II. Средние века, реформация и тридентский Собор

В средние века в Западной церкви был принят латинский текст Нового Завета в той форме, в которой он достался от Иеронима. Канон очень редко обсуждали — однако мы видим и некоторую гибкость в отношении границ Нового Завета. Об этом свидетельствует то, что Послание Павла к Лаодикийцам есть в более чем 100 рукописях латинской Вульгаты (включая древнейший знаменитый кодекс Fuldensis, 346 г.), а также в старых альбигойских, богемских, английских и фламандских манускриптах.

Иногда возникали споры о Посланиях Павла. В конце X века Эльфрик, монах из Дорсета, написал трактат на англосаксонском языке о Ветхом и Новом Заветах. В нем утверждалось, что апостолу Павлу принадлежит 15 Посланий[545]. В приводимый перечень он сразу за Посланием к Филимону поместил и Послание к Лаодикийцам. Около 1165 г. Иоанн Солсберийский в своем письме о каноне, адресованном Генриху, графу Шампанскому (Epist. 209), признает, что “согласно, в сущности, всеобщему мнению, Павлу принадлежит только четырнадцать посланий... А пятнадцатое — то, которое адресовано Лаодикийцам”[546].

Послание к Лаодикийцам включено во все 18 долютеровских изданий немецкой Библии, начиная с первого, опубликованного Менталем (Johann Mental) в Страсбурге в 1488 г. В нем Павловы послания, включая Послание к Евреям, идут сразу за Евангелиями, а Послание к Лаодикийцам располагается между Посланием к Галатам и к Ефесянам. В первой чешской (Богемской) Библии, изданной в Праге в 1488 г. и несколько раз переизданной в XVI и XVII веках, Послание к Лаодикийцам следует за Посланием к Колоссянам, предшествуя 1-му к Фессалоникийцам[547].

Таким образом, как об этом писал епископ Лайтфут[548], “в течение более чем девяти веков это поддельное послание томилось на пороге священного канона, не будучи ни окончательно принято, ни категорически исключено”. Только на Флорентийском соборе (1439 — 1443) Римский престол высказал однозначное суждение о каноне Св. Писания. В цепи усилий, предпринятых на этом Соборе для воссоединения с Восточной православной церковью, которая искала у Запада поддержки против турок, придвинувшихся вплотную к Константинополю, папа Евгений IV издал буллу. В ней представлено учение о единстве Ветхого и Нового Заветов, боговдохновенности Писания, а также определен его объем. В списке из 27 канонических книг Нового Завета Посланий Павла четырнадцать. Последним в их ряду стоит Послание к Евреям, а Книга Деяний непосредственно предшествует Апокалипсису. Легко заметить, что Послание к Лаодикийцам там даже не упоминается.

Во времена Ренессанса и Реформации всплыли давние неясности, касающиеся достоверности некоторых книг Нового Завета. Якоб Томас де Вио (1469 — 1534), по прозвищу Гаэтано или Каетан (Gaetano или Cajetan), которое он получил по месту своего рождения (Gaeta), написал серию библейских комментариев, в которых предложил весьма просвещенную критику неожиданно “модернистского” характера. Касаясь спорных книг Нового Завета, он отказал Посланию к Евреям в авторстве Павла. Кроме того, он подверг сомнению апостольское происхождение Посланий Иакова, Иуды и 2-го и 3-го Посланий Иоанна. Однако в отношении 2-го Послания Петра он не поддался заблуждениям прошлого и отстаивал его достоверность. Нам неизвестно, что он думал об Апокалипсисе, так как он уклонился от обсуждения этой книги, признаваясь, что не может проникнуть в ее тайны.

Оговорки, высказанные великим гуманистом Эразмом Роттердамским (ум. в 1536 г.), похожи на взгляды кардинала Каетана. В комментариях, которые он разместил перед каждой книгой Нового Завета в своем издании греческого текста (Базель, 1516), он открыто отрицает, что Павел написал Послание к Евреям, и сомневается в том что Послание Иакова принадлежит апостолу. Открыто ставится под вопрос и традиционное авторство 2-го Петра, 2-го и 3-го Иоанна и Иуды. Что касается Апокалипсиса, стиль этой книги побуждает Эразма воздержаться от того, чтобы приписывать ее автору четвертого Евангелия Правда, с течением времени Эразм обнаружил, что его откровенность не очень угодна Церкви, и стал несколько осторожнее выражать свои взгляды. Так, отвечая на критические выпады богословского факультета в Париже, он сказал: “Если бы Церковь объявила, что их (нескольких новозаветных книг) названия так же каноничны, как и их содержание, я бы сам осудил собственные сомнения, ибо решения Церкви для меня ценнее человеческих доводов, какими бы они ни были”[549].

У отцов-реформаторов мы видим известную откровенность при обсуждении канона и переоценке спорных книг (antilegomena)[550]. Андреас Боденштайн (Bodenstein) из Карлштадта (1480 — 1541), известный по названию своего города, вначале был другом Лютера, но с развитием Реформации разошелся с ним по богословским вопросам. Когда они еще действовали вместе, а сам он был архидиаконом Виттенберга, он опубликовал в 1520 г. краткий трактат, посвященный проблеме канона, De саnоnicis libris libellus[551], за которым в следующем году вышел его вариант на немецком языке (Welche Biicher heilig und biblisch seind, Wittenberg, 1521). Отвергая Соборные постановления, Карлштадт отстаивал независимость авторитета Св. Писания. Он разделил книги Нового Завета на три класса по степени достоинства, замечая, что все они превосходят любые другие писания. В первый класс вошли Евангелия и Деяния; во второй — Послания Павла бесспорного авторства, а также 1-е Петра и 1-е Иоанна; третий образовали семь спорных книг — Послание Иакова, 2-е Петра, 2-е и 3-е Иоанна, Иуды, Послание к Евреям и Апокалипсис. Рассуждая о спорных книгах, Карлштадт говорит, что авторство Послания Иакова точно неизвестно, 2-е и 3-е Иоанна принадлежат не евангелисту, а другому Иоанну — пресвитеру; Послание к Евреям написано не Павлом, а для включения Апокалипсиса в канон слишком мало оснований. В немецком резюме своей книги он добавляет еще и группу апокрифических книг Нового Завета — окончание Евангелия от Марка и Послание к Лаодикийцам[552].

Немецкий перевод Нового Завета, выполненный Лютером, был опубликован в сентябре 1522 г.; второе издание, куда были внесены стилистические коррективы, вышло в декабре[553]. То, что Лютер невысоко ценил четыре книги Нового Завета, видно из оглавления, где первым 23 книгам, от Матфея до 3-го Послания Иоанна, присвоены порядковые номера, тогда как Послание к Евреям, Иакова, Иуды и Апокалипсис расположены без номеров после пропуска за столбцом с пронумерованными названиями[554]. Эта же последовательность, которая не подтверждена ни в одной рукописи, выдержана и в самом тексте Нового Завета.

В предисловиях, которыми Лютер снабдил и весь Новый Завет, и каждую книгу в отдельности, давались исторические и богословские сведения, которые должны были помочь читателю лучше понять Библию. В рассуждении под заголовком “Каковы подлинные и самые почитаемые книги Нового Завета” Лютер различает три их типа. К первому относятся те, “которые показывают вам Христа и учат вас всему, что вам необходимо знать для вашего спасения, даже если вы не увидите или не услышите никакой другой книги или учения”. Таковы Евангелие от Иоанна и его же 1-е Послание, Послания Павла, особенно к Римлянам, к Галатам и Ефесянам, а также 1-е Петра. Следующую группу составляют синоптические Евангелия, остальные Послания Павла, Деяния, 2-е Послание Петра и 2-е и 3-е Иоанна. В третью входят те четыре книги, которые Лютер поместил в конце своего издания: Послание к Евреям, Иакова, Иуды и Апокалипсис.

В предисловиях к этим четырем писаниям он изложил причины, побудившие его усомниться в их апостольском и каноническом характере. Так, Послание к Евреям, восходящее ко второму поколению, в противоположность Павлу учит, что за грех после крещения раскаяния быть не может. Послание Иакова, “легковесное по сравнению с другими”[555], противоречит Павлу тем, что учит об оправдании делами; Послание Иуды производно от 2-го Петра, и там цитируются апокрифические книги; наконец, Апокалипсис перенасыщен видениями, пересказ которых не может быть задачей апостола, и более того — автор превозносит свою книгу, а Христа ясно не показывает[556]. Правда, Лютер несколько непоследовательно оговаривается, что не желает навязывать свое мне ние другим или удалять эти четыре книги из Нового Завета.

Итак, мы видим, что, настаивая на первостепенной значимости веры, как апостол Павел, Лютер утверждает, что всякая книга Нового Завета, выдвигающая (буквально “вводящая”) на первый план самого Христа, — апостольская, независимо от своего авторства: “Все, что не учит Христу, апостольским быть не может, даже если это учение св. Петра или св. Павла. А всякая проповедь Христа — апостольская, даже если проповедником был бы Иуда, Анна, Пилат или Ирод”. Иногда Лютер рассуждает о том, когда и кем написана та или иная книга, основываясь на свидетельствах древних Отцов, но основной критерий каноничности — в богословской ее ценности[557].

Следуя Лютеровой классификации книг Нового Завета, некоторые другие деятели Реформации выступили с похожими оценками и даже объявляли какие-то книги Нового Завета “второканоническими” или “апокрифами”[558]. Иоганн Эколампадий (Oecolampadius, 1482 — 1531), который в 1515 г. был назначен кафедральным проповедником в Базеле, говорил, что реформаторы признают все 27 книг Нового Завета, но при этом “мы не сравниваем (conferamus) Апокалипсис и Послания Иакова, Иуды, 2-е Петра, 2-е и 3-. е Иоанна с остальными [книгами]”[559].

XXVII глава Вюртембергского исповедания (1531), составленная Иоганном Брентцем (Brentz), который учился у Эколампадия, гласит: “Мы называем Священным Писанием те канонические книги Ветхого и Нового Заветов, чей авторитет никогда в Церкви сомнению не подвергался”[560]. Хотя Брентц и не предлагает совершенно отвергнуть спорные (antilegomena) книги, он спрашивает по какому праву они должны ставиться на один уровень каноническими Писаниями[561].

Исключительно неожиданное отступление от Лютеровых изданий Библии произошло в 1596 г., когда Якоб Люциус (Lucius) опубликовал в Гамбурге Библию, где четыре спорные книги сведены под рубрикой “апокрифы” с пояснением: “То есть книги, которые не равны остальному Св. Писанию”. В том же году Давид Вольдер (Wolder), пастор церкви Св. Петра в Гамбурге, опубликовал трехъязычную Библию: на греческом, латинском (в двух версиях) и немецком языках. В оглавлении эти четыре книги названы “неканоническими”. В 1614 г. подзаголовок Люциуса вместе с пояснением вновь появляется в Библии, изданной в Госларе (Goslar) Фогтом (Vogt). В шведской Библии Густава Адольфа (Stockholm, 1618) не только воспроизведено выделение четырех “сомнительных” книг в конец оглавления, но им еще и присвоен ярлык Апокрифического Нового Завета. Словом, Новый Завет делится на три части: “Евангелия и Деяния”, “Послания и св. апостолы” и “Апокрифический Новый Завет”. Такая разбивка сохранялась почти полтораста лет в более чем дюжине изданий[562].

Во всех Библиях, изданных под опекой женевских реформаторов и их последователей, книги Нового Завета представлены традиционным образом, в соответствии с официальными декларациями этой ветви Реформации[563]. Согласно мнению Жана Кальвина, выраженному в его влиятельном труде Основы христианской веры, авторитет Писания основан не на установлениях Церкви, а на внутреннем свидетельстве Св. Духа (testimonium Spiritus sancti)[564].В то же время, однако, Кальвин пользуется филологическими приемами, проверяя авторство некоторых книг и, признавая значимость Послания к Евреям, отрицает его принадлежность апостолу Павлу. Стиль 2-го Послания Петра отличается от стиля 1-го, поэтому оно, возможно, написано не самим апостолом, а каким-либо из учеников под его руководством. Ничего особенного Кальвин не сказал о 2-м и 3-м Посланиях Иоанна и Апокалипсисе, трех книгах, комментария к которым у него нет; однако он время от времени их цитирует[565], как и некоторые апокрифические книги Ветхого Завета.

Разрушительное влияние взглядов на Писание, обнародованных такими людьми, как кардинал Каетан и Эразм, не говоря уже о немецких, швейцарских, французских реформаторах, побудило папу Павла III созвать Тридентский собор, чтобы выяснить, нужны ли Католической церкви нравственные или административные реформы. Первая сессия Собора открылась 13 декабря 1545 г., и к 12 февраля 1546 г. было издано его предварительное определение о Св. Писании. На Соборе велись серьезные споры о том, сколько категорий библейских книг следует различать: две — канонические и апокрифические — или три: а) признанные, б) спорные в прошлом книги Нового Завета, но признанные ныне, и в) апокрифы Ветхого Завета. В конце концов в апреле 1546 г. 24 голосами при 15 против и 16 воздержавшихся Собор издал указ (De Canonicis Smpturis),в котором впервые в истории Церкви вопрос о содержании Библии превратился в предмет вероисповедания, напрямую связанный с возможностью анафематствования. “Святой вселенский и всецерковный собор в Триденте, — гласит указ, — следуя примеру Св. Отцов, признает и почитает все книги Ветхого и Нового Заветов, а также, с равной степенью приверженности и почтения (panpietatis affectu ас reverentia), и предания, которые хранят веру и дела. Если же кто-нибудь не принимает этих книг в их полноте, со всеми их частями[566], как они читаются в Католической церкви и как представлены в древней латинской Вульгате [то есть в версии Иеронима с дополнениями], не признавая их священными и каноническими, а также сознательно отвергает вышеозначенные предания, да будет анафема”[567].

В некоторых последующих протестантских исповеданиях перечисляются названия 27 книг новозаветного канона. Это Французское исповедание веры (1559), Бельгийское исповедание (1561) и Вестминстерское исповедание веры (1647). Хотя в 39 постановлениях, изданных Церковью Англии в 1563 г., книги Ветхого Завета и перечисляются отдельно от апокрифов, оба списка завершаются словами: “Мы принимаем все общепризнанные книги Нового Завета и считаем их каноническими” (постановление VI). Ни в одном из исповеданий, опубликованных несколькими лютеранскими церквами, нет упорядоченного списка канонических книг[568].

XI. Трудности определения канона в древней Церкви

I. КРИТЕРИЙ КАНОНИЧНОСТИ

Выше (в гл. IV) уже обсуждались те внешние факторы, которые, вероятно, способствовали тому, чтобы некоторые документы постепенно обретали уникальный статус священных и авторитетных книг Церкви. Помимо этого внешнего влияния нам следовало бы выявить те критерии, которыми руководствовались древние христиане, когда определяли возможность включить в такое собрание ту или иную книгу. Древние Отцы иногда пользовались более или менее очерченными основаниями для установления каноничности (notae canonicitatis). В разное время и в разных местах они формулировались по-разному, и все же чаще всего авторы осознанно ссылались на нижеследующие. Один из критериев был связан с богословским содержанием книги, а два других носили исторический характер и касались авторства и признания книги в Церкви.

1) Главной предпосылкой, позволяющей причислить текст к разряду канонических, было его соответствие тому, что называлось “правилом веры” (o kanwn thV pistewV, regula fidei), то есть основным христианским традициям, которые считались в Церкви нормой[569]. В Ветхом Завете слово пророка должно было проверяться не только тем, что оно сбылось, но и тем, соответствует ли его содержание основам израильской веры; так и в Новом Завете всякое писание, претендовавшее на то, чтобы его признали, исследовалось с точки зрения смысла. Составитель канона Муратори предостерегал от того, “чтобы желчь смешивать с медом”. Он решительно отвергает писания еретиков, как их отвергали Ириней, Тертуллиан и, скажем, Агриппа Кастор[570] во времена Адриана. Некоторые современные ученые, например, Бауэр[571] и Данн[572], сомневаются в том, что у первых христиан было что-то близкое к идее “ортодоксальности”. Тем не менее кажется очевидным, что ко времени появления, например, 2-го и 3-го Посланий Иоанна в определенных кругах уже сформировались устойчивые взгляды на воплощение, достаточно распространенные, чтобы отражаться на каноне. Кроме того, “верные сказания” в пастырских посланиях, хотя их и нельзя считать каноном в каком бы то ни было смысле, говорят о том, что люди стремились разделить истинное и ложное.

Кроме “правила веры” использовались и другие термины со сходным значением. Выражение “правило истины” (o kanwn thV alhqeiaV, regula veritis) использовали Дионисий Коринфский, а затем Ириней, Климент Александрийский, Ипполит, Тертуллиан и Новатиан. Они считали, что истина, как таковая, есть основание для оценки учения и жизни. Предполагалось, что в христианском сообществе она принимает четкую и осязаемую форму, подобную закону Моисея для израильтян (Рим 2:20). Другая формула, которую можно найти только у греческих авторов и в работах, производных от их идей, выражается словами “церковный канон” или “канон Церкви” (o ekklhsiastikoV kanwn или o kanwn thV ekklhsiaV). Эти выражения использовались уже в то время, когда появилось Мученичество Поликарпа (Эпилог, 2), и касались существа церковного учения и церковных учреждений. Если книга, в которой излагалось учение, противоречила традиции, она тем самым выпадала из числа тех, которые признавались авторитетным Писанием.

2) Другим критерием, применявшимся к книге, чтобы выяснить, можно ли ее включить в Новый Завет, был вопрос о ее апостольском происхождении. Когда составитель канона Муратори протестует против того, чтобы принять Пастыря в канон, он указывает, что книга написана совсем недавно и потому ее нельзя поместить “среди пророков, число которых доведено до полноты, или среди апостолов”. Поскольку “пророки” здесь означают Ветхий Завет, то выражение “апостолы” практически равнозначно Новому Завету. Таким образом, апостольское происхождение книги, реальное или предполагаемое, создавало предпосылки для того, чтобы ее воспринимали как авторитетную. Ясно, что послание, приписанное апостолу Павлу, имело гораздо больше шансов на такое признание, чем текст, автором которого назывался, например, монтанист Фемисо. Значимость Марка и Луки обеспечивалась тем, что они в церковном предании связывались с апостолами Петром и Павлом. Более того, в каноне Муратори заметно очень здравое стремление видеть авторитет апостола не в догматической непогрешимости. Когда автор говорит об исторических книгах Нового Завета, он указывает на личные качества их авторов как непосредственных свидетелей или верных летописцев.

3) Третий критерий авторитетности книги заключался в том, что ее признают и широко употребляют в Церкви. Это, конечно, основывалось на том принципе, что у книги, которую долго принимали во многих церквах, положение куда прочнее, чем у той, которая признана только в немногих общинах, и не очень давно. Провозгласил этот принцип Августин, подкрепил — Иероним, который подчеркивал значимость именитости и древности автора. “Неважно, — говорит он в письме Дардану, префекту Галлии, — кто написал Послание к Евреям, ибо в любом случае это труд церковного писателя (ecclesiastici viri), который постоянно читают в церквах” (Epist. cxxix). На Западе отрицали Послание к Евреям, на Востоке не принимали Апокалипсис, но сам Иероним признавал обе книги на том основании, что и ту и другую древние писатели цитируют как канонические.

Эти три[573] критерия (соответствие вере Церкви, апостольское происхождение и согласие церквей) помогали церквам распознавать авторитетные для всей Церкви книги и со II века уже не пересматривались. Однако применялись они по-разному. Конечно, их никогда не применяли механически. Существовали разные точки зрения на то, какой из них надо считать самым весомым. Нередко всё определялось мнением наиболее уважаемого епископа или традицией главной церкви данного региона. Другими словами, установление канона опиралось на диалектическое взаимодействие исторического и богословского критерия[574]. Неудивительно поэтому, что в течение жизни нескольких поколений статус ряда книг колебался. Гораздо важнее (как мы уже говорили), что, хотя границы новозаветного канона оставались неопределенными в течение нескольких веков, по поводу большей части Нового Завета уже в первые два века достигли взаимного согласия очень разные и удаленные друг от друга общины, разбросанные не только по Средиземноморью, но и на куда более обширной территории, от Британии до Месопотамии.