До 1941 года я была ребенком. В мае я окончила 4 класс с похвальной грамотой «За отличную учебу и примерное поведение», так же было и в предыдущих классах.

Мемуары Зубковой(Михайловой) Матрены Федоровной.

По отцу Зубкова,

По браку Михайлова Матрена Федоровна.

Эту рукопись я посвящаю своим вукам и правнукам.

В рукописи я рассказала о своей жизни с трехлетнего возраста и до того возраста пока могу видеть и в руках держать перо.

Я родилась 11 сентября 1929 года, в 12 часов ночи, в селе Берека, Харьковской области, Украина. В 1932 году была сильная засуха на Украине и в поволжских степях, все сгорало в полях и на огородах. Начался страшный голод. Семья у нас состояла из 4 человек- мать, отец, брат Саша 1926 года рождения и я. Весной 1933 года отец уехал работать в город Харьков, сажал там картошку, иногда и нас навещал, но весной перестал навещать. Мой брат Саша в 7 лет поехал в город, искать отца. Есть было совсем нечего, мама ничего не готовила, она опухла с голода и не вставала с ног долгое время, я же уходила в поля к пастухам, просила у них молока, они мне наливали деревянную ложечку и по моей второй просьбе ложечку для мамы. Так продолжалось до того времени, пока и я не опухла и ноги мои перестали ходить. Лежали мы с мамой на одной кровати без еды и воды ждали своей смерти, но видно нас Бог полюбил нас за наши добрые души и послал нам тётю Наташу, мамину сестру. Она пришла нас проведать и принесла нам 2 кусочка хлебушка-1 белого и 1 черного по 50 грамм каждый, сходила к колодцу за водой, мы с водичкой съели по половине крохотного кусочка, а по половине назавтра оставили, нельзя было сразу съесть, так как кишки у нас уже ссохлись без еды и воды. Так тётя Наташа через день ходила к нам и носила по такой же порции хлебушка, так как ее муж работал сторожем на пекарне в городе Харькове, получал он на свою семью по 200 грамм на человека, то есть 1 килограмм за день на 5 человек, и она стала откладывать для нас по 100 грамм через день. Мой отец так и не появлялся всю весну до лета. В конце июня стало наливаться зерно ржи на нашем огороде. Тётя Наташа начала резать колоски, сушила, толкла и пекла нам печенье, лепешки и другую выпечку, а мы с мамой через месяц встали на ноги. Тётя Наташа скосила рожь, обмолотила зерно и смолола на мельнице, и теперь у нас появилась своя мука, из нее мы пекли лепёшки, и стали поправляться, и вдруг приехал отец из города, один из соседей отругал его за то, что мы чуть не умерли здесь без него, а брат мой так и не вернулся, жив он или нет никто не знает. С тех пор жили мы втроем до 1937 года, пока не родилась моя сестрёнка Нина, и жили мы счастливо до июня 1941 года.

До 1941 года я была ребенком. В мае я окончила 4 класс с похвальной грамотой «За отличную учебу и примерное поведение», так же было и в предыдущих классах.

О начале Великой Отечественной Войны 22 июня 1941 года нам объявили по сообщению сельского совета жителям села, так как радио у нас в селе Берека не было, а газет тогда никто не выписывал. Я тогда не представляла ничего об этом страшном слове и не знала о нем ничего. Я видела, как соседних мужчин провожали на войну, отцов моих одноклассников и односельчан. В 5 класс я сходила всего 5 дней. На 5 день с начала учёбы, во время уроков 2 смены на школу немецкий самолет сбросил бомбы, все разбежались кто куда, занятий больше не было, никто сильно не пострадал. Потом прибежали ближайшие к школе жители и стали уносить все используемое имущество, книги из библиотеки, разбирать столы, парты, скамейки и уносили все это по домам своим чтобы сохранить, думали, что это ненадолго, скоро всё утихнет и снова начнется нормальная жизнь. Но это «скоро» затянулось на 4 года. Вот так для меня началась Великая Отечественная Война, в возрасте почти 12 лет. После 11 сентября, когда на школу была сброшена первая немецкая бомба, было тихо до ноября.

2 ноября прилетели 2 немецких бомбардировщика в 16 часов и сбросили несколько бомб на центральную улицу, где жила моя подруга-соседка по парте Лида Доманова. Через несколько минут я услышала крик людей, живущих в тех домах, зовущих на помощь, оставшихся в живых. Погибло в ту бомбежку 4 человека, а моя подруга Лида была тяжело ранена в живот, я посмотрела на нее последний раз, через 2 дня она скончалась. Вот так я и поняла, что такое война. С тех пор все люди стали бояться гула самолетов.

6 ноября 1941 года заехала мотострелковая немецкая пехота и остановилась надолго в нашем селе. Сразу же послышались выстрелы, кудахтанье кур, визг поросят, немецкие солдаты перестреляли кур и украли поросят у всех жителей нашей улицы. Тихое село до этого дня превратилось в очень шумное, везде слышался крик маленьких детей, плач женщин-это стало повседневной картиной. Так начался у меня праздник Октябрьской революции-7 ноября, а 8 ноября понаехало много немецких солдат с военной техникой. Хождение мирного населения было запрещено. Немцы стали забирать коммунистов, увозить их куда-то и через 2-3 дня собирали жителей ближайших улиц на массовое зрелище-вешанье коммунистов на деревьях у ручья. Это было ужасно. На центральной улице жила семья Гуровых, отец их был сапожником, но в первые дни войны он ушел защищать Родину, а мать, тетя Маруся была коммунисткой, детей у них было 7, ее забрали и повесили на глазах у детей. Было ужасно страшно, но мы жили и боролись.

В конце ноября начали рваться снаряды, с противоположной стороны, с леса, который находился в 3 км от села, там оказались наши войска. Начались бои с обоих сторон и бомбежки немецких самолетов. Мы ушли жить в погреб, а в нашей хате поселились немецкие солдаты. Вскоре, в декабре в село приехало много немецких танков «Тигр» и остановилась в селе на зиму.

Зима с 1941 на 1942 год была очень суровой, морозы стояли с декабря по апрель и было 40-42 градуса мороза, снегу было не много. Фашисты шли обозами по центральной дороге через село, падали от мороза на ходу, обмерзали многие. Наших военнопленных Советских солдат гнали по 1000 человек, раздетых и разутых. Мы жители выходили на дорогу вопреки запретам фашистов, выносили еду, питье, одежду, обувь, все что имели. Тогда никто ничего не имел, так как не было магазинов, базаров и запасов дома тоже не имели, но делились всем. Так у нас в селе обосновывались немецкие власти. Иногда они убегали, отступали под натиском русских и фронтом справа от села, но ненадолго, несколько дней их не было, и они снова возвращались.

Немецкие власти в июле 1942 года объявили набор молодежи от 16 лет и старше в Германию на работы. Гудело все село от плача матерей. Бои стали немного затихать, но присутствие немецких войск продолжалось. Немецкие власти гоняли детей 10-16 лет рыть противотанковые окопы, кто не мог работать наказывался 25 розгами (ударами плетью). Я испробовала 1 раз такое наказание. Во время обеда кто-то кинул камень в лицо охраннику. Немцы начали всех допрашивать кто это сделал, сидевшая девочка сзади меня подняла руку, а так-как я сидела в крайнем ряду, они очевидно поняли, что это бросила я, меня утащили на луг и исхлестали 25 раз плетью. Так было все лето 1942 года. Закончили рытье окопов в сентябре, и меня назначили дежурной в немецкий сельский совет нашего села, там был староста Лукьянчиков, наш сельский житель, 3 брата-Андрей, Сергей и Николай, они служили фашистам. Я отдежурила 2 недели, как положено было до этого, но 2 недели ходили посыльными, и меня снова назначили на 2 недели, потом в 3 раз, я рассердилась и решила их наказать, старосту и полицая Сергея. Они ушли домой обедать, я принесла ведро холодной колодезной воды, залезла на чердак с ведром, и когда они пришли с обеда, зашли в сени я вылила на них ведро воды. Они пришли в себя, поняли кто это сделал, поднялись по лестнице на чердак, пустили очередь из автомата, но я лежала за дымоходной трубой, пуля меня не заделала, далее они стащили меня вниз и отхлестали розгами 25 раз, так я второй раз опробовала немецкие розги. Злоба кипела внутри с каждым днем все сильнее. Однажды осенью к нам в хату поселили 4 немецких солдат на отдых с фронта, а мои школьные похвальные грамоты были все в 4 рамках застеклены, висели на стене они, вот и привязались фашисты ко мне, и говорят «Комсомол», а я отвечаю-«Нет, пионер», до того доспорились со мной, что, вывели меня на крыльцо, а мама плачет, просит меня перестать говорить с ними, просит их простить меня, ведь я ещё ребенок, ничего не понимаю, они толкнули маму автоматом в грудь, и она улетела в навозную кучу, находящуюся в 4 метрах от крыльца, а меня в сопровождении конвоя повели рубить деревья в саду семьи Бекетовых, для топки печи, чтобы посушить их одежду. Постоянно рвались снаряды, бомбили самолеты, стреляли из мелкого оружия, вводился комендантский час, осенью и зимой с 6 часов вечера до 7 часов утра никакого хождения, при малейшем появление в запретные часы, полагался расстрел на месте, а летом запретные часы были- с 9 часов вечера до 6 часов утра. Вот так и жили.

Помню гудело все село с 5 часов утра до следующего утра, плакали родители о детях, угоняемых в Германию на работу. Всю молодежь возрастов от 25 лет и старше (с каждой семьи по 1-3 людям). Этот гул села я слышу до сих пор, было страшно, земля дрожала от плача матерей, помню в 6 часов полицейские заходили в каждый двор, где сгорела хата, люди жили в погребах, и туда заглядывали полицаи, они выгоняли завербованных девушек и парней, собирали на центральной улице, там конвоиры солдаты их построили и пешком 20 километров до станции Лихачева погнали более 1000 молодых людей. Увезли в Германию молодежь, остались пожилые и дети. Это было в начале мая 1942 года. С тех майских дней в нашем селе совсем мрачно, молодежи нет, взрослое население скорбило по угнанным детям на чужбину, а мы, дети, тоже глядя на взрослых перестали смеяться. Да и чему радоваться, есть было нечего, запасов с довоенного времени не было, продуктами никто не запасался, так как не было магазинов и базаров, промышляли найденным. Фашисты отобрали у многих рогатый скот, и увезли его в Германию, у некоторых остались коровы, они устраивали тайники, но и эти тайники недолго радовали хозяев. Если немцы и обнаруживали их, то съедали. В последнюю зиму у нас была корова Зорька с 1941 по 1942 год, отелилась она в марте. Бычок Мартин был хорошенький такой. На 5 день его появления, к нам в хату зашли немцы, увидели бычка, и с радостью запели «Лили Марлен», один взял его за голову, а другой за хвост и унесли в соседнюю хату, там зарезали и съели, а мы голодные для себя пожалели зарезать и съесть. Через 5 дней опять пришли те самые фашисты, они вернулись с фронта на отдых, а другие пошли на фронт, стали ломиться в стойло, где стояла Зорька, мы на замок стали стойло закрывать, фашисты сломали замок, маму мою избили и с сеней выбросили на двор, сломали замочную накладку, обрезали верёвку которой была привязана корова, ее унесли в ту самую хату, где разделывали и бычка, Зойку сразу застрелили, а мы с мамой и сестрой Ниной (4 года) смотрели и очень горько плакали. Последняя наша надежда на жизнь пропала. Раньше молоко разливали 3 стакана в день, а теперь стало совсем голодно. Добывать пищу приходилось мне, так как я могла пролезть где угодно и большего страха я не испытывала, единственный страх был за маму, она постоянно просила меня и плакала, чтобы я с немцами не связывалась, не спорила, и не воровала продукты у них, они убивали на месте если замечали за воровством, но голод все сильней давал о себе знать. Жили в погребе, в хате было страшно, постоянная стрельба днем и ночью, снаряды рвались всегда, боялись, что хата загорится и мы все сгорим вместе с ней, а в погребе было более безопасно, если только прямое попадание бомбы, могло всех накрыть землёй, а снаряды не представляли опасности, если мы находились в погребе. Ночами я вылезала из погреба, очень осторожно, чтобы крышка люка не скрипнула или не щёлкнула, услышав этот звук фашистские патрульные сразу расстреливали на месте. Ползком, не отрывая голову от земли я ползла с бутылкой за пазухой, ползла я за колодезной водой, который находился под горой, в 300 метрах от дома. Возвращалась домой я по том же пути и тем же способом передвижения. Путь назад занимал 1 час, а если я задерживалась, то мама сильно беспокоилась, и тогда я залезала в погреб к семье с бутылкой воды, видела, что мама плачет, она думала, что я пропала, так как слышала стрельбу. Также я отправлялись на Глебов Бугор, там было 10 домов, а жили там мои подруги- Шура Андреева, Ульяна Зиновьева, Анастасия Сухорукова и Таня Глебова. В сарае Ульяны Зиновьевой был немецкий хлебный склад. Расположение сарая я хорошо знала, знала где на крыше дыры есть и где можно сделать подкоп, чтобы пролезать в сарай за едой. Почти 2 месяца мне удавалось проникать в сарай незамеченной, уже запасы хлеба были на неделю вперед и маргарин с пастилой, ели немного, по кусочку 100 грамм каждому утром и вечером с водой и пастилой. Днем, когда не было стрельбы и не бомбили самолеты я ходила к своим подружкам. Часто бывала у Шуры Андреевой, а Ульяна жила рядом, к ней я боялась ходить, чтобы не вызвать подозрения у фашистов, вдруг они обнаружат что кто-то бывал в складе, и меня могли расстрелять за это, именно поэтому я опасалась бывать у Ули, а Шура с ней виделась каждый день, так как они жили через 2 чаты одна от другой, они были соседями и не опасались встреч, а я жила за оврагом от них. Конечно мои подруги не знали о моих похождениях, я им не говорила, что по ночам лазала в сарай за хлебом, и однажды они мне доложили, что немцы встревожились, спорят между собой и в сарай многие ходили, смотрели на крышу и со стороны туалета обнаружили подкопы, они захотели проследить и ночью поставили патрули, тогда мы, дети прослушали немецкий разговор, хотя и только одними догадками, понимали не все, но поняли самое главное, я сделала вид что удивлена сообщением. Следили немцы за складом 10 дней. Ульяна всегда сообщала кто из немцев патрулирует и до какого времени. Когда все затихло со складом, я убедилась в этом, продукты в нашем погребе кончились, и я снова начала этот промысел. Тогда уже, я с Ульяной поделилась этим секретом, и мы уже теперь орудовали с ней вдвоем, но изредка, пока не увезли склад в другое место, ближе к передовой, на другую улицу. Стало плохо с питанием и надо было что-то придумывать. Когда стрельба затихнет я так же вылезала с погреба, ползком пробиралась в хату, и если не обнаруживала там немцев, я лезла на чердак, делала дыру в соломенной крыше чтобы с выстоы видеть где убита лошадь или бык, на которых подвозили к фронту кухню, артиллерийские орудия, снаряды, у немцев это делалось на огромных лошадях (ломовых), а наши советские пушки подтаскивали на быках, и при стрельбе убивали тех и других животных, и увидев убитое животное, я ждала сумерек, чтобы сползать за мясом. Но где было варить мясо, костров жечь нельзя было, в хатах ложить было нельзя, все было запрещено, а огня негде взять, спичек не было, железом об камень били, от искры зажигали вату. Огонь был слаб, приходилось есть мясо сырым, немытым и без соли, ее было негде взять. Мы жили голодные и холодные, не мылись в бане и не стирали ничего 2 года, с ноября 1941 года, по сентябрь 1943 года. Вот так жили и выживали, так как хотелось жить. Многих соседей и родственников не досчитались за 2 этих фронтовых года: кого в погребе завалило, бомба или снаряд попал, кто в хате сгорел, кого снарядом или бомбой разорвало, кого из пулемета расстреляли, было очень много раненых, медиков или медикаментов не было, кругом грязь и голод. До начала войны у нас в селе Берека проживало 19000 человек, а после того как фронт пошел на запад (начало 1944 года) около 5000, может и меньше. В начале августа 1943 года немцы зашевелились во всем селе, полицаи и старосты грабили дома оставшихся в живых людей, если у кого сохранялась корова или телёнок, они их отбирали, по селу были слышны стоны, крики, плач женщин и детей, немцы заходили в каждую хату и выгоняли всех жителей на улицу, заставляли брать необходимые вещи, выстраивали в трёх километровый обоз и под конвоем угоняли на станцию Лихачево, где стояли товарные вагоны, они загоняли людей в эти вагоны. Наша улица строилась в обоз далеко от передних и задних рядов. У нас была повозка - 2 железных колеса. Мы сложили все необходимое на повозку, и как все - построились в обоз. Тронулись уже к обеду, был август. Движется обоз, и земля дрожит от стонов и криков людей, по правую и левую старосту идут конвойные немцы, на расстоянии 15 метров друг от друга. Отошли мы от села своего на 6 километров, шли по дороге с одной стороны - поля подсолнуха, а с другой – поля кукурузы. Двигаясь в обозе, я все время наблюдала за тем, как нас охраняли немцы, и однажды нам с мамой удалось сбежать из конвоя. Когда все было чисто, никто из немцев не оглядывался, а далеко, со стороны кукурузного поля немцы спорили или разговаривали друг с другом, один из них повернул голову направо и я, выбрав момент, дернула маму за руку и с силой потянула повозку в кукурузу, мама испугалась, сестренка заплакала, я цыкнула на нее, и она замолчала. Нашему примеру последовала семья соседей, брата моего отца – жена и двое детей в возрасте 14 и 16 лет. И так мы до ночи, в кукурузе отсиживались, пока весь обоз не прошел до станции Лихачево 7 километров, от того места, где мы свернули в поле. С наступлением сумерек земля загудела сильнее, это насильно загоняли семьи в вагоны, все кричали и плакали. Земля стонала всю ночь. А мы, 2 семьи Зубковых отправились ночью в поселок Красный, находившийся в 12 -13 км от нашего села, где жили сестра, брат и дядины жёны. У них мы расквартировались. Людей из поселка фашисты также угоняли и в нем уже 2 недели было тихо. За Харьковом, под Белгородом раздавалась орудийная пальба. Чувствовали мы себя вольно, так – как никто нас никуда не гнал и некого было бояться. Через 2 дня после остановки мама и тетя Настя меня послали в Береку, разведать обстановку. Я вспомнила что у наших соседей – Чефрановых, болела бабушка, слегла она еще до войны. Все за ней ухаживали в мирное время и на фронте. Во время немецкой эвакуации она попросила свою дочь, тётю Мотю, чтобы ее не трогали, просила поставить ей еды и воды на 2 – 3 дня. Оставили её одну в селе, и не тронули враги. Подхожу я к селу, с горы наблюдаю что происходит в селе: село пустое, кошки мяукают, село усеяно трупами собак.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: