 |
Октября 1968 года — 28 марта 1969 года 11 глава
|
|
|
|
Басилашвили. Я «крашу» слова, потому что у меня нет действия.
Лебедев. Здесь должна быть очень большая оценка. Как жить еще целых тринадцать лет — до шестидесяти? Нет сил жить, он не говорит, а воет!
Перед нами два друга, и вроде бы они должны быть здесь единомышленниками, союзниками. И вдруг выясняется, что они находятся на диаметрально противоположных позициях. И это непреодолимо. Почему Войницкий бросается к Астрову? Потому что Астров — единственный человек, который может его понять. А он не понимает. Кто-то же должен вас понять! По простейшей логике Астров должен извиниться за то, что произошло, но он не только не извиняется, а еще «нос» показывает, как будто не понимает, какую боль причинил своему другу. У Чехова — обратная логика. Ведь Астров понимает, что происходит с Вой-ницким. И — ни малейшего сочувствия. Даже наоборот. (Басилашвили.) Он вас называет шутом гороховым. Это вас должно на что-то подвигнуть.
Б а сил аш вили. Он обнимал Елену, это оке подлость!
И Астров вроде бы должен с этим согласиться — нехорошо получилось, а он издевается. Лучший человек — предал. Отнимает у вас морфий, а для вас это единственный выход. И никакой надежды не оставляет, наоборот. Вот что так распаляет дядю Ваню.
Лавров. Я говорю: «Наше положение безнадежно. Твое и мое». У нас обоих нет выхода. Нас ничто не спасет. Лишь, может быть, тогда, когда мы ляжем «в белых тапочках», нас посетят приятные видения.
Да, а ты кипятишься. Ну, кипятись, кипятись, а я подожду. Дядя Ваня по-детски врет, что не брал морфий. Отрицать всерьез — глупо.
Лавров. Дядя Ваня не может смириться с этим миром, а надо.
Басилашвили. Перед ним вдруг встала вся картина скан-
¶ дала и выстрела — позор! Острое ощущение недавно пережитого стыда. Жить с этим почти невозможно. Необходимо кому-то это высказать, с кем-то поделиться.
|
|
|
Повторение четвертого действия.
(Басилашвили.) Попробуйте оторваться от Астрова: он вас не слушает.
Лебедев. Он непробиваем. Он не поймет, как тебе трудно прожить эти тринадцать лет.
Б а сил аш в и ли. А кому я это все говорю, если он непробиваем?
Миру.
Басилашвили. Но Астров оке здесь сидит. И не уходит.
Лебедев. Он ничего не принимает. Ты просишь лекарство, сердце болит, а он только посмотрел и не отреагировал. Как жить с такими людьми? Я бы взял стул, отодвинулся от него.
Басилашвили. Но я же могу уйти в другую комнату, в сад. Чего я тут сижу?
Лебедев. Но этот человек ближе всех.
Все уже было. Вы ходили по саду, по всем комнатам, весь день вы были один. За вами следили, боялись, как бы вы чего с собой не сделали. Астров вас застал в момент высочайшего градуса вашего существования. Все еще остро, горячо. Вы пытаетесь всеми способами пробиться к Астрову. Сначала вы его обвиняете, потом делитесь самым сокровенным, открываете ему душу. Но он непробиваем. Взвойте здесь! Это не просто слова и рассуждения о том, как прожить тринадцать лет, чем их заполнить. Не случайно здесь — «Воже мой!».
Басилашвили. Тут ремарка: «Судорожно жмет Астрову руку».
Какой же должен быть всплеск, чтобы к этому подойти! Ремарка прекрасна, надо ее слушаться. (Лаврову.) Вы надолго вооружились терпением: все выслушаю, но не уйду, пока не получу морфий. Это главное, и он готов ради этого выслушать все благоглупости. Но сам не заметил, как выключился, когда дядя Ваня раскрылся до конца. Пошел на сближение. А потом снова вернулся к лекарству: «Ты мне зубы не заговаривай».
Лавров. У Астрова задача не влезть в эти страдания.
Да, это очень важно, что Астров охраняет себя от этой интеллигентской неврастении, которой живет дядя Ваня, в которую он так погрузился. От этого Астров и тверже. Но сходство мыслей у них большое. Только Астров раньше понял всю безнадежность их жизни. Хотя он на десять лет моложе Войницкого.
|
|
|
Лебедев. У Астрова такая логика: у Войницкого неизлечимая болезнь, рак. А он — врач. И он пытается убедить Войницкого, что жизнь — сплошная мука, ничего хорошего впереди нет.
У Чехова все время обратная логика — Астров должен бы сочувствовать Войницкому. а он смеется над ним, дразнит его.
¶Два друга оказываются на разных полюсах. Молодой Лстров уже давно пришел к тому, к чему сейчас так мучительно идет Вой-ницкий. Войницкий более наивный, что ли. Когда он, например, говорит, что не брал морфий, надо, чтобы это звучало наивно, по-детски, чтобы было ясно, что он взял морфий.
Повторение сцены Войницкого и Астрова.
Теория Астрова о том, что все вокруг чудаки, Войницкому еще не понятна. Ему просто стыдно. В его памяти всплывает вся дикая сцена с выстрелом, его «Бац!». Огромное впечатление на Войницкого должны произвести слова Астрова о безнадежности их положения. До конца спектакля он уже будет жить в этом ключе. Обреченность, надеяться не на что. На том и кончается спектакль. Последние судороги — морфий и прочее — это все «шлейф» третьего акта.
Лавров. Даже самоубийство Войницкого выглядело бы нелепо. И было бы бессмысленно. Но Астров своими словами просто пригвоздил его. Все безнадежно, он понял, что обречен, надеяться больше не на что.
Трофимов. А что происходит в сцене Вафли и няни?
Они оба поняли, насколько их жизнь зависит от решения других людей. У Вафли после разговора о продаже дома возникла острая тема приживала, он представил себе свою судьбу. Горечь от сознания полной зависимости от других. А у няни главное обстоятельство — «миновало, слава богу», все будет по-старому, вот уедут гости, и можно будет вернуться к лапше. Лапша для нее — символ нормальной жизни.
24 февраля 1982 года Репетиция первого действия.
(Лаврову.) А что, если всю эту первую сцену с няней, весь монолог Астрова вести на хорошем настроении? Появится ирония, самоанализ станет объемнее. Выиграет и драматизм. Астров не жалеет себя — наоборот, иронизирует. А настроение хорошее, его волнует красивая женщина, значит, не все еще потеряно, есть какой-то смысл в жизни.
|
|
|
Сцена Елены и Войницкого. Роль Елены репетирует Л. Малеванная.
(Малеванной.) Сцена, когда дядя Ваня объясняется ей в любви,— тупик для Елены. Она вообще в тупике: не может найти своего места, все надоело. Она мается, она в смятении.
Малеванная. Елена в принципе независима, свободна?
Да. Тягостное, отупляющее состояние — с дядей Ваней. Надо найти интонацию, тональность разговора с ним. Чтобы верно существовать в первом акте, надо нажить обстоятельства, определяющие ее предыдущую жизнь, до приезда сюда.
¶Репетиция первого действия. Ввод Л. Малеванной.
(Малеванной.) Когда она говорит, что мужу стало лучше, это извинение перед Астровым, которого зря вызвали. (Трофимову.) Когда Телегин объясняет Елене, что его прозвали «Вафлей» по причине рябого лица, он быстро и агрессивно взглядывает на Астрова — ясно, что именно Астров дал ему кличку. (Малеванной). Вы попали в неловкое положение перед Телегиным. Он каждый день вот уже два месяца обедает с вами за одним столом, а вы даже не запомнили его имя и отчество. Она чувствует большую неловкость. Надо это выразить пластически — уходит в глубину сада, подальше от стола, от всех.
Повторение сцены Елены и Телегина.
(Малеванной.) Надо нафантазировать предысторию этих сцен первого акта. Вы здесь уже два месяца. Они показали бессмысленность вашего решения уехать с мужем в деревню. Отсюда ваше томление и невозможность что-либо изменить в этой ситуации. Муж — профессор в отставке, жить в столице невозможно из-за отсутствия средств, деваться некуда, надо терпеть все.
Сапегин. Существует еще Харьков.
Это возникает потом, как крайний выход. Это еще хуже. А пока — полный тупик. И вот дядя Ваня за эти два месяца в энный раз объясняется в любви. Отт для нее как назойливая муха. И с мужем уже давно не о чем говорить. Главное здесь — маята. Это важно задать, чтобы потом возникла ее борьба с самой собой в чувстве к Астрову. Очень важное обстоятельство в первом акте — монолог Астрова о лесах. Здесь возникло то, что потом будет развиваться. Астров произвел на Елену большое впечатление.
|
|
|
Малеванная. Ее первые фразы очень незначительны. На что все это положить? Она хочет всех примирить?
Пет. Полная безнадежность. И обвинить некого. Это и есть маята. Сама себе как бы говорит: такова моя судьба, такова моя жизнь. Очень важно задать тягость в отношениях с дядей Ваней. Это уже вошло в обиход ее здешней жизни. Но деваться от этого некуда. Быть наедине с мужем — значит выслушивать его жалобы, из которых получается, что во всем виновата она, ее молодость, ее здоровье. Это все надо знать, чтобы верно существовать в первом акте. (Басилашвили.) Сейчас вы нашли в разговоре с Еленой правильный тон — негромко, без сантимента, искренне.
Басилашвили. Когда выходит Елена, она становится центром внимания всех.
Безусловно. Все сразу сместилось.
Б асилаш вил и. Тогда мне надо изменить позицию, я сижу далеко, ее не вижу.
¶Это буквальность. Важно, что вы все время ощущаете ее присутствие. Совсем не обязательно все время на нее смотреть.
Лебедев. Я хочу найти нелепость внешнего вида Серебрякова. Именно городская одежда в деревне и создает эту нелепость.
Чеховское описание почти напоминает человека в футляре.
Лебедев. Может быть, у него галстук бабочкой, будто на концерт собрался. Среди кур, цыплят...
Этот контраст интересен. И на это ложится — «ходит, как полубог». (Малеванной.) После слов «Это мучительно» резко ломайте темп. Ушла быстро, уже не в ленивом, прогулочном состоянии. (Басилашвили.) А если вам не уходить за Еленой в дом, а пойти на качели и покачаться на них? Пусть дядя Ваня свистит, Вафля в этом же ритме ему подыгрывает на гитаре. Так мы закончим первый акт.
25 февраля 1982 года Репетиция второго действия — всех сцен
с Еленой.
Главное в сцене с Соней — тема таланта, в связи с Астровым. Елена говорит об этом широко, убежденно, и не столько Соне, сколько себе самой. А потом задумалась о себе и трезво оценила: а я — «эпизодическое лицо». Когда вы буквально обращаетесь с этим к Соне, появляется умиленность и назидательность, и Соня вынуждена с вами соглашаться. Получается учительница средней школы, внушающая что-то своей ученице.
26 февраля 1982 года Сцена Елены и Сони.
Малеванная. Мне кажется, что Елена лжет себе самой. Юна подавляет в себе личность. Ощущение такое, что она не Соню хочет выручить, а спасти себя. Она не должна видеть Астрова, хотя ее к нему страшно тянет.
Она просто запрещает себе это.
Малеванная. Елена как бы гипнотизирует Соню.
Для себя она решает: это выход! А в монологе должно проявиться, что она врет себе самой. И понимает это. (Лаврову.) Когда вы рассказываете о вашей картограмме и замечаете, что Елена не слушает, не впадайте в обиду, постарайтесь сыграть иронию. Последняя стадия объяснения — крайнее возбуждение. Астров переходит на «ты».
|
|
|
После репетиции Лебедев предлагает новый характер существования Серебрякова — он обвиняет всех, что они вовремя не позаботились о его безбедном существовании на старости лет и он, непрактичный человек, вынужден сам этим заниматься. Товстоногов с этим не соглашается. Серебряков выходит с предложением, которое, по его мнению, должно всех осчастливить. У не'го хорошее настроение, а не обида, он не упрекает, а предлагает выход.
¶27 февраля 1982 года
Репетиция третьего действия.
Лебедев. Дядя Ваня мне очень нужен для моего предложения продать дом?
Очень. Нужнее всех.
Лебедев. Но до этой сцены я все время говорю: «Уберите его от меня».
Это было раньше, но сейчас именно он тебе очень нужен. Тебе нужно его согласие, не формальное, а моральное.
Лебедев. Но я все время вижу, что с ним что-то происходит.
Скандал надо отодвинуть на последнюю минуту. Его не надо предрешать.
Басилашвили. Я говорю не по делу, не то, что нужно.
Войницкий не может говорить конкретно. Перед ним встала вся его пропащая жизнь...
Лебедев. Конфликт между нами тянется давно, я попадаю в самое больное место.
Скандал надо отодвинуть как можно дальше, но это не значит, что он возник внезапно. Почва для взрыва давно подготовлена. Всем ходом событий первых актов. «Пропала жизнь!» — к этому надо вести.
4 марта 1982 года Репетиция четвертого действия.
(Лебедеву.) Здесь ты больше всего приближаешься к характеру. Теперь я верю — это профессор с большим петербургским прошлым. А раньше получался просто смешной старик. Теперь есть характер.
5 марта 1982 года Прогон первого и второго действия. 8 марта 1982 года Прогон первого действия.
Центральная сцена первого акта — встреча Елены и Астрова. Здесь, по существу, завязка пьесы. В конце акта мы должны понять: Елена влюбилась. Первый акт в этой пьесе многие считают бездейственным, но это не так. Внешне ничего не происходит, но внутренних, душевных событий много, и главное событие — Елена влюбилась. Это должен понять зритель. (Трофимову.) Вы не просто играете на гитаре, а играете для того, чтобы заглушить ругательства дяди Вани в адрес профессора. Ему это неприятно, и он боится, что услышат все. (Малеванной.) Не пропускайте оценку своей бестактности по отношению к Вафле. Ей очень неловко: каждый день вместе обедали, а она перепутала его имя-отчество. Она достаточно интеллигентна, чтобы почувствовать свою оплошность. Вы легко это скидываете, а Вафля реагирует весьма болезненно. Надо оценить это — уже после монолога Вафли.
Басилашвили. Дядя Ваня должен очень сурово оценить поступок Елены: ему это не понравилось.
¶ Возникает беседа о третьем акте.
Басилашвили. Я сам призывал Елену влюбиться в кого-нибудь, пусть не в меня. И вот я застал ее в объятиях Астрова. Сказал какие-то идиотские слова: «Я, Элен, все видел, все», а потом наступил шок, уже в сцене с профессором.
Одно дело — слова, теория, другое — чувство. Когда он так говорит, в нем все же живет надежда на то, что она полюбит именно его.
В а сил аш вили. Я могу по-разному слушать Серебрякова. Может быть, очень внимательно?
Да, и при этом ничего не понимать. Хочет уследить за мыслью, как бы сосредоточив все свое внимание на словах профессора, но ничего не слышит, переполнен своим, только что увиденным. Это будет верно и в другом отношении — то, что предлагает Серебряков, чудовищно. И в этом смысле Войницкий тоже ничего не понимает. Просит повторить. Вот оно что — продать дом! Все накопленное начинает выплескиваться. Горечь за всю свою жизнь. Наконец-то нашелся виноватый! Постепенно разгорается и доходит до высшей точки — до выстрела.
Басилашвили. Он понял одно: на старости лет его отсюда хотят выбросить. Никаких расчетов на будущее он знать не хочет, он в них просто не желает входить.
Товстоногов предлагает ввести Астрова в финал третьего действия.
(Лаврову.) Этого нет у автора, но я думаю, что его появление здесь не будет насилием над Чеховым. Ведь Астров не мог не слышать шума, который произвел скандал. Вы вышли и стараетесь понять, что здесь произошло. Мне кажется, что финальные слова дяди Вани: «Что я делал? Что я делаю?» — будут соотноситься с этим выходом Астрова.
Лебедев. У меня главная тема: уберите от меня этого сумасшедшего.
Лавров (Лебедеву). Ты напрасно с ним конфликтуешь заранее.
Это предрешает конфликт.
Лавров. Ты должен прийти и искать сочувствие к своему плану. Всех к этому подготовить.
Лебедев. Тогда я должен быть слепым и ничего не замечать. Я ведь вижу, что Иван ведет себя странно, и не знаю причину такого его поведения. Я же не могу знать, что он видел, как целовали мою жену.
Лавров. И все равно — ты хочешь наладить отношения.
Он, конечно, видит, что с Иваном что-то происходит, но берет себя в руки.
Лебедев. Если бы профессор выступил со своим предложением в другое время, все было бы иначе.
Если мы преждевременно зададим конфликт между профес-
¶сором и дядей Ваней, то мы его потеряем, как это и случилось сейчас.
Лебедев. Тогда я должен исключить дядю Ваню как объект моего внимания вообще. А я ему несколько раз говорю: «Чего ты от меня хочешь?»
Это уже в скандале. Дальше все идет правильно — когда дядя Ваня переходит в наступление. Там все верно. Я говорю только о вступлении, о самом начале пьесы.
Лебедев. Я сейчас много ору на дядю Ваню. У Чехова только в одном месте ремарка: «строго». Я пришел в великолепном настроении. И вижу какие-то расстроенные лица, что для меня очень неприятно. Особенно «выразительно» лицо дяди Вани. Я это вижу сразу. И не могу не понимать, что он будет против меня. Я уже во втором акте просил убрать его от меня.
Но здесь он ему нужен, нужнее всех. Он хочет уйти сразу, а ты его не отпускаешь. Ты же понимаешь, что без него ни один вопрос касательно имения решен быть не может.
Лебедев. У меня на ходу должны измениться приспособления. Я острю: «Повесьте ваши уши на гвоздь внимания», цитирую из «Ревизора», а никто не смеется. Я чувствую что-то неладное. Это ведь не лекция, не доклад.
Против этого никто не возражает. Но ты преувеличиваешь здесь первое впечатление от поведения дяди Вани, преувеличиваешь влияние его настроения на тебя. Конечно, тебя сбивает все это, но ты ведешь свою линию, свою тему и уверен, что твои доводы всех убедят. Конечно, тебя все время сбивают. Одно не исключает другого. (Басилашвили.) У нас сегодня была сдвинута кульминация. Она должна быть в том месте, где вы говорите о Шопенгауэре и Достоевском. А вы до этого уже взяли выше. И потому пропало слово: «Зарапортовался».
Лебедев. У меня есть фраза: «Я жалею, что начал этот разговор».
Эту часть ты играешь правильно: когда начинается скандал, ты уходишь на попятный.
Лебедев. У этой части есть начало. Я прихожу с конкретной, тщательно продуманной идеей и сразу вижу глаза Ивана Петровича.
Получается, что ты заранее его боишься и заранее знаешь его точку зрения.
Лебедев. Хорошо, исключим его совсем, пусть я буду слепой. Но я же не видел, как Елена целовалась с Астровым. Все состояние дяди Вани я принимаю на свой счет.
Басилашвили. Я могу сделать так, что ты не увидишь моего состояния.
Лебедев. Может быть, я не должен его сразу видеть?
Шварц. Но он же может ошеломить дядю Ваню своей идеей, обрадовать, изменить его настроение, которое и раньше не было радужным.
¶ Лебедев. То, что не смеются на мои остроты, я могу оправдать, а явную враждебность с самого начала — нет. Сейчас попробую по-другому.
Расстроенный вид дяди Вани для Серебрякова привычен, он опускает это.
Повторение сцены. Лебедев — Серебряков игнорирует настроение Басилашвили —
Войницкого.
Репетиция второго действия.
(Басилашвили.) Не «красьте» слова про грозу, не старайтесь создать «настроение». Говорите так, словно вы всех предупреждаете: «Вот пройдет гроза, всех освежит, а мне она не принесет ничего хорошего, никакого облегчения». Сразу появится конкретная жизнь, фраза станет живой. Не попадайте в «поэтический» тон. Слова все равно останутся поэтическими, добавлять поэзии ле надо, надо искать жизнь за словами. Жизнь в соответствии с характером.
Басилашвили. Какая-то душная общая атмосфера, к тому же я пьян, мысли путаются.
Если смотреть на это просто — тут приставание пьяного к красивой женщине ночью в усадьбе. Не надо бояться, это грубая сцена. А мы все интеллигентно играем. Не хватает этой простейшей вещи и у Елены — «Да вы просто пьяны». Это грубое столкновение, острый конфликт. Сцена не получается, потому что мы попадаем в общие понятия — Чехов, лирическая сцена и так далее. А сцена очень человеческая, простая, по-ночному откровенная, с обеих сторон.
Басилашвили. Все куда-то разбрелись, по своим углам...
И ваше время пришло. Не спится ему, а тут она. Вы наступаете на нее, грубо, настырно, сейчас надо все решить. Иначе ей трудно сказать: «Мне с вами скучно» или «Вы мне противны». Какие же основания надо иметь, чтобы сказать эти слова! Интеллигентная женщина, а дошла до такого. Он дал повод. Не попадайте в общий лирический тон, в стереотип.
Повторение сцены Елены и Войницкого.
(Басилашвили.) Как вы будете поступать, когда вам говорят такое? Нормальный человек должен уйти. А он не уходит. (Малеванной.) «Где доктор?» Это должно вырваться. Астров не идет у нее из головы. Это не буквальный вопрос. Это глас — как было бы хорошо, если бы здесь, сейчас вместо докучного дяди Вани был доктор.
Повторение сцены до слов Елены: «Мне
с вами скучно».
(Малеванной.) Этого недостаточно. Надо сильней.
¶Сцена Елены и Сони.
{Малеванной.) Сейчас у вас получается буквально про грозу и про воздух. А вы ведь давно не разговариваете друг с другом. Тут пристройка к человеку, с которым вы в ссоре и хотите помириться. Елена вообще не знает, получит ли ответ. Очень важно, что они долго не разговаривали. А сейчас вы ведете себя так, как будто все нормально. В этом варианте ваша следующая фраза—«Софи, когда вы перестанете на меня дуться?» — не работает. А вдруг Соня встанет и уйдет, как было до сих пор?
Когда зазвучала музыка, звучит в вас, сцену с Ефимом нельзя играть бытово, обыденно. Вы боитесь нарушить музыку в вашей душе, в вашем сознании. Чайковский все время звучит в вас. Это зависит от того, как вы сыграете сцену со сторожем.
10 марта 1982 года Репетиция третьего действия.
Трофимов. Я говорю: «Я сам не совсем здоров», а профессор меня не слушает.
Лебедев. Я могу не обращать на вас никакого внимания, вы мне сейчас не нужны.
Трофимов. Мы должны объединиться.
Лебедев. Я сразу говорю: «Где все остальные?», тема здоровья не развивается. Есть ли событие в том, что в назначенный час не все собрались, или я это пропускан)?
Не пропускаешь, но и не сердишься. Главное — не люблю я этого дома, не хочу здесь жить. Это — сквозное.
Лебедев. У меня задача найти все аргументы для того, чтобы уехать.
И все обстоятельства работают на это.
Лебедев. С болезнью можно смириться, но нельзя смириться с этой деревенской жизнью, где все разбредаются, где никого не найти, когда нужно. Уезжать надо! — к этому и необходимо вести сцену.
Басилашвили (Лебедеву). Мне кажется неверным, что вас выбивает из колеи чье-то отсутствие. Ну, нет и нет. Серебряков ничего другого и не ожидал.
Лебедев. Вот это и надо сыграть — ничего хорошего в этом. доме для меня нет и не будет...
Повторение сцены с выхода Серебрякова.
Лавров. Главное, по-моему, в том, что Серебряков, с его точки зрения, несет поистине гениальное открытие с продажей дома и с началом новой жизни. Именно поэтому он хочет, чтобы его услышали все сразу. Это ему важно, он не просто проверяет, все ли на месте.
Лебедев. Я еще точно не знаю, что для меня здесь по действию важнее всего.
¶Это придет, важно сохранить хорошее настроение, связанное с той «радостью», которую Серебряков всем несет. Давайте вернемся ко второму действию.
Репетиция второго действия.
(Басилашвили.) Вы очень хорошо начали, выход и сцена с профессором прошли именно на том накале, который нужен. Но почему-то эта жизнь не продлилась, не было нарастания.
Басилашвили. Но чем продлевать эту жизнь?
Поведение выпившего человека характерно агрессивностью, но агрессия ваша как-то растворилась после ухода Серебрякова.
Басилашвили. По по отношению к Елене он не агрессивен.
Почему? Он и здесь наступает. Предлагает любовь и новую йшзнь, но агрессивно. Елена никак не реагирует, но он и это принимает как должное и продолжает гнуть свое. Тогда и получится соединение трагического с комическим. Он привык к отказу. Он предлагает ей жизнь, она говорит, что ей противно, а он ведет себя так, будто не слышит. Это — в характере, он не верит ей, думает, что она ведет себя так из-за сковывающих ее моральных устоев. А вы эту сцену снивелировали. Надо продлить внутреннюю агрессию. А начало было очень хорошее, хорошо вышел, хорошо сказал профессору, который не хочет с ним оставаться,— «Даже смешно!». Мы ждем от вас огромного монолога насчет «прежней дружбы», а монолога нет. Это очень хорошо, накопил в себе много, но не сказал всего, это он сделает в третьем акте. А потом все куда-то ушло.
Басилашвили. Но потом возникает любовь.
Но в каком качестве? Рухнул на колени, хотя его не слушают, им тяготятся. Сейчас у вас получается галантно, а должно быть антигалантно. Получается все всерьез, даже сентиментально — сентиментальное объяснение в любви на коленях. А тут совсем другое качество, в его состоянии и любовь агрессивна.
Басилашвили. Ему ненавистна философия Елены. «Вы должны помирить меня с самим собой, а вы чего-то рассусоливаете».
Да, нужно такое качество. А вы это делаете в обычном состоянии героя — меланхолично-задумчивом. С чем сами боретесь, туда и попадете. Это надо ликвидировать, сейчас получается нечто среднеарифметическое.
Басилашвили. Что-то «хорошее».
Вот именно. Учтите, что вы завоевываете больше симпатий, когда вы резкий, агрессивный, нежели когда вы благостный. Когда вы решаетесь на обострение, все получается.
Басилашвили. Значит, мне надо предъявлять какие-то претензии Елене?
Да. Непременно нужно новое качество, потому что ничего нового вы здесь не говорите. Это мы все слышали в первом акте,
¶когда вы объяснялись в любви. Нас должно волновать новое качество. Как только вы впадаете в благостный тон, интерес к вам пропадает.
10 марта 1982 года Репетиция первого действия.
Астров очень близок к Чехову. Он долго молчит, а потом, когда его что-то по-настоящему взволнует, начинается веплеск. В монологе о лесах в первом акте он в первый раз открылся для Елены в новом качестве.
Лавров. Наверно, много определяется тем, что Астров очень хотел бы здесь остаться, а его вытаскивают, зовут к больному. Общество этой красивой, умной, интеллигентной женщины — что-то новое для него. Хочется побыть здесь, сюда проник какой-то свежий ветер. Ничего, что профессор, ради которого меня вызвали, не хочет со мной общаться, зато я до завтра буду здесь. Й вдруг его планы рушатся — извольте ехать на фабрику.
Да, все рухнуло. И так всегда.
Лавров. Он хотел остаться, но не вышло — куда, мол, с нашим свиным рылом в калашный ряд! Не приспособлены мы с нашей жизнью и с нашим укладом к высоким разговорам. Надо ехать,так дайте уж тогда хлопнуть рюмку водки. Нечего выпрыгивать из своей упряжки.
Очень важен переход от этого ощущения к монологу о лесах — из-за лени, из-за этой жизни гибнут леса.
Репетиция третьего действия.
Лебедев. Я никого не вижу, ни одного лица.
Это неважно, тебе их и не надо видеть, Серебряков очень занят собой, своей идеей — сейчас всех осчастливит. Пусть они не смотрят на тебя, пусть у них расстроенные, отчужденные лица, но как они сейчас расцветут, когда ты им все скажешь, посвятишь в свои планы!
Лебедев. Почему я говорю, что не люблю строя деревенской жизни?
Здесь это звучит как подготовка к тому, что надо уезжать из деревш1 — всем, не только ему.
Басилашвили (Лебедеву). Вы не учитываете одной вещи — вы здесь гость и должны чему-то подчиняться. Вы должны более деликатно обращаться с этими людьми, а потом — им просто надо помочь. Вы видите, как мы здесь мучаемся, и решили нам помочь избавиться от этих мучений.
Лебедев. Я сразу чувствую отношение к себе дяди Вани и продолжаю говорить как ни в чем не бывало. Хотя у меня с ним конфликт возникает сразу.
Конфликт, конечно, существует. Но здесь ты боишься, что он будет возражать тебе, с самого начала, и это неверно.
Лебедев. Он для меня сумасшедший молокосос.
¶Ты его еще не видишь, он стоит к тебе спиной.
Лебедев. Л о я его видел вчера, видел час тому назад.
Но сейчас ты его осчастливишь, выведешь из этого состояния, ты предвкушаешь свою победу.
Лебедев. Я же не знаю, как он будет воспринимать то, что я сейчас предложу.
Зачем ты об этом думаешь?
Лебедев. Он сразу хочет отсюда уйти. Он ведет себя вызывающе. Значит, я должен вести себя как слепой?
Ты видишь их состояние, но думаешь, что сейчас всех объединишь, выручишь, выведешь из этого состояния. Из тупика.
Лебедев. Но они не реагируют. Не слушают. Я им говорю: моя жизнь кончена, я стар, впереди только смерть — слышите? А они не слышат, мне не дотолкатъся до их сознания.
Это правильно, никто против этого не возражает. У нас нет спора. Профессор преодолевает равнодушие всех присутствующих, хочет их осчастливить. Чем больше говорит, тем больше увлекается своим проектом. И вдруг получает от Ивана Петровича отпор. В этом логика роли.
Сапегин. Чем неожиданнее удар, тем острее. И дочь против него. Это уж совсем неожиданно.
|
|
|
