Происхождение христианского образа

 

Слово «икона», которым мы пользуемся в русском языке, ничто иное, как фонетическая (=звуковая) калька греческого слова «εικόν» (ἡ εἰϰών) – эйкон, и в переводе означает изображение. Первоначально, а в некоторых случаях и сейчас, – изображение вообще.

Между тем, в христианской культуре «эйкон» подразумевает совершенно определенный художественный объект с определенными функциями. (Определение иконы) Икона христианская – это изображение святого лица или события священной истории (1), исполненное по определенному канону (2) и освященное по установленному чину (3). (Чин освящения, подобно русскому, принят не во всех церквах и в древности не существовал; греч. канон – правило; црсл. чин – порядок) Изображения, которые не удовлетворяют условиям, указанным в определении (1, 2, 3), иконами не являются.

Основные функции иконы: догматическая, литургическая, вероучебная и исповедная.

Догматическая функция подразумевает выражение церковного догмата боговоплощения.

Литургическая – установление таинственно-реальной связи с первообразом, т.е. тем, кто изображен на иконе и кто в настоящее время пребывает в Царствии Небесном.

Вероучебная предполагает своего рода изложение, передачу изобразительным языком определенных аспектов христианской веры, научение/обучение им.

Исповедная заключается в том, что икона исповедует православие, свидетельствует его.

В прошлом иконой называлось всякое, невзирая на технику исполнения и местоположение, христианское изображение. Например, мозаика или фреска на стене храма и т.п. Это верно. Но в настоящее время, говоря об иконе, мы обычно представляем себе изображение, исполненное на доске, отлитое в металле или вырезанное в камне, дереве, шитое и т.д. и при этом такое, которое можно переместить, перенести. Стенопись в обычном сознании выпадает из иконного ряда.

Вопрос происхождения христианского образа для истории церковного искусства является базовым, т.к. ответ на него устанавливает не только хронологию возникновения церковно-изобразительного искусства, но и его основание, роль и богословское содержание.

Относительно происхождения иконы существует ряд точек зрения.

Церковь всегда утверждала и учила, что священный образ (=икона) есть следствие Боговоплощения, на нем основывается и потому присущ самой природе христианства и, следовательно, от христианства неотделим. Церковное предание говорит о том, что первые иконы появились еще во времена земной жизни Иисуса Христа и Богородицы.

Однако мнение Церкви разделяется не всеми. И такая ситуация существует также долго, как и сама Церковь, само христианство. Назовем лишь отдельные противоречия, которые позволяют составить общее представление о разногласии в вопросе происхождения образа.

Одна из главных мыслей, звучащая и сейчас, была высказана в XVIII веке английским ученым Ги́ббоном. Как представлялось Гиббону, первые христиане не должны были почитать и вообще принимать икон, т.к. по преимуществу состояли из представителей еврейского народа, для которого вторая заповедь Моисея («не сотвори себе кумира и всякого подобия…») являлась безусловной. В связи с этим, икона возникла не ранее IV века, когда Церковь стала наполняться выходцами из язычников. Эти последние и принесли с собой пристрастие к художественному образу, т.к., во-первых, были не способны мыслить и почитать богов вне изобразительных форм, а, во-вторых, не были научены второй заповеди. Древняя апостольская Церковь и христиане 1-х 3-х веков иконоупотребление (т.е. саму возможность использования христианами образа) осуждали.

Утверждение Ги́ббона имеет своих сторонников. Некоторые ученые, анализируя древнехристианскую письменность, приходят к тем же выводам.

Между тем в этих выводах есть слабая сторона. Опора делается или на сугубо рациональные логические предположения (как у Ги́ббона), или на тексты сомнительного содержания. В частности, доказывая неприятие икон первыми христианами, ряд исследователей ссылаются на таких авторов как Тертуллиан, Ориген и Евсевий Памфил. Последние при этом именуются Отцами Церкви.

Ошибка или недобросовестность здесь в том, что названные лица при всем своем значении для истории Церкви Отцами Ее не являются. Более того, в определенных аспектах Церковь их критикует и осуждает.

Тертуллиан (2-я пол. II – середина III в.), известный христианский апологет (защитник), в конце жизни, отступивший от православия и примкнувший к еретикам-монтанистам (секта пророков-экстатиков, ожидавших особого личного откровения). Ориген (посл. четверть II – 1-я четверть III в.), «крупный богослов-мыслитель Восточной церкви, наложивший неизгладимую печать на все последующее догматическое развитие. Он первый создал систему христианского вероучения. От него исходят все крупные церковные мыслители Востока в течение всего средневековья». Однако же, в его сочинениях встречается и много неправославных идей, на беспрекословной истинности которых он, впрочем, не настаивал. Ориген, якобы осужден 5 Вселенским собором 553 года. Но это спорно. Евсевий Памфил (Кесарийский) (1-я пол. IV в.) – автор первой церковной истории и в этом отношении абсолютно заслуженный человек. Однако как богослов он охарактеризован св. отцами Седьмого Вселенского собора (787 г.) очень критически: «Ученый муж, но почти всегда еретичествовавший».

Тертуллиан в своих рассуждениях опирался на 2-ю заповедь Моисея, считая, что она запрещает всякое изображение. Изобразительному искусству приписывал дьявольское происхождение.

Для Оригена же попросту не существовало возможности передать истинный образ Христа, т.к., во-первых, Христос, применяясь к нашей немощи, не явил в Своем исторически-телесном виде всей полноты Божественной славы, и, т.о., никто не видел Его истинного облика, а во-вторых, Христос открывал Себя людям не одинаково, а в зависимости от духовной подготовленности каждого. Следовательно, не могло существовать какого-то одного истинного и точного Его изображения. Наконец, Христос, после Своего Воскресения неизобразим никак, даже словесно неописуем, и прежний исторический телесный облик как бы покинут Им за ненадобностью, поэтому и людям не следует к нему возвращаться.

Евсевий в своих суждениях, по-видимому, подхватывает мысль Оригена. «…«зрак раба» (т.е. человечество), принятый Христом в воплощении, уже слился с Его Божеством, – пишет Евсевий. После Вознесения Христос сбросил «зрак раба» и облачился в великолепие, которое в предвосхищении открыл своим ученикам (при Преображении) – великолепие, превосходящее человеческую природу. Очевидно, это великолепие нельзя изобразить безжизненными красками и тенями. Его прежний облик преобразился и превратился в несказанное великолепие, недоступное для человеческого глаза» и т.д.

В культуре христианской мысли существует понятие «теологумена», т.е. «частного» мнения, которое может не совпадать с общецерковным. Здесь мы имеем как раз этот случай.

Таково реальное положение и вес названных авторов. Исходя из этого, мы должны признать их мнение относительно образа малозначимым. Оно интересно для истории христианской мысли, но пусто в отношении истины об образе.

Еще одним аргументом в защиту теории позднего происхождения церковного искусства является утверждение, будто бы невежественные верующие, которые в древности составляли большинство христианских общин, навязали церковноначалию свои примитивные взгляды, в том числе употребление и почитание икон. Сама же церковная иерархия поначалу икону якобы не благословляла.

Зная строгость дисциплины воцерковления, которая практиковалась христианством в 1-е века, подобные рассуждения кажутся искусственными. Кроме того, существуют археологические опровержения подобного взгляда – римские катакомбы Калликста (римск. папа нач. III в.), в которых обнаружены места погребения римских первосвященников раннего периода, украшенные христианскими изображениями. Следовательно, церковная иерархия также принимала изобразительное искусство.

Нельзя говорить, впрочем, что все древние общины относились к образу одинаково положительно. Некоторые действительно не принимали его. Но, во-первых, это вовсе не означает, что неприятие было абсолютным и, что самое важное, правомерным. Не будем забывать, что по поводу многого из того, что позже стало догматом и незыблемым каноном, можно сказать то же самое. Апостолы Петр и Павел, например, ведут спор о проповеди Христа Воскресшего язычникам, т.е. о распространении спасительного домостроительства Божия на неиудейские племена. Петр (сам Петр) изначально принять этого не может. Многие апостольские послания имеют корректирующий характер и направлены на исправление отклонений в вере, имеющих быть в тех или иных церковных группах. И т.д. Итак, требовалось время, чтобы мир мог усвоить то, что превышало его сознание, его опыт. И как в других случаях, иконописание и иконопочитание сделалось общецерковной догмой только со временем, при том, что истиной было всегда и практиковалось с самого начала.

Что же касается неприятия теми или иными сообществами христиан искусства, то такое отношение могло быть следствием отрицательного отношения к языческому искусству и ритуалу поклонения идолам. Если художник делал изображение, подобное изображению древнеримских богов, а люди начинали поклоняться ему, как поклонялись язычники своим богам, то в этом конечно содержалась опасность исказить православие. Чтобы не происходило подобного соблазна некоторые предпочитали вовсе не использовать изображения.

Возможно, именно это двигало отцами Эльвирского собора – поместного собора испанской Церкви, прошедшего в первых годах IV в. 36-е правило его деяний, по-видимому, вполне определенно выразило запрещение делать изображения христианского содержания и почитать их. Текст правила следующий: «Изволися нам, чтобы иконописных изображений не было в церкви, и чтобы то, что почитаемо и поклоняемо не было изображено на стенах». Другой перевод: «Принято, чтобы живописи в церквах не было, и чтобы не служило предметом почитания и обожания то, что изображается на стенах». В обоих вариантах первая часть правила одинакова. Разночтения содержатся во второй части: в 1-м случае – сказано о том, чтобы не делать священных изображений на стенах храмов, а во втором – не почитать то, что на стенах храмов уже изображено. Но примечательно, что и в том и в другом вариантах содержится косвенное указание на практику делать христианские изображения на стенах храмов, во втором примере особенно очевидно, т.к. свидетельствовано, что на церковных стенах уже что-то изображено. И это, по крайней мере, рубеж III – IV вв.

Анализируя 36-е правило Л.А. Успенский пишет о том, что испанская церковь, вероятно, не имела ничего против иконопочитания как такового, но стремилась уберечь священные изображения от кощунственного осквернения со стороны гонителей христиан. Ученый обращает внимание на то, что собор проходил накануне гонений Диоклетиана, начавшихся в 303 г. Т.к. настенные изображения вынести из храма было нельзя, их не следовало делать. На переносные иконы, считает Л.А. Успенский, собор запрета не налагал. С этим мнением вполне можно согласиться. Действительно, мы нигде не читаем о священных изображениях помимо стенописных, и начальные слова, по-видимому, надо понимать в том же контексте.

Вместе с тем, из-за отсутствия каких-либо фактов, ничто не мешает согласиться и с тем, что 36-е правило оспаривает необходимость христианского образа вообще, и, что собор, таким образом, безоговорочно отрицает иконописание и иконопочитание. Но даже такой вывод, скорее делает картину церковной жизни более разнообразной и живой, чем принципиально что-то меняет в ней.

Эльвирский собор, повторим еще раз, был поместным собором испанской церкви. Следовательно, он отражал точку зрения не всей Церкви, а некоторой ее части, которая, между тем, могла и заблуждаться. И примечательно, что как до собора, так и после него, о чем свидетельствует археологические находки, священные изображения имели большое распространение на территории испанской епархии.

Все это означает, что 36-е правило носило относительный характер, оно не стало безусловно запретительным, и сама церковная жизнь отвергла его.

Между тем, указание на него, как и ряд других вышеприведенных свидетельств, позволяет понять, что вопрос о христианском образе в 1-е века не казался простым и решался не одинаково. Наряду с почитанием образа, существовало и его неприятие. Это естественно хотя бы потому, что художественный язык христианства в те годы еще не оформился. Нередко художники (выходцы из языческих художественных школ) не были способны отразить специфическую новозаветную духовность, передать святость. Формы античного искусства для этого не годились. Новые же формы только начинали возникать. Сама Церковь только начинала понимать, каким должен быть язык иконописи. Т.к. это понимание не могло возникнуть повсеместно в одно время, оно формировалось последовательно, постепенно. Также постепенно, с неким растяжением во времени происходило принятие христианского образа в качестве обязательного атрибута Церкви.

Точная хронология здесь не так важна и не может быть ни для кого окончательным доводом. Вероятно, поэтому противники христианского образа в качестве основного аргумента называют вторую заповедь Моисея, которая, как они считают, устанавливает категорический запрет образа. По этой причине существование образа и его почитание есть нарушение заповеди, культивирование идолопоклонства, а значит, отпадение от истинной веры.

Так ли это на самом деле?

Текст заповеди общеизвестен: «Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горé, и елика на земли низу, и елика в водах под землею, да не поклонишися им, ни послужиши им».

Из слов заповеди понятно, что кумир – это изображение тварного существа или объекта любого пространственного местоположения, которому воздается служебное поклонение. (т.е. изображение живого существа или неживого предмета небесного, земного, водного (звезды, птицы, звери, растения, рыбы, камни и т.д.), которому служат и поклоняются как Богу. (Служебное поклонение – это поклонение, которое воздается исключительно Богу и более никому. Еще один тип поклонения – почитательный; почитательное поклонение воздается святым Божиим, кресту, Евангелию, иконам, мощам святых и т.д.)

Итак, в заповеди указаны два одновременно обязательных условия-критерия, которыми и определяется идолопоклонение:

1) тварность того, кого или что мы изображаем;

2) воздаяние такому изображению служебного поклонения (т.е. служение ему или перед ним как Богу).

Поверим этими критериями христианскую икону.

Можем ли мы сказать, что изображая Господа Иисуса Христа, мы изображаем тварное существо? Разумеется, нет, ибо Христос Богочеловек. Воздаем ли мы иконе Иисуса Христа служебное поклонение? Тоже нет. Самому Христу служим, но Его икону почитаем. Следовательно, ни одно из условий заповеди, характеризующих идолопоклонство, не соблюдается, и икона Христа не является идолом.

Тогда, может быть, заповедь нарушается в случае с иконами святых? Действительно, на иконах этого круга мы изображаем тварных существ и тварные предметы (люди, облачения, животные, горки, деревья и проч.). И это отвечает первому критерию заповеди. Однако, повторим еще раз, идолослужение характеризуется наличием не одного, а сразу двух признаков: тварности изображаемого и служебного поклонения. И вот именно этого последнего мы не наблюдаем: иконам святых также воздается почитательное поклонение. Следовательно, и они не являются идолами.

Итак, никакая икона, если мы соблюдаем кононы церкви в отношении ее иконографии и почитания, не нарушает вторую заповедь.

(Канон почитания из постановления VII Вселенского собора: «… (надлежит) воздавать (иконам) лобызание, почитание и поклонение (почитательное поклонение), но никак не то истинное служение, которое по вере нашей приличествует одному только божественному естеству (служебное поклонение)»).

Более того, согласно учению Церкви вторая заповедь не только не противоречит иконописанию, но предполагает его. Предполагает при определенных условиях, которых не существовало в Ветхом завете и, которые появились в завете Новом. Об этом со всей ясностью говорит прп. Иоанн Дамаскин (VIII в.) в своих «Защитительных словах против отвергающих святые иконы». Рассуждения преподобного имеют ясную строгую логику и сводятся к следующему.

Назначение древнего Израиля состояло в том, чтобы подготовить пришествие Спасителя. Ветхозаветная история прообразовательна по отношению к новозаветной истории. Ветхий завет – это время прообразов. В этот период не могло и не должно было быть образа – иконы Бога, т.к. в Ветхом завете Бог обнаруживал Себя избранному народу исключительно в слове (Он говорил, Его слушали) и никогда в образе. Оставаясь всегда невидимым Он попросту не мог быть изображен. Всякая попытка Его изображение оказывалась ложной, приводящей к идолопоклонению. Отсюда запрет делать какие-либо изображения, ибо по сути они ложны, но вместе с тем обоготворяются. Так возникает прецедент идолослужения и нарушения 1-й и главной заповеди: «Да не будут тебе бози инии, разве Мене».

Те исключительные явления ветхозаветным пророкам, когда Бог представал в человеческом облике, были нематериальными, невещественными, бестелесными видениями. Пророки зрели Бога духовным взором. Человеческое же «подобие» Бога в этих видениях предызображало Его грядущее явление во плоти, подготавливало людей к воплощению Божию. Последнее дает понять, что отсутствие образа в Ветхом завете потенциально содержало в себе появление образа в Новом завете.

В новозаветные времена форма откровения Божия изменилась: кроме словесной, она стала еще и образной. И это принципиально. Т.к. явление Бога во плоти сделало Его видимым, зримым и осязаемым, что и обусловило появление Его иконы-изображения.

Прп. Иоанн Дамаскин пишет: «Итак, что таинственно показывается в этих местах (текстах ветхого завета, запрете делать изображения)? Ясно, что теперь нельзя тебе изображать невидимого Бога, а когда увидишь Бестелесного, ради тебя вочеловечившимся, тогда будешь делать изображения человеческого Его вида».

«Бестелесный и не имеющий формы Бог некогда не был изображаем никак. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, я изображаю видимую сторону Бога».

Итак, телесность, осязаемая видимость – главное по учению Церкви в вопросе изобразимости Бога. Боговоплощение становится краеугольным камнем, на котором утверждается христианский образ, иконописание и иконопочитание. Так раскрывается подлинное содержание 2-й заповеди.

Примечательно, что «косное» понимание заповеди было преодолено именно в иудейской среде, т.к. именно в ней, среди апостолов, согласно церковному преданию, появились и почитались первые иконы. Этими иконами были Нерукотворный образ Христа, переданный Им в Эдессу, и иконы Богоматери – нерукотворная «Лиддская» и написанные евангелистом Лукой.

Относительный характер заповеди становится также очевидным в контексте истории создания и украшения ветхозаветной скинии. По словам Библии Господь Сам повелел украсить Святая святых скинии изображениями Херувимов. Для этого Он «исполних его (мастера Веселеила) Духом Божиим Премудрости и слышания, и вѝдения, во всяком деле разумети» (Исх. 31.3). В этих словах, кстати, нетрудно обнаружить указание на Богодухновенность церковного искусства. И если Богодухновенность была присуща искусству ветхозаветной церкви, то тем более она присуща искусству церкви Нового Завета.

Рассматривая текст об украшении ветхозаветной Скинии надо знать, что изображения херувимов были ничем иным, как иконами. Об этом, в частности, утвердительно говорит в своем «Десятословии» св. Григорий Палама (XIV в.).

Т.о. Господь, с одной стороны учреждая 2-ю заповедь, а с другой стороны, повелевая отлить иконы херувимов, дает понять, что заповедь не несет абсолютного запрета образа. В действительности она имеет иконную перспективу, подготавливает возникновение и развитие церковного искусства в правильном – православном – его понимании и почитании.

Получая в Новом завете возможность изображать Бога, мы также получаем возможность изображать и святых. Осуществление обета, данного Богом человеку (Боговоплощения и спасения) освящает всю тварь, в том числе и людей В.З., включая их в искупленное человечество. Поэтому на иконах пишутся все поколения и все народы, исповедующие веру во Христа Спасителя. Пишутся и почитаются не как боги, что имело бы место в ветхозаветные времена, а как «друзья» Его. Различаясь с Ним, так, что не становятся «иными богами» (вспом. 1-ю заповедь), не подменяют ложно Его.

 

Итак, общий вывод о происхождении христианского образа должен быть таким:

В Церкви с самого начала было ясное понимание смысла и значения образа и отношение к образу всегда оставалось неизменным. Это отношение вытекало из факта Боговоплощения: икона есть следствие Боговоплощения. Имея в виду прямую связь между Боговоплощением и иконой, следует понимать, что образ (икона) содержится в самой сущности христианства, т.к. христианство это откровение не только слова Божия, но и образа Божия, явленного Богочеловеком Иисусом Христом. В Боговоплощении основа христианской иконы и указание на неразделимость образа и христианства, т.к. основой христианства также является факт Боговоплощения. И как христианство есть по сути свидетельство Боговоплощения, свидетельством Боговоплощения является и икона. Именно поэтому прп Феодор Студит (нач. IX в.) со всей категоричностью объявляет: «Кто не исповедует, что Господа нашего Иисуса Христа можно изображать живописью, тот не исповедует, что Он был видим во плоти».

 

 

Ключи: значение слова «икона»; определение иконы, условия «иконности» изображения; функции иконы. Происхождение христианского образа: точка зрения Церкви; аргументы и доводы в пользу позднего происхождения иконы, ее отрицания: имена, мнения, соборные постановления, аргументы и доводы в пользу раннего прохождения образа и его необходимости: имена, мнения, факты. Вторая заповедь: текст, определение идола, христианский образ в свете второй заповеди, объяснение второй заповеди прп. Иоанна Дамаскина, отношение христианского образа к факту Боговоплощения: следствие – свидетельство. Общий вывод

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: