: очередной каменный выступ был поврежден жестокими морскими ветрами и крошился.
Эта фраза также была встречена встревоженными охами слушательниц.
— Нога Эмили опустилась, — зловеще произнесла я. — Внезапно стена задрожала; известка не выдержала. «Эмили!» — позвал Уильям. Юная леди покачнулась, балансируя на краю бездны и протягивая руки в тщетных поисках опоры!
Тут воздух расколол пронзительный вопль, и я улыбнулась, польщенная тем, что моя история вызвала столь замечательный эффект. Но когда я повернулась в ту сторону, моя улыбка увяла: девочки смотрели на Ханну, которая лежала на кровати, задыхаясь и жестоко дрожа, ее глаза закатились, руки были прижаты к сердцу.
— У нее припадок! — крикнула Мэри.
— Сходите за мисс Вулер! — скомандовала я в полном смятении.
Мисс Вулер явилась незамедлительно и вызвала врача. Ханну сочли страдающей от учащенного сердцебиения и напоили успокоительным. Мы получили строгое предупреждение за разговоры после отбоя и без промедления разошлись по кроватям.
Я очень переживала из-за того, что стала причиной припадка Ханны, и почти не спала в ту ночь. Невольно я представляла возможные ужасные последствия в том случае, если припадок окажется роковым, и была готова выслушать за завтраком немало горьких упреков от соучениц и учителей. Однако утром, устало опустившись на скамью (Ханна была прикована к постели, а наставницы еще не присоединились к нам), я с удивлением обнаружила совершенно иную реакцию.
— Ну и представление ты устроила прошлой ночью, — улыбнулась Мэри, садясь рядом.
— В жизни не слышала такой волнующей истории, — сияя, заявила Сьюзен. — Я даже перестала скучать по дому.
— А я думала, что умру от страха, когда слушала, — с энтузиазмом поделилась Марта Тейлор.
— Ханна и впрямь чуть не умерла от страха, — съязвила Амелия.
— Шарлотта не виновата, — возразила Эллен.
Лия улыбнулась мне (то была первая ее улыбка, обращенная ко мне, и притом весьма одобрительная и благодарная) и сказала:
— В следующий раз мы соберемся в комнате Шарлотты, а Ханна может остаться у себя.
— Следующего раза не будет, — отрезала я. — Мисс Вулер очень расстроилась. Мы же не хотим, чтобы нас наказали за ночные разговоры.
— Тогда будем встречаться пораньше, — предложила Марта.
— Или не попадаться, — добавила Мэри.
Эта фраза была встречена смехом и хором одобрительных возгласов. Сьюзен осторожно покосилась на дверь — учительниц все еще не было. Тогда таинственным тоном она спросила:
— А чем закончилась история?
— Шарлотта, — встревожилась Эллен, — не смей.
— Мисс Вулер не запрещала разговоры за завтраком, — заметила Марта.
— Да, да! — согласилась Лия. — Так чем все закончилось?
Последовал такой шквал энергичных вопросов: «Эмили упала?», «Уильям спас ее?», «Они поженились?», — что я невольно улыбнулась. По-видимому, безопаснее было ответить.
— Случилось следующее: когда Уильям увидел Эмили на вершине башни, он произнес ее имя. Хотя расстояние было слишком велико и его голос не мог достичь возлюбленной, тем более что завывал ветер, девушка ясно услышала своего жениха и внезапно проснулась. Она поняла, где находится, осторожно поставила ногу, благополучно спустилась со стены и побежала к Уильяму, который бросился ей навстречу. Они обвенчались на следующий день и прожили долгую счастливую жизнь, родив пятерых замечательных, красивых и очень умных детей.
Сьюзен радостно вздохнула:
— Какой чудесный финал![15]
С того дня мое положение среди девочек в школе Роу-Хед безмерно и надолго упрочилось. Над моим внешним видом, одеждой или акцентом больше никогда не подшучивали. Даже Амелия принимала меня такой, какая я есть. Эллен и Мэри стали моими ближайшими подругами, а девочки, которые прежде презирали меня, относились ко мне с уважением и часто обращались за помощью и советом в учебе.
За время семестра, невзирая на опасность для наших судеб и репутаций, меня много раз умоляли рассказать историю после отбоя. Стараясь избежать разоблачения, мы собирались в дальнем углу моей комнаты при свете единственной свечи и общались приглушенными голосами. Ханна поборола свою робость и присоединилась к нам. Иногда я что-то сочиняла, иногда мы обменивались секретами, драгоценными воспоминаниями или надеждами и мечтами о будущем. Однажды нас наказали за «разговоры после отбоя», и мы вдруг поняли, что нам все равно. Дело того стоило: каким наслаждением было хотя бы раз в жизни нарушить правила!
Я с таким рвением овладевала знаниями, что закончила полный курс обучения всего за восемнадцать месяцев. Был лишь один предмет, в котором я не преуспевала, хотя очень хотела: музыка. Мои маленькие пальчики не доставали до дальних клавиш пианино, а близорукость мешала читать ноты; в конце концов меня освободили от занятий музыкой. Однако во всех остальных предметах я была в лидерах, состязаясь с Мэри и Эллен за школьные почетные знаки. В конце каждого семестра я получала высшую награду — Серебряную медаль за достижения. Учеба закончилась в конце мая 1832 года. Я оставила Роу-Хед, гордясь своими результатами, с обновленной верой в свои творческие способности. Кроме того, я на всю жизнь обрела дружбу трех женщин: Мэри Тейлор, Маргарет Вулер и Эллен Насси.
Когда много лет спустя июльским днем омнибус из Лидса остановился в Шеффилде, я заметила у обочины Эллен Насси. При виде дорогого лица и силуэта мое сердце защемило. Хотя со времен нашего детства Эллен выросла на несколько дюймов и ее фигура оформилась, подруга оставалась такой же бледной и хорошенькой, как в день нашего знакомства. И когда я шагнула из экипажа прямо в ее объятия, она встретила меня с такой же любовью во взгляде покорных карих глаз.
— Моя дорогая Шарлотта!
— Нелл! Как я рада тебя видеть!
— Я молилась все утро, чтобы ничто не помешало твоему приезду. Как путешествие?
— Без происшествий, хотя пейзажи за окном были настолько изумительны, что мне хотелось выскочить из поезда, а после из кареты и побежать по холмистым лугам.
— Хорошо, что ты сдержалась. И все же Дербишир — прелестное графство, не правда ли?
На Эллен было красивое платье из желтого шелка, скромное, но сшитое по последней моде. Ленточка того же цвета украшала шляпку на туго причесанных, мягких каштановых волосах.
— Я так скучала по тебе, Нелл! Впрочем, и по свежим сплетням тоже, — добавила я, когда мы сели в нанятый Эллен экипаж и я взяла подругу за руки.
— Я тоже. Что нового в Хауорте? Как Анна?
— Неплохо, полагаю, и счастлива вернуться домой.
— А что ты думаешь о вашем новом викарии?
— О нет! Давай не будем портить день, обсуждая мистера Николлса.
— Почему? Он не нравится тебе?
— Не нравится и никогда не понравится. Зачем только папа нанял его!
— Отчего мистер Николлс заслужил столь жестокую неприязнь?
Я понимала, что если поведаю Эллен о нелестном замечании мистера Николлса в мой адрес, то услышу ту же проповедь о превосходстве внутренней красоты над внешней, которую мне прочли сестры. У меня не было настроения для подобной лекции, а потому я ответила:
— Мистер Николлс — пьюзеит, и, как мне кажется, весьма узколобый. Но довольно о нем! Расскажи о себе, Нелл. Мне не терпится узнать все, что случилось после твоего приезда сюда.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Треща как сороки, мы проехали несколько миль до нового дома брата Эллен. Деревушка Хатерсейдж оказалась крошечной, окруженной фермами и населенной рабочими местных игольных фабрик. Как и Хауорт, она состояла из каменных коттеджей, которые выстроились вдоль крутой улицы, ведущей к церкви и дому священника — симпатичному двухэтажному каменному зданию, напоминающему наш дом и также расположенному на возвышенности.
— Прошу прощения за пыль и беспорядок, — извинилась Эллен, показывая мне дом, который претерпевал значительное расширение: к нему добавляли большую гостиную с эркерами и новую спальню над ней. — Каждый день очередная проблема. Штукатурам еще работать и работать, новая мебель до сих пор не прибыла, однако Генри непреклонен: они с женой приедут через четыре недели, будем мы готовы или нет.
— Выглядит весьма впечатляюще. Уверена, новобрачным понравится дом и они поблагодарят тебя за труды.
После чая Эллен предложила отдохнуть, но я призналась, что сидела целый день и теперь мечтаю изучить окрестности. Мы снова надели шляпки и перчатки, вышли в прохладный ранний вечер и зашагали по тропинке через широкое зеленое поле. У меня перехватило дыхание от удивления и радости — пейзаж был намного прекраснее хауортского и состоял из волнистых низких холмов и долин, покрытых пастбищами и лесами, которые поэтично контрастировали с высокими склонами пустошей вдалеке.
— Как здесь чудесно! — воскликнула я. — Хорошо, что Генри отказался от мысли стать миссионером. Он и двух недель не протянул бы в индийском климате. Твой брат поступил разумно, выбрав здешние края.
— О да. Надеюсь, он и супругу выбрал не менее разумно.
— Из твоих писем следует, что мисс Прескотт — то есть миссис Насси, они ведь несколько недель назад поженились, — хорошая женщина. Разве может быть иначе? Она удовлетворяет требованиям Генри, а он, как известно, был весьма придирчив в поисках жены.
Эллен взглянула на меня, оценив шутку, и мы обе захохотали. На самом деле скучный и основательный Генри за последние шесть лет сделал предложение множеству женщин, но всякий раз получал незамедлительный отказ; я была первой, к кому он обратился.
— Знаешь, — внезапно посерьезнела Эллен, — я часто думаю, что было бы, выйди ты замуж за Генри много лет назад. Мы стали бы сестрами, часто виделись бы, возможно, жили бы в одном доме.
— Ты вскоре устала бы от меня, Нелл, живи мы бок о бок.
— Я никогда от тебя не устану.
— А я — от тебя, — искренне произнесла я, сжимая руку подруги. — Однако мы с Генри не подходили друг другу. Я почти не знала его. И не могла полюбить. К тому же он сделал предложение по почте! Попросту известил меня, без тени лести или ханжества, что его дом слишком велик для одного человека, и поинтересовался, не желаю ли я стать там хозяйкой.[16]Согласись, редкая женщина мечтает получить предложение подобным образом. Поверить не могу, что со мной это случилось дважды!
— И то правда! Ведь однажды ты получила предложение от незнакомца!
— Именно, от мистера Прайса, молодого ирландского священника. Как-то днем он пришел к нам на чай, провел, наверное, часа два в моем обществе, а на следующее утро прислал предложение. Я слышала о любви с первого взгляда, но тот случай выходил за всякие рамки! А поскольку после предложения Генри прошло всего пять месяцев, сестры с братом нещадно задразнили меня.
Мы засмеялись и несколько мгновений молчали, наслаждаясь захватывающими видами дербиширской природы. Гудели насекомые, блеяли овцы, щебетали птицы; все вокруг цвело обильно и пышно, было ароматным, зеленым и сочным и купалось в лучах золотистого летнего солнца, сияющего на закатном янтарно-розовом небе.
Когда я снова взглянула на Эллен, к моему удивлению, она потупилась.
— Что-то случилось, Нелл?
— Нет. — Она вздохнула. — То есть да. Я думала о мистере Винсенте.
Мистер Винсент был молодым человеком, некогда горячо любившим Эллен, предложение которого она отвергла.
— Вот как. Ты жалеешь, что отказала ему?
— Иногда. Мои родные считали его достойной партией.
— Мне они говорили то же самое, причем неоднократно. Священник, да еще и старший сын знаменитого богатого хирурга — лучшего и желать нельзя.
— Наверное, но он целую вечность не решался сделать мне предложение. Ах! Шарлотта, если бы только ты видела его! Он был таким эксцентричным, таким робким и неловким, в моем присутствии едва мог связать пару слов. Когда я представила, что проживу с ним всю жизнь и буду делить с ним постель, меня чуть не стошнило.
— Что ж, тогда ты поступила правильно, — заключила я. — Если я когда-нибудь выйду замуж, то только за горячо любимого мужчину. Он должен превосходить меня во всем, чтобы я могла ценить его характер и ум. Он должен обладать душой поэта и здравомыслием судьи, быть тактичным, добрым, всеми уважаемым, должен восхищаться женщинами и видеть в них равных. И еще он должен быть старше меня.
— Насколько старше? Ты ищешь седого или лысого старика?
— Нет, спасибо! Но ему должно быть по меньшей мере тридцать пять, а по уму все сорок.
— Такого нелегко отыскать. Это плод твоего воображения или реально существующий джентльмен?
Я покраснела, поскольку поняла, что невольно описала своего бельгийского хозяина — мужчину, о котором Эллен было известно крайне мало и об отношениях с которым я никогда не упоминала.
— Это всего лишь плод моего воображения, — поспешила заверить я.
— Возможно, нам обеим повезет найти среди наших знакомых подходящего по всем пунктам пастора или викария.
— О! Уверена, я никогда не стану женой священника. Мое сердце слишком горячее, а мысли — слишком дикие, романтические и бессвязные и вряд ли устроят служителя Господа.
— Большинство достойных мужчин, которых мы встречаем, — священники. За кого тебе выходить, как не за священника, Шарлотта?
— Возможно, ни за кого. Если честно, мне кажется, в нашем возрасте весьма маловероятно встретить образец мужского совершенства и получить от него предложение руки и сердца. Даже если такой мужчина существует и даже если он появится, вряд ли я захочу быть с ним. Мы с тобой останемся старыми девами, Нелл, и замечательно проживем одни.
— Но если ты не выйдешь замуж, что ты будешь делать? Если я останусь одинокой, меня поддержат братья, в то время как твой…
Эллен осеклась.
— В то время как мой брат совершенно бесполезен, — закончила я. — Не переживай, Нелл, это давно не секрет. Бренуэлл — очаровательный тип, когда трезвый, но на него нельзя положиться, и кормилец из него никудышный. Для меня загадка, как он умудрился так долго продержаться в Торп-Грин. — Я вздохнула. — Папа не вечен, сохрани его, Боже. В будущем я могу рассчитывать только на себя. Мэри Тейлор сказала много лет назад, что все женщины должны иметь возможность зарабатывать на жизнь, и она права.
Мы обе преклонялись перед Мэри Тейлор. По-прежнему яркая и независимая, она училась в Бельгии в то же время, что и я, хотя в другой школе, и много путешествовала по континенту. Поняв, что не выйдет замуж, она решила присоединиться к своему брату Уэрингу в Новой Зеландии и вместе с ним держать универсальный магазин. Она отплыла всего несколько месяцев назад.
— Есть ли новости от Мэри? — спросила Эллен.
— Кроме последнего письма, ничего. Вообрази, обратный адрес — четыре градуса на север от экватора! Мэри уже много месяцев провела на борту, среди неминуемых болезней, трудностей, опасностей и жары! И все же ее дух, по-видимому, неукротим.
|
|
|
