Часть вторая. Увидеть твой голос.

Видеть музыку, слышать твои пальцы (пробное название)

Часть первая. Услышать твою улыбку.

Часть вторая. Увидеть твой голос.

1.

Юлия Онешко не знал никто. Серая мышка среди серых мышей с непонятной стрижкой и никому не видимой улыбкой. Юлик не был виноват в том, что никогда не видел своего отражения и именно поэтому он старался не улыбаться, а еще не менял свой странной прически. Челка прикрывала полностью бесполезные глаза и это приносило что-то с трудом напоминающее удовлетворение, карие глаза все равно ни черта не видели. Так уж сложилось, что либо ты видишь, либо говоришь и слышишь и никак иначе. Нет, выход, конечно, был, но легким его назвать язык не повернется. Ты всего лишь должен найти «ту самую», найти «половинку», какую-то девушку, которая абсолютно точно будет глухонемой, но все равно обязана подходить Юлику на все 100. Онешко верил, что она существует, но найти ее сложнее, чем иголку в стоге сена. Он хотел верить, что когда-нибудь судьба сведет их и он сразу поймет, что это Она и уже никогда не покинет ее. Юлик, как мальчишка, верил, что любовь где-то рядом, на другой половине Питера, по ту сторону невидимой завесы. Каждый раз перед сном Юлий мечтал о ней, о том, как он услышит ее голос впервые, как первым, что он увидит будет ее лицо. В своей голове Юлик уже представлял ее голос, который «прорежится» у нее только благодаря ему. Ее голос обязательно должен был быть высоким и мелодичным, схожим с ванильным мороженным по сладости и мягкости. Но увидеть ее лицо он мечтал намного больше. Видеть – это предел мечтаний слышащего, любого слышащего.

Юлику недавно исполнилось двадцать три, он жил в Питере на «слышащей» стороне и работал на звукозаписывающей студии. Его жизнь было донельзя рутинной, настолько скучной, что Онешко развлекал себя всем, чем только мог. Например, заказывал одежду в магазинах видящих, а не слышащих. Нет, ну а что? Все слышащие, которые не обрели полный «комплект» чувств ходили в истерично черном, темном и однообразном, Юлик это знал – так ему мать рассказывала, она не была видящей, но с отцом обрела зрение, им повезло найти друг друга, а матери Юлий верил всегда. Онешко не знал, как именно выглядят футболки и свитера, но всегда скрещивал пальцы в надежде, что одежда настолько яркая, на сколько возможно. Только так «серая мышка» мог выделиться. Хотя было еще кое-что особенное в Юлие Онешко, в юноше с самым скучным будущим на свете – он не верил никаким предрассудкам по поводу видящих.

Почему-то мир повернулся на том, чтобы видящие и слышащие контактировали как можно меньше. Юлик считал, что это абсолютная глупость, ведь где-то там, в чуть ли не другом мире есть твоя половинка, твое счастье. Онешко не мог взять в оборот, как можно не хотеть встретить свою любовь, как можно не хотеть стать «полноценным». Его родители были «полноценными» и он не слышал голосов счастливее, чем их. Мать всегда говорила, что «особенная» девушка Юлика вот-вот придет, вот-вот появится и Юлик верил, поднимал уголки губ в улыбке, как ему казалось кривой и неумелой, и кивал. Мама не солжет, она же мама, она же была такой же, как и он сам. Она ведь, так же, как и он, почти всю жизнь прожила в абсолютной темноте. Но это же не помешало ей встретить отца, видящего, который ворвался в ее жизнь цветным, Юлик не сомневался, что отец был самым ярким человеком на свете, ураганом и вырвал ее из вечной тьмы на встречу света солнца. Да, Онешко излишне романтизировал собственных родителей, но что бы сделали вы, если надежда – это все, что было бы в вашей вечной темноте, а?

Мысли Юлика были точно такими же изо дня в день. Особенно в те минуты раннего утра, когда воздух Питера был до одурения свежим и мокрым, а птицы только-только начинали насвистывать свои незамысловатые мелодии. Конец августа всегда приносил холодок приближающейся осени, умолкающих птиц и вновь поднимающихся ветров. Ветер… О… Юлик любил ветер, любил его любым и до безумия прерывистым, и до странной теплоты в сердце легким, любил его холодным и пробирающим до самых костей, любил его теплым, греющим лицо и пальцы. Ветер был для Юлика особенным хотя бы потому, что ветер можно было не только ощутить, но услышать. Услышать в треске веток, в шелесте листьев, в тихой ругани людей вокруг, в шорохе запахивающихся курток, в хлопнувшей двери, в шумном вдохе самого Юлика. Воспринимать мир через звуки – похоже на безумие. Это одновременно приятно тонко, и отвратительно непонятно. Что Юлий вынес из своего существования, так это то, что нужно поскорее найти «свою девочку», чтобы попытаться увидеть все то, что так сложно воспринять на слух.

На студии звукозаписи всегда одновременно шумно и тихо, Онешко понятия не имел, как это можно описать всеми существующими словами. Просто, когда входишь в это маленькое зданице, в которым помимо студии звукозаписи гнездился еще и тату-салон видящих – сразу ощущаешь, как на тебя наваливается тысяча и один звук, и одновременно ни одного. В тату салоне у слышащих тихо, только машинки жужжат, когда мастера работают, у них тихо только потому, что они все видящие и умеют общаться посредством жестов, но иногда Юлик слышал, как они странно квакающе смялись, эти видящие. Онешко часто захаживал к ним, постукивая своей палкой для слепцов и со скрываемой улыбкой спрашивал: «К вам тут любовь всей моей жизни не заходила?». Ему всегда отвечал один из мастеров – Руслан, он хохотал неприятнее всех, но его большая ладонь всегда излишне одобряюще хлопала Онешко по плечу. Руслан, как и все мастера из «CMH», которых он сам собрал под своим «крылом», относились очень пренебрежительно к бытующему мнению о том, что слышащие полные говноеды. Юлик тоже не считал, что видящие все, как на подбор мудаки, среди них ведь есть «та самая».

Но если в «СМН» всегда было странно тихо, то студия «Безумие» всегда звенела чашками, стучала палками о пол, звенела игрой на фортепиано или же натягивалась, когда Музыченко брал в руки скрипку. Музыченко, кстати, был «полноценным» и Юлик излишне сильно завидовал ему, но Юра, казалось, не обращал на это никакого внимания. Ну так вот. На студии всегда кто-то говорил, отдавал приказы или просто играл на музыкальных инструментах, а Юлий растворялся в каждом ненавящевом звуке. Онешко любил музыку так сильно, что никогда и ни на чем не играл, он просто боялся, что в его руках все будет звучать дерьмово. Голоса, чтобы петь, у него, к сожалению, не было, но он не отчаивался, он слушал, как поют и играют другие. Ему этого было вполне достаточно, лишь бы они не бросали свое дело, лишь бы продолжали заполнять студию звуками.

Сегодня к Юлику должны были прийти достаточно много музыкантов, а не «людей озвучки» и это несказанно радовало мужчину. Чем больше музыки, тем лучше. Но один парень или мужчина, невозможно было понять по одному только имени, записался так поздно, что в студии уже никого не должно было быть, кроме Онешко, естественно. Нет, Юлий был не против поработать с каким-то излишне стеснительным музыкантом, но это было странно. Настолько странно, что у Онешко сердце билось где-то в глотке весь день. Он ждал только потому, что это было единственным разнообразием в его безумно одинаковой жизни. Безумно скучная работа в «Безумии», Юлий не переставал улыбаться, когда думал об этом странном совпадении.

День, как и большинство предыдущих прошел в сидячем положении, с рабочей полуулыбкой на губах и наушниками на излишне чувствительных ушах. Юлику вечером каждого такого дня казалось, что завтра он повесится, если проведет такой же однообразный день. Почему-то любимая работа перестала приносить счастье месяца два назад, когда Юлий Онешко понял, что чуть ли не задыхается как в стенах студии, так и в стенах своей слишком большой для одного квартиры. Он понял, что устал искать ее, девушку, что подарит ему зрение, устал снимать большую квартиру, чтобы ждать, когда у входа появится ее чемодан, обязательно красный и странно большой, устал ждать, что он сможет, касаясь подушечками пальцев, «увидеть» чье-то лицо, найти губы и коснуться их своими собственными, как в первый раз, как тогда, в семнадцать. Юлик был уверен, что его поцелуй с «судьбой» будет таким же оглушительным в прямом смысле этого слова, как самый первый. В тот раз ему заложило уши то ли от собственного оглушительного сердцебиения, то ли от сердцебиения той девушки. Он даже не помнил, как ее зовут, но его «судьбу» обязательно будут звать либо на букву «Л», либо на «Д», скорее второе. Так ему казалось.

Тем не менее, не смотря на утомление и непонятно откуда пришедшую аппатию, сразу расслышал, как скрипнула ступенька на лестнице. Да, у них еще и ступени скрипели, Питер любил казаться стариком, так Юлику казалось. В каждом звуке Санкт-Петербурга сквозила гиперболизированная медлительность и старина, это Онешко любил в Питере, это отличало его от всех других городов. Слух приятно ласкал скрип ступеней, а затем тяжелые шаги, определенно официальных красивых туфель. Юлик видел слухом, и он увидел определенно мужчину, определенно старше него и уж точно одетого в туфли и брюки, почему брюки? Он услышал приятный шорох брюк, а затем все звуки исчезли, Онешко «вгляделся» в мужчину, что остановился в проеме и услышал, как пальцы этого человека оправили пиджак и рубашку. Оглушительно громко в застывшей и остановившейся словно на пару минут студии.

- Привет, вы Дмитрий Ларин? – спросил Юлик, нарочито сильно выделяя имя и еще раз невесомо скользя подушками пальцев по «буквам» на листке. Буквы, конечно же, были особенными, слепыми буквами, такими же, как и Онешко.

В тишине комнаты, где звук хорошо распространялся, не то что в самой «комнате звукозаписи», раздалась азбука Морза, которую выстукивали по тонкому, фальшиво деревянному косяку двери. Юлик даже вздрогнул, в стенах «Безумия» азбука не звучала, только в тату салоне, когда Юлий болтал с Русланом или с кем-то из его мастеров. Так непривычно звучали эти «слова» в этой комнате, что Юлику это понравилось чуть ли не до мурашек, пробежавших по позвоночнику.

«Да, я Дмитрий. Чтобы ты знал, я читаю по губам.» - Онешко чувствовал его взгляд на своем лице. Как только мужчина поднялся и вошел, в своем нарочито официальном и, Юлик был уверен, вылизанном виде – у него все имеющиеся чувства восприятия внешнего мира обострились до какого-то абсурда. Мужчина выстукивал слова костяшками пальцев и с каждым стуком у Онешко подгибались колени. Может ли человек быть таким мокрым, холодным и заставляющим сконцентрировать все внимание на нем, даже если ты его не видишь? До этого Юлий сказал бы что нет, но вот он фантомный Дмитрий Ларин, а у Юлика дыхание перекрывает от стука его пальцев по искусственному дереву.

- И зачем видящий пришел на студию звукозаписи? –Онешко думал, что сейчас сорвется на шепот потому что мужчина очень уверенно прошелся по комнате от двери к столу. Ответ Юлию отстучали в паре сантиметров от его же руки.

«Мне Руслан посоветовал прийти.» - можно ли понять эмоции по тому, как человек стучит? Юлик знал, что можно. Он умел слышать эмоции и надеялся, что слышит их лучше, чем видит любой слышащий. Мужчина был уверен в себе, стучал с той скоростью, которая была легка к восприятию, не слишком быстрой, но и не такой медленной, что они говорили бы целый час, а то и больше. Да, «говорить» азбукой Морза намного дольше, чем общаться «обычными» словами, но описать то наслаждение, которое сейчас получал Юлик от этого «разговора» было просто невозможно.

- Зачем? Мы тут музыку записываем, а не немые короткометражки.

«Я хочу узнать, как звучит моя музыка.» - кротко отстучал мужчина, и Юлик услышал, как зашуршала рука мужчины по шершавой поверхности стола и затем сжала гриф гитары. Трынькнула задетая струна, криво и пусто она разнеслась по всей комнате, разлилась по стенам полу, ударилась о звуконепроницаемое стекло и исчезла, умолкла, самоуничтожилась.

- Вы дотронулися до струны – это не музыка. – Онешко говорил не уверенно, звучал жалко, так ему казалось, ведь именно он знаток звуков в этой комнате. Интересно, как воспринимает мужчина то, что Юлик говорит, какие эмоции отражаются у него на лице, пока он своими белыми, как бельмо глазами пытается увидеть хоть что-то перед собой.

«Какой юморист.» - Юлик буквально услышал, как этот Ларин хмыкнул, с характерным звуком. Никто не хмыкал так. Ни слышащие, ни видящие. Все звуки, что издавали видящие были особенными, были чужими для ушей Юлика, чужими, но странно манящими и странно загадочными. Он бы все отдал за то, чтобы услышать, как эти видящие говорят. Онешко слышал, как говорят «полноценные», они говорят абсолютно так же, как и слышащие – уверенно, умело, так, словно всю жизнь говорили, с самого детства. Юлий верил, что это любовь виновата, потому что, когда слышащие и видящие «объединялись», то видящий быстрее скорости света учился говорить. Словно безумная магия – «Я хочу, чтобы ты послушал и высказался, а потом я исчезну и забудем, окей?»

- Ну давайте, Дмитрий. – Юлик чуть ли не смаковал это имя, что сорвалось с языка само по себе. Дмитрий звучит почти так же гордо, как Юлий. Онешко это нравилось, безумно нравилось. Все происходящее было хоть каким-то разнообразием среди одинаково незапоминающихся имен, голосов и постукиваний палок об пол.

Юлий затаил дыхание, крепко сомкнул губы и закрыл глаза, так всегда было проще воспринимать музыку. Он, почему-то, ждал чего-то удивительного, чего-то невообразимого, он ждал настоящей музыки, и ему было поистине наплевать, что это слышащий, а они априори не могут играть настоящую музыку. Они видят струны или клавиши, но не слышат того, что происходит при нажатии на них. Они могут знать все алгоритмы, знать каждую ноту, но никогда не смогут услышать то, что играют, а значит и душу вложить не смогут. Юлику всегда было жалко, что видящие живут без прекрасных, без удивительных и без магических звуков.

Тем не менее, когда нога Дмитрия Ларина шаркнула по полу, покрытому плиткой, когда его пальцы заскользили по грифу гитары, когда первый его палец зажал струну, а второй коснулся, а потом пальцы словно заплясали, вверх, вниз, когда он начал играть, то Юлику захотелось плакать. Такого дерьма он еще не слышал. Отборная говнина, по правде сказать. Парень слышал, как грубо, неприятно и криво звучали звуки, сорванные со струн и отправленные в полет по комнате. Мелодия, наверное, должна была быть прекрасной, такой же удивительной, как и вся музыка в целом, но выходила отвратно, правда отвратно. Не смотря, на это, Юлик чувствовал и слышал в каждом кривом и надрывном звуке он чувствовал если не душу, то стопроцентное желание. Желание творить.

«Ну как тебе?» - простучал Дмитрий, вдруг перешедший на «ты», вдруг переставший играть что-то безумное и с шорохом пиджака опускающий гитару куда-то к полу.

- Дерьмово. – Онешко сглотнул, слыша, как сглотнул Ларин. Юлик услышал, как зашелестела гитара об ткань джинс, а не брюк, как ранее думал Онешко, услышал, как сжалась рука Димы, стукнув костяшками об шершавый стол и как он тцикнул языком, закинув голову в приступе отчаянья назад и зашуршав волосами о ворот рубашки. Слишком разочарован для зрячего, на что он вообще надеялся.

«Спасибо.» - ботинки скрипнули, значит мужчина развернулся на каблуках. Пара тяжелых шагов и вновь остановка. И только шумное дыхание, переполненное непониманием, переполненное разочарованием и ненавистью, скорее всего к самому себе.

У Юлика сердце ухнуло куда-то в пятки, просто бывает так, что тянет к людям и все. Юлик помнил, как они с Русланом сблизились – Юлий просто перепутал дверь, Тушенцов просто квакающе расхохотался, потому что уже собирался набить этому двадцатилетнему парню что-нибудь и где-нибудь. Они не думали, что заговорят снова, а теперь они каждое утро здороваются, каждый вечер прощаются, курят одинаково крепкие сигареты и частенько выпивают на выходных в «смешанных» барах самого центра Питера. Просто тянет и все, нельзя ничего с этим сделать и все. Юлий, судорожно сжимая палку в руке и шаркающе вскакивая со стула помчался вперед, наугад тыча палкой вперед. Ларин не мог уйти, ступени не скрипели, значит он где-то там, в стороне проема, нужно лишь заставить глухого обернуться.

- Эй! Э-эй! – Юлик шарил палкой и даже не спотыкался, просто боялся, что не успеет дать кому-то надежду, оставить этого холодного и странного человека в своей глупой однообразной жизни.

«Я в другой стороне.» - стучали костяшки, а Юлик оборачивался уже в коридоре, слепо искал источник звука и сдерживался, чтобы не улыбнуться своей непонятно как выглядящей со стороны улыбкой. Странно не любить свою улыбку, если ты ее никогда не видел.

- Ну я и дебил… - шептал Юлик, запуская пальцы в волосы – Я думаю, что могу попытаться помочь тебе.

«Как?» - Юлик слышал, как Ларин, этот странный Ларин, стучал костяшками пренебрежительно, удивленно, с сарказмом и самой странной надеждой из всех. Может ли стук раскрывать стольку звуков? Раньше Онешко думал, что нет, теперь думал, что да.

- Я буду говорить, про звук, который ты создаешь. И мы попробуем соединить наши умения. Что скажешь? – Юлик почесывал затылок, сжимал палку и непонятно на что надеялся. Странно быть таким смущенным, словно он признается своей первой девушке в влюбленности.

«По каким дням ты свободен?»

***

Неужели в жизни Юлика начнет происходить что-то менее скучное, чем походы на работу и домой, может быть это что-то будет даже интереснее чем посиделки в баре с Русланом, если это правда произойдет, то счастью Юлия Онешко не будет предела. Юлик спрашивал у Руслана о Ларине, спрашивал – кто он, Руслан лишь хмыкнул, постучал рукой Юлию по плечу и простучал короткое: «Узнаешь, когда пообщаешься.» После этой фразы Онешко посчитал, что Дмитрий Ларин просто обязан удивить его, просто обязан быть удивительным человек. Обязан.

Стук в дверь показался лезвием, что разрезал тревожную тишину квартиры.

Открывая дверь, Юлик чуть ли не переставал дышать, так сильно волновался. Да, он был намного экспрессивнее, чем большинство слышащих, наверное, хотя бы благодаря этому они и сошлись с Русланом или только благодаря этому. Тем не менее, открыв дверь, он почувствовал, что его беспокойство вдруг улетучилось. Сразу. Просто вместе с открытой дверью, вместе с Лариным, что стоял на пороге и скользил пальцами по дверному косяку, в квартиру ворвалось что-то невидимое, чуть ли не существующее, но при этом осязаемое на коже, а особенно на внутреннем состоянии.

«Будем заниматься в подъезде?» - Ларин вновь ухмылялся, Юлик это чувствовал на собственной коже и слышал это в каждом стуке о подъездную стену.

- Проходи. Гитару взял?

«Нет.»

- В смысле? – Ларин шел быстро и уверенно двигался по квартире, уже без ботинок, но продолжая шаркать, только теперь носками. У Юлия появилось ощущение, что Дмитрий знал его излишне большую квартиру намного лучше, чем сам Онешко.

«Зачем? Чтобы объединять чувства – мы должны быть знакомы, а еще я должен доверять тебе, ты не внушаешь доверия.» - Юлик услышал, как зашумел чайник, как Ларин по-хозяйски уселся на стул и прожигал Юлия взглядом. Буквально прожига, ведь парень ощущал взгляд на своей коже.

- В каком это смысле?!

«Выглядишь как полный пидор с этой прической.» - отстучал Дмитрий, чайник возвестил о том, что он готов, а Юлий честно говоря прихуел от такого отношения к себе, к будущему учителю этого самонадеянного мужчины.

- Я же слепой. Я вообще не знаю, как выгляжу.

«Не моя проблема. Свитера же ты яркие носишь, а не как все нормальные слышащие.» - долго и сосредоточенно отстукивал по столу, а затем, как полный хозяин квартиры, разлил кипяток по чашкам, заварил чай и даже не поинтересовался, пьет ли Онешко чай с сахаром или без.

- Я, вообще-то, с сахаром пью.

«А я ненавижу цветную одежду и что?» - Ларин громко и достаточно мерзко отхлебнул из чашки.

Юлий излишне громко вздохнул, хотя Ларин все равно не услышал бы этого. Юлий излишне показушно закатил глаза, хотя бы для этого, чтобы Ларин это заметил. Это так странно, чувствовать, что все так, как и должно быть.

***

В квартире у Юлика никогда не горел свет, ведь свет ему и не нужен. Но, когда Ларин пришел второй раз, то был вечер, даже ночь и Онешко думал, что в квартире сейчас так же темно, как и в вечной темноте слышащего. Если так, то свет все же придется включить, иначе как они с Лариным начнут заниматься – Ларину нужен свет, он же видящий, черт его дери.

- Включишь свет? – спрашивал Онешко, отходя от двери и прислушиваясь к шороху скинутого с плеч пиджака и скрипу неизменных туфель.

«Зачем?» - стены у Юлика тонкие, с хорошей слышимостью, к сожалению. Но это нормально для района слышащих, все они стараются воспринимать мир настолько, на сколько это только возможно. Или это потому, что когда стучишь по полой стене, то звук громче?

- Чтобы видеть.

«Я больше люблю темноту, но раз ты настаиваешь…» - Ларин прошел в комнату, Юлик это понял лишь по скользящим звукам, которые, скорее всего, производили носки Дмитрия, пока он скользил по полу. Скользил. По полу. Да, взрослый мужчина. Юлий прошлепал босыми ногами за гостем.

«Где стулья?» - «простучал» Дима по косяку уже комнаты, и Онешко резко остановился под испытующим взглядом «ученика».

- Я же слепой. Мне проще сидеть на полу. – Юлий пожал плечами, словно нет в этом ничего удивительного, словно он не знал, что у всех остальных «нормальных» слышащих есть обыкновенная мебель.

«Ты реально странный.» - в опустившейся на квартиру тишине щелкнул выключатель.

Это было до безумия странно, до дрожи пугающе, ведь на какую-то долю секунды Онешко показалось что он… Что он… Это даже звучит странно. Короче, ему показалось, что он что-то увидел. Словно белесая вспышка, что резанула по глазам, подобно острому лезвию. Это, конечно же, было абсолютным бредом, ведь могло означать, что он рядом, что он знаком со своей половинкой. Половинкой, не Дмитрием Лариным, а какой-нибудь Лизой или Дашей. Просто показалось, ведь он же гребанные двадцать три года в полной темноте – это иногда надоедает. Это всегда надоедает.

«Пол, так пол.» - глухое падение означало лишь то, что мужчина уселся на полу. Юлий незамедлительно уселся напротив.

Ларин не «говорил» ни слова, Юлий тоже молчал. Он не знал почему, просто так было нужно, просто нужно было пару жалких минут насладиться тишиной, прерываемой лишь дыханием мужчины и легкими завываниями ветра за окном. Онешко всегда интересовало – как выглядела его квартира, нет, он ощупал ее все, до самого последнего миллиметра, но «видеть» как слепой – не значит видеть, как видящий. Это совершенно, совершенно иное. И у парня всегда сердце замирало, когда видящий, вроде Руслана, «отстукивал» ему о внешнем мире. Невозможно услышать цвет, а если ты всегда жил в полной темноте, то и представить его невозможно. Онешко даже не представлял, как другие живут всю жизнь слышащими и даже не пытаются найти свое «спасение».

«Как начать-то?» - Ларин отпустил смешок, странно не квакающий смешок – самый обыкновенный, такой же смешок, какие отпускал сам Юлик, Музыченко или другие слышащие.

- Я не знаю. Это все так странно. Просто… Просто попробуй дотронуться до пары-тройки струн, словно играешь. – Юлий шумно вдохнул, закрыл и так бесполезные глаза и поджал под себя ноги. Ларин тоже вдохнул, не менее шумно и как-то взволнованно.

В самом начале было просто тихо, где-то на улице прозвенел звонок велосипеда какого-то видящего, который каким-то непонятным образом забрел в квартал слышащих. А может он был одним из тех, кто правда искал «ту самую» или «того самого», сложно угадать пол «водителя», когда ты лишь слышишь трель звонка. Но потом велосипедный звонок умолк и даже ветер словно затаил дыхание. Ларин скользнул рукавом рубашки по боку акустической гитары, а затем скользнул пальцами по двум струнам по очереди. Звук вышел от чего-то неловким, хотя, как можно неправильно провести по парочке струн. Эти непонятно неловкие звуки отскочили от стен полупустой комнаты и рассеялись в окружающим мире. Юлий и Ларин выдохнули одновременно.

«Хорошо?» - пиджак мужчины тихо шелестел в абсолютной тишине, властвовавшей в квартире Онешко. Квартал слышащих должен был быть шумным, но любой слушатель слишком сильно ценил тишину, чтобы нарушать ее какими-либо «лишними» звуками.

- Отвратительно. – Юлик попытался улыбнуться ободряюще, вышло жалко – Дай я попробую, пожалуйста.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: