Несколько счастливых воспоминаний

ПРЕДИСЛОВИЕ

В одном из своих недавних выступлений лидер ливийской революции Муфммар Каддафи, говоря о положении мусульманских женщин, заявил буквально следующее: «Женщина — как мебель: ее могут по­менять, когда захотят, и никто никогда не спросит, почему сделали именно так»*. Именно этому бесправию мусульманок была посвяще­на книга Самии Шарифф «Паранджа страха», которая стала поистине мировым бестселлером и потрясением для читателей. И вот на суд читателей представлена исповедь дочери Самии Шарифф — Норы. Книга «Тайны Норы» является своеобразным продолжением «Паранджи страха». На ее страницах мы вновь встречаемся с уже знакомыми героями — Самией, ее родителями, мужем, детьми, но история этой типичной мусульманской семьи раскрывается нам с новой, еще более страшной стороны. Нора Шарифф описывает все происходящее сначала с точки зрения ребенка, затем — подростка и, наконец, уже взрослой сформировавшейся девушки.

Раннее детство Норы прошло во Франции. Никто из ее приятелей и соседей не мог даже предположить, какие ужасы происходят за стенами внешне благопристойного дома Шариффов. С раннего дет­ства Нора была свидетельницей того, как отец избивает и унижает ее мать. А в восьмилетнем возрасте девочку впервые изнасиловал соб­ственный отец, причем воспитание в «лучших» псевдомусульманских традициях не позволило Норе рассказать об этом даже матери. Этот кошмар продолжался несколько лет. Затем семья переехала в Алжир, и здесь садистские наклонности изверга отца проявились в полную силу. Нора взрослеет, и ее начинают мучить совсем не детские вопро­сы. Почему мусульманские женщины столь покорны, почему позво­ляют поступать так с собой и со своими детьми? В чем причина?

*http://www.for-ua.com, 13 июня 2009 г.

В религиозных верованиях, укладе жизни или в самих людях? Однако однозначного ответа на страницах книги найти нельзя. Автор книги признает: «Великодушие алжирцев всегда восхищало меня. Даже без денег здесь можно было наесться вдоволь. Здесь в чести благотвори­тельность: если кто-то голоден, его кормят, если кто-то мерзнет, его пригласят в дом, а если у него нет одежды, его оденут. Богатые не за­крывают дверей перед бедными, а бедные помогают совсем нищим». И наряду с этим — разгул террора, бесчинства религиозных фанати­ков, растерзанные трупы на улицах алжирских городов...

К мужчинам, которые прибегают к оскорблениям и насилию в се­мье, закон снисходителен. И Нора осознает, что спасение только в ней самой, что за собственную свободу нужно сражаться. Именно благо­даря решительности и мужеству Норы ее матери удается расстаться с мужем-насильником. Вырвавшись из «алжирского ада», семья вновь возвращается во Францию. Однако преследования со стороны фана­тично настроенных единоверцев продолжаются и здесь. Столкнув­шись с равнодушным отношением чиновников и полиции, Нора понимает, что дело все же не в том, какую религию исповедует человек. Страна свободы — Франция — не может и не хочет защитить Самию Шарифф и ее детей. И тогда они решаются на, казалось бы, безумный шаг — выезжают по поддельным документам в Канаду...

Книга «Тайны Норы» позволяет читателю глубоко проникнуть в тонкий духовный мир девочки-подростка. Легкий динамичный стиль изложения, быстро меняющиеся «картинки» сюжета не да­дут отложить роман; пока не будет прочитана последняя строка.

Однако главной заслугой автора, по нашему мнению, является раскрытие того, как формируется человеческая личность в нече­ловеческих условиях. Несмотря на множество испытаний, выпав­ших на долю героини, она ищет себя, свое предназначение в этом мире. Своим произведением Нора вселяет веру не только в тысячи мусульманок, но и во всех тех женщин, которые по той или иной причине оказались в схожей ситуации.

«Будущее начинается уже сегодня», — так заканчивает Нора свою литературную исповедь. Несмотря на всю трагичность описанных событий, книга оставляет в душе светлое чувство оптимизма, уве­ренности в том, что человек способен сам изменить свою судьбу.

 

БЛАГОДАРНОСТИ

Спасибо моей семье за безграничную любовь и под­держку.

Спасибо Жан-Клоду за то, что верил в меня и до конца не оставлял меня без помощи.

Спасибо Луизе Дюшарм за терпение и такт. Спасибо всем ангелам-хранителям, спустившимся с неба в нуж­ное время и в нужном месте.

Спасибо тебе, Боже, за это прекрасное приключение.

Н.Ш.

Мы благодарим правительство Канады за финансовую поддержку нашей издательской деятельности путем принятия Программы помощи развитию книгоизда­тельской отрасли (ППРКО), а также выражаем призна­тельность Обществу развития учреждений культуры (ОРУК) и Художественному совету Канады за предо­ставленную помощь нашей издательской программе.

Правительство Канады — Программа налогового кре­дита для книгоиздания — Руководство ОРУК

Всем тем, кто думает, что смог испортить мне жизнь

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Эта книга автобиографическая. Однако из соображе­ний конфиденциальности имена многих действующих лиц, а также некоторые детали, которые помогли бы установить подлинность имен, изменены.

Написать о себе?

Кто-то следит за мной. Я чувствую на своем теле его взгляд. Взгляд чужого мужчины. Господи, почему автобус так медленно едет? Может, мне обернуться? Никак не могу решиться... Только не сейчас, когда мне так страшно. Да, он смотрит на меня. Я это чувствую. Я это знаю. Если он приблизится ко мне, я буду кричать... Нет, так больше продолжаться не может! Я должна все выяснить. Ну, перестань же на­конец дрожать и возьми себя в руки! Раз, два... Вот и все: никто на меня не смотрит и никто не отводит быстрого взгляда. Двое мужчин ушли с головой в чтение, мой со­сед смотрит в окно, еще один на заднем сиденье клюет носом. Успокаиваюсь, хотя сердце по инерции еще не­которое время продолжает быстро стучать.

Какой же смешной ты бываешь. Нора! Все кончилось, все давно в прошлом. Теперь ты в Канаде, ты в безопас­ности. Ничего с тобой не произойдет.

Я пытаюсь взывать к голосу разума, хотя мне трудно сдерживать свои страхи. Но стоит взгляду ненадолго задержаться на смуглом человеке с курчавыми волоса­ми, сидящем по другую сторону прохода, как душа опять уходит в пятки. Я едва дышу.

Что ему от меня нужно? Этому типу с ярко выра­женной арабской внешностью? Только не смотри на него, просто игнорируй! Ну, давай же, делай, что я те­бе говорю! Ты едешь почти до конца, и он наверняка сойдет раньше.

Остановки медленно сменяют одна другую. Мне бы хотелось побыстрее. От улицы Атвотер до Лашина раз­глядываю рекламные щиты на стенах, чтобы отвлечь­ся, но тот человек все не сходит. Я чувствую его взгляд на своей спине.

Они нас нашли, теперь я это поняла. Он следит за мной. Ни в коем случае я не должна позволить ему об­наружить, где находится наш дом. Что же делать? Следующая остановка моя. Я не могу пойти домой, не оторвавшись от него, даже если для этого придется одной долго петлять в сумерках.

Я прошу водителя остановиться. Выхожу на улицу... одна. Двери со скрипом закрываются, и автобус про­должает движение по своему маршруту. Облегченно вздыхаю, замерев в неподвижности на несколько се­кунд на краю тротуара. Чувствую себя сбитой с толку. Навеянные паранойей страшные картинки рассеялись в воздухе. Все это лишь плод моего воображения. Долж­на ли я радоваться? Или, может быть, плакать? Не знаю. Знаю только, что нервы ни к черту.

Ты уже несколько лет живешь в Монреале, и ничего страшного с тобой до сих пор не произошло. Почему ты продолжаешь думать о преследованиях? Сколько еще нужно времени, чтобы окончательно избавиться от былых страхов?

Звук автомобильного сигнала возвращает меня к дей­ствительности. Резко выворачивая руль, водитель объ­езжает меня. Жизнь продолжается. Я направляюсь к своему дому, с трудом поднимаюсь по лестнице — настолько я устала.

Я редко возвращаюсь домой так поздно. Глубоко вды­хаю прохладный ночной воздух, смотрю на небо, на окруженную звездами луну. Как великодушный друг, она дарит мне свою нежность, словно животворящий волшебный бальзам для сердца. Как приятно снова уви­деть родных, снова оказаться дома, в своей крепости.

Сегодня я не боюсь возвращаться домой. В детстве долгие годы я боялась переступать порог своего дома: там постоянно чувствовала себя в опасности, потому что каждый вечер, проведенный в нем, неизбежно оканчивался слезами и криками.

Теперь, приходя домой, я слышу возгласы радости. Трое моих младших братишек спешат ко мне и взбира­ются на руки. На их лицах расцветают улыбки, а в гла­зах искрится неподдельное счастье. За этих троих ма­леньких человечков я не колеблясь отдала бы жизнь. А ведь перед их появлением на свет я вела себя как за­конченная эгоистка. Тогда мне было шестнадцать. Пере­ходный возраст — самое непростое время для под­ростков, что не могло не сказаться и на отношении к близким. Тогда я открыла для себя Нору-критиканку и Нору-максималистку, по сути требовательного ти­рана для окружающих. Могла ли быть другой девочка, которая росла в атмосфере ненависти и упреков?

Моя мать всегда относилась ко мне как к ребенку, который не верит в собственные силы. Конечно, она права... но я вынуждена была молчать. Я не могла до­пустить, чтобы мои тайны всплыли на поверхность. В то время это был вопрос жизни и смерти для меня и для тебя, моя любимая, дорогая сердцу мамочка. Но сегодня эти, не сказанные когда-то, слова душат меня и просятся на волю. Больше не хочу, чтобы они меша­ли мне спокойно спать и видеть сны. Я хочу удалить этот нарыв. Я хочу жить!

Открыть правду будет непросто. Я понимаю. Тем более, что все эти годы я старалась скрыть свои секре­ты поглубже, забыть об их существовании.

Я всегда была убеждена, что лицо выдает меня, а тот, кто захочет заглянуть мне в глаза, увидит там грязь и уродство. Именно поэтому я всегда боялась насме­шек и шепотков за спиной, хотя мать старалась одеть меня со вкусом. Парадокс, но на самом деле никто на­до мной не смеялся, друзей я заводила легко. Может, потому что старалась быть любезной с окружающими. Даже теперь я нуждаюсь в поощрении, любви и вос­хищении. Потому что сомневаюсь в себе.

В детстве я старалась хорошо успевать в учебе, в за­нятиях спортом, старалась быть заметной. Я была милой и послушной девочкой, готовой выслушать каждого, кто в этом нуждался. Но никогда и ни при каких обстоя­тельствах я не просила помощи у других. Никогда

не показывала другим свою боль. Никогда не рассказы­вала о том, что творится у меня дома. Никогда не пла­кала в объятиях подруги... до недавнего времени. Двадцать лет мое сердце было закрыто для других.

***

В 2005 году, когда моя мать стала писать книгу о нашей семье, я была уверена, что читать ее не будут. Несмотря на мой пессимизм, мать не оставила свою затею, и вот, 8 марта 2006 года, в Международный женский день, издательство «JCL» выпустило «Паранджу страха». Успех книги придал моей матери энергии и уверенно­сти: она с головой ушла в другие проекты. Что касает­ся меня, то я продолжала просто быть рядом... а вся моя жизнь шла по замкнутому кругу.

Летом я перечитала описание нашего путешествия в Канаду. Чтение вырвало меня из реальной жизни и погрузило в прошлое, полное горестей, одиночества, слез и молчания. Я слышала голос матери, которая описывала жизнь взрослой женщины, заботившейся о своих детях. Я всегда, с раннего детства, старалась помогать ей, вот только удалось ли это мне? Если да, то какой ценой?

***

Знала ли я по-настоящему беззаботное детство? Не пом­ню. Я всегда чувствовала потребность прийти на по­мощь другим — матери, сестре, братишкам, чуть поз­же — своим друзьям. Часто я уставала от себя — от такой, какой была, и не знала, как помочь самой себе. Посвящая время другим, я забывала о себе. Сегодня я чувствую, что прохожу новый и важный жизненный поворот. Я не хочу больше топтаться на месте. Я хочу избавиться от этой паранойи, от парали­зующих страхов, освободиться от кошмаров и просто наслаждаться безопасностью, которую дал нам Квебек. Нужно переступить через свое прошлое, но снова го­ворить об этом, воскрешая в памяти воспоминания о причиненной мне боли, о ранах, которые тут же на­чинают кровоточить, так страшно. Страшно и больно погружаться в прошлое, в свои воспоминания и осо­бенно в свои... тайны. Но выбора нет. Не избавившись от секретов, я так и буду топтаться на месте.

Несколько счастливых воспоминаний

Родители моей матери эмигрировали из Ал­жира из-за политической нестабильности во Францию и поселились в парижском пригоро­де. Моя мать, ее четверо братьев и сестра ро­дились во Франции. Сделав состояние, мой дед увез семью обратно в Алжир, где, как он считал, сможет дать детям лучшее образование согласно мусульман­ским обычаям. Там моя мать достигла отрочества. Ког­да ей исполнилось шестнадцать лет, отец решил выдать ее замуж за человека, который работал на него. Так он хотел снять с себя всю ответственность за дочь, пере­доверив это зятю. Во время единственной короткой встречи перед свадьбой мать даже не осмелилась взгля­нуть на будущего мужа. Замужество дочери для госпо­дина Шариффа было вопросом чести, своей и семейной, а такого слова, как любовь, в его лексиконе просто не существовало.

В качестве свадебного подарка мой дед подарил мо­лодоженам дом в пригороде Парижа. В семнадцать лет мать родила первого ребенка, моего старшего брата. Его назвали Амиром. С одобрения моего отца бабка забрала мальчика себе, под тем предлогом, что мать слишком молода, чтобы правильно воспитать сына, но на самом деле просто потому, что он был мальчиком. Моя мать пыталась протестовать, но ее мольбы никто не услышал.

Следующим летом родилась я. Мать радовалась, что я девочка, а значит, не представляю никакого интереса для бабки. Я заменила матери первенца, стала ее спа­сательным кругом.

Наш четырехэтажный дом был красивым, светлым и просторным, с обстановкой, подобранной со вкусом. Помню, мне было года четыре: я любила сидеть на кух­не, когда мы с матерью оставались дома одни. Я клала голову на стол, а мама перебирала мои волосы и пела арабские колыбельные, которые невозможно переве­сти на французский язык, но от них хотелось воспа­рить ввысь.

Еще мне очень нравился сад. Он был шикарным, с разнообразными деревьями. Десятки видов птиц вили там свои гнезда. Как в мультфильмах Уолта Дис­нея, я свистела им, надеясь, что они ответят мне. Вес­ной я часто забиралась на верхушку моего любимого абрикосового дерева, чтобы погреться в лучах солнца. Аромат абрикоса витал в воздухе. Какие прекрасные воспоминания! Мое дерево росло у самой ограды, и с него можно было дотянуться до веток деревьев наших соседей.

Как-то, собирая орехи, я увидела седовласую жен­щину. Та улыбалась мне через решетку. Меня поразили ее морщинистое лицо и блеклые глаза. В ее доме стоял превосходный запах цветов, нежный и таинственный. Я угощала ее вареньем, которое готовила мать из пло­дов из нашего сада.

Нашей соседкой справа была тоже симпатичная жен­щина, которая любила детей. Она научила меня азам искусства оригами и иногда немного помогала с матема­тикой. Эти два исключительных человека всегда встре­чали меня с распростертыми объятиями. Те недолгие встречи с ними, незначительные на первый взгляд, на самом деле принесли мне огромную пользу!

Постепенно я познавала окружающий мир — прежде всего квартал, в котором мы жилм. Меня любили, там я чувствовала себя в безопасности. Мне нравилось играть на улице, когда шел дождь. Запах дождя в при­городе — это что-то!

Мои дед с бабкой были богаты. Я знала, что этот факт имел очень большое значение для моего отца, хотя никто мне об этом не говорил. Я просто знала — и все. Впрочем, подарками дед с бабкой меня не балова­ли. Да и сами они были далеко не подарок. Зато имен­но деньги моего деда часто становились темой номер один в разговорах отца с матерью. Разговоры неиз­менно кончались скандалами, но я была еще слишком мала, чтобы понять их причины.

Мне нравилось ездить к деду с бабкой в гости, в Ал­жир, жить в их шикарном доме, общаться и играть с братом. Хотя я видела их нечасто, все равно любила. Они хорошо относились ко мне, считали своей люби­мой внучкой, но так было не всегда. К моему появле­нию на свет они отнеслись весьма прохладно — ведь я была девочкой. Но все же добилась их расположения по-своему: я отличалась от своих двоюродных братьев и сестер, которые боялись деда и старались реже по­падаться ему на глаза. Я была другим ребенком — ла­сковым, но и за словом в карман не лезла.

В семье Шариффов никто не смел перечить воле деда. Дядья и тетка готовы были целовать ему ноги. Подкаблучники! Когда он собирал у себя деловых лю­дей страны, мне запрещали даже приближаться к нему: «Не беспокой его, иначе он убьет тебя».

Чихать я хотела на все предупреждения: вбегала в его кабинет и обхватывала руками его шею, а он целовал меня, поддразнивал, называл разными смешными про­звищами, которых у него в запасе было много.

Например, я обожала сыр. В той местности произ­водили только один вид сыра, без названия — просто сыр, а возможно, я просто его не слышала. Я почему-то называла его шамана, и это смешное прозвище пере­шло и на меня. Еще одно прозвище было самым люби­мым у деда. Я даже не знаю, стоит ли о нем упоминать. Ладно, скажу, только обещайте не смеяться надо мной. Когда мне было три или четыре года, он называл меня Кучеряшкой*, потому что мама накручивала мои вью­щиеся волосы на бигуди и украшала лентами, подо-

* Героиня сказки «Кучеряшка и три медведя» — французский аналог русской сказки «Маша и медведи». (Примеч. пер.)

бранными по цвету к платью. В то время я была боль­шой модницей и всегда одевалась с иголочки.

За вздернутый нос дед прозвал меня поросенком Пигги. Как я злилась! Однако мне нравился и насмеш­ливый тон, с которым он произносил это слово, и его лукавая улыбка. Когда же я для видимости начинала сердиться, он веселился еще больше.

А бабка неустанно повторяла мне:

— Когда ты вырастешь, то должна выйти замуж за богатого человека! За врача!

И каждый раз я обиженно отвечала:

— Нет. Я лучше сама стану врачом!

Девочка, которая показывает свое стремление к неза­висимости! Это неприемлемо! С детства я отвергала идею постоянной зависимости от мужчины. Деду с баб­кой не часто доводилось слышать подобные речи.

Некоторое время спустя я поделилась своими пла­нами с матерью.

— Мама, вот увидишь, однажды я стану богатой.

— Для этого тебе нужно найти себе подходящую партию для замужества, — ответила она, повторяя сло­ва своей матери.

Они все словно сговорились!

Несколько лет подряд я часто говорила ей:

— Я сама буду подходящей партией!

***

Что же касается матери отца, она всегда принимала нас холодно. С недовольным видом следила за каждым нашим движением или сказанным словом. Словно злая колдунья из сказки. Из-за нее между моими родителями происходили ужасные скандалы. Она требо­вала, чтобы моя мать просила больше денег у своего отца, и напоминала об этом невестке в присутствии своего сына. Моя мать была против, и тут же вспыхи­вала ссора. Отец бегал за мамой вокруг стола, а поймав, бил что есть силы. Я ненавидела своего отца и его мать, которую считала причиной семейных драм.

Вне семьи я была скорее скованным и смирным ребенком. По крайней мере, мне так казалось. Мне не очень нравилось ходить в детский сад, по-моему, другие дети были настроены враждебно. Они насме­хались над одним мальчиком, обижали его при каждом удобном случае, а я боялась, что тоже стану объектом для насмешек и оскорблений. Я была не такая, как другие, боялась привлекать к себе внимание, поэтому старалась держаться в стороне.

Я познакомилась с Салимой, моей первой лучшей подругой. Мы выросли вместе. Когда наши занятия проходили в разных корпусах школы, мы встречались на улице и играли. По средам наши матери, тоже по­други, встречались в парке после полудня. Мы бегали, играли в прятки, громко смеялись. Вместе мы научились кататься на роликовых коньках. С тех пор о том, чтобы просто ходить, не могло быть и речи. Одна или вместе с Салимой, я проводила дни напролет на улице, катаясь на велосипеде или на роликах.

Иногда, после настойчивых уговоров, мать разреша­ла мне провести ночь дома у подруги. Вот это был праздник! Семья Салимы заметно отличалась от на­шей... в особенности ее отец. Я видела, как он смеется. Он баловал своих детей. Однажды я с удивлением наблюдала, как он чистит зубы братишке Салимы! Отeц делает это! Я даже представить не могла, чтобы мой отец помогал мне таким образом.

С Салимой мы оставались лучшими подругами до поступления в колледж, а потом отдалились друг от друга. Она стала проводить время в компании с Келли, которую я считала ненадежной, а потому предпочла положить конец нашей дружбе.

Салима не знала, что происходит у нас дома: выходя из дому, я пыталась отдалиться от того ада, в котором, к несчастью, находилась большую часть своей жизни.

Моя самая страшная тайна

Яне помню, как именно это все начиналось... Мои воспоминания рассеянные, туманные... и большинство из них похоронены в глубинах памяти, за семью замками. И все-таки, все-таки... Мои чувства, ненависть и отвращение, прояв­ляются до сих пор. От запаха дымящей в пепельнице сигареты мое сердце выскакивает из груди. Вот я слы­шу, как скрипит пол, и чувствую, как тело покрывает­ся холодным потом.

Мне еще не было пяти лет, когда отец перестал быть частью моей жизни. Да, я знала, что он мой отец, но он много работал, поэтому не занимал сколько-нибудь значительного места в моей жизни.

Его кресло. Когда он возвращался домой и садился в кресло, которое, словно трон, возвышалось перед телевизором, мать подавала ему домашние тапочки. Я не под­ходила к отцу, напротив, старалась держаться подальше: меня пугал его громкий голос со стальными нотками. Помню, он часто кричал и оскорблял мою мать, но я ни­когда не слышала, что она говорила ему в ответ. Как-то раз, когда я принимала ванну, двери в ванную комнату распахнулись и вошел отец. Я удивилась — обычно ма­ма помогала мне с купанием. Он осмотрел меня с голо­вы до ног, но совсем не так, как смотрела на меня мать. Было неприятно, и я боялась пошевелиться.

А когда мне было шесть лет, произошел такой слу­чай. Вечером я уже лежала в постели, когда услышала звуки его шагов на лестнице. Он вошел в комнату и сел на край кровати. С улыбкой, не говоря ни слова, он принялся трогать мои волосы, лицо. Его рука медлен­но скользила по моей шее. Внезапно он перестал улы­баться и замер. Я чувствовала, как его руки шарили по моему телу, пока не добрались до интимных мест. На вопрос, что он делает, отец прошептал на ухо: «Мы играем в больницу». Я удивилась: раньше он никогда не проявлял желания играть со мной. Он осмотрел и ощупал все участки моего тела. Если это игра, то по­чему мне было так плохо? Мне не нравилось такое внимание с его стороны, от него хотелось плакать.

С тех пор отец стал часто брать меня к себе на коле­ни. Он ласкал меня, глядя в телевизор, я же была слиш­ком мала, чтобы убежать от него. Мне хотелось спря­таться как можно дальше, когда я чувствовала под своим телом, как напрягается у него между ногами та ужасная штука. Я словно превращалась в камень, ста­ралась смотреть в телевизор, чтобы уйти от настоящего.

Мне всегда внушали, что трогать и рассматривать ге­ниталии стыдно, но ему нравилось делать это. В глу­бине души я сознавала, что все, что делает Абдель — мой отец! — очень плохо. Именно тогда я поняла зна­чение слова «стыд».

***

Абдель Адиб! Вне дома такой обаятельный человек, милый и улыбчивый! Когда я видела, как он разгова­ривает и шутит с соседями, мне хотелось расхохотать­ся. Какое лицемерие! Мне хотелось крикнуть им: «При­ходите к нам домой, и вы увидите его подлинное лицо! Приходите полюбоваться на него во всей красе! Этот человек просто лжец и садист!»

Почти каждый вечер он требовал, чтобы моя мать просила у своего отца больше денег. А когда она не со­глашалась, он начинал громко кричать. Его гнев был подобен вулкану. Иногда он швырял стол о стену или бил посуду, разбрасывая по полу еду.

Однажды вечером, во время праздника Рамадан, мы ели приготовленную матерью шорбу*. Без видимой причины отец разозлился, схватил котелок и швырнул его в стену. Все стены и пол оказались забрызганы су­пом. Мать молча принялась наводить порядок, а я по­могала ей, как могла. Можете верить или нет, но это был единственный случай, когда отец не избил мать. Но если он поднимал на нее руку, то уже не контроли-

* Шорба — душистый арабский суп из бараньего бульона и гороха с до­бавлением кориандра, который подают на ужин во время Рамадана. (Примеч. авт.)

ровал себя. Казалось, он специально причиняет ей как можно больше боли. Мать плакала и даже не пыталась уворачиваться от ударов. Бессильная что-либо сделать, я была свидетелем этих ужасных сцен, словно немое дополнение к интерьеру. В моем сердце клокотало не­годование. В другой вечер он грубо стукнул мать кула­ком по спине. Отец был намного больше моей хрупкой матери, поэтому она вскрикнула и упала на пол вся в слезах. Он же просто вышел из комнаты.

Что я могла сделать? Мои руки, руки шестилетнего ребенка, не покрывали и десятой части его спины! Я устала быть маленькой, я хотела быть сильной, что­бы защитить мать. Так больно было видеть ее страда­ния и не знать, как помочь ей.

Чем старше я становилась, тем больше меня возму­щало отношение отца к матери. Каждый вечер все по­вторялось опять. Не зная, как защитить мать, я от всей души желала отцу смерти. Мне сих пор стыдно за та­кого отца. Носить имя Адиб было для меня прокляти­ем. Мне так хотелось услышать слова: «Абдель Адиб не является твоим настоящим отцом», но увы... Он был очень хитер: никогда не бил ее по лицу, таким образом умудрялся сохранять позитивный имидж в гла­зах окружающих, потому что прекрасно понимал, что сама мать никогда не станет выносить сор из избы... впрочем, как и я. Зачем себя убивать? Если бы я рас­сказала о его зверствах, разве этот ад кончился бы?

***

Когда мать вынашивала мою сестру, я любила гладить ее круглый живот, смазывать его оливковым маслом, а будущий ребенок подавал мне знаки изнутри. Мне было шесть, когда родилась Мелисса, по отношению к которой я никогда не испытывала никакой ревности. Теперь я старшая, а значит, должна и желала заботить­ся о ней, защищать ее.

Я была очень рада, что родилась девочка, правда, не знала, почему именно. Может, подсознательно я до­гадывалась, что мать испытывала то же. Я с удоволь­ствием помогала ей и делала все, о чем она меня про­сила. В такие моменты я ничего не боялась.

***

По вечерам ко мне стал захаживать отец. Услышав скрип половиц под его ногами, я впадала в ступор. Его прикосновения становились более настойчивыми и более интимными. Я не могла больше переносить этот тошнотворный запах табака. Хотела отвернуться, когда видела так близко его желтые зубы. Но сносила все молча. Поначалу я не очень хорошо знала, как реа­гировать, но со временем, когда поняла, что все, что он делает, — постыдно и скверно, решила взвалить на себя ответственность за происходящее. Я была увере­на, что если скажу об этом вслух, мне все равно не по­верят, а если поверят, то осудят именно меня. В свои шесть лет я хотела исчезнуть, чтобы не испытывать подобного унижения. Я была готова на все, чтобы не чувствовать его похотливые руки под своей одеж­дой и его дыхание возле своей шеи. Как-то я шла по улице и, услышав звук подъезжающего грузовика, ста­ла винить себя в том, что мне не хватает смелости броситься под колеса.

Если я делала вид, что сплю, он забирался ко мне и кровать. Я умоляла его прекратить, но он не оставлял меня в покое. Слезы ручьями текли по моим щекам, но они не трогали его. В его глазах я была просто вещью.

Разве нормально желать себе смерти в шесть лет? Думать о суициде? Не верю.

Я завидовала приятельницам, которых забирали из школы их отцы. Девочки бросались к ним на руки и без­заботно смеялись. Мне хотелось узнать, как ведут себя их отцы. Старалась представить себе. Сама я не имела права на нежную отцовскую улыбку. Отношение ко мне заключалось в противоестественных желаниях и дей­ствиях отца, которые испортили мое детство, которые мешают жить до сих пор. Мне горько было видеть в окнах счастливые семьи, собравшиеся за одним столом, слы­шать, как они разговаривают и смеются, а самой оста­ваться замурованной в стенах молчания.

Моя мать была единственным человеком, который мог выслушать и посмеяться вместе со мной, она была для меня источником безопасности и благополучия, но ей тоже жилось несладко. Каждый раз, оказываясь с ней наедине, я надеялась, что она догадается о моем отчая­нии и услышит, как я кричу про себя. Впрочем, я твердо обещала себе сделать все, чтобы оградить ее от этого. С раннего детства я пыталась помочь ей и поддержать ее, поэтому не хотела стать для нее обузой. Это было бы слишком. А еще я заметила, что мой отец, потершись о мое юное тело, становился спокойнее в отношении к ней. Сказать правду означало лишить ее этой помощи.

Мой отец и сам желал, чтобы я молчала. Он без кон­ца повторял мне, что это наш секрет и что стоит мне заговорить об этом вслух, с нашей семьей произойдет несчастье. Он был уверен, что мне никто не поверит. А для шести- или семилетнего ребенка это весьма эф­фектные угрозы.

Но вне дома я сразу чувствовала себя в безопасности, которую дарили мне мой квартал, моя школа, места, ко­торые я любила исследовать и где обычно играла. На ве­лосипеде, на роликовых коньках или просто бегом я ста­ралась как можно быстрее передвигаться с места на место. С пяти лет до двадцати одного года мне иногда снился один и тот же сон: я гуляю по улице, как вдруг меня на­чинают преследовать чудовища; Убегая от них, я взле­тала на самое толстое дерево и пряталась в его ветках. Обожаю деревья! Уже тогда мечтала однажды взлететь.

Учителя записали меня в секцию по бегу, и я выигра­ла соревнования без особого напряжения. Потом были организованы дополнительные спортивные занятия, в которых могли принять участие мальчики и девочки любого возраста. Я опять оказалась среди лучших. В то время у меня были очень длинные волосы. Перед каж­дым забегом я собирала их в хвост, чтобы наслаждаться тем, как ветер обдувает мое лицо. Меня прозвали Газель.

В шесть лет у меня был велосипед с белой рамой, которым я очень гордилась. Мне нравилось крутить педали, исследуя все тропинки в окрестностях. Я не бо­ялась уезжать далеко от дома, ведь это была прекрасная возможность изучить новые места, а любой незнако­мец на вид казался мне более приветливым, чем не­которые хорошо знакомые люди.

Я была сознательным ребенком, которому доверяли, поэтому не очень-то беспокоились обо мне. И только оставаясь наедине с самой собой, я опять становилась обычным ребенком и отдавалась мечтаниям. Как Али­са из Страны Чудес, я придумывала свой волшебный мир. Я не была одинока, ведь моя подружка Фантазия, девочка с веснушками, следовала за мной, куда бы я ни направлялась. К сожалению, когда мне исполнилось девять лет, она исчезла, а вместе с ней исчезло и вол­шебство. Меня постоянно одолевало желание сбежать, словно вот-вот я уеду далеко-далеко... Сейчас я по­нимаю, что просто бежала от жизни. А тогда мне каза­лось, что мать понимает мою потребность убежать из дому как можно дальше.

Одним из моих любимых мест для прогулок была кру­глая зеленая полянка в конце улицы. Гигантские ели возвышались в центре этого убежища, скрывая меня от посторонних взглядов. Когда я находила блестящий пред­мет, прятала его в свое хранилище для ценностей между шестой и седьмой елью слева от центра. В день, когда я завоевала награду — разноцветный шарик, я спрятала его поглубже в своем тайном месте. О том, чтобы по­казать тайник постороннему, не могло быть и речи.

Долгое время мне снились ужасные кошмары, во время которых я так кричала, что собирался весь дом. Когда мать пыталась меня разбудить, я открывала гла­за, но кошмар кончался не сразу. Может, я была луна­тиком? Как-то, проснувшись, я не могла понять, что делаю. Даже теперь мои ночи наполнены мрачными сновидениями. Привычка? Или я просто стыжусь сво­его кошмарного прошлого?

Вскоре моя свобода стала ограниченной: мне при­шлось брать с собой сестру. Дома я никогда особенно не ухаживала за ней, но на улице она превращалась в серьезную помеху на моем привычном маршруте. В свои два-три года сестренка не могла следовать за мной, но отказать помочь матери, глаза которой были такими печальными и задумчивыми, я была не в состоянии.

Впрочем, мне удалось соединить приятное с полез­ным. Вскоре мои подруги тоже стали приводить своих младших братьев и сестер возраста Мелиссы, и теперь, пока малыши играли, мы могли спокойно заняться своими делами.

В начальной школе я не очень хорошо успевала на занятиях. Но мать хотела, чтобы я получала только хо­рошие отметки, и заставляла меня по много раз повто­рять материал, пока я не запоминала его назубок. Когда я поняла, что для того, чтобы лучше учиться, нужно понять предмет, а не бездумно зубрить тему, мои успехи пошли в гору. После занятий я часто отправлялась в ба­калею на углу, пообщаться. Ведь там был Тонтон! Это единственный мужчина, которому я по-настоящему до­веряла. Ростом выше среднего, лысый, всегда с улыбкой на лице, в неизменном голубом фартуке и с ручкой «Bic» в нагрудном кармане. Я выросла у него на глазах. Мне казалось, что он никогда не покидает свой магазин. Складывалось впечатление, что, когда бы я ни пришла, он ждал моего прихода. У него всегда находилось время, чтобы меня выслушать и вытереть мои слезы. Он мог заставить меня смеяться и развеять мои печали, пред­лагая разные сладости. Признаться честно, несколькими килограммами веса я обязана именно ему.

Даже если мне ничего не нужно было покупать в его лавке, я забегала поздороваться. Иногда присаживалась на маленькой ступеньке перед входом и подолгу сидела, наслаждаясь его присутствием. Я хотела, чтобы мой отец был таким, как Тонтон. Догадывался ли он о том, что я несчастна? Почему он относился ко мне так по-отечески? Знал ли он, как сильно я нуждаюсь в добром и ласковом отце?

Тонтон привлекал не только маленьких заплаканных девочек, но и, пожалуй, всех обездоленных в округе — они часто усаживались в нескольких метрах от бака­лейного магазина. Каждый раз, когда я видела бродягу Мухаммеда, я подходила к нему поговорить. Так он стал моим другом. Большую часть времени он был под­шофе, но меня это не пугало. Он принимал жизнь та­кой, как она есть, и ни на что не жаловался. Однако Тонтон часто повторял мне, чтобы я была осторожной, и я чувствовала, что он краем глаза наблюдает за мной, на всякий случай.

Со мной, восьмилетним ребенком, Мухаммед раз­говаривал, как с взрослым человеком. Он был вовсе не похож на тех, кто сразу начинает сюсюкать с детьми, что кажется просто смешным и непедагогичным. Ду­маю, он уважал меня, поэтому с ним мне было спокой­но и я не чувствовала себя ребенком. Как-то, когда шел сильный дождь, бродяга сидел, промокнув до нитки. Мне стало жаль его, и я сделала ему бутерброд из того, что смогла найти в холодильнике. Подойдя к нему, что­бы вручить свое произведение, я услышала, как он раз­говаривает с птицами. «К бутерброду не помешает ара­хис», — решила я и отправилась к Тонтону.

— А я думал, ты не любишь арахис! — воскликнул Тонтон, удивившись моей покупке. — Это так, но арахис не для меня.

— Я так и понял. Это для твоего приятеля?

— Да.

— Видимо, ты уже дала ему что-то поесть, не так ли?

— Но ему нужен десерт.

Тонтон засмеялся, хлопнув себя по бедрам. Никогда раньше я не видела его таким веселым. Посмотрев на меня своими теплыми бездонными глазами, он произ­нес ту волшебную фразу, которую я мечтала услышать все время:

— Знаешь, я хотел бы иметь дочь, похожую на тебя!

Я хотела ответить ему, что тоже мечтаю о таком от­це, но от волнения не смогла произнести ни слова. Я просто прильнула к нему, и он сжал меня в объятиях. Мой жест был красноречивее всяких слов.

На противоположном конце улицы находилась еще одна бакалея, но туда я ходила, только когд

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: