Глава 2 между лондоном и Парижем

 

 

Декабрьским днем 1777 года дорожная карета с лакеями на запятках остановилась возле дома № 4 на Уэркоум-стрит в Лондоне. В этот пустующий особняк, принадлежавший некоей миссис Джулиэтт, въехал новый постоялец: граф Александр Калиостро с супругой, итальянский полковник на испанской службе, согласно имевшимся у него документам. Камердинер и лакеи вносили в дом многочисленные сундуки, какие-то особенные, странной формы баулы. Все последующие передвижения Калиостро зафиксированы с большой точностью, а вот откуда он явился в тот декабрьский день, так и осталось невыясненным. Сведения о предыдущих его похождениях случайны и разрозненны, и ни одно из них не может считаться абсолютно достоверным.

Граф был мужчина средних лет, невысокого роста, но широкий в плечах, смуглолицый, по многим показаниям — краснолицый. Говорил на трех или четырех языках, притом на всех, без исключения, с иностранным акцентом. Держался важно, таинственно-значительно, напыщенно. Щеголял перстнями и табакерками, украшенными редкой величины бриллиантами и иными драгоценными камнями.

В скором времени густой дым, валивший из трубы дома № 4, приобрел в глазах соседей особенное значение. Стало известно, что заезжий иностранец — высокоученый алхимик, владеющий секретом превращать неблагородные металлы в золото и серебро, увеличивать в объеме бриллианты, проделывать и некоторые другие, столь же чудесные, сколь и чрезвычайно полезные вещи. Во внутренних помещениях дома граф оборудовал себе лабораторию, где за плотно завешанными окнами пылала большая алхимическая печь, а вокруг все было уставлено колбами, пробирками, перегонными кубами вперемежку с каббалистическими книгами, черепами, сферами, пентаграммами и прочими аксессуарами высокой магии. Щеголяя бриллиантами на перстнях, граф обычно давал понять, что они собственного изготовления, а лицам, особо отмеченным его доверием и допущенным в святая святых, демонстрировал процесс производства их, извлекая драгоценные камни готовенькими из тигля, прямо «с пылу с жару».

Лондонский «дебют» Калиостро окружен особенно густым туманом. Повествования об этом отрезке его карьеры вращаются вокруг двух сюжетов: во-первых, драгоценных камней и металлов и, во-вторых, лотереи. Ему будто бы удавалось угадывать заранее выигрышные номера лотереи, каковые он благоволил сообщать приближенным к нему или просто случившимся около него людям. Сам Калиостро представлял дело таким образом, что толпившиеся вокруг него корыстолюбцы только мешали его алхимически-каббалистическим изысканиям, умоляя его обращаться к сугубо практическим их приложениям. Достоверно во всех этих историях то, что они окончились судебным разбирательством: Калиостро был обвинен в магии и колдовстве, а также и в мошенничестве. Целая череда тяжб в общем завершилась в его пользу, и все же он предпочел не задерживаться более в Англии.

Достоверно также то, что в Англии Калиостро вступил в масонскую ложу и сразу стал пользоваться авторитетом в этих кругах.

Весной 1778 года Калиостро объявился по другую сторону Ла-Манша. Дорожная карета, украшенная графским гербом, пересекает континент вдоль и поперек; города и замки в разных концах Европы взбудоражены визитом неожиданного гостя, демонстрирующего поистине сногсшибательные вещи. Всюду Калиостро встречает хороший прием, а его выступления собирают аристократическую аудиторию, включая иногда и коронованных особ. Всякое его появление и исчезновение внезапно и обставлено таинственностью; обычная его гастроль крат- ковременна, но где-то он задерживается, смотря по обстоятельствам, и на более продолжительный срок. Так, например, в Курляндии он провел почти всю первую половину 1779 года.

Репертуар чудес был невероятно обширен. Алхимические опыты оставались самым, пожалуй, престижным по тем временам, его главным «фокусом», но были и еще более сенсационные: например, некромантия или исцеление безнадежно больных. Прибавим сюда ясновидение и предсказания будущего и такие «мелочи», как, например, изобличение воров и отыскание кладов.

Жаждущим услышать Калиостро приоткрывал завесу, укрывающую от непосвященных «истинную мудрость». Граф утверждал, что он совсем не против энциклопедизма; гравитация, электричество и тому подобные новооткрытые вещи — все это очень хорошо, но все это частности, а полное, всеобъемлющее знание жизни можно найти только в древних книгах, только на далеком Востоке. Исключительно «тайные науки» позволяют проникнуть в главный тайник природы, ключ к которому дано подобрать только «истинному магу».

Парижский кардинал де Роган, один из столпов королевского двора, пожелавший омолодиться, ввел мага в высшее парижское общество. В 1775 году весь цвет французской столицы присутствовал на магических вечерах супругов Калиостро. Доступ на такие вечера предоставлялся избранным, вступившим в масонскую ложу и заплатившим в качестве взноса огромную сумму денег. Зал для своих сеансов Калиостро готовил так, чтобы создать таинственную, мистическую обстановку. Множество темных драпировок, свечи в массивных серебряных канделябрах, расставленные в виде магических фигур, стол, покрытый длинной черной скатертью с вышитыми на ней каббалистическими знаками. Самым важным магическим предметом сеансов был шар. Перед ним ставили на колени молодую женщину, которая с помощью сверхъестественной силы Калиостро видела картины из настоящей, прошлой и будущей жизни и рассказывала об этом присутствующим.

Калиостро поселился на окраине Парижа, на улице Сен-Клод, район Марэ, в особняке, сохранившемся до сих пор, расположенном в глубине глухого, разросшегося сада. В верхнем этаже дома была оборудована лаборатория с непременной алхимической печью, Маг обычно работал здесь по ночам, и запоздалый прохожий, оглядываясь на светившие сквозь ветки деревьев окна, суеверно крестился. Счастливчики, допущенные внутрь лаборатории, попадали в диковинную обстановку времен Парацельса и Фауста: батареи всевозможных эликсиров и бальзамов, пятиугольники и треугольники с мистическими знаками, чучела змей, какие-то вонючие снадобья, тут же буссоль и «дерево Дианы» (амальгама серебра и ртути, которой приписывались целебные свойства), светящиеся камни, о которые будто бы можно зажечь свечи, многочисленные «черные» книги и первая из них — «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста.

Посреди всех этих редкостей высился огромный ата- нор (алхимическая печь), в жарком пламени которого при наличии воображения можно было увидеть пляшущую фигурку саламандры — девы-покровительницы алхимиков.

В нижнем этаже был зал для масонских собраний. Здесь преобладал небесно-астральный декор, развешаны были мечи и шпаги, расставлены молотки, кубы и наугольники, а также статуэтки Изиды и быка Аписа — принадлежности «египетского ритуала». Здесь собирались «вольные каменщики» — преимущественно в дорогих каретах, украшенных аристократическими гербами. Отсюда разносилось по округе вместе с ароматом заморских благовоний благостное пение, патетические анданте масонских гимнов и славословий.

Самые необычные вещи случались за стенами сей уединенной обители. Газеты сообщили, например, о фантастическом ужине на тринадцать персон, данном на улице Сен-Клод; сегодня мы назовем это сеансрм массового гипноза. Шесть приглашенных гостей, среди которых были кардинал Роган и кто-то из родных братьев короля, то ли граф Прованский, то ли граф д'Артуа, «встретились» за столом с шестью знаменитыми покойниками, в частности Вольтером, Монтескье и Дидро (тринадцатым сотрапезником был Калиостро). Передавались даже подробности словесной пикировки, состоявшейся будто бы между двумя сторонами.

Сохранился рассказ очевидца о подобном сеансе в Париже. Из множества приведенных детей Калиостро выбрал шесть мальчиков и девочек, которые показались ему наиболее подготовленными, и передал их Лоренце. Супруга на некоторое время увела детей из залы. Когда они вернулись, на них были белые туники, подпоясанные золотыми поясами, волосы были тщательно расчесаны и благоухали ароматическими эссенциями.

Калиостро подвел детей к поставленному посреди залы мраморному столику, на котором стоял сосуд, наполненный водой. Их попросили взяться за руки, образуя круг, в середине которого находился стол. Затем Калиостро произнес над детьми слова на непонятном присутствующим языке и попросил их по очереди заглянуть в сосуд с водой. Все шесть мальчиков и девочек, посмотрев в воду, начали восклицать, что видят там ангелов.

Калиостро тем временем успел покинуть залу и вернуться в одеянии Великого Кофта. Подойдя к столу, он стал по очереди возлагать руки на головы детей, затем на их глаза, на грудь, после чего начал совершать над их головами некие пассы. Затем один из его прислужников поднес маленькую золотую палочку. Калиостро постучал ею по столу и сказал, что теперь каждый может задавать вопросы и проверять ответы. Первая дама, набравшаяся смелости, спросила «голубков» о том, что сейчас делает ее мать. Дети, посмотрев сосуд с водой, ответили, что мать означенной дамы сейчас находится в театре в Страсбурге, сидит в ложе между двумя немолодыми мужчинами. У сожалению, проверить, так ли это, не представлялось возможным. Тогда другая дама задала весьма простой вопрос: она пожелала узнать, сколько лет ее супругу. Дети замялись, и тогда грянула овация — ведь они не могли дать ответ на этот вопрос, так как женщина была не замужем.

 

Глава 3 ВЕЛИКИЙ КОФТА

 

 

Мы повествуем о временах, когда Европа, разбуженная трудами своих свободомыслящих просветителей, искала новые идеи и знания, которые могли бы вдохновить и молодое пылкое сердце, и пытливый трезвый ум. Старые церковные догмы, пятнадцать веков насаждавшиеся силой меча и страхом костра инквизиции, уже теряли ценность в глазах ищущих людей. Одновременно набирали популярность сведения о таинственных знаниях Востока, которые не одному поколению средневековых алхимиков и теософов давали силу преодолевать насмешки невежественной толпы, презрение научных авторитетов и страх перед безжалостным трибуналом инквизиции. Предания рассказывали о том, как когда-то Парацельс, Тритемий, Томас Воган, Роджер Бэкон, Корнелий Агриппа, Раймонд Лул- лий, Христиан Розенкрейц в своих кельях-лабораториях искали способ получить описанный в старинных легендах философский камень, который является ключом, открывающим великие тайны природы. Под влиянием этих преданий по всей Европе образовывались общества, кружки и ложи, объединявшие искателей истины и просто любопытствующих, желавших верить не только в библейскую Троицу и знать больше о своей душе, нежели знал о ней профессор теологии.

С возникновения масонства в 1717 году оно привлекало к себе внимание своей таинственностью и странной обрядностью, что давало благодатную почву для любых домыслов и вымыслов. Применительно к XVIII веку масонство, скорее всего, следует рассматривать как довольно туманное образование, сложившееся в том слое культуры, где имеет место так называемая символическая деятельность. В масонстве встречаются друг с другом различные символические формы, в той или иной степени оторвавшиеся от своих исторических корней;

прошлое, иногда очень далекое прошлое встречается таким образом с настоящим.

Из прошлого масонство взяло, во-первых, элементы духовной (рыцарского кодекса) и, во-вторых, элементы герметической традиции. В нем нашли место последние отголоски традиций духовно-рыцарских орденов, их ритуалов, их фразеологии. В XVIII веке еще были живы многие традиции средневековья (даже духовно-рыцарские ордена еще не стали целиком достоянием истории: существовал Мальтийский орден, преемник госпитальеров).

«Высокое масонство» — это высшие степени его: розенкрейцеры, посвященные и др. Розенкрейцеры по традиции занимались алхимией, посвященные — каббалой. Вообще же вся масонская ритуалистика отмечена влиянием мистических понятий «тайных наук»: к примеру, обряд посвящения сближался по аналогии с процессом «трансмутации» металлов и описывался теми же самыми терминами. Заметим также, что масонство переняло у герметиков их одержимость в поисках некоего «утраченного Слова», некоего «забытого секрета» — поисках, которые в конечном счете вели на «загадочный Восток».

Но с духом далекой старины в масонстве перемежаются веяния новых, буржуазных времен. Ложи формально открыты для всех сословий, среди принятых братьев устанавливается подчеркнутое равенство. Религиозные убеждения почти не принимаются во внимание — это результат упадка ортодоксального христианства, распространения деизма и, с другой стороны, различных мистических вероучений. В Англии, где масонство зародилось, оно было в наибольшей степени проникнуто буржуазным духом. Уже то, что основатели назвали свое движение «обществом вольных каменщиков» — строителей храмов, свидетельствовало об их псевдодемократических наклонностях. На континенте масонство утратило эту окраску, стало более чинным, пышным, театральным. Европейская аристократия нашла слишком скромным его происхождение от каменщиков и придумала для него более пышную генеалогию, восходящую не к строителям храма, но и к храмовникам (тамплиерам) либо к госпитальерам- мальтийцам. Но и на континенте, как об этом свидетельствуют источники, костяк общества составила именно буржуазия, находившая в ложах отдушину от социального регламентирования и нередко пытавшаяся дать им угодное ей направление.

Настроения, господствовавшие в ложах, подчас были прямо противоположными. Некоторые становились апологетами просвещения, другие, и таких было гораздо больше, тяготели к оккультизму; одни держались герме- тизма, другие, напротив, обращались к политической деятельности. Вместе с тем масонство приоткрывало двери в сторону иных, нехристианских религий, в сторону восточных разновидностей спиритуализма. Масонский антиклерикализм в XVIII веке зачастую принимал причудливые формы: так, ложи будоражила идея «мести за тамплиеров», которых в XIV веке церковь официально осудила за то, что, общаясь с «неверными», они будто бы сами впали в ересь.

Участие в ложах высокопоставленных аристократов и коронованных особ делало масонство влиятельной силой как в тех странах, где оно поощрялось, так и в тех, где подвергалось гонениям. Это обстоятельство привело к масонам многочисленных шарлатанов и карьеристов. Разумеется, Калиостро — первый среди них. На процессе 1790–1791 годов в Риме инквизиторы пытались даже представить его чуть ли не главным инициатором масонских «заговоров» против церкви и освященного ею порядка. Это явное преувеличение, хотя Калиостро, бесспорно, был одним из самых видных масонов и даже выступил со своей собственной теорией движения — «египетским ритуалом». И вскоре все новые и новые ложи заявили о своей приверженности «египетскому ритуалу». В качестве главы этого последнего Калиостро присвоил себе экзотическое звание Великий Кофта и объявил об учреждении главной ложи ритуала в Лионе, где он обосновался с лета 1784 года. Выбор не был случайным. Подобно тому, как Париж был общеевропейским центром Просвещения, так Лион был центром всякого рода мистических, оккультных течений. Здесь на средства богатых покровителей специально выстроено было здание главной ложи, нечто вроде храма; в центре его парадного зала на фоне усеянного серебряными звездами голубого полотнища красовался бюст Великого Кофта, выполненный знаменитым Гудоном, с надписью «Божественному Калиостро».

Однако и в Париже мода на Калиостро была в разгаре. В витринах красовались его портреты и изваяния в мраморе и бронзе, на всех углах торговали табакерками, веерами, перстнями и прочей мелочью с его изображениями. В этот период Калиостро — один из двух наиболее популярных во Франции иностранцев за десятилетие, предшествовавшее революции. Вторым был Бенджамин Франклин, знаменитый физик и посол революционной Америки.

На одном их крупнейших собраний верховных представителей лож верховные масоны, именующие себя Старшими Братьями расы, поставили своей целью усилить тягу человечества к интеграции, которая является, в сущности, ключевой нотой вселенского порядка. На этом собрании была обозначена одна из проблем: умы учеников и стремящихся практически нечувствительны к высшим касаниям. Решение было найдено в учреждении группы посредников-служителей, со временем организовавшуюся в Новую Группу Мировых Служителей.

Масоны утверждали, что прежде всего сознание человечества должно подняться на ментальный план; оно должно настолько расшириться, чтобы включать не только мир эмоций, но и интеллекта. Во-вторых, необходимо было сделать что-нибудь для разрушения барьеров обособленности и предрассудков, которые отчуждали людей друг от друга и которые, как предвидели братья-«камен- щики», будут отчуждать их все больше.

Это собрание положило начало конкретной специфической групповой работе по четко намеченным направлениям, что привело к созданию четырех групп — культурной, политической, религиозной и научной, из которых каждая должна была выражать истину с определенной точки зрения и раскрывать определенный аспект познания. Известно, что первыми взялись за работу культурная и политическая группы. Результат активной деятельности одной проявился в начале эпохи Ренессанса, другая привела к политической реорганизации всей Европы, Америки и Великобритании, да и, пожалуй, всего мира. Одной из основных задач ее было сформировать правильное управление каждой национальной единицей для должного их развития, чтобы они могли надлежащим образом исполнять свои международные обязанности, тем самым усиливая мировое братство наций.

Основной десант политической группы пришелся на начало XVII столетия. Группа в основном включала в себя работников, осуществляющих свою деятельность на рациональных принципах. Но были и те, кто сознательно откликался на мир мысли Бога, являясь проводником Его идей. Ключевой фигурой политической группы иерархических работников был посвященный ученик граф Калиостро. Практически все, что написано о жизни Калиостро, никак не раскрывает его в качестве посвященного, иерархического ученика, перволучевого Ашрама. Но так и должно было быть. Посвященный всегда работает за сценой, выводя на передний план истории других учеников.

Задача политической группы, работавшей над обустройством Европы, состояла в первую очередь в смене монархических режимов правления и переходе на демократические рельсы. Осуществить это бескровными методами, например, как в Англии, не удалось. Разрушить старое мышление монархической Европы было возможно, только применив энергию аспекта первого луча. Результатом ее воздействия стала Семилетняя война, окончившаяся в 1763 году. Работа политической группы началась с посылки группы учеников и посвященных в различные страны мира.

Сохранилась часть воспоминаний Калиостро о масонской стороне его деятельности. Вот что он пишет: «Мой наставник Альтотас, величайший мудрец, один из хранителей высочайших знаний, накопившихся в недрах человечества от начала веков и до наших дней, сообщил мне, что считает меня вполне подготовленным и созревшим для того, чтобы войти в храм познаний и выдержать там испытания, которым должен быть подвергнут всякий, кто жаждет доказать свои силы снести на своих плечах великую драгоценную ношу. Но не сам он меня посвящал. Он препоручил меня иному мудрецу, великому иерофанту. От него мной были получены все важнейшие указания. Я должен был очиститься и подготовиться к уготованному мне. Я должен был продолжительно молиться и поститься. И вот, наконец, настал день, когда с чистой совестью сообщил моим наставникам, что почувствовал себя вправе…

В сопровождении старого иерофанта (действие происходит во время одного из путешествий Калиостро на Восток. — Авт.) и двух прежде уже посвященных молодых людей посреди глубокой ночи мы отправились из древнего Мемфиса к пирамиде Хеопса. Я уже прежде осматривал эту пирамиду и должен заметить, что неверно и напрасно называют ее пирамидой Хеопса: Тот, или Гермес, величайший из мудрецов, воистину, был ее строителем. Он создал ее именно затем, чтобы сохранить в лоне ее в будущих веках, в будущих тысячелетиях, сокровища великого знания.

Мы подошли к пирамиде и остановились. Ночь выдалась очень светлой. Я уже не раз бывал здесь, потому удивился нашей остановке. Я понимал, что идем мы в пирамиду, однако же с этой стороны не было никакого входа. Но мне не пришлось удивляться долго, так как с этой минуты и началось то все удивительное, неожиданное, что суждено было мне испытать.

Иерофант ударил молотком в один из древних камней у основания пирамиды, как вдруг камень в ответ поддался, и перед нами оказалась маленькая дверца. Мои спутники завязали мне глаза и далее меня повели. Я понял, что мы спускаемся вниз по ст/пенькам очень длинной лестницы. Когда, наконец, глаза мои были развязаны, я оказался в обширном зале, ярко освещаемом откуда-то сверху. Прямо передо мной находился огромных размеров и редкой работы сфинкс. Как никогда прежде поразило меня это таинственное изваяние. Я не мог отвести глаз от взгляда сфинкса. На меня был устремлен холодный и загадочный, прекрасный и страшный каменный неподвижный взгляд человеческого лица. Это было непостижимое существо: и ужасающее, и манящее к себе. Оно имело голову женщины, тело быка, когти льва и огромные крылья.

Иерофант подошел ко мне и положил мне на плечо руку. «Сын мой, — обратился он ко мне, — прежде, чем идти дальше, остановись и вглядись в этого сфинкса. На первый взгляд он ужасен, он представляется тебе чудовищем. А ведь это символ глубочайшей красоты и правды. Этот сфинкс — лишь заглавный лист той книги, которую ты жаждешь прочесть. Первая загадка, первая из великих загадок, но не тот кроется в ней смысл, что в басне Эдипа, — я решаюсь тебе его поведать, но прежде ты подтвердишь, что достоин читать эту великую книгу. Если же нет..»

Туг он замолчал, однако невольный трепет пробежал по моим жилам. «Готов ли ты слушаться меня?» «Готов», — ответил я и встретился взглядом с его взглядом, выдержать который было непросто. Тогда два молодых посвященных поднесли мне длинные белые одежды. С их помощью сбросил я с себя свое одеяние, облачившись в эти белую тунику и сандалии.

Тогда иерофант подвел меня ближе к сфинксу и сказал: «Смотри, ты видишь человеческую голову, голову женщины. Она олицетворяет человеческий разум, разум, который, прежде чем он выйдет на арену будущего, должен изучить свои цели и желания, постичь средства их достижений, познать препятствия, коих следует избегать, пройти предстоящие испытания. Тело быка означает, что человек, вооруженный знанием, должен, подобно сильному и крепкому быку, с неутомимой волей и беспредельным терпением прокладывать шаг за шагом путь, ведущий к успеху или падению. Когти льва означают, что, прежде чем достигнуть цели, намеченной разумом, недостаточно хотеть, а следует дерзать, недостаточно трудиться, а следует иной раз биться и силою прокладывать себе дорогу. Орлиные крылья не приподняты, они опущены, они прикрывают собой сфинкса, — и густым и непроницаемым покровом, подобным орлиным крыльям, следует скрывать свои планы до тех пор, пока не настанет время действовать решительно и дерзко, в орлином полете возносясь на беспредельную высоту.

Смей же, сын мой, видеть верно и жаждать справедливо. Дерзай ко всему, чего пожелает твоя совесть, умей умолчать о своих планах. И если перед твоим упорством и терпением завтрашний день есть не что иное, как продолжение усилий, сделанных тобой сегодня, — следовательно, ты идешь твердо к своей цели. Семь гениев, семь хранителей священного ключа, запирающего прошедшее и открывающего будущее, возложат на твою голову венец «властелина времени», и ты, подобно Пифагору, Платону и другим прежним мудрецам, сделаешься преемником Гермеса, помня, что и они прежде стояли там, где стоишь сейчас ты».

После этих слов иерофант завязал мне глаза снова, и я услышал, как удаляются его шаги. Кто-то иной взял меня за руку и повел. Снова мы двигались по лестнице. Голос того, кто сопровождал меня, прошипел у самого уха: «Считай ступени!» Я начал считать и насчитал двадцать две, после чего мы остановились. Я услышал, как отпирается и затем запирается за на ми тяжелая дверь. Снова потянулись мгновения, во время которых мы продолжали путь.

Вдруг тот, кто вел меня, остановился и, задержав меня, воскликнул: «Стой, теперь дальше ни шагу, иначе ты полетишь в бездонную пропасть. Она со всех сторон окружает тайный храм, защищая его от вторжения непосвященных. Мы пришли слишком рано, потому будем ждать остальных наших братьев. Ты же, если дорожишь жизнью, должен замереть неподвижно. Скрести на груди руки и не снимай с глаз повязки до тех пор, пока тебе не будет приказано это сделать. Полдни, что ты уже теперь в нашей власти, ты отныне не принадлежишь себе, ты обязан слушаться нас беспрекословно. Лишь исполнив это и доказав нам, насколько ты властвуешь собою, ты избежишь погибели и достигнешь того, к чему стремишься».

«Я все знаю и готов ко всему», — прошептал я в ответ. Снова потянулись минуты ожидания. «Сними повязку», — раздался неожиданно скоро повелевающий голос, и я снял повязку, ощущая, как задрожало мое сердце. Передо мною стояли два существа в таких же белых длинных туниках, как у меня, только один из них был опоясан золотой лентой, второй — серебряной. У одного из них была голова льва, у второго — голова быка.

Я не успел оторвать от них взгляда, как почти у самых моих ног разверзлась земля с ужасным шумом, заклубился дым, в котором навстречу мне поднимался скелет, оживающий на глазах. Скелет

этот двигался, держа в своих костяных руках огромную косу, острие которой, блестя и переливаясь, направлялось мне прямо в грудь. Одновременно из-под земли раздался глухой замогильный голос: «Горе непосвященным, дерзнувшим нарушить покой мертвецов!»

Однако я уже не чувствовал страха, наоборот, мне явился неожиданный подъем духа, я ощущал во всем своем существе силу и крепость. Я готов был на какие угодно испытания и к каким угодно зрелищам. Я спокойно взирал на скелет, страшно передо мной кривляющийся и скалящий мне зубы, и на острие его косы, почти уже упершейся мне в грудь.

Я не запомнил, сколько это длилось времени, однако вдруг дым из-под земли повалил еще гуще, но, когда он рассеялся, ни скелета, ни косы, ни чудищ уже передо мной не было. Лишь два посвященных находились рядом со мною, и один из них подбадривающе сказал мне: «Ты почувствовал ужас смерти и не дэогнул, тебя коснулся ужас, но ты не отступил. Ты мог бы стать героем на своей родине, однако мы предлагаем тебе иные качества — добровольное смирение, должное одержать победу над тщеславной гордостью. Готов ли ты добыть победу над самим собой?»

«Не знаю, способен ли я на это, однако я готов на все», — ответствовал я. «Тогда ползи по этому подземелью до тех пор, пока не попадешь в святилище, где тебя ожидают наши братья, готовясь дать тебе знания и могущество в обмен на твое смирение. Возьми эту лампу и смело ползи во мрак», — ответил мне один из посвященных.

Я взял лампу, и передо мной предстало узкое отверстие, от которого как бы сам собой отвалился закрывающий вход камень. Я вполз в него, и вслед за мной камень немедленно был привален на место. Я оказался один в узком холодном лазу, где и помыслить нельзя было о том, чтобы встать или*сесть. Места доставало ровно настолько, чтобы можно бь!ло проползти человеку. Мне казалось, будто я нахожусь в могиле, в узком гробу. Земля окружала меня со всех сторон, почти сдавливая меня. О том, чтобы вернуться назад, нечего было и помышлять. А что впереди?

Я ползу, я уже ощущаю усталость — впереди нет никакого просвета. Глубокая тишина, спертый воздух, я почти задыхаюсь. Слабый свет от моей лампы то и дело грозиться погаснуть. Он освещает лишь сырую

черную землю. На мгновение я остановился. Какая невероятная, доселе не испытанная тишина! Но когда же финал? Туда ли я ползу? А что, если это насмешливая ловушка? Мне стало казаться, будто ползу я уже несколько часов, что нет и не предвидится конца моему мучительному пути. А что, если я ползу не туда, если я пропустил какой-нибудь единственно правильный поворот?

Это предположение заставило меня остановиться, тем более, что земля так уже сдавливала меня, что не оставалось никакой возможности двигаться. Места с трудом хватало для меня, замершего неподвижно. Но впереди по-прежнему — тот же мрак! Я чувствовал, как холодная сырая земля сдавливала меня смертельными объятиями, я начинал задыхаться. Сердце усиленно забилось от осознания того, что я погиб. Что мне больше нет возможности двигаться. Я был погребен в глубокой страшной могиле. Я остался один, забытый здесь, по-видимому, навсегда.

Один? Но тут я спохватился, что моя лампа не погасла, что она по- прежнему озаряет подземелье. Моя лампа — разве не подобие она Божьего ока, следящего за мною и видящего меня в глубине моей холодной могилы? Я не один, со мной Бог И я почувствовал глубокое спокойствие, едва эта мысль коснулась моего сознания.

И тут среди невозмутимой тишины раздался нарастающий гул. Пелена как будто спала с моих глаз, и прямо перед собой я увидел слабый свет, струящийся откуда-то издалека. Еще несколько метров — и земля перестала давить на меня, свод постепенно расширился, и я смог подняться на ноги. Вскоре передо мной оказалась лестница. Мне предстояло спуститься еще глубже в новые неизведанные бездны. Я стал спускаться по этой лестнице, снова считая ступени.

Я насчитал их семьдесят восемь, когда передо мной оказался глубокий, зияющий колодец. Свет померк, только одна моя лампа еле-еле разгоняла мрак. Я вернулся назад на несколько ступеней и стал осматриваться. Налево я заметил какой-то переход и там снова различил ступени. Очевидно, там и следовало искать какой- то выход. Следовательно, напрасно вид глубокого колодца смутил меня, ведь Бог со мною, и разве не он только что помог мне вынести очередное добровольное испытание?

Снова насчитываю двадцать две ступени. Передо мною оказывается чугунная решетка, за которой виднеется галерея, по обеим сторонам которой возвышаются изображения сфинксов. Я считаю и их — двенадцать слева, двенадцать справа. Между сфинксами расположены высокие треножники, на них горят факелы.

Туг я услышал шаги. Неизвестный мне человек в одеянии иеро- фанта подошел к решетке с другой стороны и отворил ее. Его лицо осветила ласковая улыбка. «Сын земли, — обратился он ко мне. — Да будет благословлен твой приход. Ты избежал бездны, открыв «путь мудрых». Немногие из тех, кто, подобно тебе, стремился к сокровенному знанию, восторжествовали, пройдя эти испытания, иные и погибли. Тебя же охранила великая Изида, и, надеюсь, она доведет тебя невредимым до святилища, где твоя добродетель получит свою награду. Я не скрою от тебя, что еще другие опасности ждут тебя на этом пути. Но я и ободрю тебя, пояснив тебе символы, которые ты видишь перед собой и которые призваны укрепить твое сердце. Видишь ли ты изображения, начертанные на стенах галереи? Посмотри на них. Внимай мне, и, если каждое мое слово прорастет в твоей памяти, тогда ты вернешься на землю, и все могущество владык мира будет ничтожно перед твоим могуществом».

Я вглядывался в лицо человека, мне это говорившего, и невольно священный трепет пробегал по моим жилам. Это строгое, прекрасное лицо было исполнено честности. На нем ясно отобразилась глубочайшая мудрость, соединенная с беспощадностью. Я верил всем своим существом, что сейчас настала для меня великая минута. Я понял, что сейчас мне откроются те тайны, которых я давно уже жаждал, размышляя о них в своих мудрствованиях.

Проницательный взор неизвестного мне иерофанта, казалось, читал все мои мысли и ощущения. «Я открою тебе великие тайны, — сказал он, казалось, в ответ моим помыслам, — но прежде ты поклянешься, что сумеешь сохранить их, что никогда никому не откроешь их. Можешь ли ты принести такую клятву?»

«Клянусь!» — прошептал я.

«Хорошо, но знай, что, если ты станешь клятвопреступником, невидимое мщение будет повсюду преследовать тебя. Оно настигнет тебя всюду, где бы ты ни был, хотя бы на ступенях трона, оно настигнет тебя, и ты не спасешься от гибели. Смотри, какая кара уготована клятвопреступникам!»

К этим его словам добавился какой-то ужасающий вопль, он раздался будто бы совсем рядом, но я пока ничего не видел. Вдруг

в нескольких шагах от меня стена на мгновение разверзлась, и я увидел огромного сфинкса, который мял своими железными лапами человека. Человек корчился в страшных муках, испуская душераздирающие стоны.

Я не мог сразу постичь, что было явлено мне, только с чувством сожаления и страха смотрел на ужасающее зрелище. Сфинкс был неподвижен, только гигантские лапы беспрестанно двигались, струилась кровь несчастной жертвы, скоро передо мной оказался бездыханный труп, на лице которого застыли широко раскрытые, вылезшие из орбит глаза, хранящие выражение непередаваемого ужаса и страдания.

Спустя мгновение все исчезло. Стена сомкнулась, ни сфинкса, ни человека больше не было передо мной.

«Так погибнет всякий, нарушивший клятву, данную в этом месте, — сказал мне иерофант. — Теперь же внимай». И каждое слово, далее произносимое им, молотом вбивалось в мой мозг и мое сердце, навсегда оставаясь в них.

Когда иерофант пояснил мне смысл и значение изображений, начертанных по стенам галереи, мы оказались в самом конце ее. Он отпер обнаружившуюся там железную дверь, и перед моими глазами оказалась следующая галерея, но уже узкая и темная, в глубине которой ярко горело пламя. Еще несколько шагов — и меня поглотит стена пламени!

«Сын земли, — раздался голос иерофанта, — я вижу смущение в твоем взгляде, тебя пугает это пламя. Между тем ты должен идти вперед сквозь него, не останавливаясь ни перед каким препятствием. Помни, что любые препятствия, испытания, даже сама смерть могут устрашить только слабых духом, которым никогда не достигнуть храма сокровенного. Если страх может охватить тебя, тогда зачем ты здесь? Взгляни на меня — ведь я когда-то прошел через это пламя так же легко и свободно, как через розарий. Ступай смело и не возвращайся, потому что возврата нет. Я запру эту дверь, и ты напрасно будешь в нее стучаться. Прощай или до свидания».

С этими словами он исчез, заперев за мной железную дверь, и я остался один. Иерофант был прав — в первые минуты меня несказанно устрашило это полыхающее пламя, через которое я должен был двинуться. Я не был прежде трусом, но с ранних лет именно огонь вызывал во мне недоверие. Я быстро пересек длинную галерею и остановился в нескольких шагах от пламени. Я не мог представить себе, откуда оно поднималось, мне казалось, что это гигантская железная печь, которая через мгновение поглотит меня. Жар огня коснулся меня, я невольно остановился, чувствуя трепет и смятение.

Однако спасительная мысль промелькнула в моей голове: к чему же тогда был преподан мне сейчас в галерее урок высшей мудрости? Ведь иерофант не мог дать бесполезного урока человеку, приговоренному к гибели. Пламя — лишь очередное испытание. Я не знал, чем оно завершится, однако подумал о том, что до сих пор живым и невредимым выходил из предыдущих испытаний.

Не колеблясь более, я твердо подошел к огненной печи. Еще мгновение — и огонь охватит меня. Но я делаю еще шаг — и огонь как бы стихает, падает. Подо мною появляется сквозной железный пол, а пламя уже внизу, под этим полом. Очевидно, что опасность огня уменьшается с каждой секундой. Я вижу прямо у своих ног достаточно широкий каменный проход и смело встаю на него, подобрав полы своей длинной туники. Далее я бегу над пламенем, не останавливаясь, однако вижу, что, по мере моего продвижения, пламя вновь поднимается за мной.

Но тут впереди появляется полоса темной, неподвижной воды. Пламя уже в двух шагах от меня, и снова смятение охватывает меня. О, слабость человеческой природы! Я вступаю в воду и далее следую по ней. Вот вода оказывается мне по шею, еще шаг — и я уже должен плыть, чтобы не захлебнуться. Но я ведь доплыву! Впро

123	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: