Владимир Маяковский (1 на выбор)
А. Вознесенский или Б. Ахмадулина или Е. Евтушенко (не менее 12 строк) Иван Бунин (1 на выбор) Вечер В бездонном небе легким белым краем Окно открыто. Пискнула и села День вечереет, небо опустело.
Не устану воспевать вас, звезды! Не устану воспевать вас, звезды! Вечно вы таинственны и юны. С детских дней я робко постигаю Темных бездн сияющие руны. В детстве я любил вас безотчетно, – Сказкою вы нежною мерцали. В молодые годы только с вами Я делил надежды и печали. Вспоминая первые признанья. Я ищу меж вами образ милый... Дни пройдут - вы будете светиться Над моей забытою могилой. И быть может, я пойму вас, звезды, И мечта, быть может, воплотится, Что земным надеждам и печалям Суждено с небесной тайной слиться!
Последний шмель За окном свет и зной, подоконники ярки, Не дано тебе знать человеческой думы,
Николай Гумилёв (1 на выбор) Старый конквистадор (на 4) Углубясь в неведомые горы, Заблудился старый конквистадор,
В дымном небе плавали кондоры, Нависали снежные громады.
Восемь дней скитался он без пищи, Конь издох, но под большим уступом Он нашел уютное жилище, Чтоб не разлучаться с милым трупом.
Там он жил в тени сухих смоковниц, Песни пел о солнечной Кастилье, Вспоминал сраженья и любовниц, Видел то пищали, то мантильи.
Как всегда, был дерзок и спокоен И не знал ни ужаса, ни злости, Смерть пришла, и предложил ей воин Поиграть в изломанные кости. Жираф (на 5) Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далёко, далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран Про чёрную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав. Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Александр Блок (1 на выбор) Ночь, улица, фонарь, аптека… (на 3) Ночь, улица, фонарь, аптека, Умрешь - начнешь опять сначала
В ресторане (на 4) Никогда не забуду (он был, или не был, Этот вечер): пожаром зари Сожжено и раздвинуто бледное небо, И на жёлтой заре — фонари. Я сидел у окна в переполненном зале. Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале Золотого, как нёбо, аи. Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко Взор надменный и отдал поклон. Обратясь к кавалеру, намеренно резко Ты сказала: «И этот влюблён». И сейчас же в ответ что-то грянули струны, Исступлённо запели смычки… Но была ты со мной всем презрением юным, Чуть заметным дрожаньем руки… Ты рванулась движеньем испуганной птицы, Ты прошла, словно сон мой легка… И вздохнули духи, задремали ресницы, Зашептались тревожно шелка. Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала И, бросая, кричала: «Лови!..» А монисто бренчало, цыганка плясала И визжала заре о любви.
Незнакомка (на 5) По вечерам над ресторанами Вдали над пылью переулочной, И каждый вечер, за шлагбаумами, Над озером скрипят уключины И каждый вечер друг единственный А рядом у соседних столиков И каждый вечер, в час назначенный И медленно, пройдя меж пьяными, И веют древними поверьями И странной близостью закованный, Глухие тайны мне поручены, И перья страуса склоненные В моей душе лежит сокровище,
Сергей Есенин (1 на выбор) Не жалею, не зову, не плачу… (на 3-4) Не жалею, не зову, не плачу,
Ты теперь не так уж будешь биться, Дух бродяжий! ты все реже, реже Я теперь скупее стал в желаньях, Все мы, все мы в этом мире тленны,
Шаганэ ты моя, Шаганэ! (на 3-4) Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому, что я с севера, что ли, Я готов рассказать тебе поле, Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ. Потому, что я с севера, что ли, Что луна там огромней в сто раз, Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий. Потому, что я с севера, что ли. Я готов рассказать тебе поле, Эти волосы взял я у ржи, Если хочешь, на палец вяжи — Я нисколько не чувствую боли. Я готов рассказать тебе поле. Про волнистую рожь при луне По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, Не буди только память во мне Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ! Там, на севере, девушка тоже, На тебя она страшно похожа, Может, думает обо мне… Шаганэ ты моя, Шаганэ. Письмо матери (на 4-5) Ты жива еще, моя старушка?
Владимир Маяковский (1 на выбор) А вы могли бы? (на 3) Я сразу смазал карту будня, Послушайте! (на 4-5) Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были? Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит — чтоб обязательно была звезда! — клянется — не перенесет эту беззвездную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!
Лиличка! (на 5) Вместо письма Дым табачный воздух выел. Комната — глава в крученыховском аде. Вспомни — за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил. Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День еще — выгонишь, можешь быть, изругав. В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав. Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась. Не надо этого, дорогая, хорошая, дай простимся сейчас. Все равно любовь моя — тяжкая гиря ведь — висит на тебе, куда ни бежала б. Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб. Если быка трудом уморят — он уйдет, разляжется в холодных водах. Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых. Захочет покоя уставший слон — царственный ляжет в опожаренном песке. Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем. Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. Завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег, и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек… Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.
Анна Ахматова (1 на выбор) Мне ни к чему одические рати… (на 3) Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах все быть должно некстати, Не так, как у людей. Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дегтя запах свежий, Таинственная плесень на стене… И стих уже звучит, задорен, нежен, На радость вам и мне.
Сжала руки под тёмной вуалью… (на 3) Сжала руки под тёмной вуалью... "Отчего ты сегодня бледна?" - От того, что я терпкой печалью Напоила его допьяна. Как забуду? Он вышел, шатаясь, Искривился мучительно рот... Я сбежала, перил не касаясь, Я бежала за ним до ворот. Задыхаясь, я крикнула: "Шутка Всё, что было. Уйдёшь, я умру". Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: "Не стой на ветру".
Мне голос был… (на 4-5) Когда в тоске самоубийства Народ гостей немецких ждал, И дух суровый византийства От русской церкви отлетал, Когда приневская столица, Забыв величие своё, Как опьяневшая блудница, Не знала, кто берёт ее,- Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: «Иди сюда, Оставь свой край, глухой и грешный, Оставь Россию навсегда. Я кровь от рук твоих отмою, Из сердца выну черный стыд, Я новым именем покрою Боль поражений и обид». Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.
Родная земля (на 4-5) И в мире нет людей бесслёзней, Надменнее и проще нас. В заветных ладанках не носим на груди, О ней стихи навзрыд не сочиняем, Наш горький сон она не бередит, Не кажется обетованным раем. Не делаем ее в душе своей Предметом купли и продажи, Хворая, бедствуя, немотствуя на ней, О ней не вспоминаем даже. Да, для нас это грязь на калошах, Да, для нас это хруст на зубах. И мы мелем, и месим, и крошим Тот ни в чем не замешанный прах. Но ложимся в нее и становимся ею, Оттого и зовем так свободно — своею.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|