Владимир Сорокин. Заседание завкома

К заводскому клубу Витька Пискунов пришел в девятом часу,-- два фонаря уже горели, возле облупившихся десятиметровыхколонн толпились парни. Заметив его, они пересталиразговаривать, повернули к Витьке свои хмельные лица:-- Привет, Пискун. -- Здорово... -- Ну что -- готов? -- Готов. Морально и физически, -- Витька достал папиросу,приблизился к широколицому парню. -- Дай-ка... Парень вынул изо рта сигарету, протянул Витьке: --Собрались уж. Тебя дожидаются. -- Черт с ними. -- Витькаприкурил. -- С ними-то с ними, а попотеть тебе придется, этоточно. -- А что ты волнуешься? Мне ж потеть, не тебе. --Запрокинув голову, Витька выпустил вверх дым, посмотрел назвезды. -- Да я не волнуюсь, я так. -- Парень затушил окурок околонну. Другой парень, высокий и горбоносый, оскалясь, хлопнулВитьку по плечу: -- Ничего, робя, Витьку с кашей не съешь! Он сам когохочешь слопает! Правда, Витьк? Пискунов молча курил,привалившись к колонне. -- Да, Пискун, дозашибался ты, -- качнул головой другойпарень. -- Не завидую. -- Ладно, Жень, не расстраивай его... --А чего это они в клубе надумали? -- Зал на ремонте.--А-а-а-а-а... Понятно. Пискунов докурил, щелчком послал окурок в клумбу и,отстранив широколицого, двинулся к двери. -- На танцы придешь?-- Не знаю... -- В общем, Витек, бутыль с тебя по случаю такого случая,-- хмыкнул горбоносый в спину Пискунова. -- Бутыль? -- оттянув дверь, Витька обернулся. -- Хуиль!Бутыль сам поставишь, за футбол еще задолжал... А за мной незаржавеет, не боись... Хлопнув дверью, он вошел в вестибюль.Внутри было пусто. Окошечко кассы не горело. На вешалках виселхалат уборщицы, три чьих-то пальто и серый плащ Клокова. "Приперся, -- подумал Пискунов, проходя по вестибюлю. --Этого хлебом не корми, дай позаседать". Дверь в зал была открыта. Пискунов вошел. На слабоосвещенной сцене, прямо под громадным портретом Ленина, сиделилюди. Они занимали середину длинного стола, покрытого краснымсукном. -- Можно войти? -- негромко спросил Пискунов. Его голосгулко разнесся по пустому залу. -- Входи, входи, -- откликнулась Симакова. Она сидела вцентре стола и перебирала какие-то бумаги. -- Он и здесь без опоздания не может, -- сидящий рядом сней Хохлов посмотрел на часы. -- Пятнадцать минут девятого. -- Привычка, -- рассмеялся Клоков. -- В кровь вошло уж.Как ни день -- так Пискунов. Кто опоздал -- Пискунов. Ктонапился -- Пискунов. Кто мастеру нагру... -- Сергей Васильевич, -- перебила его Симакова, -- оПискунове после. Давайте с путевками закончим. А ты, Пискунов,сядь, посиди пока. Витька не торопясь прошел меж кресел и сел с краю, поближек двери. -- Если дать сто кузнечному и сто десять литейному, какСтарухин предлагает, тогда механосборочному останется всеговосемьдесят четыре путевки. А гаражу вообще двенадцать... тоесть четырнадцать, -- зашелестел бумагами Хохлов. -- Ну и правильно, -- спокойно проговорила Звягинцева,постукивая карандашом по столу, -- механосборочный никогда планне выполняет, всегда завод подводит. Кузнечный с литейнымподнажмут, а сборщики все на тормозах спустят: то станки у нихломаются, то текучесть кадров... Поэтому и завод-то не балуют-- ни квартир, ни заказов, ни путевок. -- Ну, положим, квартир нет не только поэтому, --нахмурился Клоков. -У строителей не все ладится. Квартирыбудут. В Ясеневе три дома заложили, в Медведкове два. Асборщиков тоже понять нужно. У нас ведь и ответственностьбольше, и условия потяжелее. И платят нашим рабочим негусто... -- Да ну вас! -- Звягинцева распрямилась, отчего дваордена, прикрепленные к ее серому жакету, слабо звякнули. --Платят негусто! Платят всем одинаково. Работать нужно. Планвыполнять. Тогда и платить хорошо будут, и заказы появятся, ипутевки. Весь завод горит из-за сборщиков. Весь! -- Но ведь надо понять, что работать на конвейере тяжелее,а за сто сорок рублей никто особенно не горит жела... -- Понять! Вон сидит, поймите его! -- Звягинцева показалакарандашом в полутемный зал, где меж круглых кресел маячилаголова Пискунова. -- Ваш ведь фрукт, из механосборочного.Поймите его! Он зашибает, прогуливает, а мы его понять должны. -- Татьяна Юрьевна, хватит об этом, -- проговорилаСимакова. -- авайте путевки распределять. У меня завтра отчет вВЦСПС, ночь еше сидеть... В общем, или дать всем поровну, иликак Старухин предложил. -- Поровну нельзя, -- вставил Урган. -- Татьяна Юрьевнаправа. Лучше всех работают литейщики. Им и дать надо большевсех. А сборщики пусть на турбазу едут. Вон, под Саратовом ябыл прошлый год -- любо-дорого посмотреть. И питание хорошее, иВолга рядом. Не хуже юга. -- Точно, -- Звягинцева повернулась к нему, -- пусть тудаи едут. А то всем на юга захотелось. Пискунов вон тоже, небось,заявление писал. Писал, Пискунов? -- Я? -- Витька поднялголову. -- Ты, ты. Я тебя спрашиваю. -- Эт что -- в Ялту, чтоль? --Да. -- Чего я там не видел. Я лучше у тетки в Обнинске,тихо-мирно... -- Сознательный, -- усмехнулась Звягинцева, -- тихо-мирно.Все бы так -тихо-мирно! А то вон, -- она толкнула пальцем пачкулистов, -- четыреста заявлений! -- Значит, распределим, как Старухин предложил? --спросила Симакова.-- Конечно. --Давайте так... -- Удобно и правильно. -- А главное -- стимул. Хорошо поработал -- путевка будет. -- Правильно. -- Голосовать будем? -- Да не надо. И таквсе ясно. Симакова записала что-то в своем блокноте. -- ОксанаПавловна, -- наклонился вперед Хохлов, -- у нас в цехе работаетодна женщина, мать троих детей, активистка, общественница. Изстарой рабочей семьи. Очень хотелось, чтоб ей дали путевку. -- И у меня тоже двое есть. Молодые, но общественникихорошие, -- добавил Клоков. -- Всех общественников, ветеранов войны и инвалидов мыобеспечим, как всегда, -- ответила Симакова, -- но это всепотом, товарищи. Главное -- распределили по цехам. А там ужсами решайте. Давайте перейдем к вопросу о Пискунове. Встань,Пискунов! Иди сюда. Витька неторопливо приподнялся, подошел к сцене. --Поднимайся, поднимайся к нам. По деревянным ступеням онподнялся на сцену и стал возле трибуны. С минуту сидящие застолом разглядывали его. -- А поновей брюк ты что -- найти не смог? -- спросилКлоков. -- Не смог, -- Витька рассматривал метровый узел нагалстуке Ильича. -- Хоть бы почистил их. Вон грязные какие. Не на танцулькиведь пришел, не в винный магазин. -- На танцы бы у него нашлись другие, -- вставилаЗвягинцева, -- и брюки, и рубашка. И галстук нацепил бы, незабыл. И поллитру с дружками разадавил бы. Симакова положилаперед собой два листка: -- На завком поступили две докладныезаписки. Первая -- от мастера механосборочного цеха товарищаШмелева, вторая -- от профячейки цеха. В обоих товарищи просятзавком рассмотреть поведение Пискунова Виктора Ивановича,фрезеровщика механосборочного цеха. Я их зачитаю... Вот мастерпишет: "Довожу до сведения заводского комитета профсоюза, чтоработающий в моей бригаде Виктор Пискунов систематическинарушает производственную дисциплину, что пьяным является насвое рабочее место, и что не выполняет производственной нормы,и что грубит начальству, рабочим и мне. Начиная с июня сегогода Пискунов опять запил, он приходит на завод и сильношатается, а также выражается грубыми нецензурными словами. Ямного раз предупреждал его, просил и даже ругал, но он все какс гуся вода -- пьет, ругается, грубит, хулиганит. Шестнадцатогоиюля, работая на фрезерном станке и фрезеруя торцы корпуса, онзакрепил деталь наоборот, что вызвало крупную поломку станка.Когда же я накричал на него, он взял другую деталь и кинул вменя, но я увернулся и пошел к начальнику цеха. Пискунов и доэтого не следил за своим станком, на реле он нацарапал матерноеслово, а рядом нацарапал матерную картинку. А когда я просилего стереть, он говорил, что ему нужен стимул. А десятого июляв раздевалке он избил Федора Барышникова так, что того повели вмедпункт. Из-за Пискунова наша бригада никогда не выполнялаплан, так как он больше двухсот корпусов никогда не фрезеровал,а норма -- триста пятьдесят. Я много раз говорил начальству, нооно говорит, что и так у нас текучка, так что надо воспитывать,а не выгонять. И Пискунов, когда я его ругаю, ручку вынет иговорит: "Давай бумагу, сейчас заявление напишу, и не нужен мневаш завод". И плохо говорит о своей заводской семье. Иругается. Я проработал на нашем заводе двадцать три года и какчлен партии требую, чтобы к Пискунову применили эффективныемеры, чтобы поговорили с ним эффективно, как следует. Его ведьдва раза на завком посылали, а он хоть бы что. Весь нашколлектив присоединяется ко мне и требует эффективногоразговора с Пискуновым. Мастер Андрей Шмелев". В приоткрытую дверь зала вошла уборщица с ведром и щеткой.Поставив ведро на пол, она сняла со щетки тряпку и стала мытьее в ведре. Симакова взяла в руки другой листок. -- А это отпрофячейки... Члены цехового профсоюзного комитета просятзаводской комитет рассмотреть на очередном заседании поведениефрезеровщика Виктора Пискунова. В течение последнего месяцаПискунов регулярно нарушал производственную дисциплину, являясьна работу в нетрезвом виде и не выполняя производственных норм.Шестнадцатого июня Пискунов нанес в пьяном состоянии сильноеповреждение своему станку, тем самым на целый день задержалработу всей бригады. Снятие с Пискунова прогрессивки никак неповлияло на него, -- он по-прежнему продолжает нарушатьдисциплину, грубит цеховому начальству и товарищам. Симаковаотложила листок в сторону: -Да, Пискунов. Год ты на заводе непроработал, а все тебя уж знают. И не как ударника, а кактунеядца и алкоголика. -- Я что -- алкоголик? -- Пискунов поднял голову. -- А ктоже ты? -- спросил Клоков.- Самый натуральный алкоголик. -- Алкоголиков в больнице лечат, а я работаю. Я неалкоголик. -- Конечно! Конечно, он не алкоголик! --притворно-серьезно заговорила Звягинцева. -- Какой оналкоголик?! Он утром стакан, в обед стакан и вечером полбанки!Какой же он алкоголик? -- Сидящие за столом засмеялись. Уборшица отжала тряпку, намотала ее на щетку и сталапротирать проход между креслами. Симакова вздохнула: -- Ты понимаешь, Пискунов, что работать в пьяном виде нетолько опасно для тебя, для твоего станка, но и для окружающих?Понимаешь? -- Понимаю. -- Ну так что ж? Понимаешь, а пить продолжаешь? -- Да непью я... Было один раз, так раздули, -- он качнулся, тряхнулголовой, -- раздули, будто я каждый день, а я на самом делеодин раз у шурина, на дне рождения... -- Да что ж ты врешь, бесстыжие твои глаза?! -- крикнулаЗвягинцева, -Как не стыдно врать тебе! Ты каждый день набровях, ка-а-аждый! Вот, -она кивнула на Клокова, -- профоргтвой сидит, его бы постыдился! Витька посмотрел на Клокова и только сейчас заметилсидящего возле него Сережу Черногаева, расточника из соседнейбригады. Серега смотрел на Витьку пугливо и настороженно. -- Один раз, -- подхватил Клоков, -- он, может, трезвымодин раз за это время был! Я с ним каждое утро в раздевалкевстречаюсь, в глаза погляжу -- снова пьяный. А глаза, как укролика, красные. -- Чего это красные? Какие это у менякрасные? -- Такие и красные. А морда белая, как молоко. Ишатает из стороны в сторону. -- Да когда меня шатало-то? Чеговы врете-то? -- Ты, друг дорогой, не дерзи мне! -- Клоковшлепнул рукой по столу. -- Я тебе не собутыльник твой. НеВаська Сенин! Не Петка Круглов! Это с ними ты так разговаривай!И встань-ка как следует! Чего привалился к трибуне! Это тебе нестойка пивная! -- Встань нормально, Пискунов, -- строго проговорилаСимакова. Витька нехотя оттолкнулся от трибуны и выпрямился,пришурясь. Уборщица кончила протирать пол и, опершись на щетку,с интересом уставилась на сцену. Звягинцева брезгливо посмотрела на Пискунова, покачалаголовой: -- Да-а-а... Противно смотреть на тебя, Пискунов. Жалкийты человек. -- Эт почему ж я жалкий? -- Любой алкоголик жалок,-- вставил Старухин. --А ты не исключение. Ты бы посмотрел насебя в зеркало. Ты же опух весь. Лицо лиловое какое-то, чертзнает что... Смотреть неприятно. Дверь скрипнула, в зал вошел высокий милиционер свиолончельным футляром в руке. Сидящие посмотрели на него.Потоптавшись на месте, милиционер медленно прошел по проходу исел с краю четвертого ряда. Черный футляр он прислонил ксоседнему креслу, снял фуражку с лысоватой головы и повесил нафутляр. -- Сейчас он присмирел еще, -- пробормотал Клоков,покосившись на милиционера.-- А что он в цехе творит, в раздевалке. -- Вы что, видели? -- Тебе сказали, не пререкайся! -- качнулась впередСимакова. -- Ты лучше расскажи, как ты Барышникова избил. Или,может, это опять Клоков придумал? Пискунов тоскливо вздохнул, заложил руки за спину.Милиционер, прищурившись, смотрел на него. Уборщица оставила ведро со щеткой в проходе и селанедалеко от милиционера. -- Чего молчишь? Рассказывай. -- Дачего рассказывать... Сам он первый полез. Ругался, грозил.. Ая усталый был, не в духе. -- И пьяный к тому же, да? -- Ну,может, немного... Пива утром выпил. -- И к вечеру невыветрилось? -- спросил Клоков. -- Хорошее пиво! Члены завкома засмеялись. Уборщица показала головой, поправила сползший на глазаплаток. Милиционер, по-прежнему сощурившись, смотрел на сцену.Симакова взяла карандаш, перебирая его, спросила: -- Значит, свое плохое настроение ты выместил на товарище?-- Так он первый полез. Обзывался. -- Не ври, Пискунов, --перебил его Клоков. -- Не он к тебе полез, а ты, ты напился враздевалке с Петькой Кругловым и стал приставать ко всем. АБарышников тебя одернул. А ты его избил. Вот -- свидетельсидит, -- он качнул головой в сторону Черногаева. Всепосмотрели на свидетеля. Черногаев покраснел. Витька взглянулна красное лицо Сергея и отвернулся. -- Молчишь? То-то. Правда глаза колет. Скажи спасибоБарышникову, что не заявил на тебя. А он имел право. За тотсинячище пятнадцать суток дали бы тебе, не меньше. -- А действительно, почему он не пошел в милицию? --спросил Урган. -- Да вот парень хороший оказался. Замял, как будто и небыло ничего.-- Повезло тебе, Пискунов. -- Таким, как он, всегда везет. -- Точно, точно. Везет! --уборщица поднялась со своего места. -- Я извиняюсь, конечно, датолько вот ведь, -- она развела руки в стороны, -- сосед у меняточно такой, точно! И как их, паразитов, земля носит! Она выбралась из кресел, подбежала к сцене и сталазагибать узловатые пальцы: -- Не работает нигде! Пьет каждый день! Девок к себетаскает, хулиганит, дерется и хоть бы что! И вот ведь невыселит его никто! Я уж в милицию, и туда, и сюда -- нет! Какпил, так и пьет! Члены завкома сочувственно покачали головами. Уборщицавздохнула и села в первом ряду. Симакова посмотрела наПискунова: -- Тебя ведь третий раз на завком таскают, Пискунов.Неужели совесть совсем потерял? Ты ведь коллектив подводишь,завод позоришь. О себе не думаешь -- о других подумай. Бригадаиз-за тебя план не выполняет, значит, всем -- ни прогрессивки,ни премии. Ты это понимаешь? Или тебе все равно? Чего молчишь?!Все равно, да?! -- А для него, Оксана Павловна, что в лоб, что по лбу, --вздохнула Звягинцева. -- Он выпил -- хорошо! Подрался -- ещелучше! На работу не пришел -- совсем прекрасно! А до бригадыему и дела нет. -- Ты знаешь, Пискунов, во сколько поломка твоего станкаобошлась государству? Не знаешь? -- спросил Клоков. Витькапокачал головой. Клоков приподнялся, опираясь руками о стол: --Была б моя воля, я бы вычел бы все с тебя! Вот тогда б тыузйал! Узнал. А то сломал станок и хоть бы что -- сидит, куритв проходе! Ты что, Витя, делаешь? Я покуриваю! А станок чинят.Хоть бы помог наладчикам! Нет, наплевать! И вообще емунаплевать на работу, на цех, на товарищей. Вот Черногаев,рабочий, в одном цехе с ним, вот ты хоть расскажи нам, как оПискунове товарищи отзываются! Расскажи! А мы послушаем. Черногаев неуверенно встал, качнулся. Все смотрели нанего. -- Ну я... я в обшем... -- он провел рукой по лбу. -- Даты смелее, Сереж, расскажи все как есть, -- подбодрил егоКлоков. -- Ну, я, товарищи, работаю в одном цехе с Пискуновым,вижу, значит, его каждый день. Мы с ним в разных бригадахработаем, но вижу его я каждый день. И в раздевалке, и встоловой. Вот. Ну и в общем здесь уже говорили. Пьет он.Выпивает регулярно. И утром приходит пьяный, и вечером пьяный.Вот, значит. И станок его я вижу. Грязный он, неубранный. Послеработы иду -- а на его станке -- стружка. И шетка на полуваляется. И почти каждый день так. И вообще он ведет себянехорошо, грубит. Вот Барышникова избил. -- Как это случилось? -- спросила Симакова. -- Ну, Пискунов с Петькой Кругловым раньше всех враздевалку пошли, значит. Еще шести не было, а они подались. Акогда остальные стали приходить и я пришел -- они уже пьяныесидят, матерятся, курят. А с Федей они еше раньше столкнулись.Федя Пискунова ругал за то, что план всей бригаде сорвал. А тутПискунов как Федю увидел, так сразу задираться стал, значит."Эй, -- говорит, -- ударник-стахановец, иди сюда, я тебе рожупрофрезирую". -- Чего ты врешь, Черногай, я такого... -- Замолчи, Пискунов! Продолжай, Черногаев. -- Ну вот. А Федя ему говорит -- веди, говорит, себяприлично. А Пискунов выражаться. А Федя, значит, говорит ему,что будет, вот, собрание, я, говорит, скажу о тебе и мы,говорит, в завком на тебя напишем. Ну, тут Пискунов на негобросился. Разняли их. У Феди лицо разбито. Ребята в медпунктпошли с ним. А Пискунов еще долго в раздевалке сидел. ВыражалсяО заводе нехорошо говорил... -- Эт что я нехорошего-то говорил? -- Не перебивай, Пискунов! Тебя не спрашивают. -- А чего он врет-то? -- Я не вру. Он говорил, что все у нас плохо, платят мало.Курить, говорит, нечего, пойти некуда. -- Еше бы! Он ведь, кроме винного магазина, никуда неходит! А кроме пол-литры ничего не покупает. -- Эт почему ж я не хожу-то? -- Потому! Потому что алкоголик ты! Аморальный человек! --тряхнула головой Звягинцева. Черногаев продолжал: -- А еще он говорил, что вот на заводе все плохо, купитьнечего, еда плохая. Поэтому, говорит, и работать не хочется. Все молчаливо уставились на Пискунова. -- Да как же... дакак же у тебя язык повернулся сказать такое?! -- уборщицавстала со своего места, подошла к сцене. -- Да как тебе несовестно-то?! Да как же ты, как ты посмел-то! а?! Ты...ты...--Ее руки прижались к груди. -- Дак кто же тебявырастил?! Кто воспитал, кто обучал бесплатно?! Да мы в войнухлеб с опилками ели, ночами работали, чтоб ты вот в этойрубашке ходил, ел сладко да забот не знал! Как же ты так?! А?! -- Плюешь, Пискунов, в тот же колодец, из которого сампьешь! -- вставил Хохлов. -- И другие пьют, -- добавила Симакова. -- На всех плюешь.На бригаду, на завод, на Родину. Смотри, Пискунов, -- онапостучала пальцем по столу,-- проплюешься! -- Проплюешься! -- Ишь, плохо ему! Работать надо, вот и будет хорошо! Алентяю и пьянице везде плохо. -- А таким людям везде плохо. Такого в коммунизм впусти --ему и там не по душе придется. -- Да. Гнилой ты человек,Пискунов. -- Ты комсомолец? -- Нет, -- Витька тоскливо смотрел на портрет. -- Ивступать не думаешь? -- Да поздно. Двадцать пять... -- Таким вкомсомоле делать нечего. -- Точно! Таким вообще не место средирабочего класса. -- Третий раз вызывают его на завком, и все как с гусявода! Вырастили смену себе, нечего сказать! А все мягкотелостьнаша. Воспитываем все! -- Действительно, Оксана Павловна. -- Звягинцеваповернулась к Симаковой. -- Что же это такое?! Мы ж нешарашкина контора, а завком! Значит, опять послушает он нас,послушает, выйдет, сплюнет в уголок, а завтра снова водиннадцать -- за бутылкой? Мы же завком! Заводской комитетпрофсоюза, товарищи! Профсоюзы -- это кузница коммунизма! Этоведь Ленин сказал! Так почему же мы так мягки с ними, с нимивот?! -- И правда! Пора наконец перестать лояльничать с ними! --вставил Старухин! -- В конце концов у нас производство,советское производство! И мы несем ответственность заэффективность нашего завода перед Родиной! Сняли с негопрогрессивку -- мало! Сняли тринадцатую зарплату -- мало!Увольнять нельзя, значит, надо искать какие-то новые меры! И негуманничать! А то догуманничаемся! -- Правильно, Оксана Павловна, с такими, как Пискунов,надо бороться. Бороться решительно! Что с ними цацкаться?! -- Ему ведь наши нотации -- как мертвому припарки. -- Ну а что мы можем, кроме снятия премий и прогрессивки?Выгнать-то нельзя... -- Тогда вообще зачем заседать?! Это ж издевательство надпрофсоюзом. -- Форменное издевательство... -- И пример дурнойподаем. Сегодня он пьет, а завтра, гляди, и вся бригада. -- Ну,а действительно, что мы можем?! Милиционер вздохнул, встал иодернул китель: -- Товарищи! Все повернулись к нему. Он подождал мгновенье и заговорил: -- Я, конечно, человек посторонний, так сказать. И к этомуделу отношения никакого не имею. Но я как советский человек икак работник милиции хочу, так сказать, поделиться простымопытом. Я, товарищи, с такими, как этот парень, почтидевятнадцать лет работаю. С двадцатилетнего возраста с нимисталкивался. Эти люди -- тунеядцы, алкоголики, хулиганы и болеекрупные, так сказать, матерые преступники надеются только наодно -- чтоб мы с ними мягко, так сказать, обходились. Кактолько мы с ними мягче и обходительней -- так они сразу хуже.Сразу чувствуют! И выводы делают, и становятся опаснее дляобщества. Я здесь сидел, слушал, ну и в общем мне все понятно.Я вас, товарищи, хорошо понимаю. И по-моему, не надо вамбояться новых мер. Вы ведь, в конце концов, не за себяотвечаете, а за предприятие. И думаете о нем. И болеете занего. А завод ваш не зря орденом награжден. Не зря! Надопомнить об этом. Он сел, сцепив руки. -- Правильно! -- проговорил Урган. -- Вот товарищ хоть ине работает на нашем заводе, а целиком прав. Поощряя таких, какПискунов, мы вредим своему заводу! Сами себе же вредим! Значит,что же, выходит, мы с вами сами виноваты?! -- Конечно, виноваты! -- подхватила Звягинцева. -- Еще каквиноваты! Из-за нашей близорукости и завод страдает! Уборщица снова приподнялась со своего места: -- Да кабымоя воля, я б с этими вот, такими, как он, прямо не знаю, что бсделала! Ведь житья от них нет никакого! Ведь во дворе вот сутра день-деньской до вечера бренчат, пьют, дерутся! -- Но опять же, что мы можем поделать? Мы же обыкновенныйзавком, полномочия у нас крайне ограниченные. Милиционер вздохнул: -- Товарищи, вы меня не поняли. Я же сказал, вам не надобояться новых, более эффективных мер. Вы же не о себе думатьдолжны, правильно? -- Да, правильно, конечно,-- отозвалась Симакова, -- нофакт остается фактом, у нас, товарищ милиционер, действительнонет полномочий... -- Товарищи! -- милиционер шлепнул руками по коленям, --мне прямо горько слушать вас! Нет полномочий! Да кто же виноватв этом?! Вы сами и виноваты! Все от вас, от вашей инициативызависит! Если б были у вас конкретные предложения, были б иполномочия. Законы, что, по-вашему, с неба валятся? Нет! Народих создает! Все от вас зависит, от народа. А то сами передсобой барьер поставили и ждете, чтоб вам полномочия дали. Этопросто несерьезно. Вы так ничего не дождетесь. А вот эти, -- онткнул пальцем в Пискунова, -- действительно вам проходу недадут! И тогда и полномочия не помогут. А сейчас, когда это ещене поздно, -- предлагайте! Пробуйте! Чего вы боитесь? Вы что,думаете, с такими, как этот парень, уговорами да беседамибороться? Напрасно. Их не уговаривать нужно. С ними совсемпо-другому нужно. А как -- это уж ваше дело. И инициативадолжна от вас идти. Есть инициатива, есть предложения --значит, будут и полномочия. А если нет инициативы, нет деловых,так сказать, предложений, -- значит, и полномочий не будет. Онсел, достал платок и вытер вспотевший лоб. Минуту все молчали.Потом Клоков вздохнул, вобрал голову в плечи: -- Вообще-то у меня, то есть у нас... ну, в общем, естьодно предложение. Насчет Пискунова. Правда... я не знаю, каконо... ну... как... В общем, поймут ли меня, то есть нас,правильно... --А вы не бойтесь, -- ободрил его милиционер, прячаплаток, -- если оно деловое, конкретное, так сказать, значит,поймут. И одобрят. Клоков посмотрел на Звягинцеву. Она ответила понимающимвзглядом. -- Ну, в общем, мы предлагаем... -- Клоков рассматривалсвои руки, -- в общем, мы... Все выжидающе смотрели на него. Он облизал губы, поднялголову и выдохнул: -- Ну, в общем, есть предложение расстрелять Пискунова. В зале повисла тишина. Милиционер усердно почесал висок иусмехнулся: -- Ну-у-у... товарищи... что вы глупости говорите. Причемтут расстрелять... Собравшиеся неуверенно переглянулись. Милиционер засмеялсягромче, встал, поднял футляр и, посмеиваясь, пошел к выходу. Все провожали его внимательными взглядами. Возле самойдвери он остановился, повернулся и, сдвинув фуражку на затылок,быстро заговорил: -- Я тебе, Пискунов, посоветовал бы побольше классической,хорошей музыки слушать. Баха, Бетховена, Моцарта, Шостаковича,Прокофьев, опять же. Музыка знаешь как человека облагораживает?А главное, делает его чище и сознательней. Ты вот, кромевыпивки да танцев, ничего не знаешь, поэтому и работать нехочется. А ты сходи в консерваторию хоть разок, орган послушай.Сразу поймешь многое... -- Он помолчал немного, потом вздохнули продолжал: -- А вы, товарищи, вместо того чтоб время воттаким образом терять и заседать впустую, лучше б организовалипри заводе клуб любителей классической музыки. Тогда б имолодежь при деле была и прогулов да пьянства убавилось... Я браспространился еще, да на репетицию опаздываю, так чтоизвините... Он вышел за дверь. Уборшица вздохнула и, подняв ведро, двинулась за ним. Ноне успела она коснуться притворившейся двери, как дверьраспахнулась и милиционер ворвался в зал с диким,нечеловеческим ревом. Прижимая футляр к груди, он сбил уборшицус ног и на полусогнутых ногах побежал к сцене, откинув назадголову. Добежав до первого ряда кресел, он резко остановился,бросил футляр на пол и замер на месте, ревя и откидываясьназад. Рев его стал более хриплым, лицо побагровело, рукиболтались вдоль выгибающегося тела. -- Про... про... прорубоно... прорубоно... -- ревел он,тряся головой и широко открывая рот. Звягинцева медленно поднялась со стула, руки еезатряслись, пальцы с ярко накрашенными ногтями согнулись. Онавцепилась себе ногтями в лицо и потянула руки вниз, разрываялицо до крови. -- Прорубоно... прорубоно... -- захрипела она низкимгрудным голосом. Старухин резко встал со стула, оперся руками о стол и совсего маха ударился лицом о стол. -- Прорубоно... про... прорубоно... -- произнес он,ворочаясь на столе. Урган покачал головой и забормотал быстро-быстро, едвауспевая проговаривать слова: -- Ну, если говорить там о технологии прорубоно, опоследовательности сборочных операций, о взаимозаменяемостидеталей и почему же как прорубоно, так и бракамежреспубликанских сразу больше и заметней так и прорубономестного масштаба у нас не обеспечивается фондами и сырьемпо-разному по сварочному а наличными не выдают и агитируют засамофинансирование... Клоков дернулся, выпрыгнул из-за стола и повалился насцену. Перевернувшись на живот, он заерзал, дополз до краясцены и свалился в партер зала. В партере он заворочался изапел что-то тихое. Хохлов громко заплакал. Симакова вывела егоиз-за стола. Хохлов наклонился, спрятав лицо в ладони. Симаковакрепко обхватила его сзади за плечи. Ее вырвало на зытылокХохлова. Отплевавшись и откашлявшись, она закричала сильнымпронзительным голосом: -- Прорубоно! Прорубоно! Прорубоно!Пискунов и Черногаев спрыгнули со сцены и, имитируя странныедвижения друг друга, засеменили к входной двери. Приблизившиськ неподвижно лежащей уборщице, они взяли ее за ноги и поволоклипо проходу к сцене. -- Прорубоно! Прорубоно! -- хрипло ревел милиционер. Онизогнулся назад еще сильнее, красное лицо его смотрело впотолок зала, тело дрожало. Пискунов с Черногаевым подволокли уборщицу к ступенькам изатащили на сцену. Звягинцева отняла руки от своегоокровавленного лица, сильно наклонилась вперед и подошла клежащей на полу уборщице. Урган тоже подошел к уборщице,бормоча: -- Если говорить о технологии прорубоно, гражданедесятники, они никогда не ставили высоковольтных опор идобавляли битумные окислители, когда процесс шлифованиянеобходим для наших ответственных дел и решений, и странноечередование узлов сальника и механопровода... Черногаев, Пискунов, Звягинцева и Урган подняли уборщицу спола и перенесли на стол. Старухин приподнял свое разбитое, посиневшее лицо. -- Прорубоно, -- четко произнес он распухшими губами. Симакова отпустила Хохлова и, не переставая пронзительновыкрикивать, подошла к столу. Хохлов опустился на колени, коснулся лбом пола и сталподгребать руками к лицо разлившиеся по полу рвотные массы.Черногаев, Пискунов, Звягинцева, Урган, Старухин и Симаковаокружили лежащую на столе уборщицу и принялись сдирать с нееодежду. Уборщица очнулась и тихо забормотала: -- Та ипрорубо... так-то и прорубо... -- Прорубоно! Прорубоно! --кричала Симакова. -- Прорубоно... -- хрипела Звягинцева. -- Нопрорубоно по технически проверенным и экономически обоснованнымправилам намазывания валов... -- бормотал Урган. -- Прорубоно! -- ревел милиционер. Вскоре вся одежда быласодрана с тела уборщицы. -- (Эта... ота-та... -- бормотала она,лежа на столе. -- Пробо! Пробо! Пробо! -- закричала Симакова. Уборщицу перевернули спиной кверху и прижали к столу. -- Пробо... ота-то... -- захрипела уборщица. -- Пробойно!Пробойно! -- заревел милиционер. Пискунов и Черногаев, приседаяи делая кистями рук быстрые вращательные движения, спрыгнули сосцены, подняли лежащий у ног милиционера футляр, поднесли иположили его на край сиены. -- Пробойное! Пробойное! -- ревелмилиционер. Пискунов и Черногаев открыли футляр. Внутри он былразделен пополам деревянной перегородкой. В одной половинележала кувалда и несколько коротких металлических труб; другаяполовина была доверху заполнена червями, шевелящимися вкоричневато-зеленой слизи. Из-под массы червей выглядывалиостанки полусгнившей плоти. Черногаев взял кувалду, Пискунов забрал трубы. Труб былопять. -- Проболело! Прободело! -- заревел милиционер и затряссясильнее. -- Патрубки, патрубки пробойные общечеловеческие ГОСТ652/58 по неучтенному, -- забормотал Урган, вместе со всемиприжимая тело уборщицы к столу. -- Длина четыреста двадцатьмиллиметров, диаметр сорок два миллиметра, толщина стенок тримиллиметра, фаска 3 х 5. Пискунов поднес трубы к столу и свалил их на пол. --Прободело... так-то и проб... -- бормотала уборщица. Пискунов взял одну трубу и приставил ее заостренным концомк спине уборшицы. -- Убойно! Убойно! -- заревел милиционер. --Убойно! Убойно! -- подхватила Симакова. -- Убойно... убойно...-- повторял Старухин. -- Убойно... -- хрипела Звягинцева.Пискунов держал трубу, схватив ее двумя руками. Черногаев сталбить кувалдой по торцу трубы. Труба прошла сквозь тело уборшицыи ударила в стол. Пискунов взял вторую трубу и приставил кспине уборщицы. Черногаев ударил по торцу трубы кувалдой. Трубапрошла сквозь тело уборщицы и ударила в стол. Пискунов взялтретью трубу и приставил к спине уборшицы. Черногаев ударилкувалдой по торцу трубы. Труба прошла сквозь тело уборщицы иударила в стол. Пискунов взял четвертую трубу и приставил ее кспине уборщицы. Черногаев ударил кувалдой по торцу трубы.Труба прошла сквозь тело уборщицы и ударила в стол. Пискуноввзял пятую трубу и приставил ее к спине уборщицы. Черногаевударил кувалдой по торцу трубы. Труба прошла сквозь телоуборщицы и ударила в стол. -- Вытягоно... вытягоно... -- забормотал Хохлов в кучкусгребенных им рвотных масс. -- Вытягоно! Вытягоно! -- закричала Симакова и схватиласьобеими руками за торчащую из спины уборшицы трубу. Старухинстал помогать Симаковой, и вдвоем они вытянули трубу. --Вытягоно! Вытягоно! -- ревел милиционер. Старухин и Симаковавытянули вторую трубу и бросили на пол. Урган и Звягинцевавытянули третью трубу и бросили на пол. Пискунов и Черногаеввытянули четвертую трубу и бросили на пол. Урган и Звягинцевавытянули пятую трубу и бросили на пол. Из-под тела уборщицыобильно потекла кровь. -- Сливо! Сливо! -- закричала Симакова. Быстро стекая покрасному сукну, кровь разливалась на полу тремя большимилужами. Хохлов пополз на коленях к раскрытому футляру. --Нашпиго! Набиво! -- заревел милиционер. -- Напихо червие!Напихо червие! -- закричала Симакова, и все, кроме милиционераи лежащего в партере Клокова, двинулись к футляру. -- Напихо червие, -- повторял Старухин. -- Напихо... -- Напихо в соответствии с технологическими картамипроизведенное на государственной основе и сделано малое послеэкономического расчета по третьему кварталу, -- бормотал Урган. Каждый из подошедших зачерпнул пригоршню червей из футляраи понес к столу. Подойдя к трупу уборщицы, они стализакладывать червей в отверстия в ее спине. Как только онизакончили, милиционер перестал выгибаться и реветь, достал изкармана платок и стал тщательно вытирать мокрое от пота лицо. Клоков поднялся с пола и принялся отряхать свой костюм.Пискунов и Черногаев собрали разбросанные по полу трубы икувалду, сложили в свободное отделение футляра, закрыли его истали застегивать. -- Ну чаво ш вы тама возитеся? -- недовольно спросилКлоков. -- То-то попотворилеся абы как... Черногаев и Пискунов застегнули футляр, подняли испустились в зал. Все, кроме Хохлова, спустились вслед за ними.Хохлов скрылся за кулисами. -- Ну чаво, чаво топчитеся? -- окликнул Клоков Черногаеваи Пискунова. -- Швыряйте, швыряйте! -- Попрошу вас не кричать, -- произнес Черногаев, глядя вглаза Клокову. -- Извольте вести себя подобаюше. Клоков раздраженно махнул рукой и отвернулся. Черногаев иПискунов раскачали футляр и бросили его в середину зала, где онс шумом исчез между креслами. Из-за кулис, согнувшись, вышел Хохлов. На спине его лежалбольшой куб, изготовленный из полупрозрачного желеобразногоматериала. От каждого шага Хохлова куб колебался. Хохловпересек сцену, осторожно спустился по ступенькам в зал инаправился к выходу. -- Стоять! -- произнес милиционер. Хохловостановился. Милиционер подошел к нему и сказал что-то шепотом. Звягинцева раскрыла свою коричневую сумочку и достала изнее пистолет. Милиционер что-то шепнул Хохлову. Тот кивнулголовой, отчего куб мелко затрясся. Звягинцева вложила дуло пистолета себе в рот и нажаласпуск. Глухой выстрел вырвал затылочную часть ее головы,забрызгав кровью и мозговым веществом Старухина и Ургана.Звягинцева упала навзничь. Милиционер опять что-то шепнул Хохлову. Хохлов вздохнул ипроизнес: -- Хочу сделать заявление господам потерпевшим. Дело втом... дело в том, что я... -- Он замялся. Куб на его спинезадрожал. -- Пошел, пошел! -- прикрикнул на него милиционер. Хохлов подошел к двери, толкнул ее головой и вышел.Милиционер вышел следом. Клоков подбежал к двери и скрылся заней. -- Беги, беги, козел, -- презрительно произнес Черногаев. -- Ну что, пошли? -- Симакова достала сигареты и закурила. -- Пошли, -- кивнул Черногаев, и все двинулись к выходу.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: