Почему нам не говорят правду о Романовых 3 глава

Полы во дворце паркетные и дощатые, полотеры приходили один раз в неделю. Я и Мария протирали пол в своей комнате каждый день. Печей было много, несколько истопников занимались ими, зимой топили через день. Дрова, уже приготовленные, привозили на лошадках и складывали в сарайчик. Бывали иногда пожары, вызывали по телефону пожарную машину, через пять минут приезжала одна или две машины. Пожарные наливали столько воды, что портили даже те комнаты, где не было пожара. Я думаю, они нарочно это делали, им выгодно, если случится большой пожар. Но больших пожаров не было, мы могли бы потушить и своими силами, но испугаемся и вызовем пожарных. Во дворце имелись и огнетушители, небольшие, красного цвета, они стояли на кухне и в коридорах в темных уголочках. Вода во дворец поступала по водопроводу, водонапорная башня была где-то поблизости, еще имелся колодец.

Случались небольшие землетрясения: вдруг начинал вздрагивать дом, качались люстры — все в панике выбегали во двор. Землетрясения проходили и зимой. Все выбегали полуголые, и когда через пять минут все успокоится, возвращались к себе. Землетрясения бывали часто.

На втором этаже, кроме перечисленного, находился танцевальный зал на восемнадцать пар, там же стояли стулья и была сцена. Из трех гостиных самая роскошная — сиреневая, там стояли рояль «Шредер» и струнные инструменты: арфа, гитара, балалайка, мандолина. Из гостиной одна дверь вела в кабинет для мужчин, другая — в комнату старших сестер.

Спальня государыни — розового цвета, стены обтянуты шелковыми обоями, и мебель розового цвета, и деревянная резная кровать. Будуар — комната, где мама себя прибирала, — сиреневая. Наша детская комната — желтенькая. Большое удобство на втором этаже состояло в том, что туалеты находились в разных местах.

Почти в каждой комнате стояли часы и миниатюрные граммофоны, можно было слушать пластинки. Во всем дворце было электрическое освещение. Зеркал было немного — государь не любил их. Рядом с его кабинетом была комната радио, и если не было других дел, слушали по вечерам радио, больше иностранные станции.

Кроме кабинета на втором этаже, у государя имелся кабинет и на третьем, где происходили деловые встречи. Пройти на третий этаж можно было по специальному пропуску, у входа там дежурили один или два человека, детей пропускали туда только по делу.

Дежурили и на въезде во дворец, там стояла будка, выкрашенная черными и белыми полосами, специальные люди записывали и проверяли всех приезжавших и покидавших дворец. Это были штатские люди, но когда началась война, везде появились военные.

Парк Александровского дворца протяженный — километр в длину и почти столько же в ширину. На деревьях висели клетки с чижиками, снегирями, и мы выпускали их. В парке и в саду жили соловьи, но не в клетках. Здесь было два пруда — изящный и волнистый, на втором — небольшой островок, там стояла юрта, он и назывался юрточный. Возле пруда устроена маленькая пристань с лодочками.

Одно из самых приятных воспоминаний детства — путешествие на яхте «Штандарт». Ее построил отец государя, Александр III. Корпус яхты — металлический, каюты деревянные, под дуб. Яхта была выкрашена в светло-серый цвет. Она могла идти под парусами и на механическом ходу. Здесь у каждой девочки была своя каюта. У меня — внизу, в трюме, у Марии — на палубе — она так любила. Яхта была удобная, оборудованная, там имелась даже ванная комната, но бассейна не было. Чтобы поплавать, надо было найти подходящее место. На яхте соблюдался такой же распорядок, как и во дворце, но без учебы.

Мы любили путешествовать всей семьей. Чаще всего ездили в Ливадию, в этих поездках была своя прелесть. В Крым добирались на поезде: девочки в двух купе, Аленька — с мамой, государь отдельно. Много людей не ехало, отец этого не любил. С нами, младшими девочками, всегда ездила мадемуазель Жюли. С сестрами — англичанки мисс Джейн и мисс Элизабет. От станции до Ливадии добирались в каретах или автомобилях.

Дворец в Ливадии — трехэтажный, раньше он был деревянный, его перестроили. Верхняя часть дворца — коричнево-золотая, посредине — розово-золотая, нижняя — светлая. Мы жили на втором этаже, на третьем располагались гости, там же был кабинет отца, первый этаж — для прислуги. Возле дворца были летние кухни и другие постройки. В Ливадии всегда были гости, и поэтому дворец был разделен на половину мамы и половину отца. На втором этаже в правой стороне дворца находились комнаты родителей, в левой — наши. Когда перестроили дворец, удобства стали даже лучше, чем в Александровском. На втором этаже сделали три туалета в разных местах и везде провели электрическое освещение. Хотя дворец летний, имелись печи. Кроме водопровода во дворе — колодец с минеральной водой.

Замечательный сад со скульптурой — бюстами русских поэтов: Державина, Пушкина, Кольцова, Никитина, Надсона и певцов: Собинова, Шаляпина и других — охраняли богатырь — здоровенный детина, рабочий, и его племянник, они жили в сторожке, у них были и собаки. В садике мы работали по два часа каждый день: обкапывали цветочки и вечером поливали. Здесь росло много цветов, особенно нравились мне настурции, жасмин и белые лилии. Иногда к забору сада подходила публика, и мы пускали желающих, угощали их лимонадом и хлебным квасом.

В Ливадии распорядок тот же, что и в Александровском дворце: вставали в восемь часов, в девять — завтрак, занятий, кроме рукоделия, не было. Во время отдыха каждый мог заниматься своим любимым делом. Мама писала пейзажи и рисовала розы, ее слова: «Роза — царица цветов». Все умели рисовать, кроме меня, я училась, но не стала художницей, цветы все же рисовала. Обед — в восемь часов, преобладали рыбные блюда из кефали, скумбрии, камбалы. Обедали все вместе, подавали лакеи. Ужина не было — чай. В десять часов молитва — и спать.

Море было неподалеку, в полукилометре, туда вела дорожка, посыпанная битым кирпичом. Пляж песочный и каменистый, купальня разделена на дамскую и мужскую заборчиком, но в воде можно было видеть друг друга. Алешенька купался с мужчинами. Купания устраивали вечерком, часов в семь, перед обедом. Все, кроме меня, хорошо плавали, я боялась воды, потому что в детстве несколько раз тонула, однажды, идя с папой и Аленькой по воде, шлепнулась и чуть не захлебнулась, хотя воды было по колено. Другой раз купалась, зашла в глубокое место и едва не утонула, поэтому боюсь воды. Возле моря — пристань с лодочками, все любили кататься и умели грести.

На день Ивана Купалы устраивались костры и прыгали через огонь, но я не любила этой забавы, прыгали больше Татьяна и гости. В Ялте, кажется, первого июля особый день — праздник цветов. Мы приезжали всей семьей, встречались с нашими знакомыми. Другой раз, когда была война, мы продавали в Ялте цветы, рисунки и рукоделия с благотворительной целью, но это не связано с праздником цветов.

На экскурсии ездили в фаэтончиках или верхом, бывали в Никитском саду, мне запомнились там три бассейна с рыбками и дельфинами, еще — особый сорт каштанов и белый инжир, замечательные цветы и птицы в клетках, которых можно было выпустить, если заплатить. В Ялте ходили в домик Чехова, писателю было сорок четыре года, когда он скончался. Поднимались на Ай-Петри, Ай-Василь, Ай-Даниль, Аю-Даг, откуда открывается замечательный вид. Алексей любил лазать по горам, отчаянный мальчишка, поднимался на самую вершину, и становилось страшно: свалится, а ему хоть бы что. Еще одно место в Крыму, любимое нами, — водопад Учансу, перед глазами там всегда море. Забирались в грот, особое место неподалеку от Ливадии, там на стенах всегда висели букетики сухих цветов, наверное, это святое место, ездили туда молиться.

Мы, девочки, мечтали подняться на воздушном шаре, но боялись, Алешенька не боялся, но ему не позволяла мама. Он сердился и ворчал: «Что такое: это не позволено, то — неприлично, другое — нельзя, для здоровья вредно», — обижался. Он мечтал подняться на воздушном шаре. Недалеко от Ливадии — «Ласточкино гнездо», маленький дворец высоко над морем, посмотришь вниз — страшно становится и вспоминалась песенка о суровом капитане, полюбившем девушку, который потом изменил, и она бросилась с маяка. Еще ездили в Массандру, подвалы Массандры огромны, там в больших бочках, бочонках и бутылках хранилось вино. Какие замечательные виноградники в Массандре. Оттуда привозили в Ливадию чудное белое вино. Все же больше бывали в Ялте. Ходили в театр, варьете, кинематограф, в магазины. В Крыму устраивались балы, но приглашались только старшие девочки.

На большой моторной лодке отправлялись в Севастополь или ездили в Молдавию, останавливались в специально отведенном для нас доме. В Молдавии особенные сады, еще там — гадалки, которые говорили по руке, просили: «позолоти ручку» — надо было заплатить пятьдесят или двадцать копеек, и скажут. Ездили и в Румынию на «Штандарте».

В нашей семье все любили музыку и играли на фортепиано, государь и Алешенька кроме того — на гитаре, балалайке и мандолине. Нашему отцу очень нравилась скрипка, но он не научился играть на этом инструменте. Иногда мы, девочки, собирались и пели русские народные песни. У Татьяны любимая «Шла девица за водой, за холодной, ключевой», она аккомпанировала себе на гитаре, и хорошо получалось. Мне нравились романсы Чайковского и народные песни, любимая «Мы встречались с тобой на мосту». Ольга редко пела. У всех девочек был хороший голос, много-много песен мы знали, ведь мы были русские, ни одна из нас не похожа на маму. Отец не участвовал в наших певческих вечерах. Любимые наши исполнители Собинов и Шаляпин, но последний меньше мне нравился, я не люблю бас. Из певиц отдавали предпочтение Вяльцевой и Варе Паниной. В семье любили играть в четыре руки на фортепиано. Мама играла с кем-нибудь из девочек, отец — с Ольгой. Исполняли произведения Бетховена, Моцарта, «Руслана и Людмилу» Глинки, Чайковского, Рахманинова. Мне больше нравилась легкая музыка, иногда бывает момент, когда всем хочется пустяковое, легонькое.

В Ливадии, как и в Царском, держали небольшую голубятню, за ней смотрел один парень. В Крыму любили игры на воздухе, особенно прятки, спрячешься в гротиках среди скал — никто не найдет. Кроме Ливадии, был еще дом в Симеизе — небольшая двухэтажная дача. В Симеизе же находилась дача Юсуповых. Они всегда отдыхали там. Мы приезжали в Симеиз, чтобы повидать Феликса и Ирину. У них так было заведено: утром выкупаешься — подадут квас, после второго купания предложат окрошку. Мама Феликса готовила исключительную окрошку, люди такую не сделают. Дача у Юсуповых деревянная, одноэтажная, большая, удобная, со скульптурой, и в саду скульптура. Врачи советовали им особую молочную и рыбную диету, все этим питались: окрошкой, вареничками с творогом и сметаной, кашей саго и всякой рыбой.

Все любили бывать у Юсуповых, там всегда музыка и легко дышалось, у них собиралась молодежь. На берегу была устроена пристань, Феликс катал гостей в лодочке, он — на веслах, на руле — опытная девушка, в далеко-далеко, возвращался, и еще раз, и в третий раз — он был замечательный гребец. У Юсуповых собиралась небольшая компания. Там бывали Сергей, сын министра, замечательный чтец, Шульгин Миша, сын Витте Александр, молодой ученый двадцати шести лет, приезжал вместе со своей женой Шурочкой. Кажется, бывал еще Оболенский Сергей Васильевич, который приезжал в Ливадию к Ольге, сестре. Он обожал Ольгу, игнорировавшую его. Встречала здесь и Пуришкевича. Гости приезжали парами: девушка и кавалер, исключением были только я и Мария. Миша Шульгин и Феликс любили нырять. Феликс, подвижный и быстрый, гораздый на выдумку, пугал нас: нырял и долго сидел под водой, мы беспокоились. Он умел подзывать дельфинов, больших рыб и медуз, наверное, подкармливал их. Рыбу не ловили — это надо часами сидеть. Феликс — выдумщик на всякие забавы, больше катались на яхте и моторной лодке. Лучшие пловцы — Александр и Шурочка, они заплывали далеко в море, забирались на скалу, на солнышко, и обратно. После моря немножко танцевали, слушали музыку. На ночь у Юсуповых почти никто не оставался. Ходили в горы, делали шашлыки, пили красное вино. Мужчины несли груз в рюкзаках. Приходили на место, там был замечательный водопад, водичка теплая. Заходили в сталактитовую пещеру, сосульки как стекло, брали на память эти минералы.

В Ливадии старались быть подольше, до зимы, там такое замечательное солнце. Любили море, прекраснее моря нет ничего. Купались, катались на лодочке. Алешенька садился на весла, заплывал и потом начинал раскачивать лодку, меня пугал, зная, что боюсь воды и плохо плаваю. Однажды я упала в воду, он закричал: «Плавай, плавай». Я тону. Девочки — Татьяна, Мария и наша гостья Азочка — вытащили меня за руки.

Не хотелось уезжать из Ливадии, но надо было ехать. В ноябре в Царском Селе уже стояли холода.

Государь

Мой отец, император Николай II, человек простой и скромный. Он инициатор того образа жизни, который был заведен в нашей семье. В этом Господь вразумлял отца и подавал ему свой голос.

Он хотел видеть Россию счастливой, это был его идеал. Он преклонялся перед государственными деятелями, много сделавшими для блага России, — Петром Великим, Алексеем Михайловичем, Патриархом Никоном.

Государь имел дар видеть человека, что каждый из себя представляет и на что способен. Когда лукавили, он замечал это, но был снисходительным к людям. Правдивый, он в то же время умел скрывать свои чувства.

У государя, как у Алешеньки, была легкая рука. Если хотели посадить дерево, приходили и звали отца, и, если была возможность, он делал это.

В своей работе он обходился без помощников, больше надеялся на себя. Иногда ему приходилось кого-то просить, но делали не как нужно, подводили, легче было сделать самому. Он много работал и часто оставался спать в кабинете. Ночью вспомнит о важном деле, встанет и сделает. В делах государь чувствовал себя уверенным, не было растерянности, но появлялось сомнение: происходили восстания, убивали министров. Он задумывался, советовался.

Скромный человек, он ограничивал себя, прежде всего, в одежде. У государя был небольшой гардероб, он отдавал предпочтение военной одежде, но постоянно не носил ее, даже во время войны.

Когда началась война, государь хотел, чтобы все участвовали в этой войне, и когда мы, девочки, приезжали в ставку, возил нас в окопы. Мы видели, как трудно солдатикам, видели страшные изобретения войны, которые пугали нас, и после возвращались в ночных кошмарах. Бывая в госпиталях, видели изуродованных войной солдат и знали, какое страдание и муку несет война. Почти каждый день по два или три часа проводили с ранеными.

Государь любил армию, сочувствовал страданиям солдат и переживал их гибель. Во время войны были случаи, когда малодушные, нетерпеливые солдаты убегали с фронта. В окопах было холодно и мучительно, за это судили; и государь, сколько мог, старался, чтобы не наказывали строго, снимали судимости, — относился к солдатикам снисходительно. Для него утвердить смертный приговор было мучительным делом. По три часа он ходил по кабинету и не подписывал такой приговор. В этих вопросах он всегда советовался с государыней. Отец был милостивый, снисходительный к людям и добрый, очень добрый. Неправда, что все им были недовольны. Конечно, были недовольные — всем ведь не угодишь.

Темная страница истории — расстрел рабочих в 1905 году. Государь говорил, что в этом он не виноват. Кто-то распорядился так. И не дознались кто, и это осталось пятном на государе.

Иногда я присутствовала на беседах отца с министрами и знаю, что все уважали государя, а он уважал своих министров. Особенно уважал Петра Аркадьевича Столыпина. Однажды они беседовали о Японской войне. Вместо оружия, провизии для армии привезли целый состав икон.

Государь сказал:

— Как это можно?

Столыпин ответил:

— Конечно, это проделки вражеских сил, это устроено с целью навредить армии.

Война с Японией закончилась не в пользу России, и государь считал, что это было сделано специально, чтобы подорвать веру в мощь России. Последнее он говорил Милюкову. Государь любил разговаривать один на один.

Столыпин преследовал революционеров, был беспощаден к ним, за что его и убили. Я считаю, что он поступал правильно. Государь и государыня поддерживали своего премьер-министра, в то же время говорили, что нужно дать небольшое послабление, быть мягче, терпеливее. Но у Столыпина была железная рука. После Петра Аркадьевича у государя уже никогда больше не было такого замечательного министра: честного, умного, благородного.

Столыпин начал великую земельную реформу, до него никому это было не под силу. Уже после его смерти стали поговаривать о безвозмездной передаче земли крестьянам, а в годы войны эти разговоры усилились, но никто не хотел заниматься этим. Государь очень думал об этом. Все же некоторые люди стали увлекать всех своим почином. Князь Сергей Васильевич Оболенский сказал, что первым отдаст свою землю крестьянам, у князя были большие имения в Полтавской и Воронежской губерниях. Сергей Васильевич уговаривал других помещиков сделать то же. Его поддерживали великие князья, Юсупов, Родзянко и другие. Были и несогласные, они говорили, что дело это ненужное, вредное, которое повлечет осложнения. Противников было немного, и государь звонил им по телефону и просил отдать хотя бы половину, и соглашались: не могли отказать государю. Отец очень переживал за реформу, ночи не спал, думал, как лучше сделать, чтобы были мир и согласие.

Революционеры, в первую очередь марксисты, выступали против реформы, мутили воду, не хотели, чтобы реформа состоялась, — было бы меньше недовольных государем. Государыня очень сочувствовала реформам, соглашалась с тем, что землю следует отдать, чтобы людям жилось легче, чтобы крестьяне успокоились, относились к государю дружелюбно.

Распутин в отношении реформы не имел постоянного мнения: один раз высказывался за реформу, другой раз — против. Он говорил двойственно, потому что водил дружбу с евреями, которые были против передачи земли.

Почему в России, в которой не так уж все было плохо, произошла революция? Ведь было не хуже, чем в других европейских странах. Это можно отнести на счет революционеров, которые стали большой силой в России. Они выступали против государя и против России, все им не нравилось. На словах они хотели сделать по-другому, по-новому, и подогревали недовольство людей. Говорили, что будущая жизнь станет свободной, братской, миролюбивой, одним словом, приятной.

В годы большой войны марксисты стали действовать активнее. Они говорили солдатам, что война нужна богатым, миллионерам, не беднякам, что нужно бросить винтовки и разойтись по домам. Государь был мягким, миролюбивым, снисходительным человеком и вел себя нерешительно в отношении революционеров, состоявших в большинстве из молодых людей, не знающих жизни, заблуждающихся, благородные порывы которых направляли на негодное дело проходимцы.

С другой стороны, как могло случиться, что Россия оказалась втянутой в войну 1914 года? Государь не хотел войны, он был за мир и спокойствие, чтобы люди могли честно работать, не имели ни нужды, ни голода. Подумать только: две великие христианские страны начали войну и к ним присоединились другие! Государыня тоже не хотела войны, говорила, что будем уступать. Влиятельные люди — Родзянко, Милюков — выступали против войны. Государь думал о том, как выйти из ситуации, и не находил выхода: никак нельзя было не вступиться за Сербию, а враги России мешали пойти на мировую с Германией. Началось с малого, а какой пожар войны разгорелся. Это была война Франции и Англии против Германии. Франция заключила союз с Россией и давала России кредиты. Государыне хотелось, чтобы Россия была в союзе с Германией, но, несмотря на свои симпатии, она поддерживала желания государя и очень обижалась на двоюродного брата Вильгельма, объявившего войну России. Уже когда началась война, как-то хотели прекратить ее, но Германия провела наступление — что было делать.

Во время войны революционеры приобрели много новых сторонников. Сейчас старые люди вспоминают, что такой хорошей жизни, как при Николае II, не было. Когда хорошо, то хочется еще лучше, представляется, что это лучшее рядом. Некоторые сторонники государя стали думать, что нужны перемены, стали мечтать о лучшей жизни после войны. Но для лучшей жизни нужно много работать, сама собой она не появится.

В годы войны государь много работал, не успевал даже пообедать. Придет в столовую — его уже зовут к телефону, надо ехать. Выпьет стаканчик боржомской воды (он любил боржомскую) и поедет. Государь стал больше работать на третьем этаже. Туда пропускали только по билетикам, только по делу, спросить о поступлении в учебное заведение или об изучении особенного языка — тогда пожалуйста. На третьем этаже решались важные вопросы, туда приходили министры с отчетами. Там имелось множество географических карт и архитектурных проектов и всегда находилось два лакея, один из них — Трупп. Я помню его, он невысокого роста, светленький. Он не русский, говорил с акцентом. Он долго служил — хороший, умелый, порядочный.

На третьем этаже находился и кабинет секретаря государя, молодого человека лет тридцати пяти, очень дельного, пользовавшегося доверием и любовью отца. Секретарь постоянно находился в Александровском дворце, хотя в Царском Селе у него была квартира. Когда государь отрекся от престола за себя и сына, секретарь страшно сокрушался. Отречение подействовало удручающе и на всех хороших людей.

Не помню имени секретаря, но знаю, как звали телохранителя, — Владимир Иванович Харитонов. Он появился по инициативе Столыпина, сказавшего, что сейчас трудное время и что должен быть телохранитель. Государь не соглашался, полагался на Господа и святителя Николая, своего покровителя, но пришлось уступить.

Владимиру Ивановичу было лет тридцать, он военный из Генерального штаба. Выше среднего роста, светленький, симпатичный. У него хорошее русское лицо. Он всегда был возле государя, в нескольких шагах от него. Со стороны могло показаться, что он не имеет отношения к государю, — делал вид, что читает газету или книгу. Во дворец он не заходил. Его имя я вычитала в записной книжке государя и спросила, кто это. Государыня обходилась без охранника, если она куда-то ездила, ее сопровождали служащие. Она не любила, чтобы ее охраняли, говорила, что никому не нужна.

Государь — очень верующий, подавал семье пример в соблюдении праздников и постов. Самый большой праздник — святая Пасха. Мы выстаивали половину ночной службы, святили пасочку и шли разговляться. Днем в двенадцать часов приходили гости, приносили крашеные яйца, говорили: «Христос воскресе!» — и яйцо в руку. Некоторые яйца были искусственные, художественной работы — писанки, с подарком внутри. Такие писанки дарили нам, девочкам, гостям и прислуге. Государю в этот день приходилось христосоваться, нельзя было отказываться, пренебрегать кем-то. Если на второй день приезжали гости, то государь и с ними христосовался, трижды целовался по-православному.

На Пасху и по другим праздникам к государю часто обращались с просьбами. Однажды во дворец пришла женщина, показала бумаги, просила, и полицейские пропустили ее. Я услышала и выскочила посмотреть — она вдова, и ее единственный сын стал революционером, его арестовали. Женщина со слезами просила, и государь распорядился отпустить ее сына. В другой раз вместе с Татьяной, сестрой, посетили Бутырскую тюрьму. Случилась несправедливость, в тюрьму попал неповинный человек — в прежнее время оказаться в тюрьме считалось позором. Этот человек выпил в компании вина и как-то оказался среди революционеров. Отец захотел сам посмотреть на арестанта и разобраться. Татьяна после рассказывала, что это был воспитанный, домашний добрый парень и его отпустили.

Просители встречали государя, когда он ехал на автомобиле. Люди, сопровождающие отца, были против остановок, говорили, что это небезопасно, но государь останавливал машину и разговаривал с человеком. При поездках отец, хотя и умел управлять автомобилем, никогда не сидел за рулем, машину вел шофер. Как и все мы, государь много помогал бедным, особенно матерям, вдовам, женам солдат, сиротам. Отправлял им вещи, пропитание и деньги. Иногда такие поручения выполнял камердинер.

Как только выдавалась свободная минута, государь был среди нас, детей. Он любил читать вслух, для чтения мы собирались в столовой или в спальне мамы. Он любил русскую литературу, читал нам произведения Гоголя, Куприна, Бунина, Чехова и других русских писателей. Льва Толстого не читал, его произведения признаны «душевредными», писатель был отлучен от церкви. Кроме художественной, я видела у него юридическую и политическую литературу, книги Маркса «Капитал» и «Коммунистический манифест». По образованию он юрист, окончил юридический факультет Университета имени Ломоносова, посещал лекции вместе с другими студентами. Он мечтал учиться в Оксфордском университете в Англии, но для этого надо было надолго уехать из России. Всегда он занимался юридической наукой, читал литературу, это необходимо было, чтобы разобраться в делах, которые ему приходилось решать. Интересовался он и историей, и военной наукой. В последней его наставляли авторитетные люди. С началом войны он стал заниматься этим больше и, когда был главнокомандующим, справлялся с обязанностями не хуже великого князя Николая Николаевича, имевшего высший воинский чин.

В семье государь был уступчивым и никогда нас не наказывал. Если кто провинится, он скажет маме, попросит, чтобы к нам была снисходительной. Государь обладал чувством юмора, но меньшим, чем Михаил Александрович, дядя. И когда веселил нас, сам при этом не смеялся. Кажется, он вообще не смеялся после убийства Столыпина — не мог. Помнил Петра Аркадьевича, такой это был человек. Сейчас говорят, что Александра Федоровна недолюбливала Столыпина, но я этого не замечала. Столыпин — это столп, его нельзя было не любить.

Государь не был красавцем, но лицо его приятно, прямой открытый взгляд, глаза голубые, красивые. Все же он был очень верующим, мог часами молиться, один или два раза в месяц обязательно бывал в монастыре. Я видела у него золотой нательный крест чудной работы. Ему были явления святых, первое — Николая Чудотворца, которого отец почитал. С интересом и подолгу общался он со странниками и духовными лицами. При государе в России было построено много церквей и монастырей, один монастырь — в Киеве, там же и церковь. На открытии церкви в честь моей святой присутствовала и я. Поездка в Киев состоялась по слову Гриши, друга Алешеньки, подвигшего нас посетить пещеры с мощами святых угодничков.

Светских праздников было немного, в основном православные. По большим праздникам приезжали гости. Особенно запомнился Николин день — именины государя, отмечавшийся дважды в год. Чаще отмечали его в Зимнем дворце. Утром все отправлялись в Дворцовую церковь, где читали акафисты Господу, Божией Матери, Николаю Чудотворцу. После государь принимал поздравления, но без целования руки, чего он не позволял. Гостей было немного: родственники, близкие, друзья. Государь не любил получать подарки и просил ничего не дарить. Но без галстуков, сорочек, жилетов не обходилось. На завтрак подавали дорогие французские вина. После завтрака гости шли в бильярдную, слушали музыку, играли в карты, в «мендереж» или другую лёгкую игру, — серьезные карточные игры государю не нравились. Государь не любил шикарные застолья. Однажды по царскому обычаю подали сорок блюд, отец был недоволен, к чему такое излишество. Прислуживали лакеи, их было немного, может быть, десять. На Николин день в Зимний дворец привозили все необходимое. Все поздравляли государя, особенно замечательные тосты говорили Столыпин, Штюрнер, Милюков, Родзянко. Из вин были красное, мадера, шампанское и водка. Государь предпочитал красное вино и водку. После обеда — танцы. Ужин был скромный. У государя не было особенно любимого торта или пирожных — ел все, что подавали. Пил чай или кофе. Если государыне подавали кофе, он тоже просил кофе. Артистов на Николин день не приглашали. Государю нравился Собинов, знаменитый тенор, но он никогда не приглашал его из скромности.

Государь отдавал предпочтение опере и балету, но театр посещал нечасто. Любил слушать Собинова и Шаляпина. У Собинова чудный голос, не знаю певца лучше. Он с удовольствием смотрел кинематограф, замечательные фильмы с участием Мозжухина и Лисенко, русских актеров, и фильмы с Чарли Чаплином. Он интересовался архитектурой, в его кабинетах были во множестве архитектурные проекты строящихся зданий. Мастер на все руки, он знал множество ремесел. Мог отремонтировать часы, умел сапожничать, портняжить, класть печи и учил сына. Люди приносили ему неисправные часы, он чинил и просил никому не говорить. Он не умел печь, другое дело приготовить шашлыки, они удавались. В этом он мог поспорить с великим князем Александром Михайловичем, прозванным «Сандро» за умение делать шашлыки по-грузински.

Я не видела, чтобы государь пьянствовал, и не слышала этого от других. Как мужчина он, конечно, выпивал, но не более других. Говорили, что, когда он был молодой, офицеры приглашали его и вино лилось рекой. Памятна одна история из юности отца. Он рассказал ее, когда мы, девочки, собрались без мамы и Алешеньки, зашел разговор о красавицах. Кто-то из нас спросил его о замечательной красавице. И государь рассказал, что это была еврейская девушка необыкновенной красоты, кроме того, умница, очень милая и приветливая. Он преклонялся перед ее красотой и добротой и не имел никаких негодных чувств, но люди не понимали этого и стали говорить, что он увлекся ею и позволяет себе гулять с ней. Ее имя Рахиль, она очень скромная и благоговела перед ним. Когда стали судить, преувеличивать отношения, которые были между ними: дружбу брата и сестры, и разговоры о литературе, музыке, живописи (Рахиль рисовала), он сказал, что люди видят в их отношениях другое, и поэтому следует расстаться. Она стала перед ним на колени и поцеловала его руку, он — ее. Потом она вышла замуж за еврея, хорошего человека, богатого коммерсанта.

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: